сти... Но я же его произнес!
     Элслоу изо всех сил старался не рассмеяться.
     - Попробуйте с ней поговорить. Обласкайте. Расскажите, что вас мучает.
     - Ни за что! - В спокойном отказе вовсе не слышалось гнева. - Я ничего не обязан объяснять. Это ей следует учиться терпению. Вот так обстоят дела.
     - Ну а вы от кого унаследовали упрямство - от матери или от отца? - усмехнулся Элслоу. Вопрос поразил барона.
     - Ни от той, ни от другого, - подумав, ответил он. - Я не помню родителей.
     - Вот почему вы не можете разобраться в чувствах Элизабет. - Старик произнес это как само собой разумеющееся. - Знаете, что я вам скажу, Джеффри: я прожил долгую жизнь и понял простую истину - люди ненавидят в других то, что находят в самих себе.
     Барон встал и чуть не споткнулся о вытянутые ноги Элслоу.
     - Пройдитесь со мной и объясните свою загадку.
     Старый сакс согласно кивнул и последовал за лордом к выходу. Но не произнес ни звука, пока они не оказались во дворе и не направились к южной стене.
     - Вы оба упрямы - в этом нет никаких сомнений, - наконец проговорил он. Подражая походке Джеффри, Элслоу заложил руки за спину, и они бок о бок зашагали вверх по некрутому подъему. - Но вы старше, сильнее душой и телом, поэтому вам и идти на уступки. Воспитывайте ее заботой и лаской, а иначе потеряете.
     - А владел ли я ею когда-нибудь? - неожиданно для самого себя спросил барон.
     - Конечно, сынок, - улыбнулся старик, а про себя подумал, что молодожены не понимают, что уже любят друг друга, и в этом вся их проблема. Каждый ершится и не впускает в душу другого. Он снова повернулся к Джеффри. - С того самого момента, как Элизабет произнесла клятву, она ваша.
     Джеффри покачал головой и прибавил шагу.
     - Вы ошибаетесь, - пробормотал он. - Элизабет все время твердит о великой любви, которая будто бы существовала между ее матерью и отцом. Но сам я никогда подобной любви не встречал, даже между Вильгельмом и Матильдой, упокой Господь ее душу. - Барон пристально посмотрел на Элслоу. - Порой мне кажется, что она выдумывает. Разве способны люди так сильно привязаться друг к другу? Ведь от этого они становятся уязвимыми. И в конце концов... это глупо.
     - У них не было выбора, - заметил старик. - Но любовь не предшествовала этому браку, как, быть может, рассказывала вам внучка. Ваш король выдал замуж мою дочь за Томаса, чтобы завладеть Монтрайтом, и я готов засвидетельствовать, что поначалу они жили, как кошка с собакой. Дважды она даже убегала от мужа, прихватывая с собой и его дочек.
     - Расскажите-ка об этом поподробнее, - заинтересовался Джеффри.
     Он улыбнулся при мысли, что Элизабет могла и не знать пикантных деталей из жизни родителей, о которых толковал ему Элслоу.
     - У Томаса были две трогательные на вид девчушки, - начал старик. - Выглядели совсем как сиротки, хотя их одевали в лучшие наряды. И с такой безмерной тоской в глазах, что рвались на части самые твердые сердца. Их мать умерла, когда девочки были совсем крохотными. Их оторвали от всех, кого они знали, и поместили в холодный Монтрайт.
     Но дочь за месяц выправила положение. Первый раз она убежала ко мне в Лондон, и я изумился, насколько переменились девчонки. Она их искренне полюбила, и дети буквально расцвели.
     - И как же поступил Томас? - вскинул глаза барон.
     - Приехал за женой, - ответил старик. - Но чтобы не поколотить ее за провинность, использовал в качестве предлога дочерей: сказал, что благодарен супруге за заботу о его детях. Он любил ее с самого первого дня, но был слишком упрям, чтобы это признать.
     Джеффри остановился как вкопанный:
     - Не понимаю, как вы побороли ненависть к нему. Он же отобрал то, что принадлежало вам, а вас вышвырнул вон.
     - Не отрицаю, умом я был настроен против этого человека. Но потом увидел дочь с его маленькими девочками - за короткий срок она сделалась для них божеством. Увидел, как Томас смотрит на нее, и прочитал в глазах его нежность. Тогда я сказал этому человеку, что убью его, если он обидит жену, и, вместо того чтобы прийти в ярость от моей угрозы, он согласился со мной и заверил, что сам бы поступил точно так же. Он дал мне слово, что станет оберегать супругу, и держал его до смертного часа.
     Джеффри попытался представить Томаса, но не смог - образ погибшего вассала расплывался в памяти.
     - Он был застенчивым, спокойным человеком.
     - Он был довольным.
     - Как когда-то я, - огрызнулся барон, - пока в мою жизнь не вошла ваша внучка. Но я покончу с этим хаосом, и все снова войдет в норму.
     Элслоу понял, что сказал вполне достаточно. Он кивнул и откланялся. Пусть Джеффри обдумает все, что они обсуждали, а через некоторое время можно продолжить беседу. Старик сознавал, что принял на себя роль миротворца, но от этого невероятно разгорелась жажда, и в надежде поскорее раздобыть кружку холодного эля он ускорил шаг. Кроме того, ему не терпелось уломать Роджера на еще одну партию в шахматы, и, предвкушая любимое развлечение, сакс улыбнулся.
     А Джеффри остался на месте, размышляя над словами старика. Потом расправил плечи и, снова заложив руки за спину, направился в другую сторону.
     Вдруг откуда-то выскочил Томас-младший и громко поздоровался с бароном. Джеффри, замедлив шаг, смотрел на подбегавшего к нему мальчугана. Малыш размахивал крохотным копьецом, которое накануне вечером вырезал для него дед.
     Барон наклонился к мальчику и как можно ласковее спросил:
     - Что ты собираешься делать?
     - Тренироваться метать копье.
     - И кто же тебя будет учить? - улыбнулся барон.
     - Джеральд. - Мальчик кивнул на спешащего к ним оруженосца, позади которого трусила лошадь. - Видите, что он сделал?
     Джеффри взглянул, куда указывал Томас, и заметил вкопанное в землю бревно в пять футов высотой с поперечиной наверху. К одному ее концу была привязана соломенная фигура рыцаря, к другому - мешок с песком. Упражнение заключалось в том, чтобы точно и, главное, быстро метнуть копье в чучело, иначе поперечина поворачивалась и мешок с песком вышибал всадника из седла. "Столб" особенно любили оруженосцы старшего возраста, но для таких маленьких, как Томас, занятие представляло опасность.
     - Сегодня будешь только смотреть, - приказал барон, - а завтра сядешь впереди Джеральда и потренируешься сам.
     Оруженосец вскочил в седло и продемонстрировал, как следует выполнять упражнение. Томас был настолько потрясен, что выронил копье и захлопал в ладоши:
     - Еще! Сделай еще!
     Понимая, что завладел вниманием господина, оруженосец был рад расстараться вовсю и показать, какой он ловкий и быстрый. Юноша развернул лошадь, снова понесся к цели и метнул копье, как топор. Джеральд метил прямо в грудь, но от возбуждения промахнулся и попал под шлем, так что соломенное туловище рухнуло кипой на землю, а на перекладине осталась висеть одна голова.
     Оруженосец помертвел: показать себя нескладным перед господином было просто унизительным. Он начал оправдываться и просить прощения за промах и в этот миг заметил лицо ребенка. На нем отпечаталась гримаса такого ужаса, что у Джеральда застыла кровь в жилах, и он, не вымолвив ни звука, широко раскрытыми глазами уставился на мальчика.
     Томас закричал, и пронзительный вопль рассек воздух, будто его исторгла мучимая в аду душа. Оруженосец невольно заткнул уши, оберегая собственную душу от страстей неведомой муки.
     Первым пришел в себя Джеффри. Он бросился к мальчику.
     В детских глазах отражалось такое неизбывное страдание, что у барона мурашки побежали по спине. Томас вскрикивал снова и снова, а барон не знал, чем помочь. Он прижал несчастного мальчугана к груди, хотя понимал, что от этого мало проку, - малыш не сознавал, в чьих руках находится.
     Послышался топот ног. Из замка что есть мочи бежал Роджер, а за ним еле поспевал Элслоу. Джеффри махнул им, давая понять, что все в порядке, и взял ребенка на руки. Крики стали тише и вскоре перешли в плач. Наконец, обессилев, Томас склонил голову барону на плечо и вцепился ручонками в его плечи.
     Память вернулась, и перед глазами мальчика возникли ужасные образы.
     - Мама, - всхлипнул он.
     - Ты в безопасности, малыш, в безопасности, - приговаривал Джеффри, похлопывая ребенка по спине.
     Утешения подействовали, и душераздирающие рыдания стихли.
     Роджер и Элслоу расступились, давая дорогу барону, и Джеффри поспешил с Томасом на руках к Элизабет, но в эту минуту она появилась сама, и выражение ее лица расстроило мужа не меньше, чем все произошедшее с мальчиком. Увидев, что они направляются к ней, девушка замерла, но в глазах ее по-прежнему стоял страшный испуг.
     По тому, как она смотрела на брата, Джеффри догадался: она подумала, что Томас ранен.
     - Он вспомнил, - только и сказал барон.
     Элизабет моментально все поняла. Ее глаза наполнились слезами, и она потянулась дрожащей рукой, чтобы погладить головку брата. Джеффри перехватил ее ладонь, прижал жену к себе, обнял за плечи, и они втроем направились к замку.
     Страх, что Томас поранился, быстро улетучился, и Элизабет в объятиях мужа вдруг успокоилась. На короткое время их объединил единый порыв - утешить нуждавшегося в их поддержке ребенка.

***

     - Томас, не свешивайся с подоконника, - рассердилась Элизабет. - Вывалишься со второго этажа и оставишь на камнях все мозги.
     Мальчик не обращал ни малейшего внимания на окрики сестры и, высунувшись из окна спальни, продолжал плевать в ничего не подозревавшие жертвы, сопровождая забаву восторженным хихиканьем.
     Вдруг дверь отворилась, и Джеффри вошел в комнату как раз в тот момент, когда жена решила испытать последнюю угрозу:
     - Сейчас же слезай! Иначе все расскажу твоему господину! А то еще попрошу, и он задаст тебе хорошую порку!
     Предостережение подействовало. Мальчишка кубарем скатился на пол, опрокинув по дороге табурет, которым пользовался в качестве лестницы, когда забирался на подоконник.
     - А он тебя не послушает! - снова хихикнул мальчуган.
     Томасу нравилось выводить сестру из себя, особенно когда его, как сейчас, запирали в четырех стенах и становилось скучно.
     - Послушает. - От звука спокойного голоса мальчуган чуть не сел на пол, повернул вспыхнувшее от смущения лицо и посмотрел на барона широко раскрывшимися голубыми глазами. А Джеффри, специально сохраняя безразличное выражение, обратился к жене:
     - Так пороть его или нет?
     По теплым золотистым блесткам, искрящимся в его глазах, Элизабет догадалась, что муж шутит. Она чуть не расхохоталась, но вовремя сдержалась, поймав на себе взгляд брата.
     - Надо обдумать, милорд. - Элизабет наморщила лоб. - Со вчерашнего дня от этого несносного мальчишки одно беспокойство. Напихал Джеральду меду в шлем...
     - Я думал, что будет смешно, - явно расстроенно перебил ее брат.
     Томасу не нравилось, когда о его провинностях сообщали барону.
     - А вот Джеральду это ни чуточки смешным не показалось. - Элизабет сохраняла суровый тон. - Сегодня попытался покататься верхом на моих собаках, и за это Роджер запер его в комнате. Теперь не слушается и плюет из окна в твоих воинов. Разве это достойное поведение, милорд?
     Джеффри покачал головой, заметив, что мальчик склонился перед ним в поклоне. Прошло всего пять коротких дней с тех пор, как он вновь обрел память, но за это время с ним произошла разительная перемена. Он стал совершенно необузданным и лишился всякого страха. И дважды на дню кому-нибудь приходилось спасать его от неминуемой смерти.
     - Ну, что скажешь в свое оправдание? - строго спросил барон.
     Его душил смех, но он всеми силами сдерживался - мальчик должен знать, что не имеет права выходить за определенные рамки, иначе не видать ему рыцарства.
     Джеффри не без основания полагал: стоило ему только улыбнуться, и жена набросится на него с кулаками.
     Томас встал на колени и положил руку на сердце, но исподтишка подглядывал, какое впечатление произвел его высокопарный жест на сурового воина.
     Громадный человек по-прежнему хмурился. И тогда мальчик крепко зажмурил глаза и сказал:
     - Простите меня, пожалуйста, я больше не буду.
     - Никакой дисциплины! Просто не представляю, сможешь ли ты когда-нибудь стать рыцарем, - объявил барон. - Вставай и следуй за мной. Дам тебе работу, чтобы было неповадно больше безобразничать.
     - Милорд, можно тебя на пару слов. - Мягкий голос Элизабет пролился, словно бальзам, на сердце.
     - Ступай вниз и жди меня у лестницы, - приказал ребенку барон.
     Как только за Томасом закрылась дверь, Джеффри принялся неудержимо хохотать.
     - Нисколько не смешно, - раздраженно возразила жена. - Отец распустил его, и он ведет себя, как звереныш. Никакого воспитания!
     - Не будь к нему слишком строга, - возразил муж. - Мальчик не так уж плох и со временем поймет, что от него требуется.
     - Сара сообщила, что ты приказал паковать вещи, - переменила тему Элизабет. - И когда же...
     - Расскажу обо всем вечером, когда останемся наедине.
     Общаясь с Элизабет, Джеффри теперь постоянно следил за собой. Его радовало перемирие с женой, и он не хотел его нарушать.
     - Отправимся ко мне через пару недель. Но прежде мне придется кое-куда съездить, решить одно дельце. - Он сознательно умолчал и о цели своего путешествия, и о том, что ему предстояло сделать. - Это ненадолго. А когда вернусь, ты уже соберешься.
     - А что будет с Томасом? - Элизабет поняла, что боится услышать ответ.
     Она крепко сцепила за спиной пальцы, чтобы муж не увидел, как дрожат ее руки.
     - Элслоу останется с ним в качестве временного опекуна, - объяснил Джеффри. - Хватит с него пока перемен. - Он улыбнулся, увидев удивление жены. - Ты, верно, думаешь, что я какой-нибудь монстр?
     - Вовсе нет, - улыбаясь в ответ, с облегчением прошептала Элизабет. - Напротив, я считаю тебя очень рассудительным.
     - А следующим летом Томас переедет к нам. За это время я успею все как следует укрепить, чтобы он ничего не сумел разрушить.
     Намек на диковатость и неуклюжесть брата заставил Элизабет рассмеяться. Она согласно кивнула, стыдливо, но решительно подошла к Джеффри и обняла за талию:
     - Вместе будем забивать гвозди. Значит, ты не отправишь брата к королю? Ты передумал?
     - Передумал, - признался Джеффри, восхищаясь тем, что жена была рядом. Погладив ее по волосам, он добавил:
     - В последнее время я изменил свое мнение по очень многим вопросам.
     - Например? - улыбнулась Элизабет. Джеффри уже собрался ответить, но жена, опередив его, потянулась и поцеловала его в губы. Барон с радостью ответил на поцелуй.
     - Например, мне стало нравиться, что ты меня обожаешь. Стал привыкать к твоим страстным прилюдным проявлениям чувств.
     Элизабет рассмеялась, и ее глаза вспыхнули лукавым огоньком. Барон уже знал этот взгляд и ожидал очередной ловушки.
     - Неужели ты считаешь себя таким неотразимым?
     - По правде сказать, до того как встретить тебя, я так не думал, - ответил барон и посмотрел на жену с хитрецой. - Мой шрам сводит многих с ума. - В это время Элизабет покрывала поцелуями розоватый рубец. - И знаешь... - Он вдруг забыл, о чем собирался сказать, потому что она дошла до мочки уха и теплое дуновение ее дыхания всколыхнуло в нем горячую волну страсти. - Не глупи... На дворе день, и мне нужно многое сделать. - Джеффри хотел, чтобы его голос прозвучал твердо, но понял, что безнадежно проиграл.
     Элизабет отстранилась и пылко посмотрела на мужа.
     - Не сомневаюсь, милорд. - Она прошептала это так, что у Джеффри вдоль бедер пробежала дрожь. - Очень многое.
     Он снова притянул жену к себе и вздохнул:
     - Никакой в тебе нет дисциплины.
     Элизабет начала игру как шалость: хотела доказать мужу, что и она неотразима, но быстро забыла о своих намерениях. Шалость превратилась в нечто серьезное, и она уже наслаждалась его восхитительными поцелуями.
     Позже ни один из них не мог вспомнить, кто кого раздел...
     - Что ты со мной делаешь, Джеффри, - услышала она собственный стон. - Что... - хотела она снова спросить, но голос растворился в поцелуе.
     Все звуки заглушил язык, который с бархатной властностью ворвался к Элизабет в рот.
     В следующий миг она дала волю страсти. Впилась ногтями в спину мужа, когда тот прижал ее к стене. На этот раз они не были друг с другом нежны. Джеффри держал ее на бедрах и думал лишь об одном - как бы замедлить темп, чтобы она достигла вершины страсти прежде него. Но Элизабет двигалась в бешеном ритме, и мысли исчезли сами собой. Он неистово входил в нее вновь и вновь и даже не слышал ее гортанных криков.
     - Я люблю тебя, Джеффри.
     Признание в любви совпало с мигом физического освобождения - Элизабет уже не могла сдержаться. Вся содрогаясь, она шептала вновь и вновь, как заклинание:
     - Да, да, люблю...
     - Ты меня пьянишь, - послышался его прерывистый шепот.
     - А ты меня. - Голос Элизабет был тихим, томным и светлым, как ее настроение.
     Она восторженно улыбнулась. Ее губы припухли от поцелуев, широко раскрытые глаза, были полны безоглядного доверия, и он подумал, что Элизабет - самая очаровательная и обольстительная женщина на свете.
     - Тебе со мной плохо? - смущенно спросила она, не понимая, почему муж не отрывал от нее пристального взгляда.
     Джеффри сжал ладонями лицо жены и прошептал:
     - Ты сказала, что любишь меня. Это правда или слова вырвались в порыве страсти?
     Он нахмурился и ждал ответа. От волнения мучительно замирало сердце.
     - Люблю, - стыдливо призналась Элизабет и пожалела, что в объятиях мужа не в состоянии укрыться от его немигающего взгляда.
     Она первая открылась ему и тем самым обнаружила собственную беззащитность, которую до этого тщательно скрывала.
     - Но я сама об этом не знала, пока не сказала вслух.
     Джеффри улыбнулся, глаза засветились нежностью. Он погладил ее по щеке, наклонился и поцеловал в губы.
     - Мне с тобой хорошо, женушка. Насчет любви, правда, не уверен, как ты. Но это оттого, что такому чувству меня никто не обучал. - Барон выпустил супругу из объятий и принялся подбирать одежду. Элизабет напряженно ждала, когда последует продолжение.
     Джеффри, почувствовав состояние жены, разозлился. Чего еще она от него хотела? Какое-то время он не обращал на Элизабет внимания, потом повернулся опять.
     - Я рад, что ты меня любишь. Быть может, я, когда состарюсь, тоже сумею произнести такие слова.
     Самодовольный тон мужа поразил Элизабет, и она, сложив на груди руки, приготовилась к битве.
     - Я не прошу твоей любви и, Бог свидетель, не знаю, почему люблю тебя сама.
     - Тебе не понять, Элизабет, - миролюбиво ответил муж. - В жизни воина нет места любви. Только глупцы позволяют этому чувству овладеть собой. Вот когда я стану стариком и обзаведусь сыновьями, тогда, быть может...
     - Глупцы?! - перебила его жена. Ей вдруг стало смешно. "Бедняга Джеффри, - подумала она, - сколько тебе еще предстоит узнать. И ты должен меня полюбить - иначе я придушу тебя своими руками!"
     - Не смей надо мной смеяться, когда я говорю о своих чувствах! - Барон поразился, насколько быстро жена способна вывести его из себя.
     - Я и не смеюсь. - Элизабет постаралась, чтобы в ее голосе прозвучало раскаяние. - Только улыбаюсь.
     - И не поправляй меня.
     В этот миг кто-то решительно постучал в дверь. Джеффри обрадовался, что их перепалке пришел конец, и крикнул громче, чем намеревался:
     - В чем дело?
     - Вернулись оба гонца, - сообщил воин.
     Элизабет наморщила лоб, прикидывая, откуда они могли явиться, но, заметив, какое сердитое у мужа выражение лица, спрашивать не стала - существовали другие, менее шумные способы добиться истины.
     - Джеффри! - Она окликнула мужа, когда он был уже у самой двери.
     - Что еще? - буркнул он в ответ.
     Его настроение испортилось. От того, что жена лезла в душу и добивалась, чтобы он произнес слова, к которым еще не был готов, Джеффри приходил в ярост