ду  за   тобой.
Представлю тебя тете Поппи и поужинаем... Кстати, на счетчике было  как  раз
сорок два фунта. Так что... -  Он  выразительно  потер  большим  пальцем  об
указательный.
   - Ах да, совсем забыла, извини.
   Таня достала из сумочки сто долларов и помахала перед  носом  Дарлинга.
Он протянул руку и выхватил у нее бумажку.
   - Следующая поездка - за твой счет, дарлинг, -  с  безмятежной  улыбкой
проговорила Таня.
   - Конечно, конечно...  -  рассеянно  пробормотал  он,  пряча  деньги  в
карман. - Разреши.
   Он чуть отодвинул Таню и вышел, прикрыв дверь.
   Таня посмотрела ему вслед, подошла к  кровати,  сняла  сумку  с  плеча,
положила поверх чемоданов  и  сама  села  рядом.  Под  ней  мягко  спружинил
эластичный матрас.
   Устала. Разбираться в ситуации начнем завтра. А сегодня - сегодня плыть
по течению. Но, конечно, смотреть во все глаза.
   Скинув сумку, она раскрыла верхний чемодан,  черный,  кожаный  и  стала
вынимать оттуда и раскладывать барахлишко, попутно прикидывая, что же надеть
к ужину.
   После душа, переодевшись во все свежее, она принялась за второй чемодан
и сумку. Очень  скоро  все  ее  принадлежности  были  разложены  по  местам,
опустевшие чемоданы перекочевали в приемистое верхнее отделение шкафа,  а  в
большой сумке  остались  только  прозрачная  папка  с  разными  необходимыми
бумагами и ручная сумочка, в  которой,  за  исключением  сигарет  и  обычных
дамских мелочей, лежали ее советский загранпаспорт с  постоянной  британской
визой и почти вся наличность, кроме сотни, отданной Дарлингу, и оставшейся в
кармане мелочевки. Восемьсот тридцать пять долларов.
   Таня стояла возле кровати - впрочем, здесь где ни встанешь,  все  будет
возле кровати - с деньгами в руках и задумчиво оглядывала  комнату.  Решение
пришло только секунд через пятнадцать. Видно, перелет и вправду утомил ее.
   Тетя Поппи - мисс Пенелопа Семипопулос - оказалась толстой  приземистой
бабой в красном брючном костюме, с крашеной черной  стрижкой  под  бобика  и
нечистой  кожей.  Она  встретила  Таню  с  Дарлингом  в   уютной   прихожей,
притулившейся за дверью без номера  в  начале  коридора,  вплеснула  руками,
провизжала что-то  темпераментное  и  кинулась  обнимать  и  целовать  Таню,
обдавая ее кислым пивным перегаром и пятная багровой помадой.
   - Рада, рада! Ты красивая, - с рыдающими придыханиями прохрипела она.
   - Я тоже очень рада познакомиться с вами, мисс Семипопулос, -  ответила
Таня, деликатно высвобождаясь из потных объятию новой родственницы.
   - Называй ее тетя Поппи, иначе она обидится, -  сказал  Дарлинг.  -  И,
пожалуйста, говори помедленнее. Тетя не очень хорошо понимает по-английски.
   - Да, да! -  оживленно  кивая,  подтвердила  тетя  Поппи  и  совершенно
ошарашила Таню, добавив по-русски: - Английски плехо. Русски корошо.  Русски
совсем-королю... Ортодокс гуд.
   - Ну вот, совсем в языках запуталась, - с усмешкой заметил  Дарлинг.  -
Тетя Поппи отродясь в церковь не заглядывала,  но,  как  все  греки,  питает
слабость к единоверцам.
   Таня улыбнулась, а тетя Поппи  состроила  кривую  рожу  и  обрушила  на
племянника какую-то греческую тираду, при этом от  души  размахивая  руками.
Тот что-то ответил, и тетя мгновенно успокоилась, схватила Таню под  локоток
и втащила в гостиную,  где  на  круглом  столе,  покрытом  синей  клеенчатой
скатертью, был накрыт ужин.
   - Совсем худая, - сказала  тетя  Поппи  по-английски,  видимо  исчерпав
запас русских слов, и усадила Таню на мягкий, обтянутый серым бархатом стул.
- Надо кушать, много кушать. Здесь все много кушать!
   Для начала  она  навалила  Тане  большую  глубокую  тарелку  салата  из
огурцов,  помидоров,  оливок  и  брынзы,  щедро  заправленного   уксусом   и
растительным маслом.
   - Греческий салат, - пояснил  Дарлинг,  наклонил  заранее  откупоренную
высокую бутылку и налил себе и Тане. - А это белое кипрское вино.
   - А тете? - спросила Таня.
   - Она пьет только "Гиннес", - сказал Дарлинг. При слове  "Гиннес"  тетя
Поппи блаженно улыбнулась и налила в свой стакан черной пенной  жидкости  из
большого кувшина, стоящего возле ее прибора.
   Дарлинг поднял бокал и с улыбкой обернулся к Тане.
   - За нового члена нашей большой и дружной семьи! - провозгласил  он  и,
не чокнувшись, одним махом осушил бокал.
   Тетя Поппи  последовала  его  примеру.  Таня  пригубила  вина,  сделала
два-три мелких глотка и поставила бокал.  Приятное,  очень  легкое  вино  со
странной, не вполне винной горчинкой. Подмешали чего-нибудь? Однако  Дарлинг
же выпил. И немедленно налил себе второй, тетя Поппи тоже. Таня ослепительно
улыбнулась им обоим и принялась  за  салат,  заедая  его  горячей  хрустящей
булочкой. Только сейчас она поняла, до чего проголодалась.
   После салата  тетя  Поппи  сняла  крышку  со  сверкающей  металлической
кастрюли, расположившейся в самом центре стола,  и  положила  Тане  огромную
порцию крупно наструганного мяса, переложенного слоями баклажанов, помидоров
и лука.
   - Мусака,  -  пояснил  Дарлинг,  протягивая  свою  тарелку.  -  Молодая
баранина. Очень вкусно.
   Таня попробовала, целиком  согласилась  с  мужем  и  подняла  бокал  за
гостеприимную хозяйку этого теплого дома.  Дарлинг  перевел  ее  слова  тете
Поппи, та расчувствованно всхлипнула и произнесла длинную тарабарскую фразу.
Естественно, Таня ничего не поняла, но на всякий случай произнесла  одно  из
немногих известных ей греческих слов:
   - Евхаристо!
   Тетя Поппи вскочила, проковылялас Тане и заключила ее в жаркие объятия.
   - Ты правильно ответила,  -  сказал  Дарлинг  Тане,  когда  тетя  Поппи
уселась на место. - Тетя очень похвалила тебя и сказала,  что  ты  -  лучшее
украшение этого дома.
   Пока Таня доедала мусаку, Дарлинг снял трубку  телефона,  стоявшего  на
мраморной крышке пузатого серванта, и что-то сказал в нее. Не прошло и  двух
минут, как  дверь  неслышно  растворилась  и  вошла  маленькая  обезьянистая
китаяночка  в  красной  ливрее  с  золотым  галуном.  Широко  улыбаясь,  она
поставила на стол  поднос,  сдернула  с  него  полотняную  салфетку  и  тихо
удалилась. На подносе  оказались  две  хрустальные  вазочки  с  разноцветным
мороженым, политым взбитыми сливками с толчеными орешками, фигурная плошка с
каким-то сладким печивом и серебряный кофейник с чашечками.
   - А почему только две? - спросила Таня, принимая от  Дарлинга  одну  из
вазочек.
   От вкусной, обильной еды после трудного дня она блаженно отяжелела,  по
всему телу разливалась теплая истома.
   - Тетя Поппи мороженого не ест.  Она  будет  пить  "Гиннес"  и  заедать
шоколадом. Это ее десерт, - с некоторой натугой проговорил Дарлинг.
   Его классическое лицо раскраснелось, движения замедлились.
   Тетя Поппи согласно кивнула.
   - Это вечерний кофе, без кофеина. Он не  помешает  спать,  -  продолжал
Дарлинг, разливая кофе в чашечки и немножко на скатерть.
   - Спасибо, даарлинг, - протянула Таня. Какие они все-таки милые! А она,
дуреха, боялась, боялась...
   Таня сладко, длинно зевнула.
   Она уплывала.
   На ласковых волнах мягкой широкой постели, в красном полусвете ночника,
под мерное покачивание стен... Улыбались добрые мохноногие гномики, запуская
пухлые ручки  в  свои  мешки  и  осыпая  ее  пригоршнями  сверкающих  камней
зеленого, красного и  черного  граната;  кувыркались  уморительные  пушистые
медвежата, липкие курносые  поросята  с  хрустом  надламывали  круглый  плод
гранатового дерева. Брызгал сок, и зверюшки втыкали в ранку свои. пятачки  и
жрали, хрюкая и повизгивая.  Это  в  открытых  глазах,  а  в  закрытых...  в
закрытых  бегали  голые,  пьяные  вдрезину  девицы  по  хороводу,  выуживали
статного кавалергарда  из  строя,  увлекая  в  центр,  и  под  буйный  хохот
происходило очередное соитие, после которого маленькие зверюшки  становились
немыслимо громадными и свирепыми и разрывали очередного избранника на клочки
и закоулочки, а  по  чистому  небу  летел  открытый  белый  лимузин,  увитый
гирляндами из алых и белых роз, и нежилась душа в халате на гагачьем пуху...
Лирический кайф, good trip в самом мягком варианте... Good trip...  Lucy  in
the sky with diamonds...
   Накачали все-таки, суки... Перекатиться на  живот,  свалиться  на  пол,
доползти до сортира - и два пальца в рот, , чтобы... чтобы...
   Чтобы что? А пошло оно все!..
   Проблеваться, а потом душ - ледяной, долгий-долгий. И кофе.
   А на фига?..
   А на фига из обоев выплыл громадный Винни-Пух, выставив перед собой  на
тарелочке с  голубой  каемочкой  кабанью  башку,  зажаренную  с  артишоками,
которые не растут на жопе, очень жаль... А  пар  так  аппетитно  кружится  и
клубится, из башки усищи Аполлины торчат, и сам  он  выползает,  искрится  и
змеится, топорщит губки алые, а губки говорят: "Мой сладкий  рашэн  дарлинг,
мой золотистый старлинг, твои глаза как звезды и сиськи хороши. Сейчас  твой
крошка Дарлинг материализарлинг - и с ходу тебе вставлинг  от  всей  большой
души..."
   Хочу-у-у. Хочу. Хочу-хочу-хочу... Щаз-з-з-з...
   Их двое на волнах...
   - Дарлинг, это ты?
   - Как хочешь... Хочешь?
   - А-а-ах!
   -  Ложись  сверху...  Вправь  меня  в  себя...  Теперь  поднимайся..  -
медленно, медленно...,
   - Bay!
   Биение в несказанной агонии блаженства... Слова? К черту слова!
   - А-а-ааааааааааааа!!!
   ...И  никакой  связи  с  дурьим  зависаловом.   Совершенно   раздельные
субстанции. Хи-хикс!
   ...В незашторенном окошке дрожит круглая зыбучая луна:
   - Дарлинг?
   И горячий шепот где-то рядом:
   - А?
   - Дарлинг, почему у тебя голова светится?
   - Это полнолуние... Спи.
   - Еще?
   - Устал... Знаешь, у тебя, наверное, было много мужчин...
   - Да-а...
   - ...Но ни одному из них ты не отдавала себя всю, даже если хотела.  Их
отвергал мужчина, живущий в тебе...
   - Да... Еще...
   - Я приду. В нужное время. Спи.
   - Я люблю тебя, ..
   ...Лунная жидкость льется в незашторенное окошко. Одна на волнах, А был
ли Дарлинг-то? Может, Дарлин-га-то и не было?..
   Темно.
   В окне сияло теплое солнышко. Таня потянулась и, не отворяя глаз, взяла
с пуфика часы, поднесла к лицу и только потом разлепила веки. Глаза пришлось
- протереть, но и этого оказалось мало. Таня прикрыла один  глаз,  а  вторым
сосредоточилась на циферблате. Половина первого - и без балды, ведь она  еще
в самолете перевела стрелки на Гринвич. Атас! Это сколько же  она  проспала?
Часиков  двенадцать  как  минимум.  Как  притащилась  сюда  от  тети  Поппи,
бухнулась в койку - и все. Удивительно, что раздеться сумела...
   Таня попробовала встать, но с первой попытки не получилось. Закружилась
голова, ватные ноги не пожелали слушаться. Однако же никакой дурноты она  не
ощущала - скорее, приглушенное подобие вчерашнего качественного  расслабона,
отголосок. Ох, как не хотелось вставать! Да и не надо - никто же  никуда  не
гонит.
   Таня  полежала  еще  несколько  минут,  потом  нужда  подняла.  А   там
проснулась окончательно, и все пошло своим чередом.
   Она стояла перед раскрытым шкафом, перебирая наряды и размышляя, что же
надеть сегодня, и тут услышала стук в дверь. Она запахнула халат,  отступила
в комнату и крикнула:
   - Заходите!
   Вошел Дарлинг, а следом за ним -  коренастый  господин  средних  лет  в
строгом черном костюме, с невыразительным лицом и лоснящейся бородавкой  под
носом. В руке он держал пухлый глянцевый саквояж. Дарлинг шагнул  к  Тане  и
коснулся губами ее щеки.
   - Доброе утро, дорогая! Как спала?
   - Как бревно.
   -  Замечательно.  У  нас  сегодня  обширная  программа...  Да,  разреши
представить  тебе  доктора  Джона  Смита  из  городского  управления.  Нужно
оформить тебе медицинский сертификат.  Пустая  формальность,  но  так  надо.
Доктор осмотрит тебя - ну там, горлышко, пульс, Возьмет кровь из пальчика. А
когда закончите, спускайся вниз, в зал. Позавтракаешь - и на экскурсию.
   Не дожидаясь ответа, он вышел.
   Доктор Джон Смит сказал:
   - Вы позволите?
   Он прошел к туалетному столику, раскрыл саквояж и принялся  вынимать  и
раскладывать инструменты.
   - С чего начнем, доктор? Пальчик или горлышко? - спросила Таня.
   Он повернулся и как-то странно посмотрел на нее.
   - С горлышка, разумеется, - прокаркал он. - С нижнего. Снимайте халат и
ложитесь. Да не жмитесь, я же врач.
   Таня пожала плечами, скинула халат и легла на кровать. Он взял со стола
парочку инструментов и приблизился к ней.
   - Знаете, доктор Смит, - светским тоном проговорила Таня.  -  У  нас  в
варварской России есть варварский обычай: врач  перед  осмотром  обязательно
моет руки. Нонсенс, правда? На врачах ведь микробы не живут.
   Доктор хмыкнул, но в ванную вышел...
   Безропотно  вытерпев  процедуру  и  проводив  доктора,   Таня   оделась
по-прогулочному - белая блузка с коротким рукавом, широкая серая  юбка-миди,
белые "пумы" на толстой подошве - и спустилась в зал, расположенный, как она
и предполагала, за застекленной красной дверью, откуда вчера выла скрипка.
   Вдоль внешней стены с тремя высокими окошками по отлогой дуге  тянулась
скамья, обитая красным плюшем.  Перед  скамьей  стояло  пять-шесть  овальных
столиков с придвинутыми стульями,  тоже  обтянутыми  красным.  К  внутренней
стене примыкала стойка, за которой колдовал Джулиан в поварской курточке,  а
чуть дальше - небольшая пустая эстрада. Перед стойкой  высился  ряд  высоких
круглых табуреток, на одной из которых сидела  спиной  к  залу  растрепанная
пышнозадая блондинка. За самым дальним столиком, около двери - точной  копии
той, в которую вошла Таня, - сидела вчерашняя китаянка и о чем-то  оживленно
болтала с миниатюрной соседкой, лица которой Таня не видела.  Чуть  ближе  в
гордом одиночестве восседал худой  и  лысоватый  пожилой  мужчина  с  лисьей
мордочкой.  Сгорбившись,  почти   уткнув   в   тарелку   длинный   нос,   он
сосредоточенно ковырял вилкой. На скамье возле третьего столика в изломанной
позе полулежала очень тощая и невероятно  бледная  дама  со  взбитой  темной
прической и огромными трагическими глазами, которые казались еще огромнее  в
обрамлении черных синяков. На стуле,  лицом  к  Тане,  за  тем  же  столиком
разместилась еще одна женщина  -  широкоплечая,  черноволосая,  жилистая,  с
плоским, глуповатым крестьянским лицом. Тети Поппи не было видно.
   С ближайшего столика Тане замахал рукой Дарлинг.
   - А, вот и ты. Добро пожаловать. Ланчи  выдают  вон  там,  -  он  ткнул
пальцем в направлении стойки и Джулиана.
   Таня  прошла  к  стойке,   спиной   уловив   на   себе   взгляды   всех
присутствующих, и встала напротив Джулиана.
   - Доброе утро, мэм, - скривив толстые губы (и как только умудрился?)  в
некоем подобии улыбки, бросил Джулиан. - Йогурт, апельсин, рисовые хлопья  с
молочком, ореховые хлопья с молочком, яичница с беконом,  сосиска,  булочка,
джем, масло, кекс, кофе, чай, сливки, сахар?
   - Добрый день, Джулиан! - громко и приветливо произнесла Таня.  -  Все,
кроме чая... и, пожалуй, хлопьев. Его улыбка сделалась более отчетливой.
   - Да, мэм.
   Он поставил на стойку поднос и принялся проворно закидывать на него всю
снедь, перечисленную, а точнее, не перечисленную Таней. Она с трудом донесла
переполненный поднос до столика. Дарлинг хмуро смотрел, как  она  разгружает
еду.
   - У тебя десять минут, - сказал он. - Мы едем на вернисаж.
   - Прости,  на  что?  -  И  подумать  не  могла,  что  он,  оказывается,
интересуется искусством.
   - Выставка в художественной галерее, - пояснил он. - За нами заедут.
   Она успела  и  доесть,  и  спокойно  выкурить  первую,  самую  сладкую,
сигаретку. Дарлинг сидел как на иголках,  дергал  головой  на  каждый  звук,
доносящийся  с  улицы.  Наконец,   когда   оттуда   промурлыкал   три   ноты
автомобильный клаксон, он с заметным облегчением встал и буркнул Тане:
   - Пошли.
   У подъезда стояла  доподлинная  "антилопа-гну",  словно  только  сейчас
съехавшая с трассы Удоев  -  Черноморск,  или  как  там  было  у  классиков.
Колымага, изобретательно склепанная из разных подручных материалов на основе
древнего "шевроле" с откидным верхом. И парочка  в  ней  восседала  довольно
живописная. Юноша томный, тоненький, кудрявенький, чистенький,  в  бархатном
костюмчике, а за рулем - бородатый, широкий,  в  драном  свитере,  настоящий
пират. От первого, как и следовало ожидать, несло розовой водой, от  второго
- потом и вонючим табаком. На  Таню  они  прореагировали  по-разному.  Юноша
состроил недовольную физиономию, а бородатый плотоядно оскалился.
   - Эй, Дарлинг, эта бимба с нами? - крикнул  он.  Юноша  дернул  его  за
рукав, и бородатый замолчал.
   - Это Таня, она из России, - сказал Дарлинг, подведя ее к  антикварному
авто.
   - О, Россия! - восторженно заорал бородатый. - Я Иван Ужасный!
   - На самом деле его зовут  Бутч  Бакстер,  -  индифферентно  проговорил
Дарлинг.
   - А это Стив Дорки, - сказал Бакстер, едва не задев пальцем  аккуратный
носик томного юноши.
   - Рад познакомиться, - кисло отреагировал тот определенно врал.
   В дороге Иван Ужасный порывался  занять  Таню  бессвязным  рассказом  о
крысах, якобы нападающих на пассажиров и служащих лондонского метро. Дорки и
Дарлинг угрюмо молчали. Таня  отделывалась  короткими  репликами,  а  больше
смотрела по сторонам,  вбирая  в  себя  новые  городские  пейзажи.  Ньюгейт,
Уайтчепел, потом знакомые очертания Тауэра.
   Остановились в виду собора Святого  Павла,  возле  самого  задрипанного
здания в строю домов, в целом весьма пристойных.
   - И это называется выставка в  Барбикан-центре?  -  с  надменной  миной
осведомился кучерявый Дорки.
   - Ну, рядом, - примирительно сказал Иван Ужасный и потащил их в подвал,
скрывающийся за стеклянной дверью.
   Там их тут же осыпал конфетти какой-то явно бухой арлекин.
   - Fuck! - в сердцах высказался Дорки. Иван же Ужасный обхватил арлекина
за плечи и уволок куда-то в глубь  подвала,  а  к  ним  тут  же  подошла  на
редкость плоская дева в зеленых очках и дырявой кастрюле на голове. Из дырки
торчал унылый плюмаж из пакли.
   - You Godney fgends? * - произнесла она  с  вопросительной  интонацией.
Таня не поняла, но вопрос, судя по всему, был чисто риторический,  поскольку
дева тут же вцепилась в рукав несколько оторопевшему Дарлингу и потащила  за
собой. Таня и Стив Дорки переглянулись и пошли следом. Через несколько шагов
к ним присоединился Иван Ужасный с бумажным стаканчиком в волосатой лапе.
   - Родни  верен  себе,  -  довольно  пророкотал  он..  -  Здесь  угощают
абсентом.
   - Насколько я знаю, производство настоящего  абсента  запрещено  еще  в
начале века, - заметила Таня. - Скорее всего, это обычная полынная настойка.
   - И судя по запаху, дрянная, - подхватил Дорки.
   - Сойдет, - заявил Иван Ужасный  и  залпом  выпил.  Вернисаж  сразу  же
произвел на Таню впечатление удручающее.  На  плохо  отштукатуренных  стенах
ровным рядком висело с десяток картин, отличающихся  друг  от  друга  только
цветом. На каждой был обозначен весьма условный контур женщины, без рук,  но
с широко разведенными толстыми ногами, между которыми, приклеенные  прямо  к
холсту,  свисали  крашеные  мочалки.  Мочалки  покрупнее   торчали   сверху,
символизируя, по всей видимости, лохматые прически. Такая же  условная  баба
маялась на черно-белом плакате в компании кривых букв: "Rodney DeBoile.  The
Essence of Femininity"**.
   - Мочалкин блюз, - прошептала Таня по-русски.
   - Что? - спросил стоящий рядом Дарлинг.
   - Так, ничего. - Она не знала, как по-английски будет "мочалка".  Более
того, еще четверть часа назад  она  вполне  искренне  считала,  что  таковой
предмет англичанам неизвестен вовсе. - Пошли отсюда, а?
   Но тут Иван Ужасный подвел к  ним  исхудалого  христосика  с  безумными
глазами, обряженного в бесформенный серый балахон.
   - А вот и Родни! - объявил он. - А это мой добрый приятель Аполло и его
телка.
   - Я его жена, - бесстрастно  уточнила  Таня.  Но  извинятьс