войны,  не  мог
себе позволить прежнюю капризность в отношении лиц, желающих посетить страну
не просто в качестве туристов, и всем консульским  отделам  МИДа  на  Западе
было дано негласное указание не  чинить  препонов  иностранцам,  запросившим
въездную визу в СССР с деловой  целью.  Тем  более  американцам.  Московские
власти охотно пошли навстречу всем пожеланиям доктора Кайф.  Провожая  дочь,
стареющая,  но  не  утратившая  привлекательности   Инга   перекрестила   ее
православным крестом, всплакнула и попросила привезти горсть родной земли  и
всячески оберегать себя от козней  НКВД.  Отец  пожелал  ей  привезти  домой
огромного и волосатого русского мужа.
   В Шереметьево Аланну  встретил  довольно  стильный  юноша,  на  ужасном
английском языке представившийся Альбертом. На свою беду  Аланна  предложила
перейти на русский, и всю дорогу до гостиницы Альберт  приставал  к  ней  со
всякими сальностями, попытался подняться вместе с ней  в  ее  номер.  Аланна
жестко попросила его подождать в вестибюле, пока она приведет себя в порядок
с дороги. Он надулся и всю дорогу до  института  обиженно  молчал.  Один  из
руководителей   института,   доктор   Лимонтьев   принял    ее    со    всей
предупредительностью, лично  показал  отделы  и  лаборатории,  познакомил  с
сотрудниками, обещал всякое  содействие  в  изысканиях.  Под  конец  встречи
Аланна достала из сумочки несколько привезенных с собой минералов,  показала
Лимонтьеву и попросила разрешения поговорить с  доктором  Черновым,  который
занимается, или некоторое время назад занимался такими минералами. Лимонтьев
озадаченно наморщил лоб: ни об алмазах такого типа, ни о докторе Чернове  он
не имел ни малейшего представления. Подумав, он пригласил  Аланну  на  ланч,
чтобы   в   неофициальной   обстановке   потолковать   более   обстоятельно.
Возвратившись в институт, он распорядился немедленно принести ему в  кабинет
журнал со статьей Чернова. Лимонтьев внимательнейшим образом прочитал статью
и погрузился в раздумья. При  грамотном  подходе  это  дело  могло  принести
прямо-таки головокружительные  дивиденды.  А  такой  подход  мог  обеспечить
только один человек.
   С Вадимом Ахметовичем Шеровым Лимонтьев познакомился,  когда  руководил
хоздоговорными  работами  для  малоизвестной,  но  вполне   платежеспособной
организации, служившей ширмой для реального заказчика, каковым и был  Шеров.
Они  встретились,  поняли  друг  друга  с  полуслова,  и  с  этого  началось
восхождение Лимонтьева - посредственного кандидата наук, которого терпели  в
институте только благодаря организаторским талантам и пробивной силе.
   Через неделю  после  встречи  с  Аланной  Лимонтьев  сидел  за  длинным
журнальным столиком в элегантной гостиной Вадима Ахметовича,  положив  перед
собой фирменную кожаную папочку. В этой папочке были все сведения по голубым
алмазам, которые можно  было  собрать  за  такой  короткий  срок.  Лимонтьев
доставал листок за листком,  протягивал  Шерову,  объяснял,  доказывал.  Тот
слушал, изредка задавал вопросы,  время  от  времени  обмениваясь  короткими
репликами и жестами с третьим участником беседы. Точнее, участницей: рядом с
Шеровым сидела его роскошная молодая любовница, которая по странной  прихоти
Вадима  Ахметовича  часто  присутствовала  даже  на  самых  конфиденциальных
встречах.
   Выслушав Лимонтьева, Шеров в очередной раз взглянул на нее.
   - Оно?
   Красавица кивнула.
   - Покажи.
   - А надо ли?
   - Надо.
   Она пожала плечами, дотронулась до золотого кулон-чика на  шее,  слегка
нажала. На ладонь что-то выпало. Она  протянула  руку  Лимонтьеву.  На  руке
лежал крупный голубой алмаз.
   - В пятницу вечером у меня скромный прием. Я была бы рада  видеть  вас,
Вячеслав Михайлович, и непременно с вашей американской гостьей.
   От ее улыбки у Лимонтьева закружилась голова. Аланна Кайф недаром  была
дочерью Алана Кайфа. При внешности и манерах типичной юной интеллектуалки не
от мира сего она обладала отличным  чутьем  на  хороший  бизнес  и  железной
хваткой. Через день после весьма интересной беседы с очаровательной хозяйкой
изысканной квартиры на Кутузовском проспекте, куда пригласил ее Лимонтьев, и
ее  солидным  "бойфрэндом",  господином  Шеровым  из  Министерства   внешней
торговли, она встретилась с сотрудником посольства мистером Майерсом - и еще
через  два  дня  получила   от   спонсоров   все   полномочия   на   ведение
предварительных переговоров. Она слабо разбиралась  в  местной  специфике  и
юридических нюансах; сам факт участия в  переговорах  двух  официальных  лиц
казался ей достаточным подтверждением полной законности готовящейся  сделки.
Доктором Черновым она больше не интересовалась - ей сказали, что он работает
в другом городе и давно бросил алмазную тему.
   Пожив дней десять в дорогой и неуютной гостинице с крайне  ненавязчивым
сервисом, Аланна перебралась в  аспирантское  общежитие  Академии  наук.  Ее
поселили в двухкомнатном квартирном блоке. Вторую комнату занимала веселая и
общительная русская девушка Диана. По первому же  разговору  Аланна  поняла,
что ее соседка работает на КГБ, но виду не подала, понимая,  что  на  что-то
иное рассчитывать было бы наивно.  Диана  часто  приводила  к  себе  молодых
людей, закатывала вечеринки с вином и танцами и всякий раз зазывала  Аланну.
Иногда та приходила.
   Аланна не была ни дурнушкой, ни дурой и всегда пользовалась  успехом  у
парней. Некоторые из ее романов длились  по  несколько  месяцев,  но  ничем,
более серьезным не оборачивались. Во многом причиной тому была сама  Аланна:
личные отношения, любовь, секс были  для  нее  чем-то  третьестепенным,  она
брала то, что само катилось в руки, и ничего не старалась удержать.
   Поначалу она была и польщена, и обескуражена тем убойным  впечатлением,
которое  производила  на  здешних  молодых  людей.  На  ее   появление   они
реагировали так, будто  взорам  их  предстала  не  малоприметная  девушка  с
прямыми распущенными волосами и миловидным личиком без намека на  косметику,
в очках и потертых  джинсах,  а  сама  богиня  Афродита  или,  как  минимум,
голливудская секс-бомба. Кое-кто начинал краснеть и  заикаться,  большинство
же немедленно принималось за примитивный  кобеляж.  Довольно  быстро  Аланна
разобралась, что ухажеры и воздыхатели  видят  в  ней  не  столько  женщину,
сколько средство передвижения на вожделенный Запад, или материал для отчетов
в КГБ, или и то и другое одновременно.
   Как-то утром она вышла на кухню приготовить себе завтрак и увидела  там
незнакомого бородатого парня. Парень сидел  прямо  на  полу,  облапив  рыжую
голову, раскачивался из стороны в сторону и жалобно стонал.  Аланна,  будучи
наполовину ирландкой, а на другую - русской, на генетическом  уровне  знала,
как надо поступать в таких случаях. Она  разбила  яйцо  и  вылила  желток  в
стакан, добавила  туда  вустерского  соуса  из  "Березки",  плеснула  джина,
приобретенного там же, присыпала солью и перцем и  дала  парню  выпить.  Тот
хлебнул, вылупил красные глаза, сказал непонятное слово "Умат!",  запрокинул
голову и влил в себя остаток.
   После трех "луговых устриц" и трех чашек крепкого кофе  он  ожил,  стал
извиняться, объяснил, что накануне зашел с приятелем к другому приятелю, там
немного  перебрал,  ошибся  дверью  и...  Потом  воодушевился  и   принялся,
расхаживая по кухне, произносить проникновенный  монолог...  о  компьютерах.
Говорил он страстно, увлеченно, со знанием дела, и Аланна, тоже знающая толк
в этих умных машинках, невольно подхватила тему. Проговорили они  часа  три,
потом Аланна спохватилась, заторопилась в институт,  он  вызвался  проводить
ее, и всю дорогу они продолжали начатый разговор. Вечером  он  встретил  ее,
потащил в довольно задрипанное кафе, где, однако же, варили лучший в  Москве
кофе, потом с гордым видом извлек из недр куцего пальтишка  мятые  билеты  в
"Современник". После спектакля, провожая ее до общежития, он  вновь  оседлал
любимого конька, принялся размахивать руками,  чертить  в  воздухе  схемы...
Когда она попрощалась с ним у дверей,  он  состроил  настолько  уморительную
удивленно-огорченную  физиономию,  что  она  усмехнулась  и  пригласила  его
подняться на чашечку кофе.
   Он был совсем не похож на других  русских  мальчиков,  с  которыми  она
познакомилась здесь - чистеньких,  ухоженных,  хамоватых  друг  с  другом  и
заискивающих перед нею. Они заболтались далеко за полночь, и Аланне пришлось
извлечь легкий спальный мешок, который она всегда брала с собой в дорогу,  и
уложить парня спать на кухне. Она долго не могла  уснуть,  слышала,  как  он
сопит и возится за стеной, кряхтит, шлепает по полу  босыми  ногами.  Аланна
накинула халат, вышла на кухню, включила свет и сказала:
   - Пойдем в комнату. А то соседку разбудишь.
   Утром они наконец-то сообразили представиться друг  другу.  Услышав  ее
фамилию, он на секунду застыл, а потом брякнул:
   - Выходи за меня замуж. Я возьму твою фамилию. Был Неприятных  -  стану
Кайф. Вот был бы кайф!
   Аланна прекрасно знала это жаргонное русское словечко: здесь, в Москве,
ее фамилия всякий раз вызывала оживление.
   - Я бы согласилась,  -  с  усмешкой  сказала  она.  -  Да  только  есть
некоторые трудности. Во-первых, ты еще не признался мне в любви...
   Он хлопнул себя по лбу.
   - Ой, точно! Слушай, я люблю тебя. Ты классная девчонка, так  сечешь  в
компьютерах...
   Аланна расхохоталась, а Шура  стоял  красный  как  рак  и  искренне  не
понимал, чему она смеется.
   - А во-вторых, могут быть сложности  с  регистрацией,  -  уже  серьезно
сказала она. Он насупился.
   - Ты, что ли, замужем?
   - Нет, но брак с иностранным гражданином...
   - Да ты чего, мать?! Я ж наш, из Питера.
   - Зато я из Денвера, штат Колорадо, США.
   - Ты что, серьезно?! А я думал - эстонка...
   Через мистера Майерса американская сторона сообщила о полном  одобрении
протокола о намерениях, составленного в Москве, и известила, что в ближайшее
время  высылает  официального  представителя  для  выработки  окончательного
соглашения. В честь этого события в квартире на Кутузовском был  организован
скромный банкет на четыре лица.
   - Второй тост я хотел  бы  поднять  за  госпожу  Кайф,  -  торжественно
произнес Шеров. - Только благодаря ей стало возможным  то,  начало  чему  мы
здесь отмечаем. Ваше здоровье, дорогая Аланна Алановна!
   И они звонко соприкоснулись бокалами с коллекционным "Дом-Периньоном".
   - Ваш вклад в наше общее дело бесценен,  -  продолжал  Шеров,  подцепив
вилкой кусочек, осетрины. -  Если  есть  что-нибудь,  чем  мы  с  Вячеславом
Михайловичем могли бы быть вам полезны...
   - Есть, - без всяких экивоков сказала Аланна. - Мне  нужно  до  отъезда
зарегистрировать брак.
   Так у Алана Кайфа появился волосатый русский  зять,  а  у  Колорадского
университета - новый программист.
   - Ну ты даешь, а! - орал Шурка, приговорив примерно  десятую  бутылочку
"Дос-Эквиса". - Рейнджер! Смотритель национального парка!  Это  с  твоими-то
мозгами?! Выходит, науку теперь совсем побоку?
   - Ты, Шурка, не забывай, что доктора Чернова уже нет. Я  теперь  Розен,
Павел  Эмильевич  Розен,  выпускник  Аральского  индустриального  техникума,
которого, наверное, и в природе-то не существовало. Думаешь, ваши  бюрократы
с таким дипломом меня к науке подпустят?
   Павел описал плавную дугу обглоданной куриной ножкой.
   - Суки! - убежденно заявил Шурка и хлопнул кулаком по столу.
   Блюдо с соленым арахисом подпрыгнуло, высыпалось несколько орешков.
   -  Ребята,  надо  идти  к  Джор...  Джорджу,  -  запинающимся   языком,
проговорила Аланна. - И  все  рассказать.  В-во  такой  мужик!  -  Известным
римским жестом она показала, какой именно. - Для начала возьмет  лаборантом,
а дальше все в наших руках. Железно!
   - Алька, дай я тебя поцелую! - не сговариваясь,  откликнулись  Шурка  и
Павел.
   Ажиотаж вокруг голубых алмазов вскоре спал примерно по той же  причине,
по какой несколько раньше лопнул шеровский алмазный бизнес. Методом  проб  и
ошибок   было   установлено,   что   голубизна,    обусловленная    наличием
микроскопических примесей бора,  отнюдь  не  гарантирует  сверхпроводимости.
Порядка восьмидесяти пяти процентов найденных алмазов обладали проводимостью
не  выше  средней,  причем  процент  этот  постепенно  нарастал,  поскольку,
естественно, те месторождения,  где  обнаружились  сверх-проводимые  алмазы,
были разработаны первыми и уже истощились.  Никаких  закономерностей,  кроме
того, что алмазы, добытые в одних местах, сверхпроводимы, а в других -  нет,
выявить не удалось. В конечном счете вся затея была признана нерентабельной.
Неугомонный профессор Вилаи добился прекрасных результатов с окислами железа
и меди. Он разработал так называемые "сквиды" - разомкнутые  колечки.  Когда
при определенных условиях по этим  колечкам  подавался  слабый  ток,  натуге
между кончиками возникал эффект  сверхпроводимости.  Разработки  Вилаи  были
мгновенно   запатентованы,   и   на   основе    этих    патентов    возникла
проектно-конструкторская группа, административным  директором  которой  стал
сын Вилаи,  Кристиан,  напористый  молодой  бизнесмен,  словно  сошедший  со
страниц Карнеги. В течение  неполного  года  группа,  куда  в  числе  прочих
включили физика Аланну Кайф,  программиста  Алекса  Кайфа  и  эксперта  Поля
Розена, стала коммерчески независимой, преобразовалась в частную компанию, а
потом в акционерное общество "Информед".  С  расширением  рынка  у  компании
появились свои производства за  рубежом.  Акции  "Информеда"  росли  как  на
дрожжах. По итогам двух лет учредители стали миллионерами.
   Это приятное известие застало Павла в далекой знойной Кении. Получилось
это так. Несмотря на столь внушительный успех  со  сквидами,  Вилаи-старший,
Аланна и Павел на достигнутом не остановились и  снова  занялись  углеродной
сверхпроводимостью.  Финансовые  успехи  "Информеда"  позволяли  теперь   не
стесняться в  средствах.  Эксперименты  с  углеродными  материалами  выявили
некоторые    закономерности    кристаллического    строения    -     наличие
микроскопических кластеров с особой структурой. Чем больше  таких  кластеров
оказывалось в материале, тем более выраженной сверхпроводимостью он обладал.
Такие  кластеры  получили   название   "фуллеренов".   Наибольшей   частотой
фуллеренов отличались кенийские шунгиты. Павел, озверевший  от  непрерывного
сидения в лабораториях, с удовольствием согласился возглавить экспедицию  на
шунгитовые разработки.
   Земля,   на   которой   эти   разработки   проводились,    принадлежала
могущественному племени, и все вопросы решались не только правительственными
чиновниками, но и местной родовой знатью.  Интересы  племени,  как  сообщили
Павлу, будет защищать некий Джошуа Амато,  второй  сын  вождя.  Павел,  день
назад прилетевший в Найроби, ожидал увидеть чуть ли не дикаря в  набедренной
повязке, но мистер Амато оказался вполне цивилизованным необъятных  размеров
молодым джентльменом в белом костюме,  выпускником  юридического  факультета
Гарварда. К тому времени  английский  язык  Павла  стал  безупречен,  но  из
разговора мистера Амато со вторым юрисконсультом "Информеда" он сумел понять
лишь  отдельные  слова.  И  неудивительно  -  беседа  велась  на   густейшем
юридическом воляпюке.  Выработка  соглашения  заняла  почти  неделю.  Павел,
изнывавший от безделья, про себя крыл  въедливого  черножопого  крючкотвора.
Спустя месяц он теми же словами поносил африканскую  жару,  назойливых  мух,
одиночество, теплую дистиллированную  воду,  тупость  местных  рабочих  -  и
единственную отраду находил в обществе того же  Джошуа  Амато  или  попросту
Джоша, который нередко залетал на разрезы на собственном вертолете, привозил
свежие журналы и новости, а раза два в месяц забирал  его  с  собой  в  свой
особнячок, похожий на герцогский дворец  и  утопавший  в  зелени  прямо-таки
райских садов. Именно Джош и сообщил Павлу об изменении  его  имущественного
положения.
   Первой реакцией Павла была мысль, острая как бритва: "Вот  теперь  пора
вытаскивать Таню!" Собственно, с  этой  мыслью  он  жил  постоянно,  и  даже
придумал варианты  действий;  теперь  появлялась  возможность  эти  действия
осуществить.
   - Спасибо, Джош, хватит, - сказал он, с трудом высвобождаясь из объятий
черного гиганта. - Лучше скажи мне, у тебя случайно нет знакомого, надежного
человека, который учился бы в Союзе?
   - А тебе зачем? - недоуменно спросил Джош.
   Павел объяснил.
   - Стоит ли доверять такое деликатное  дело  постороннему  лицу?  Я  сам
давно мечтал побывать в России, посмотреть Москву, Ленинград...

III

   (1990)

   Начало сводить бедро, и Таня, перенеся вес тела, медленно вытянула ногу
в сторону и принялась одной рукой массировать затекшую  мышцу.  Вторая  рука
придерживала пристроенную на  камне  снайперскую  винтовку,  а  глаза  через
редеющий  туман  пристально  вглядывались  в  пока  еще  смутные   очертания
двухэтажного дома-башни,  притулившегося  на  крутом  горном  склоне  по  ту
сторону тихого фьорда.  Теперь  уже  скоро.  Главное  -  чтобы  напарник  не
подкачал, не начал свой фейерверк до того, как можно  будет  уже  разглядеть
лица... Таня навела фокус оптики. В прицеле  плавала  декоративная  железная
ограда, "мерседес", пристроившийся у самых воротец, ряд голубых  сосенок  на
газоне,  тянущемся  вдоль  фасада.  Черная  входная  дверь  под   козырьком,
подковообразные окна первого этажа, на втором - сплошное стекло, забранное в
чуть  заметные  отсюда  переплеты,  темно-зеленые  шторы,  закрывающие   вид
вовнутрь. Широкий балкон, на нем - садовый столик со стульями.  Детали  пока
немного расплываются, слева от двери видно овальное углубление,  а  дверного
молоточка пока не видно, о наличии букв на бронзовой табличке  можно  только
догадываться. Ну, еще чуть-чуть...
   Интересно, а что бы подумали доктор Барроха, художник Роман Астрай, его
пухлая супруга Винсента или другие завсегдатаи "Эскауди-клуба", увидев  свою
соседку по фешенебельному горному предместью Сан-Себастьяна,  эксцентричную,
суховатую в общении англичаночку в шелковых красных шароварах и с неизменной
сигарой  в   зубах,   нигде   не   показывающуюся   без   пожилого   усатого
слуги-соотечественника, здесь,  на  другом  краю  Европы,  да  еще  в  таком
умопомрачительном виде? Черно-серый пятнистый камуфляж, в котором она  почти
сливается со здоровенной каменюкой, сплошь поросшей  лишайником,  физиономия
размалевана  сажей,  как  у  трубочиста,  в  руках  -  вполне  серьезное   и
современное орудие убийства... Теннис, поло, уроки  испанского,  по  вечерам
канаста с дамами или покер с мужчинами, изредка - стаканчик легкого  вина  к
традиционной  баскской  "пиль-пиль",  которую  непревзойденно  готовит   дон
Хоакин, клубный шеф, а в начале одиннадцатого - безмолвного слугу под  ручку
ив  уединенный  домик,  окруженный  лимонными   деревьями.   Буэнос   ночес,
милостивые государыни и милостивые государи, завтра встретимся вновь!  Такое
вот размеренное, тихое, благопристойное существование,  от  которого  ночами
хотелось выть...
   Фразу,  которой  Морвен  закончил  тот  принципиальный  разговор,  Таня
поначалу всерьез не приняла, более того, посчитала бессмысленной. Чтоб самой
обратно запроситься-в шестерки к легавым, даже самым хитромудрым?!  А  хо-хо
не хо-хо, как кто-то в какой-то  книжке  говорил?  Тогда  ей  казалось,  что
главное - выйти из смертельного клинча, отторговать время, минимум  свободы,
а дальше как  карта  ляжет,  мир  большой...  И  внешне  вроде  все  неплохо
вытанцевалось: уютный домик с видом на Бискайский залив из мансардного окна,
очень  приличное  денежное  содержание  (компенсация,  надо   полагать,   за
загубленный бизнес, с которого,  кстати,  и  сами  псы  позорные  поживились
неплохо - как-никак главные инвесторы, хоть и закулисные). Мадам рантье - не
жизнь, а мечта идиот