чала раз или два  в  неделю  заходила,  а  теперь  вот
каждый день приходится. Пашешь  на  него,  а  сама  думаешь  -  сдох  бы  ты
поскорее!
   - Давно? - спросила Лада, подливая Марине водочки.
   - Что давно?
   - Давно мысли такие одолевают?
   - Да уж восемь лет как, с самой теткиной смерти. Я его и  раньше-то  не
любила. Ни разу ничем не пособил, даже словом добрым, а ведь как бедствовала
иногда - хоть в петлю лезь. А я ж его родная племянница,  не  тети  Риммина.
Остальная родня наша в Пермской области в колхозе век доживает. Только он  в
люди выбился да я вот. - Она горько  усмехнулась.  -  Супружника  питерского
студенточкой по пьяному делу подцепила, врачишку, блядуна хренова, через  то
сама ленинградкой стала... - Марина хлебнула водки, закусывать не  стала,  а
вместо этого попросила: - Дай-ка закурить.
   Затянулась неумело,  раскашлялась,  водички  попила  и  с  новой  силой
продолжила:
   - Знаешь, а я ведь давно уже все продумала. Ему  стимуляторы  сердечные
прописаны. Таблетки, а раз  в  сутки  -  укол.  Кокарбоксилаза  и  ноль-один
процентный  атропин...  Но  если  резко  дозу  увеличить  или  концентрацию,
сердечко-то и зайдется, лопнет. И все, никаких следов.
   - Нет человека - нет проблемы, - задумчиво произнесла  Лада.  -  Ну,  и
зачем дело стало, раз никаких следов?
   - Да я уж сколько раз собиралась! Неделями не  спала,  все  переживала,
представляла себе, как я его... Ампулу нужную раздобыла, раз  даже  в  шприц
закачала. Но не могу...  понимаешь,  не  могу  своей  рукой,  вот  так  вот,
хладнокровно. Сколько себя не заставляла - не могу, и все!
   Она резко повела рукой и смахнула со стола тарелку  с  остатками  сыра.
Упав на мягкий линолеум, тарелка не разбилась. Поднимать ее никто не стал.
   - Одним я теперь желанием живу, и грежу им,  и  брежу...  Вот  если  бы
только кто-нибудь... Я бы все отдала...
   Она замолчала и, закрыв лицо руками, расплакалась. Лада не шелохнулась.
Отрыдавшись, Марина подняла  голову  и  робко,  выжидательно  посмотрела  на
подругу. Та молчала. Пауза была мучительной. И когда  Марина  почувствовала,
что сейчас сойдет с ума,  Лада  тихо,  отчетливо  выговаривая  каждый  слог,
произнесла:
   - Все - это что конкретно?
   - Я бы... я бы... и тысячи не пожалела, - задыхаясь, прохрипела Марина.
   Лада поднялась, медленно подошла к Марине, придвинула табуретку и  села
рядом, положив ей руку на плечо. Марина закрыла глаза.
   - Тысячи? - ласково переспросила Лада. -  Тысячи  рублей,  я  правильно
поняла? - Марина чуть наклонила  голову.  И  тут  Ладины  железные  пальчики
впились ей в плечо, попав в какую-то болезненную точку.  Марина  вскрикнула,
но хватка не ослабла. - Нет, дорогуша, тысячу ты мне за один  этот  разговор
наш заплатишь, потому что за пустой базар отвечать надо.
   Марина закивала, как китайский болванчик. В это  мгновение  она  готова
была согласиться на все, лишь бы ушла боль.  Но  боль  уменьшилась  лишь  на
чуть-чуть.
   - Жду три дня. Если во вторник к вечеру вот на этом столе кусок  лежать
не будет, без ушей останешься. Я не шучу.
   - Да, -  пролепетала  Марина  побелевшими  губами.  Беспощадные  пальцы
разжались еще на миллиметр, и Марина смогла глотнуть немного воздуха.
   - Больно, отпусти, - прохрипела она еле слышно. - Сколько ты хочешь?
   - Это если на твою мокруху подпишусь?  -  Пальцы  отпустили  плечо,  но
ладонь придавила Марину неожиданной тяжестью. - Я, конечно, не знаю, что  ты
там за картинки эти огребешь, в этом не сильна, но кое-что  из  беседы  дяди
твоего с гостями я усекла.  Получается  так  -  картинок  у  него  там  штук
полтораста. Ну, сто двадцать.  На  круг  каждая  уйдет  минимум  за  тысячу.
Значит, сто двадцать тысяч. Половина твоя, половина моя.
   - Но...
   - Это самый маленький счет, смешной даже. Армяшка тот  усатый  за  свои
цитрусовые пятьдесят кусков просил или на два Ге соглашался.  Выходит,  одно
Ге уже на двадцать пять тянет, прикинь. А оно там не одно  такое.  Если  ты,
родственничка схоронив, с Секретаренком тем  же  грамотно  переговоришь,  он
тебе на другой же день миллиона два в  зубах  принесет  и  себе  столько  же
наварит. А про настоящую цену я вообще не говорю...  Так  что  лови  момент,
хорошая моя. Или ко вторнику тысячу  добудь,  а  потом  сиди  в  дерьме,  не
высовывайся и жди, кого раньше кондратий хватит - дядю Родю твоего или тебя.
   - Я понимаю, но... но шестьдесят тысяч сразу...
   - Можно и  не  сразу,  но  тогда  больше.  Через  месяц  после  дела  -
семьдесят... Или постой, еще вариант имеется. Родион  твой  ведь  не  только
меняется, но и покупает-продает. Стало быть, должен  наличность  держать,  и
немаленькую. Хранит,  конечно,  дома.  В  сберкассу  не  сдает,  из  рук  не
выпускает. Не доверяет, так?
   - Так...
   - Ну и где дома? Не в матрасе же... Думай,  родная,  за  хорошую  мысль
скидку сделаю.
   Лада наконец убрала руку с Марининого плеча, отодвинулась и, словно  не
было никакого напряженного разговора, дружески предложила:
   - Добьем для просветления мозгов?
   И расплескала остатки водки по стаканам, в которых прежде  был  лимонад
для запивки. Марина, резко запрокинув голову, залпом  осушила  свой  стакан.
Лада  лишь  пригубила,  поставила  на  стол  и   прищурясь   посмотрела   на
собеседницу.
   - Давай рожай, что ли. Чую, есть догадки.
   Марина сокрушенно вздохнула.
   - Сейф у него в стене. Как раз напротив  окна.  Под  портретом  графини
какой-то на коне. Раньше на этом месте другая картина висела...
   - Найдем. Замок цифровой или какой?
   - И цифры, и ключ нужны. Мне  про  сейф  тетя  рассказала,  а  я  потом
проверила, когда его с язвой прободной в больницу увезли, прямо на  стол.  У
меня только один вечер  был:  ночью,  как  наркоз  отошел,  он  там  на  все
отделение скандал закатил, меня через медсестру высвистал, чтоб  срочно  ему
ключи от квартиры сдала. Вот так... А в сейфе,  между  прочим,  деньги  были
немалые. Много пачек. Так взять хоть одну  хотелось,  но  он  бы  меня  убил
потом...
   - И даже не пересчитала?
   - Ты что, заглянула только... Страшно!
   - Страшно... - повторила Лада, чуть заметно  искривив  губы.  -  Ну,  и
какая, говоришь, там комбинация? Ключик где?
   Марина  метнула  на  нее  затравленный  взгляд.  На   закушенной   губе
проступила капелька крови, но  Марина  не  заметила.  Ей  хотелось  выть  от
безысходности. Ну с чего, с чего, спрашивается, ляпнула этой  душегубке  про
сейф? Ах, как лопухнулась, как лопухнулась!
   - Ключ он под конторкой держит, там на дне ящичек плоский, специальный.
Фанерку на себя потянешь, он и вывалится.
   - У-гу... А цифры?
   - Один-девять-ноль-пять. По его году рождения.  Выпалив  эти  слова  на
одном дыхании, Марина опустила голову.
   -  Оригинально...  Даю  минуту:  если  соврала,   можешь   поправиться.
Наказывать не буду. А потом пеняй на себя. - Лада  вновь  обняла  Марину  за
плечи. Та вздрогнула и сжалась в комок. - Ну?
   - Что ты, что ты, все точно... - залепетала Марина. - Не сомневайся...
   - Проверю, - многозначительно сказала Лада и убрала  руку.  -  Что  там
найду, то мое. Если меньше шестидесяти получится, разницу взыщу.  Сколько  и
когда - дам знать заблаговременно.
   - А... а если больше будет? - дурея от собственной смелости, прошептала
Марина. Лада усмехнулась:
   - Чужого недополучить боишься, Валерьяновна? А ты не боись, тебе  всяко
останется. За три жизни  не  прохаваешь.  -  Ее  пальцы  сгребли  волосы  на
Маринином  затылке,  потянули  вниз.   Лицо   Марины   невольно   поднялось,
повернулось к  Ладе.  В  глазах  стояли  слезы.  -  Слушай  меня,  тварь,  и
запоминай. Я таких гнид, как дядя твой, давила и давить буду, и  деньги  тут
ни при чем. Деньги что? Грязь... Ты моргалами-то не  лупай,  лучше  вспомни,
кто первый про них запел, кто на тыщу сраную купить меня  собирался?  То-то.
Другой бы расклад дала, душевный - так я б тебе его  безвозмездно  в  клочья
порвала, за дружбу и за правду. А теперь у нас совсем другой шансон  играет.
И тут уж я на дешевку не клюну, хватит, наклевалась. За простоту свою кровью
заплатила, своей и чужой, душой изувеченной, месяцами госпиталей и психушек,
детьми, что не родила и не рожу уж никогда. Родину, блин, защищать рванула -
туда, где этой Родины век бы не знали!  И  что  взамен?  Бесплатная  аптека,
клетуха эта кооперативная, на которую все  наши  со  Славкой  чеки  валютные
ушли, раз в месяц - пайки ветеранские, кило крупы да водяры литр. И то мразь
чиновная за этот литр в говно втоптать готова  -  ходят,  мол,  тут  всякие,
героев из себя строят... Так что я, голуба моя, второй раз не фраернусь, так
все оформлю, чтобы больше в ус не дуть и на всех класть с прибором. Просекла
тему?
   Она резко выпустила Маринины волосы, и та ткнулась носом в  стол.  Лада
поднялась и шагнула к буфету.
   - Светает уже. Вали-ка ты в койку, подельница, заспи ночку грозовую.  -
Она накапала в стакан воды каких-то желтых капель и поднесла Марине ко  рту.
- Хлебни спецпродукта, в лавке не купишь. А нас отечество исправно снабжает,
чтобы спали да кошмарами не маялись.
   Марина послушно выпила.
   - Теперь быстро на диван, пока не отрубилась. А я еще посижу, помозгую.
   Где-то гремел первомайский салют, но из окна Ладиной кухни его не  было
ни видно, ни слышно. На столе, отнюдь  не  праздничном,  стояли  две  чашки,
вазочка с вареньем и тарелка с баранками.
   - Завтра вечером погуляем, - пояснила Лада. - Будет повод.
   У Марины задрожала челюсть.
   - Вот-вот, правильно поняла.  Мне  послезавтра  с  ребятами  в  Теберду
ехать. На  весь  сезон  там  останусь,  вернусь  только  в  октябре.  Завтра
подойдешь часам к десяти. Серега сюда заедет, у вашего дома дорога  разрыта.
На пикник отправитесь. А я с  дядей  Родей  попрощаюсь  -  и  сразу  к  вам.
Электричкой, автобусом. Маршрут знаю. Ночку покутим у костерка,  а  утром  я
прямо оттуда на поезд, а ты - вступать в права наследия.  Но  аккуратно,  не
спеша, как учили. И чтобы роток на замок, ясно? Сереге ничего  сболтнуть  не
вздумай. Все поняла?
   - Да, - сглотнув, пролепетала Марина. - Только на пикник зачем?
   - На всякий пожарный. Чтобы в случае чего народ подтвердил, что мы  обе
там оттягивались... Ну все, теперь иди домой, выспись хорошенько. Завтра  ты
должна быть  бодрая,  спокойная,  веселая.  А  про  дело  вообще  постарайся
выкинуть из головы, оно тебя теперь не касается.
   - Тебе легко говорить...
   - Ага, легче всех! Я ж старичков каждый день на завтрак  кушаю,  ты  не
знала?.. Ладно, вали, мне собираться надо. Я вот тебе тех капелек в  пузырек
накапала. Дома примешь, и до утра заботы отлетят.
   - Так а ты чего? Не едешь, что ли? - растерянно спросил Серега.
   - Попозже подъеду, прямо к ужину. Мне в двенадцать инструктаж проводить
со своими "чайниками". Я тебе в машину барахлишко свое покидаю, а  завтра  с
утреца ты меня на вокзал подбросишь.
   - Ну, годится. Только ты там побыстрей с ними заканчивай.
   - Как только, так сразу... Маришка, загружайся! Серега  подбросил  Ладу
до метро и покатил с Мариной дальше. Лада посмотрела им вслед, пробормотала:
"Вот так!" - и скрылась за прозрачными дверями станции...
   А поздним вечером того же дня в спальный вагон "Красной  стрелы"  вошла
сногсшибательная брюнетка в яркой боевой раскраске и  со  спортивной  сумкой
через плечо. Войдя в купе, она подняла полку, переложила  сумку  в  багажный
сундук, уселась сверху и раскрыла журнальчик.
   Поезд тронулся. Минут через десять, когда за окном  еще  не  отмелькали
окраины, в купе  вошел  пожилой  отутюженный  проводник  и  попросил  билет.
Брюнетка протянула сразу два.
   - А попутчик ваш покурить вышел? - вежливо спросил проводник.
   - Жених?  На  поезд  опоздал,  наверное...  Так  что  буду  горевать  в
одиночестве. Вы, пожалуйста, никого ко мне не подсаживайте. Все же оба места
оплачены.
   - Да уж понимаю, - сказал проводник. - Чайку не желаете?
   - Будьте любезны. Один стакан, с лимоном. Попив чаю,  брюнетка  закрыла
дверь на "собачку", разделась, подумав, сняла и положила  на  столик  парик,
искусно сделанный из натуральных волос, сложила в  специальный  контейнер  с
раствором подкрашенные контактные линзы. Оглядев себя в  зеркало,  прапорщик
Лада Чару сова нырнула под одеяло...
   Утром из здания Ленинградского вокзала вышла все та  же  брюнетка  -  в
элегантной замшевой курточке, с синей сумкой через плечо. Уверенно подошла к
ожидающему выгодного пассажира таксисту.
   -  На  Кутузовский,  шеф!  -  Увидев  не  шибко  довольный  фейс,   она
усмехнулась. - Разрешаю хоть через Измайлово. Я не спешу.

II

   - Степь да степь круго-ом! - надрывался будильник.  Таня,  не  открывая
глаз, нажала на рычажок,  и  будильник  захлебнулся.  Она  перевернулась  на
другой бок, надеясь урвать еще хоть чуточку сна, но не тут-то было. На  полу
возникло шевеление, урчание, а потом Тане в затылок ткнулось нечто мокрое  и
холодное.
   - Бэрримор! - укоризненно пробормотала Таня. - Отстань, а?
   Но  хитрый   скай-терьер   умело   притворился,   будто   не   понимает
человеческого  языка.  Это  он  делал  всякий  раз,  когда   выгоднее   было
притвориться идиотом. Ну прямо как  Ленечка!  Сейчас  псине  это  было  явно
выгодно - ему очень хотелось на утреннюю прогулку. К  тому  же  так  ласково
пригревает майское солнышко, а на весенней земле, на  которой  только-только
начинает пробиваться травка, после зимы осталось столько всякого, с собачьей
точки зрения, интересненького.
   Терьерчика Леня подарил ей  совсем  щеночком,  еще,  в  конце  октября,
примерно тогда же, когда снял для нее эту квартирку на Светлановском, окнами
на Сосновку - как можно дальше от прежних ее мест, улицы Шкапина, а главное,
Купчино. Поначалу особо ретивые поклонники доставали ее и  здесь.  Пару  раз
приходилось прибегать к Лениной помощи. Один - из комиссионки на  Апраксином
Дворе - оказался совершеннейшим пакостником. В первые же дни в  ее  квартире
стали раздаваться весьма неприятные  звонки:  какая-то  анонимная,  но  явно
малолетняя шелупонь обзывала Таню "жидовской подстилкой"  и  обещала  с  ней
разобраться.  Участники  этой  акции  устрашения  не  учли  одного:  Ленечка
поставил Тане аппарат  с  автоматическим  определителем  номера,  которых  в
городе не было еще ни у кого. При первом таком звонке Таня записала номерок,
высветившийся на табло под кнопочками, а при  втором  пожаловалась  Ленечке.
Вычислить шпану оказалось делом двух минут, найти и провести  воспитательную
беседу - делом двух часов. Пацаны-пэтэушники  раскололись  моментом,  выдали
дяденьку-организатора.  Наказание  было  неотвратимым   -   Ленины   деловые
партнеры, оказавшиеся к тому  же  прямыми  начальниками  неуемного  Таниного
почитателя, не вдаваясь в объяснения, выперли  его  с  хлебного  местечка  и
выдали негласный волчий паспорт. После этого  ее  такого  рода  звонками  не
тревожили.
   На то, чтобы вернуть Таню в кинематограф, Лениных связей не  хватило  -
не его епархия. Зато он в два дня устроил ей годичный ангажемент  в  варьете
ресторана гостиницы "Ленинград". Это было предприятие серьезное, щедрое,  но
требующее отдачи. Каждый день  приходилось  репетировать  номера,  бегать  в
танцкласс со всем кордебалетом, брать уроки  вокала,  ходить  к  массажисту,
педикюрше... Поначалу  с  отвычки  было  трудновато,  тем  более  что  Леня,
метеором ворвавшийся в ее жизнь и моментально ее перекроивший, через  неделю
вынужден  был  возвращаться  к  себе  в  Мурманск,  куда  он  перевелся   из
Североморска, а приехать снова сумел только под Новый год. Так что опереться
было не на кого, только на саму себя. Но овчинка  явно  стоила  выделки:  не
говоря уже о материальной стороне дела, Татьяна Ларина  вновь  стала  являть
себя миру - в январе ее показали по  городскому  телевидению  с  несколькими
новыми романсами, начали крутить по радио, л весной она съездила в Москву  и
записалась для осенней передачи "Песня-82".
   Впрочем, Ленине внимание проявлялось  и  в  его  отсутствие.  В  ноябре
появились какие-то люди в черных  халатах,  привезли  и  поставили  шикарный
спальный гарнитур и удалились, не взяв ни копейки - сказали, что уже за  все
уплачено. Потом таким же  манером  привезли  замечательное  чешское  пианино
"Петрофф", японский телевизор... Лучшую часть  прежней  мебели  и  гардероба
Таня перевезла сюда из комнаты на Шкапина,  в  которой  покамест  поселилась
бывшая соседка Галина, разошедшаяся со своим Варламом. Теперь Таня почти  не
бывала там - не хватало времени.
   Чистенькая, до невозможности вылизанная хозяином, загодя готовившим  ее
к  выгодной  сдаче,  квартирка  состояла  из  двух   изолированных   комнат,
выходивших окнами в парк. По решению Лени большая комната стала их спальней,
а гостиную оборудовали в маленькой. В планировке была только одна странность
- перед самым отъездом на север Леня отгородил часть спальни, примыкающую  к
торцовой  стене,  высокой  китайской  ширмой,  до  потолка  забил  какими-то
коробками и попросил Таню туда  не  лазать.  Потом  несколько  раз  от  него
приходили люди, забирали одни коробки,  ставили  другие.  Каждый  их  приход
предварялся междугородным звонком от Лени. Осведомившись  о  ее  здоровье  и
настроении и выяснив, не испытывает ли она в  чем-либо  нужды,  он  четко  и
медленно проговаривал ей, кто именно придет и когда.  Так  что  накладок  по
этой части не было.
   Утром, выгуляв Бэрримора, наскоро позавтракав  и  прихорошившись,  Таня
убегала, а возвращалась поздно вечером, на  гостиничной  "Волге"  (семьдесят
рублей в месяц, но оно того стоило), падая от усталости с ног. Бэрримору  на
вечернюю прогулку по двору давалось пять минут, после чего Таня  безжалостно
загоняла его домой и, наполнив его пустую миску порцией еды на все следующие
сутки, принимала ванну и бухалась в кровать. В выходные  -  тоже  не  как  у
людей, а вторник и четверг - Таня отсыпалась, приводила в порядок  квартиру,
готовила горячее на несколько дней вперед, бегала по магазинам и химчисткам.
   Когда приезжал Леня - примерно десять дней из шестидесяти, - в квартире
становилось  шумно,  многолюдно,  весело.  Компании  бывали  преимущественно
мужские, солидные - умеренно пили вино, резались в  карты,  с  удовольствием
слушали Танины песни и не уставали отвешивать комплименты ей и Рафаловичу  -
за то, что сумел с таким вкусом обставить свою  жизнь  столь  восхитительной
подругой. Никто ни разу не произнес слово "любовница".
   Их  отношения   трудно   было   назвать   романом.   Скорее   это   был
необременительный  и  взаимовыгодный  союз  друзей.  Лене  нужно  было  свое
гнездышко в Питере - родительский дом с хронически больной, теперь почти  не
встающей Ривой Менделевной и вечно ноющей старшей сестрой Розой, вернувшейся
под отчее крыло после крайне неудачного брака, явно для этого не годился.  А
этому гнездышку нужна была красивая певчая птичка; для престижа  -  а  стало
быть, и в интересах дела - и для амурных утех. Для этой роли Таня  подходила
ему идеально. Сама скорость, с которой Леня все устроил, говорила Тане,  что
этот вариант был проработан  им  загодя.  Она  лишь  наполовину  верила  его
рассказу, что в купчинскую "стекляшку" он  попал  по  чистой  случайности  и
встреча с Таней оказалась для него потрясением, всколыхнувшим воспоминания о
былом.
   Тане нужен был  мужчина  -  надежный,  постоянный,  равно  умелый  и  в
дневной, и в ночной жизни. Нужна была хорошая крыша над  головой,  достойная
работа. Все это в считанные  дни  устроил  ей  Рафалович,  и  она  была  ему
благодарна.
   Двусмысленность ее положения не тяготила  ее.  Она  давно  уже  внушила
себе, что не с  ее  бурной  биографией  и  не  с  ее  бесплодием  мечтать  о
нормальном замужестве, о крепкой семье. Более того, эти мечты для нее вредны
именно своей нереальностью, а жить надо исходя из того, что имеешь.  Короче,
по уму надо жить. А ежели по уму, то с