- Ну что, чудо, много двоек-то в году нахватал?
   Нил, чьи губы уже тянулись  к  багровой,  складчатой  щеке  отца,  замер.
Пузан? Ведь писал же он отцу, что за год шесть килограммов согнал, и  теперь
единственный в классе  подтягивается  на  турнике,  забирается  без  ног  по
канату, на силомере выжимает больше любого третьеклассника, бегал за младшие
классы в районной эстафете,  прыгает  через  коня  с  кувырком,  садится  на
продольный и поперечный шпагат. И про отметки тоже писал - что год  закончил
без троек, с твердой пятеркой по чтению (во второй четверти разрешили читать
бегло, и тут уж Нил своего не упустил). Пять с плюсом по физкультуре,  а  по
пению экзальтированная  (мамино  слово!)  музычка  прямо  в  табель  вкатила
шестерку. Даже по чистописанию Лариса Степановна четверку за год нарисовала,
сказав при этом: "Вот видишь, Баренцев, можешь, когда захочешь".  А  большей
похвалы от нее ни один мальчишка не слыхал!
   - Ни одной... - чуть слышно пробормотал он.
   - Слышишь, Петр Николаевич, ни одной! И по поведению небось пятерка?  Нил
кивнул.
   - И не дерешься, стекол не бьешь, уроков  не  прогуливаешь,  взрослым  не
грубишь, рогатку в кармане не носишь?
   Нил помотал головой.
   - Вот оно, бабское воспитание! - с неожиданной  злостью  сказал  отец.  -
Прям не мужика растят, а барышню  кисельную!  Музыка  трень-брень,  пинанины
всякие, парле-франсе, ах,  будьте  любезны,  только  после  вас...  А  потом
удивляемся, откуда в армии такой солдат пошел -  либо  чурки  "моя  твоя  не
понимай", либо такие вот маменькины сыночки... А ну, ешь давай!
   Отец  плюхнул  перед  ним  глубокую   тарелку,   с   горкой   наполненную
всевозможной снедью - салат,  грибы,  сыр,  мясо,  колбаса,  заливной  амур,
соленый огурец, а сверху длинный шматок сала.
   - Не хочу...
   Нил еле сдерживал слезы. Бабское  воспитание!  А  вертолет  на  резиновом
ходу, который выставлялся во Дворце пионеров и получил диплом? Неужели  отец
вообще ничего не помнит?!
   - А ты через не хочу! Разговорчики, понимаешь! Зажрались на тортиках,  да
на конфеточках, понимаешь! Мне в твои годы принесет мать с фермы требухи или
простокваши горшок - уже  праздник!  Хлебушку  простому  радовались  бывало.
Верно, Петр Николаевич?
   Длиннолицый генерал молча кивнул. Нил подцепил вилкой  лоскут  колбасы  и
положил в рот.
   - Во-во, давай, понимаешь, наворачивай... Попей вот...
   Он налил в стакан из длинной темной бутылки что-то густое, красное.
   - Ой, не надо бы, Роман Нилович, - подала голос Мария Станиславовна.
   Отец злобно посмотрел на нее, а генерал  откашлялся  и  мягко,  вкрадчиво
произнес:
   - А вот  тут,  милая  и  уважаемая  Мария  Станиславовна,  позвольте  вам
возразить. Лучше в порядочной взрослой компании, за семейным,  так  сказать,
столом, чем со всякой шпаной под забором... Вот, помнится, у бати моего... -
Он выразительно посмотрел наверх. Отец немедленно сделал значительное лицо и
посмотрел туда же, - на даче в зимнем саду бильярд стоял,  так  бывало  весь
наш генералитет соберется и давай катать.  Первый  приз  -  бутылка  коньяку
марочного, второй - бутылка "Столичной", третий -  "маленькая",  причем  все
полагалось выпивать, не  сходя  с  места.  Не  выпил  -  не  мужик!  Я  тоже
участвовал, бывало, так наберусь, что прямо под стол и свалюсь, и меня прямо
на руках в спальню относили. А ведь еще в школу не ходил, да-с... И что же -
вырос, и оснований в чем-либо собой стыдиться  не  нахожу  никаких.  Никаких
решительно!
   Отец энергично закивал, а Нил тем временем  глотнул  из  стакана,  и  ему
понравилось. Сладенько, пахнет виноградным соком и немного щиплет на  языке.
Он залпом допил стакан и потянулся за вторым.
   - Это по-нашему! - расхохотался отец. - Только закусывать не забывай.
   Нилу стало тепло и весело. Обида вновь  отступила,  откуда-то  прорезался
аппетит, и он принялся поглощать пищу, причавкивая от удовольствия.
   - Мы еще тут из  тебя  мужика  сделаем!  -  провозгласил  отец.  -  Домой
приедешь - мама с тещей обалдеют! В смысле, с бабушкой... Бывай здоров!
   Он налил всем чего-то прозрачного, чокнулся только с генералом, выпил  до
дна и крякнул. Нил попробовал, тут же закашлялся, выплюнул.
   - Горькая горячая гадость!
   - Ой, да это ж я тебе водки по ошибке плеснул.  Ну  извини  старика,  вот
тебе, на, запей.
   Он придвинул Нилов стакан себе, а Нилу налил вина в свой, пустой.
   - Ну-с, за присутствующих здесь дам!
   - Роман Нилыч, горячишься, дорогой, - скривив рот, проговорил генерал.  -
Мы еще предыдущий тост не допили, а ты уже новый гонишь. Да  еще  какой!  За
дам надлежит полную, стоя и до дна.
   Он долил вина в стакан Марии Станиславовны и в свой, а отцу наплескал  до
краев водки. Потом легко встал,  держа  стакан  на  отлете.  Следом  за  ним
поспешно и неуклюже вскочил отец. Поднялся и Нил. Его слегка  кружило,  ноги
держали не очень хорошо, и это было смешно.
   - Вот теперь -  пожалуйста.  Итак,  пьем  здоровье  присутствующих  здесь
прекрасных дам! Генерал  лихо  осушил  стакан,  ловким,  кошачьим  движением
приблизился к Марии Станиславовне, взяв за пальцы чуть приподнял  ее  белую,
полную руку, поднес к губам и поцеловал.
   - Волшебница! - с чувством прошептал он.
   Мария  Станиславовна  зарумянилась  -  то  ли  от  смущения,  то  ли   от
удовольствия. Отец шумно хрустнув огурцом.
   -  А  теперь  предлагаю  небольшой  антракт,  -   провозгласил   генерал,
усаживаясь. - Желающие могут перекурить и оправиться.
   Отец громко, натужно захохотал - чему, Нил  так  и  не  понял,  -  извлек
серебряный портсигар, протянул генералу.
   - Нет-нет, благодарю, дорогой, "Казбек" не курю, у меня свои...
   Петр  Николаевич  принялся  несколько  картинно,  как  показалось   Нилу,
охлопывать себя по карманам, глядя при этом на Марию Станиславовну.
   - Надо же, вот незадача... -  бормотал  он.  -  Не  иначе  как  в  номере
оставил... Ну да, точно, на кровати... Представляете,  Мария  Станиславовна,
оставил у себя в номере блок хороших сигарет... Я, разумеется, сходил бы, но
там, знаете ли, товарищи офицеры, вопросы всякие, задержаться опасаюсь...  А
мне бы еще с Роман Нилычем парой слов перекинуться... по службе...
   - Так вам принести, что ли? Давайте  я  схожу.  Тут  и  недалеко  совсем.
Заодно проветрюсь. А вы пока поговорите... по службе.
   -  Да  что  вы,  дорогая  Мария  Станиславовна,  да  зачем  же,  это  так
обременительно... Вот ключик. Прямо на кровати лежит, вы увидите.  И  заодно
там  в  холодильничке  шампанского  бутылочка...  "Новый  Свет"...   Вы   уж
прихватите.
   - Уж прихвачу... Мария Станиславовна поднялась.
   - Мож-жно я с вами... - заплетающимся  языком  произнес  Нил,  попробовал
встать со стула, упал,  глупо  захихикал  и,  встав  на  четвереньки,  вновь
взобрался на стул.
   - Молодому больше не наливаем, - с отеческой улыбкой проговорил  генерал.
- Так мы ждем, милая Мария Станиславовна. Ждем-с.
   Когда стукнула  входная  дверь,  генерал  по-хозяйски  раскрыл  отцовский
портсигар, достал папиросу, закурил, шумно потянулся. Отец смотрел  на  него
молча и тупо.
   - Такие дела, товарищ подполковник.. - Генерал с наслаждением  затянулся.
- Ты наливай пока, наливай, отметим в сугубом, так сказать, кругу... Ух-х...
Ты грибочком-то закуси, грибочком...  Да-а,  на  заслуженное,  так  сказать,
плечо спикировала звездочка, на заслуженное. Бог даст, не последняя...  И  я
не просто так, абы  что  сказать  -  есть,  понимаешь,  в  управлении  такое
мнение... Комдив-то ваш, батька, он,  конечно,  слов  нет,  офицер  опытный,
фронтовик, дело свое туго знает. Но ведь всему на свете срок  положен,  а  у
него и сердчишко пошаливает, и до пенсии полтора годочка  всего.  А  участок
тут, не мне тебе объяснять, ответственный, западная граница, и случись что -
мы первые... Воздушный щит родины... Нам на  такой  участок  нужен  командир
особенный. Молодой - но и опытный. Инициативный - но и ответственный.  Много
полетавший, повидавший, покомандовавший - но и чтобы хозяйство знал как свои
пять пальцев...
   Для наглядности генерал выставил вперед растопыренную ладонь  с  поджатым
большим пальцем. Получилось четыре. Нил хихикнул, но никто на него  внимания
не обратил.
   - И такой человек у нас есть. - Генерал сделал многозначительную паузу. -
Но возникает с этим человеком одна загвоздочка...
   Отец слушал, затаив дыхание. На лысине, красной,  как  арбуз,  проступили
капельки пота. Нил тоже навострил уши.
   - Морально, скажем, бытового плана загвоздочка, - продолжал, не торопясь,
генерал. - То, что данный товарищ, имея законную супругу, проживает  с  этой
самой супругой не только раздельно, но и в разных городах  -  это,  конечно,
только данного товарища и его супруги личное дело.  А  вот  то,  что  данный
товарищ, будучи официально расписан с  одной  женщиной,  фактически  открыто
проживает с другой женщиной, с которой не расписан, - это уже, как ни крути,
с формальной точки зрения аморалка. А у  нас  в  кадровых  комиссиях,  ох  и
формалисты же! Я, конечно, не кадровик и не политработник,  и  по  служебной
линии  данный  вопрос  меня  не  касается  нисколько,  но  коль  скоро  этот
подполковник - мой  друг  еще  с  курсантской  скамьи,  то  я  считаю  своим
дружеским долгом предупредить и предостеречь...
   - Так ведь и... что ж теперь?..
   - Нет, по-мужски я тебя, Роман, конечно, понимаю, даже очень понимаю,  но
как старший офицер... Ты, Роман, поставь себя на мое место. Укажи я в отчете
на это обстоятельство - тебе по шапке, и тогда уж не о дивизии думать,  а  о
местечке на гражданке. Если не укажу, а оно потом всплывет на переаттестации
- тогда уж по шапке мне, куда, мол, глядел, товарищ старший  инспектор  ВВС?
Ну, я-то, положим, отверчусь как-нибудь, а  тебя-то  все  равно  пинком  под
задницу... Сейчас им только повод дай - слыхал небось,  что  Хрущ  очередное
сокращение готовит? За  двенадцать  месяцев  на  полтораста  тысяч  кадровых
офицеров разнарядочка...
   Отец дрожащей рукой прикурил папиросу от папиросы.  Жилы,  вздувшиеся  на
шее, казалось, вот-вот лопнут.
   - Имеется у меня, правда, одна мыслишка, как напасть  такую  объехать  на
вороных. - Генерал прищурился, отчего лицо  его  стало  похожим  на  старый,
желтый, кривой огурец. - Но тут, брат, нужно полное твое  согласие  и  чтобы
без обид. Иди-ка сюда...
   Он что-то зашептал отцу на ухо. На красном, нетрезвом лице  подполковника
Баренцева сначала отразилась интенсивная работа мысли, потом лицо это жутко,
почти до черноты,  побагровело.  Баренцев  уперся  локтями  в  стол  и  стал
судорожно, как выброшенная на берег рыба, заглатывать воздух.
   - Это что же... что же получается... - несвязно бормотал он. - Петька, да
мы же с тобой... а теперь оно вот как... тебе ж это все хихоньки, а  у  меня
серьезно...
   - Как  знаешь.  -  Генерал  встал,  расправил  плечи,  немного  повращал,
разминая суставы. - Я пока на балкончике покурю, а ты подумай. - Он поглядел
на часы. - На принятие решения имеешь семь минут.
   Нил сидел не шелохнувшись. Он почти ничего из слов генерала не понял,  но
почувствовал повисшее в  воздухе  тяжкое  напряжение,  и  меньше  всего  ему
хотелось, чтобы на него сейчас обратили внимание.
   Но отцу было не до него. Он сидел, обхватив голову  руками,  потом  вдруг
встрепенулся и пробормотал:
   - А гори все синим пламенем! Хлебнул водки прямо из горлышка, резко встал
и с шумом выдвинул ящик буфета. Оттуда он достал черную матерчатую  сумку  и
принялся шуровать по полкам, закидывая  в  сумку  то  бутылку,  то  банку  с
болгарскими перцами, то пачку печенья, потом извлек  кастрюлю  с  крышкой  и
смел в нее оставшиеся на столе салаты, накидав  сверху  ломтиков  колбасы  и
сала. Потом остановился, блуждая по кухне безумным взглядом. Взгляд упал  на
съежившегося на стуле Нила.
   - А, сынок, - глухо,  безжизненно  проговорил  отец.  -  Пойдем,  родной,
погуляем... Нил послушно встал и пошел к двери.
   - В гости пойдем, слышишь! - гудел за спиной отец. - В гости  нас  звали.
Ждут очень...
   Шли недолго - впереди отец, размахивая авоськой, что-то бормоча под  нос,
следом Нил. Улица освещалась мощными фонарями, так что,  несмотря  на  южную
ночную темень, идти было светло. Потом, правда, свернули  в  закоулок  между
домами,  вышли  на  небольшой  пустырь,  за  которым  высвечивались  контуры
длинного одноэтажного строения.  Отец  широкими  шагами  пересек  пустырь  и
постучал в освещенное окно. Окно раскрылось, из него высунулась растрепанная
женская голова.
   - Норка, принимай гостей! - гаркнул отец. Женщина замахала руками,  потом
прищурила глаза, вгляделась и взвизгнула:
   - Ой, да никак вы, товарищ майор!
   - Подполковник!
   - Батюшки! С повышением вас! А я уж спать собралась...
   - Одна? - Чего одна? - Ну, спать-то. Женщина хихикнула.
   - Скажете тоже... Погодьте, сейчас открою. Отец  взял  Нила  за  плечо  и
повернул в ту сторону, где  через  минуту  отворилась  скрипучая  дверь.  На
крыльцо вышла женщина в длинной ночной рубашке, поверх которой  был  накинут
домашний стеганый халат, и показала рукой - проходите, мол. Они поднялись по
шатким ступенькам и оказались в узком темном коридоре. Прямо напротив  входа
висел голубой деревенский умывальник с жестяной раковиной.  Под  ней  стояло
помятое ведро, рядом - большие резиновые сапоги.  Сбоку  с  длинного  гвоздя
свисал толстый черный ватник. Тусклая лампочка выхватывала из мрака  большие
прорехи в штукатурке, в  которых  проглядывали  кирпичи  и  черные  провода.
Дощатый пол скрипел и прогибался под ногами.
   В комнате, куда они вошли вслед за хозяйкой, главенствующее место занимал
диван - красный, широкий, с громадными валиками  и  подушками.  Над  диваном
висел тканый коврик с изображением пруда и лебедей, на коврике  пристроилась
гитара с голубым бантиком на грифе. Перед диваном стоял накрытый  коричневой
скатертью стол и два непарных стула. Часть комнаты была  отгорожена  светлым
шкафом.   В   углу   красовалась   круглая   железная   печка,   покрашенная
краской-серебрянкой.
   Хозяйка кинулась было убирать постель, разостланную на  диване,  но  отец
остановил ее:
   - И так сойдет.
   Он стал доставать из сумки бутылки, пакеты, кастрюлю и ставить на стол, а
хозяйка - посуду из шкафа. И только покончив с этим делом, она обернулась  и
увидела Нила, который тихо-тихо стоял на пороге и смотрел  на  происходящее,
потирая сонные глаза.
   - Ой, ма-альчик! - воскликнула она  таким  удивлением,  будто  впервые  в
жизни увидела живого мальчика. - Это ваш, товарищ май... подполковник?
   - Мой, мой, - неприязненно ответил отец.  -  Таскаю  вот  за  собой,  как
корова ботало... Ну что встал как столб? Если жрать не хочешь, марш спать!..
Слышь, Норка, изобрази ему там, за шкафчиком...
   Нил  еле-еле  дотащился  до  брошенного  на  пол  полосатого  матраца   и
провалился в темноту...
   Он плыл на корабле  -  на  старинной  галере,  Стоял  на  высокой  корме,
высматривал зорким глазом, не мелькнет  ли  преследующее  их  неприятельское
судно, не покажется ли на пустынных, низких  берегах  облако  белой  пыли  -
предвестник появления конницы,  -  ощущая,  как  ходуном  ходит  палуба  под
ногами, как скрипят уключины, как ритмично постанывают,  налегая  на  весла,
прикованные к банкам гребцы: "О хейя-хейя вот. О хейя-хейя все..."
   Река течет мощно, гладко и спокойно. Она отдыхает. Вдали  слышен  резкий,
назойливый крик павиана. Ему вторит другой крик, полный  страдания  и  боли.
Хрипло и отчаянно кричит женщина. "К берегу! - командует он. - Дикий  павиан
похитил женщину и терзает ее. Мы должны спасти бедняжку!" - "Но  капитан,  -
слышит он голос, - а что если это хитрые  уловки  врага?"  -  "Противник  за
спиной у нас, а женщина кричит вон там, впереди. Даже самый быстрый отряд не
сумел бы попасть туда, незамеченный нами". - "Но, капитан, у каждого из  нас
есть враги и пострашнее фараона". Женский крик повторяется, теперь он  ближе
и страшней...
   Нил резко открыл глаза. Кричала Норка, но крик мгновенно смолк, перейдя в
протяжный стон, и он услышал ритмичное сопение отца. Дощатый пол  скрипел  и
качался. Наверное, бедная Норка в чем-нибудь провинилась,  и  отец,  злой  и
пьяный, делает с ней что-то страшное. Нил хотел вылезти из своего закутка  и
заступиться за Норку, но побоялся, что отец сделает то же самое и с  ним,  и
остался лежать, проклиная собственную трусость и бессилие.
   Потом все стихло, только чиркнула  спичка  и  хрипло  дышал  отец.  Потом
раздался мощный храп. Вскоре к этому храпу присоединился второй, потоньше  и
с присвистом. Потом первый храп прекратился, и голос отца произнес:
   - Повернись-ка на бочок, лапушка, спать мешаешь.
   В ответ послышался сонный смех. Значит, там, по  ту  сторону  шкафа,  все
хорошо. Наверное, этот, ужас ему только приснился...
   Он проснулся разбитый, с больной головой и отлежанными ребрами, в комнате
было душно, накурено, несвежо. За шкафом возились,  постукивали  посудой  об
стол, шлепали  ногами.  Кряхтя,  как  старик,  Нил  выбрался  из  закутка  и
остановился, зажмурившись от пробивающегося в немытое окно солнечного света.
   - Ну, проснулся, архаровец?
   За столом сидел отец в одних трусах, правда,  очень  длинных.  Перед  ним
стояла тарелка с хлебом и нарезанным луком, стакан и бутылка. Вид у отца был
хмурый, помятый, неприветливый, под глазами набухли противные черные  мешки.
Норка лежала на диване и смотрела в потрескавшийся потолок.
   Перехватив устремленный на нее взгляд Нила, отец  нехорошо  усмехнулся  и
сказал:
   - Смотри-смотри, сынок. Привыкай. Теперь это твоя мамка будет.
   Норка отреагировала идиотским овечьим смехом. Нил  застыл,  разинув  рот,
совсем ничего не понимая. Какая еще мамка, зачем, почему?.. Отец  же  заржал
совсем уже неприлично, широко и некрасиво разевая рот.
   - Иди-иди, - просипел он, устав гоготать. - Поцелуй мамочку!
   Нил весь сжался, напружинился и бросился из  комнаты  прочь.  Дверь  сама
рванулась  ему  навстречу.  Он  ударился  лбом  и  отлетел  назад,   неловко
шлепнувшись на бедро. А на пороге комнаты появилась  Мария  Станиславовна  с
большим чемоданом в руках. Она поставила чемодан на проходе, села на него  и
проговорила устало:
   - Уезжаю я. К сестре в Чернигов. Попрощаться вот зашла. Ключи принесла...
   Она подкинула на ладони связку ключей и неожиданно с силой запустила ею в
отца. Он в последний момент подставил ладонь,  и  ключи,  звякнув,  упали  в
тарелку с луком. Отец побагровел и начал, опираясь руками в  стол,  медленно
подниматься.  Мария  встала  с  чемодана  и  смело  шагнула  ему  навстречу.
Выражение ее лица было самым решительным.
   - Ты... это... не балуй, - невразумительно пробормотал он и сел.
   Мария Станиславовна остановилась.
   - Не то мне, Роман Нилович, обидно, что вы давеча к  парчушке  этой...  -
она показала подбородком на заметно струхнувшую Норку, - приблудили.  Мужики
- они все кобели известные, чего уж тут... А вот что вы  меня  под  генерала
этого столичного подстелили, будто я половичок  какой  -  этого  я  вам,  не
обессудьте, простить не могу, другую себе для дел таких подыщите...  -  Губы
ее раздвинулись в невеселой улыбке. - Добро б хоть смог чего, начальничек-то
ваш, хорош только сказки сказывать, котина холощеный...
   Норка неожиданно зашлась дурным  смехом,  засучила  ногами  под  одеялом.
Отец, разъяренный, обрел наконец,  на  ком  отыграться,  развернулся  к  ней
вместе со стулом и наотмашь ударил по лицу. Норка  вскрикнула  и  с  головой
накрылась одеялом.
   - И кто ж вы такой  выходите  после  этого,  Роман  Нилович?  -  тихо,  с
нескрываемым презрением, спросила Мария Станиславовна.
   И тут подал голос доселе незамеченный Нил.
   - Козел в портупее! -  звонко  и  бесстрашно  выкрикнул  он  невесть  где
подслушанную характеристику.
   Мария  Станиславовна  от  смеха  согнулась  пополам.  Норка  под  од