пальто или куртку, меняла уличные  сапожки  на  замшевые  туфельки,  которые
Генерал завел специально для нее, и шла в ванную привести  себя  в  порядок.
Потом она входила в комнату, и Генерал вручал ей подарок.
   На этот раз он с легким поклоном протянул ей  длинную  кожаную  коробочку
типа пенала. Таня раскрыла ее  и  зажмурилась  -  на  подушечке  из  темного
бархата лежал  массивный  золотой  браслет  с  желтыми  камешками,  наверное
топазами.
   - Что это? - спросила она, посмотрев на Генерала. - Подарок или гонорар?
   - Прими за аванс,  -  тихо  ответил  он.  -  Как  все  барахлишко  уйдет,
рассчитаемся сполна.
   - Спасибо, - сказала Таня, раскрыла сумочку, положила туда кожаный  пенал
и достала из него большой странной конфигурации ключ.
   - Что это? - спросил Генерал.
   - Ключ.
   - Какой ключ?
   - От квартиры, где деньги лежат, - усмехнулась Таня. - Прими за аванс.
   Сумеешь дня за три сделать такой же? А этот надо положить на место...
   - Та-ак. Садись,  потолкуем.  -  Генерал  подошел  к  столику,  откупорил
шампанское, разлил по бокалам и один из них придвинул Тане. - Где  квартира?
Кто хозяева? Ключа не хватятся?
   Таня отхлебнула шампанского и стала рассказывать.
   У нее в классе учится  такая  Лиля  Ясногородская  -  толстая,  жеманная,
истеричная и крайне  непопулярная  особа.  Таня  ее  терпеть  не  могла.  Но
заметила эту  серую  мышь,  когда  мудрая  школьная  администрация  негласно
отменила для старшеклассников строгие требования по форме одежды и  внешнему
виду вообще; Лиля преобразилась, и эта трансформация не прошла мимо Таниного
внимания.
   Ясногородская стала  щеголять  в  замысловатых  прическах,  в  дорогущих,
немыслимых платьях, благоухать французскими ароматами, таскать на себе  чуть
ли не килограммы золота в виде цепочек, браслетов, сережек, множества  колец
на толстых пальцах. Популярности ей это не прибавило -  она  оставалась  все
той же взбалмошной дурой, а выставленное напоказ богатство только оттолкнуло
тех немногих подружек, которые были у нее  доселе.  Уязвленная  и  по-своему
глубоко страдающая Ясногородская как манну небесную  восприняла  неожиданную
симпатию со стороны Тани - признанной школьной красавицы и  предмета  давней
тайной зависти.
   Таня стала помогать тупице Лиле с уроками, устроила ее в  оздоровительный
класс своей спортшколы, стала заходить к ней домой, где совершенно очаровала
мамашу Ясногородскую.
   Лиля была несколько ухудшенной копией матери. У Александры Марковны  было
больше лоска, опыта, умения подать себя - короче, был свой стиль,  несколько
вульгарный и вычурный, но совершенно подобающий  ее  кругу  -  она  работала
старшим товароведом в коопторге. Мать  явно  превосходила  дочь  и  умом,  и
внешностью, что, впрочем, совершенно не  говорило  о  каких-либо  особых  ее
достоинствах  -  представить  кого-то  глупее  и  страхолюднее  Лильки  было
довольно затруднительно.
   Впрочем, характерами мать  и  дочь  были  похожи,  как  две  капли  воды.
Неудивительно, что от Александры ушли подряд три мужа.
   Ясногородские жили вдвоем  в  добротной  "сталинской"  квартире,  антураж
которой целиком соответствовал характеру ее  обитательниц  -  забитые  се-||
ребром, фарфоровыми сервизами и резным хрусталем серванты; обилие  нечитаных
и даже ни разу не  раскрывавшихся  дефицитных  книг  и  собраний  сочинений,
расставленных в разных местах под цвет мебели, обоев или ковриков; картины в
дорогих  массивных  рамках;  батареи  баночек,  флаконов  и  флакончиков  на
антикварном трюмо, в соседстве разнокалиберных шкатулочек, и  на  полочке  в
ванной, облицованной черным итальянским кафелем.  На  стене  гостиной  между
красным бухарским ковром и картиной Юлия Клевера висела  шкура  гималайского
медведя.
   Белейшая  югославская  кухня  напичкана  всякой  импортной  электроникой,
которую Таня, отнюдь не принадлежащая  к  социальным  низам,  прежде  видела
только в западных  фильмах.  И  прочее,  и  прочее.  Имелся  даже  небольшой
блестящий сейф в стене за женским портретом в стиле Венецианова.  Дура  Лиля
похвасталась им перед Таней при первом же визите новой подруги. Правда,  она
не стала ни открывать его, ни рассказывать Тане, как это можно сделать. Таня
любопытства не выказала. Тут было все, что и требовалось для новой операции.
Риск захватывал Таню.
   Естественно,  все  это  богатство  охранялось.  Массивная  входная  дверь
запиралась на три замка - два французских и один ригельный.  При  длительных
отлучках запиралась и вторая дверь - железная. Наружные стекла на окнах и на
балконной двери были армированы и сверх того подсоединены к  общей  охранной
системе. Однако сама система...
   Еще осенью Лиля, пребывающая в постоянной чуть  истерической  эйфории  от
нежданно свалившегося на нее счастья столь завидной дружбы, затащила Таню  к
себе и тут же, бросив  портфель  и  ключи  на  ажурный  столик  в  прихожей,
кинулась звонить по телефону:
   - Открыла квартиру двенадцать-тридцать восемь, Ясногородская, -  доложила
она и, повесив трубку, повернулась к Тане:
   - Мамаша бдительность развела...  Ну,  пошли  пить  кофе.  Я  тебе  такой
журнальчик покажу - закачаешься...
   Спешить было некуда. Таня  присматривалась,  общалась  с  Ясногородскими.
Лиля цвела, исходящие от Тани симпатические токи окутали ее совершенно и  по
цепочке передались дальше - впервые в  жизни  на  Лилю  стали  заглядываться
мальчики.
   Постепенно  разрозненные  звенья  укладывались  в  единую  схему.   Сейф,
шкатулки в трюмо и на  трюмо,  парадная  посуда  и  антикварные  безделушки,
дорогие шубы в платяном шкафу - все это, свое и мамино, несколько порывисто,
с придыханиями демонстрировалось Лилей без малейшего намека со стороны Тани.
Та  никакой  заинтересованности  не  показывала.  Отдушиной  для   Лилькиных
излияний быть противно, но ради дела стоило и  потерпеть.  Лиля  чувствовала
явную  неравновесность  их  дружбы   и   стремилась   преодолеть   пропасть,
разделяющую ее с подругой, за  счет  того  единственного,  в  чем  она  явно
превосходила - богатства.
   Что и требовалось доказать.
   Как-то Лиля  совсем  разнежилась  и  предложила  Тане  распить  бутылочку
шампанского - на двоих, за вечную дружбу.  Среди  многочисленных  затейливых
бутылок в домашнем баре шампанского не нашлось. И, несмотря на уговоры Тани,
Лиля набросила шубку и отправилась в большой гастроном на  Московском,  куда
ей приходилось изредка наведываться за  всякими  простыми  продуктами  -  не
станет же мама возить с работы хлеб, сахар, соль.
   Таня почувствовала, как немеют ноги и приятная  вибрация  охватывает  все
тело. Дух захватывало. Она взялась  за  дело.  Достала  из  портфеля  листок
бумаги, положила под него один из ключей, брошенных Лилькой  в  прихожей,  и
стала водить по бумаге тупым концом карандаша с точечкой грифеля посередине.
Получился четкий,  чуть  рельефный  отпечаток  одной  стороны  ключа,  потом
второй. То же самое Таня сделала со вторым французским замком, с  ригельным.
Она сложила .листок и спрятала в тетрадь по геометрии.  Потом  она  вышла  в
прихожую, положила связку ключей  на  место  и  заглянула  в  ящик  ажурного
столика. У самой задней стенки лежали два длинных ключа - круглых в сечении,
с утолщением на конце, из которого торчали три металлические  пипочки.  Таня
прошла к распахнутым внутрь чугунным дверям и  вставила  один  из  ключей  в
замочную скважину. Внутри двери раздался  щелчок,  и  из  боковой  плоскости
двери выскочила толстая полоска металла. Таня нажала на ключ.  Полоска  ушла
обратно в дверь.
   Таня подумала - и положила  ключ  в  портфель,  на  самое  дно.  Едва  ли
Ясногородские воспользуются железной дверью  до  лета,  а  следовательно,  и
ключа не хватятся, тем более что есть и второй. Тем не менее оставлять  ключ
у себя надолго было бы неразумно...
   Все это заняло у Тани минут десять - ровно столько, сколько  нужно  Лиле,
чтобы дойти до гастронома. Оставалось еще столько же на обратный путь и  еще
сколько-то на  вполне  вероятную  очередь,  Таня  взяла  второй  листочек  и
прошлась с ним по комнатам, набрасывая план квартиры с пометками  -  краткой
описью наиболее интересных предметов. Помимо листочка в  руках  у  нее  была
портативная "коника" - подарок Генерала, которую  она  как  раз  для  такого
случая брала с собой в  школу,  если  после  уроков  планировалось  зайти  к
Лильке.  Она  раскрывала  шкафы,   шкатулки,   фотографировала   содержимое,
аккуратно закрывала дверцы и крышки. Останавливаясь  у  картин  и  предметов
утвари, снова щелкала аппаратом. Потом сбегала на кухню за чистым полотенцем
и, обернув им руки,  сняла  со  стены  женский  портрет.  Дверцу  сейфа  она
сфотографировала несколько раз, под  разными  углами,  и  отдельно,  крупным
планом, сняла замок. Затем она опять взяла полотенце,  повесила  портрет  на
место, положила аппарат и листочек с планом  в  портфель  и,  закурив,  села
дожидаться Лилю.
   Расслабившись, почувствовала, как  ноги  стали  ватными.  Голова  немного
кружилась. Опустив эти подробности при рассказе Генералу,  ждала  приговора,
уверенная, что все провернула идеально. Генерал задумчиво посмотрел на  нее,
потом на ключ и сказал:
   - Штучная работа. Давай бумажки посмотрим. Таня достала из сумочки листки
с оттисками  ключей,  планом  квартиры  и  описью.  Сначала  Генерал  изучил
оттиски.
   - Пара пустяков, - сказал он, обратился к описи и даже присвистнул:
   - Богатенько!
   Таня согласилась. Генерал спрятал бумажки, посмотрел на Таню и подлил  ей
в бокал.
   - С фотками как?
   - Надо проявить, напечатать.  У  Сережки  сделаю  -  у  него  в  кладовке
фотолаборатория.
   - Не надо, - твердо сказал Генерал. - Пленки при тебе? Давай  сюда.  Таня
подумала и отдала.
   - Лилька мне хвасталась, что вместо УПК поедет с мамой в июне в  Ялту,  в
какой-то зашибенный дом отдыха. С собой зазывала. Мамаша ее, говорит,  может
нас обеих от практики отмазать.
   - Поезжай, - твердо сказал Генерал.
   - Но а как же... дело?
   - Запомни, красивая, академики сами на дело не ходят никогда.
   - А я у тебя, что ли, академик? - задала Таня риторический вопрос.
   - Еще какой! Эйнштейн! - убежденно сказал Генерал.
   - В папочку, выходит.
   Оба засмеялись. Генерал знал про Танину семью. Иногда это наводило его на
противоречивые  мысли.  Каким  же  непостижимым  образом  жизнь  свела  дочь
крупного, пусть и сбрендившего, ученого, умную, как черт, и прекрасную,  как
ангел, с профессиональным вором, ничего больше не умеющим, с семью  классами
очень среднего образования? Уже и сейчас, в свои шестнадцать,  его  красивая
образованнее его самого на два с лишним класса, а  дальше,  если  ничего  не
произойдет, разрыв будет только увеличиваться. Плохо это, очень плохо  -  но
при правильном подходе очень хорошо. Непостижимый дар  судьбы  в  лице  Тани
надо принять благодарно, вести по  жизни  -  сколько  им  там  еще  отпущено
вместе? - плавно, аккуратно, ни  в  коем  случае  не  превращать  девочку  в
заурядную  воровскую  маруху.  При  всей  гениальности  предлагаемых   Таней
комбинаций Генерал брался за их разработку сам и лишь потому, что  прекрасно
понимал - в противном случае она пойдет на дело без него.  Рано  или  поздно
влетит и его может потянуть... Сам и прокололся.
   Отправив  Таню  на  юга  пасти  подружку  с  мамой  и  на  всякий  случай
обеспечивать себе алиби, Генерал еще раз изучил все данные, определил дату и
время операции и состав участников. В основную группу входило шесть человек,
а другие подключались позже, на стадии сбыта, и о самой операции  не  должны
были знать ничего. В группу входили сам Генерал, слесарь Фима - изготовитель
ключей и довольно неплохой медвежатник. Вобла и Фургон для подмоги, еще один
фраер  набушмаченный,  водитель  микроавтобуса,  в  который   предполагалось
загрузить товар и переправить в один тихий домик под Гатчиной.  И  Катька...
Генерал долго колебался, прежде чем включать в  группу  Катьку,  но  все  же
решился. Квартирка была сугубо бабская, и если на охрану среди ночи позвонит
мужик или пацан и брякнет, открыла, дескать, квартиру такую-то Ясногородская
(а иначе нельзя - никакого Ясногородского  по  этому  адресу  не  значится),
может подняться шухер. К тому же у Катьки  глаз-алмаз,  она  в  две  секунды
отличит дельный товар от  фуфла,  на  котором  можно  разве  что  попухнуть.
Особенно по части бабского прикида и цацек.
   На операцию Генерал отводил два с половиной часа, с половины третьего  до
пяти утра.  Раньше  начинать  было  нельзя  -  белыми  ночами  народ  гуляет
допоздна.
   Заканчивать позже тоже рискованно. Автобус сгружает их у соседнего  дома,
а сам, объехав квартал, останавливается на другой улице, через двор напротив
дома.
   Водила вырубает мотор, ложится на сиденье и ждет. Они тихо и быстро  идут
к парадной. Первой поднимается Катька. Она на всякий случай звонит в  дверь,
осматривается, поднимается  на  полэтажа  и  делает  из  лестничного  окошка
ручкой.
   Тогда поднимаются все, кроме Фургона, который снизу следит,  чтобы  никто
не появился. Они заходят, Катька звонит в  охрану,  говорит  что  надо,  они
впускают Фургона. Фима идет непосредственно к сейфу, а остальные начинают не
спеша, вдумчиво разбираться. На вынос идет только самое ценное, небольшое по
объему - деньги, драгоценности, меха, богатые тряпки (ими же  прокладываются
серебро и особо ценный хрусталь), компактная  дорогая  аппаратура.  Все  это
укладывается в большие спортивные рюкзаки, а две заранее отобранные картины,
в том числе и женский портрет над сейфом, пакуются в  специальный  чехол  от
складного столика.
   Когда  все  будет  собрано,  из  квартиры   выходит   пустая   Катька   и
осматривается. По ее сигналу  все  тихонько  берут  товар  и  спускаются  по
лестнице. Через двор идут тоже без шума, но  особенно  не  таясь  -  как  бы
туристы на утреннюю электричку.
   Садятся в автобус, поодиночке выходят, а Генерал с водилой,  выждав  пару
часов в укромном месте, вливаются в  утренний  поток  транспорта  и  отвозят
барахлишко куда надо.
   Операция была распланирована тщательно и лопнула из-за ерунды, предвидеть
которую не мог никто. Все шло как по маслу. Фима  разбомбил  сейф  минут  за
пятнадцать. Там оказалось шесть  тысяч  "картавых"  по  сотенной,  восемьсот
американских долларов, толстая пачка облигаций, роскошный ювелирный гарнитур
старинной работы и четыре штуки одинаковых современных брошек белого  золота
с бриллиантами.  В  ювелирке  каждая  такая  брошечка  стоила  девять  тысяч
пятьсот,  и  брали  их  нарасхват.  В  шкатулках  тоже  нашлось  много  чего
интересного. С тряпками возиться не стали вовсе, запаковав в  рюкзак  только
две шубы - норку и соболя. Из утвари отобрали серебро, на хрусталь и  фарфор
плюнули. Картины, подумав, прихватили с собой. Управившись к началу  пятого,
они решили  не  ждать.  Вышли  спокойно,  прошли  через  дворик,  подошли  к
автобусу, раскрыли дверку... И тут невесть откуда  взявшиеся  менты  уложили
всю компанию на землю, и начались разборки.
   Оказалось все просто до идиотизма.  Встав  на  положенное  место,  водила
через полчасика не утерпел и отошел в кустики отлить и заодно покурить.  Тем
временем к автобусу с открытой дверцей подошли трое любопытствующих ментов -
ночной наряд.
   Козел водила,  увидев  их,  кинулся  бежать.  Маявшиеся  бездельем  менты
радостно отловили его и с азартом принялись выяснять.  Водила  начал  лепить
горбатого, но как-то неубедительно, и после легкой раскрутки  умный  сержант
догадался, что тут кого-то очень ждут. Он  связался  с  дежурной  частью,  и
Генерал со товарищи вышел прямо на засаду.
   Таню этот неприятный инцидент мог бы не коснуться вообще.  Ну,  нашли  на
плане квартиры, изъятом у Генерала, чьи-то посторонние  пальчики.  Так  ведь
поди узнай, чьи они? Генерал скорее под вышку пойдет. Водила с Фимой  вообще
о ее существовании не догадывались. Фургон с Воблой понимали, конечно, что к
чему, но, молодцы, держались, как два Тельмана. Заложила же Таню Катька. Она
с  рьяным  остервенением  выложила  мусорам,  с  чьей   подмастырки   хавиру
поднимали, и про комиссионку, и про тачку милицейскую, вывела их  на  Машину
квартиру, где снятые криминалистами пальчики полностью совпали с  найденными
на плане Генерала и подтвердили  невероятные  Катькины  слова  о  малолетней
Генераловой маме. Там же, у Маши, в вещах Генерала нашли Танину  фотографию,
в которой перепуганная  и  зареванная,  но  не  посвященная  в  нюансы  дела
гражданка  Краузе,  хозяйка  квартиры,  опознала  свою  ученицу  и   подругу
Захаржевскую Татьяну Всеволодовну.
   В конечном счете в том, что Катька вообще что-то знала  о  Тане,  виноват
был Генерал.
   За три месяца с того вечера, как Таня принесла Генералу ключ, и до ареста
у Генерала произошло с этой старой знакомой значительное сближение.
   Эта  Катька  была  питерской  марухой   старинного   Генералова   кореша,
гастролера-афериста Буша. Она была  красива  и  вальяжна  -  других  Буш  не
признавал.
   В  силу  кучерявых  обстоятельств  жизни  своего  дружка   она   привыкла
приспосабливаться и одинаково уместно смотрелась  и  в  черной  "чайке"  или
шикарном ресторане, вся в мехах и в шелках,  и  в  каком-нибудь  заплеванном
притоне среди ханыг и бродяг. Она с удовольствием мотала  добытые  сожителем
деньги, но в трудную для того минуту охотно помогала ему,  либо  прибегая  к
бессмертному,  отточенному   веками   ремеслу   хипеса,   либо   потихонечку
приторговывая собой с ведома и согласия неревнивого Буша. А  ревнив  тот  не
был, это точно, и  нередко  после  бутылочки-другой  предлагал  корешам:  "А
давайте Катьку в два конца!" Кстати,  Генерал  именно  тем  и  заинтересовал
Катьку, что от "двух концов" постоянно воздерживался.
   В  тот  вечер  Генерал  ощутил  позабытое  за  последнее  время   тягучее
вожделение,  по-быстрому,  от  греха  подальше,  выпроводил  Таню   и   стал
перебирать варианты.
   Тайка устроилась на пароход и плавает  теперь  далеко.  Уличные  "съемки"
как-то не привлекали, на знакомые хазы тоже не тянуло.  А  почему  бы  и  не
Катька - Буш-то в "командировке", значит, должна быть свободна. Генерал,  не
мешкая, разыскал Катьку на ее излюбленном блокпосту в "Метрополе". Он подсел
к ней, на славу угостил и без труда уговорил на вечерок.  Оставался  вопрос:
куда ехать? К Катьке нельзя было, у нее неприятности с соседями, а через них
- с милицией. Генерал, недолго думая,  отвез  на  все  согласную  Катьку  на
Машину квартиру...
   После легкого обжиманса они приступили к делу. У него все получилось.
   Секунд за двадцать.
   - Что-то ты скорострельный, как Калашников, - с недовольной миной сказала
Катька.
   - Зато многозарядный, - усмехнулся он. И доказал свои  слова  на  деле  к
полному удовлетворению сторон. А в промежутках  была  водочка,  закусочка  и
разлюли-малина. Потом он лежал расслабленный и совершенно пьяный, а  Катька,
котеночком свернувшись рядом, принялась вкрадчиво выспрашивать про  шикарную
Генералову хавиру и про ту клевую шмару, чья фотка украшает его тумбочку.
   - Это тебе не шмара, по себе не равняй, - пробормотал Генерал.  -  Это...
это... Да знаешь ли ты, кто это?
   И спьяну проболтался ей про дочку  академика.  Ну  как  было  удержаться?
Имени не назвал. Но так он  пел  про  свою  красивую,  что  Катька  ее  люто
возненавидела, но Генералу, естественно, ничего не сказала.
   К лету Катька уже все знала, по словечку вытянув из пацанов.  Кто  такая?
Что за Миледи? Как зовут без погонялова? Что вообще за дела такие? Разложила
в уме  по  полочкам,  до  остального  сама  доперла.  Генерал  же  все  реже
встречался с Таней.
   Вероятно, если бы все шло своим  чередом,  их  своеобразный  роман  скоро
иссяк бы естественным образом, а сохранились  бы  деловые  отношения  -  как
знать?
   Так или иначе, а  взятая  с  поличным  Катька  сдала  Таню  со  злорадн