доме бывала. Давно, правда.
   - А осилишь?
   - Или! - Таня весело подмигнула.
   - Чем, говоришь, он занимается?
   - Павел? Камнями какими-то. Геолог. Могу разузнать поточнее.
   - Разузнай, пожалуйста... А вообще так у нас с тобой получается:  замысел
твой я одобряю, но отпустить тебя в ближайший год-два не могу. Ты мне  здесь
нужнее.
   - Возьми замену.
   - Кого?
   - Анджелу, например. Шеров поморщился.
   - Это после тебя-то?.. Хотя  некоторые  задатки  в  ней  есть...  Что  ж,
начинай потихонечку вводить в курс дела. Я через годик проэкзаменую, и  если
справится - отпущу тебя.
   - А если его за этот год у меня уведут?
   - Это уже твои проблемы. Постараешься - не уведут.
   Таня старалась по мере сил. Но своим обществом  Павла  не  баловала.  Как
говаривал дядя Кока, клиент должен созреть.  С  другой  стороны,  совсем  не
напоминать о себе было бы неосмотрительно - какое бы сильное впечатление она
ни произвела на него при первой встрече  (а  впечатление,  как  догадывалась
Таня, было неслабое), все имеет тенденцию забываться. Тут очень подстатилась
случайная встреча. Таня была "при исполнении": ублажала в "Садко" на пару  с
Анджелкой одного киевского козла,  и  как  раз  появился  Павел  с  каким-то
нахряпистым парнишей в легком подпитии.  Лучшей  обстановки  для  углубления
знакомства и представить было невозможно. Инстинкт подсказывал ей, как лучше
действовать... Иногда она  готова  была  сорваться.  Когда  внутри  особенно
сильно бурлило, Таня решительно уходила в  сторону,  подсознательно  пугаясь
этой стихии, боялась, что почва  снова  уйдет  из-под  ног  -  и  тогда  она
потеряет и его, и себя перед ним...

***

   Новая фаза началась десятого апреля, когда Павел  пригласил  ее  на  день
рождения. Без толку просидев  дома  почти  до  вечера,  она  уже  подумывала
позвонить, ему как бы случайно. Но тут как раз позвонил он сам. Обрадовался,
что застал дома (еще бы не застал, она специально взяла  у  Шерова  отгул!),
извинялся, что не пригласил заблаговременно. Оказывается,  начисто  забыл  о
собственном   двадцатипятилетии.   Что   поделать,   люди   науки   славятся
рассеянностью - судя по этом показателю, ученый он выдающийся. Свой выход  к
Черновым она продумала тщательно и вроде не прокололась ни в чем.  Очаровала
мамашу, особу, судя по  всему,  изрядно  "сучковатую";  вроде  бы  глянулась
самому Дормидонтычу, потенциальному тестюшке; похоже, закрепилась и в сердце
Павла. Женщина в  ней  говорила,  что  не  сегодня-завтра  он  откроет  свои
чувства. Подарил ей чудной алмаз - крупный,  с  мизинный  ноготь  величиной,
мутноватый и почему-то голубой. Видимо,  этот  алмаз  представлял  для  него
какую-то особую ценность. Он даже сказал, что в этом камешке вся его  жизнь.
И она подолгу держала алмаз в ладошке, разглядывала на просвет, словно тайну
Павла разгадывала.
   Потом показала камешек Шерову. Он долго  изучал  кристалл  через  лупу  и
попросил на недельку одолжить ему. В Москве он связался с ювелиром,  который
лишь подтвердил выводы, сделанные Вадимом Ахметовичем: крупный  промышленный
алмаз, не имеющий практической ювелирной ценности, со  множеством  трещин  и
графитовых включений. Голубой цвет камня говорит, с вероятностью до  98%,  о
родезийском происхождении. За величину и цвет какой-нибудь любитель экзотики
мог бы дать тысячи полторы, но такого  любителя  надо  еще  поискать.  Шеров
вернул Тане камень без комментариев. Да и не надо ей  комментариев.  Ей  уже
просто не хватало рядом самого камня, как талисмана.
   На ранчо все шло тихо-мирно, своим чередом. Но в  конце  апреля  появился
гость, которому суждено было стать последним для Тани.
   Это был высокий, толстый, седой и очень вальяжный грузин лет шестидесяти.
   Он прибыл в отсутствие Шерова, которого на ранчо ожидали со дня на  день.
Получив предварительные указания от хозяина, Джабраил  распорядился  принять
гостя по высшему разряду.
   Гость привез с собой бочонок великолепного полусладкого вина и  несколько
бутылок коньяка с  рельефным  позолоченным  профилем  Шота  Руставели.  Этот
двадцатипятилетней выдержки коньяк прославился тем, что никто и  никогда  не
видел его на прилавках какого бы то ни было советского магазина.
   Тане он велел называть его "дядей Афто", от похода  в  Эрмитаж  и  театры
отказался, альбом с девочками просмотрел с интересом, но от  их  услуг  тоже
отказался, зато с удовольствием прогулялся с Таней по  островам,  подернутым
первой нежной зеленью. Обедал и ужинал он на ранчо.
   На второй вечер, когда они остались в гостиной одни, он накрыл руку  Тани
своей большой волосатой ладонью  и  выразительно  посмотрел  в  глаза.  Таня
приготовилась дать вежливый отпор, но по интонациям дяди  Афто  поняла,  что
дело тут совсем в другом.
   - Знаешь, дэвочка, - сказал он. - Моя дочь Нино вышла замуж за  мингрела,
рыжего, как пламя, и  подарила  мне  внучку  Кэтэван,  по-русски  Катя.  Ты,
дэвочка, очень похожа на мою Катю. Когда я тебя  увидел  здесь,  мое  старое
сердце заныло. Я не понимаю, объясни мне, ты - жена Вадима?
   - Нет.
   - Ты любишь его?
   - Нет. Я у него работаю.
   - Извини, но разве это работа  для  хорошей  девушки?  Тебе  нужно  найти
порядочного, надежного человека, выйти за него замуж и  подарить  ему  много
красивых и умных детей...
   В голосе дяди Афто была какая-то магическая сила, которой Таня  не  могла
противостоять; у нее язык не поворачивался сказать этому старому  прохвосту,
что это не его ума дело.
   - У меня есть жених, - тихо сказала она. - Это очень хороший человек.
   - Если он хороший человек, зачем он  мирится,  что  ты  здесь?  Зачем  не
заберет тебя? - Он не знает, что я здесь работаю. И вообще, дядя Афто, я  не
понимаю, чем так плоха моя работа. Я то  же  самое  делала  на  каникулах  в
"Интуристе", а когда получу диплом, наверное, уйду туда совсем. Уверяю  вас,
я не ложусь под гостей - это в мои обязанности не входит...
   - Мне жалко тебя, дэвочка.
   Таня обозлилась - как смеет этот жирный ворюга жалеть ее! -  но  виду  не
подала. Дядя Афто с грустью посмотрел на нее и переменил тему разговора.  Он
так интересно рассказывал про старый Тбилиси, что Таня уже через две  минуты
совершенно забыла про свою злость.
   Утром, когда дядя Афто еще спал, Джабраил задал Тане особенно крепкий душ
Шарко и уже на самом исходе процедуры сказал:
   - Сегодня в город не едешь. Хозяин звонил - он ждет вас с Афто на пикник,
часам к двенадцати. Повезешь его к озеру, сразу за озером  свернешь  налево,
на проселок, проедешь километра два. Я буду ждать.
   - Почему не едешь с нами?
   - Я пораньше поеду. Шашлык готовить надо.
   Утро было теплое, ясное, с обещанием погожего, почти летнего дня. Таня  с
удовольствием попила кофейку и позволила  себе  побездельничать  в  ожидании
пробуждения дяди Афто. Шеров время от времени устраивал такие  "завтраки  на
траве", подбирая какое-нибудь живописное местечко. Там всегда бывало весело,
а шашлыков,  равных  тем,  которые  на  таких  пикниках  мастерил  Джабраил,
вероятно, не существовало в природе.
   Дядя Афто проснулся не в очень хорошем настроении - ломила спина,  давала
о себе знать много испытавшая печень. Но, глядя на розовое, оживленное  лицо
Тани,  слушая   ее   веселый   голос,   рассказывающий   об   ожидающих   их
умопомрачительных шашлыках  на  лоне  весенней  природы,  и  сам  постепенно
приободрился, помолодел  и  принялся  рассказывать  о  традициях  шашлычного
стола. Он продолжал рассказ и сидя рядом с Таней в желтых "жигулях".
   Промчавшись по шоссе, они сразу за озером свернули на глухой проселок.
   Проехав по ухабам километра три, Таня с облегчением  увидела  на  обочине
темную фигуру Джабраила.
   - Вот и Джаба, - сказала  она  дяде  Афто.  -  Дальше,  наверное,  пойдем
пешком.
   Она притормозила возле неподвижного Джабраила.  Дядя  Афто  не  по  годам
проворно выбрался из машины, обошел ее спереди и, повернувшись  к  Джабраилу
спиной, галантно нагнулся перед Таниной дверцей, намереваясь распахнуть. Она
не успела даже  взяться  за  ручку  -  в  секунду  лицо  дяди  Афто  страшно
перекосилось, побагровело, руки его стремительно  взметнулись  к  горлу,  он
выгнулся, отпустив дверцу и отступив на шаг от машины.
   Этот стоп-кадр будет стоять перед глазами Тани до конца дней. Дядя  Афто,
в последнюю секунду спинным мозгом почувствовавший опасность и успевший таки
просунуть пальцы под велосипедную цепь, которую накинул ему на шею Джабраил.
   Сведенное судорогой предельного усилия лицо Джабраила...  Мужчины  стояли
совершенно  неподвижно,  вжимаясь  в  землю  ногами,   чтобы   не   потерять
равновесия.
   Вся сила рук Джабраила шла на то, чтобы  сжимать  цепь,  а  Афто  не  мог
вытащить из-под цепи свои руки, иначе тут же был  бы  задушен.  Глаза  обоих
выкатывались из орбит.
   Слабо понимая происходящее, она дернула за ручку, чтобы  бежать  от  этих
застывших лиц. Потыкала, всхлипывая, открыть не сумела. Обмякла и  в  полной
безысходности от  того,  что  деваться  некуда,  нашарила  под  водительским
сиденьем монтировку, на  ватных  ногах  переползла  к  незащелкнутой  правой
дверце, обреченно, словно себя гнала на казнь, по следам  дяди  Афто  обошла
капот и обрушила монтировку на голову старика. Гори все синим пламенем.
   Он рухнул, словно подкошенный. Джабраил на мгновение выпустил цепь, чтобы
не упасть рядом с Афто, пошевелил занемевшими  пальцами,  наклонился  и  уже
беспрепятственно сдавил цепью шею Афто.  Тот  дернулся  и  замер.  Лицо  его
мгновенно почернело, изо рта вывалился толстый язык.
   Джабраил отпустил цепь, выпрямился, посмотрел  на  лежащего  Афто,  снова
нагнулся и, ухватив труп под плечи, стащил с проселка.
   - За ноги бери, - прохрипел он,  обращаясь  к  Тане,  которая  замерла  с
монтировкой в руках. - Яма близко.
   Таня, двигаясь как робот, подошла и взялась за лодыжки Афто.
   Вдвоем  они  оттащили  покойника  метров   на   пятнадцать   в   лес,   к
свежевыкопанной яме, у края которой  торчали  из  кучи  земли  две  короткие
саперные лопатки. Они сбросили Афто в эту яму.
   - Помогай, - сказал Джабраил, взявшись за лопатку. - Быстро надо.
   Но она не могла. Едва успев добежать до кустов, она грохнулась на колени,
зажимая рот от подступившей рвоты. Когда вернулась, вскопанный участок ничем
не отличался от окружающей земли, не успевшей просохнуть после зимы.  Танины
джинсы и высокие замшевые ботинки пришли в жуткое  состояние.  Лицо  и  руки
были перепачканы землей и блевотиной.
   - Иди, - сказал Джабраил. - Оботрись какой-нибудь тряпочкой  в  машине  и
поезжай. Я следы уберу.
   Таня безмолвно пошла к проселку,  села  в  машину  и  поехала  на  ранчо.
Оставив машину возле ворот,  она  ворвалась  в  дом,  чуть  не  сбив  с  ног
открывшую ей дверь Женщину, взлетела по лестнице к себе  в  спальню  и,  как
была, рухнула поперек кровати, перепачкав белоснежное покрывало.
   Тело ее несколько раз дернулось в рыданиях, а потом она  то  ли  потеряла
сознание, то ли заснула.
   Она не знала, сколько времени провела в забытьи. За окном был еще день  -
теплый, почти летний. Она с  омерзением  скинула  с  себя  грязные  ботинки,
джинсы, свитерок и в одном белье устремилась в душ. По дороге  ей  никто  не
встретился.
   Отмывалась она долго, тщательно, горячей водой  и  мылом.  Когда  наконец
вышла и стала вытираться, сообразила, что переодеться  ей  не  во  что.  Она
распахнула особый шкафчик, после некоторого раздумья остановилась на  богато
расшитом халате турецкого султана. Закрывая дверцу,  она  отчетливо  поняла,
что больше никогда не раскроет этот шкафчик.
   Сегодня перевернута еще одна страница жизни.
   Поднявшись на второй этаж, она услышала приглушенные голоса,  доносящиеся
из-за чуть приоткрытой двери в конце коридора. Из кабинета Шерова.
   Таня влетела в кабинет мимо стоящего Джабраила прямо к письменному столу,
перегнулась через стол и влепила Шерову оглушительную пощечину.
   Голова его дернулась, но он тут же вернул  ее  в  исходное  положение  и,
скорбно улыбнувшись, подставил Тане другую щеку.
   - Бей, - сказал он. - Ты имеешь право. Занесенная рука Тани  остановилась
на полпути.
   - Джабочка, - сказал Шеров. - Придержи-ка ее. Только нежненько.
   Джабраил подошел к Тане сзади и заключил ее в железные объятия.
   - Выслушай меня, - сказал Шеров. - Так было надо. Получилось так, что или
он - или я. Пришлось идти на крайние меры. Ты не  представляешь,  кто  такой
оказался этот Афто...
   - Да насрать мне на вашего Афто! - взорвалась Таня. - Делайте с  ним  что
хотите! Зачем вы меня-то за болвана в эти игры посадили?!
   Шеров переглянулся с Джабраилом.
   - Понимаешь, так тоже было надо, -  сказал  Шеров.  -  Если  бы  мы  тебе
рассказали, Афто определенно заподозрил бы неладное. Нюх у него был собачий.
А ты молодец! Ах, какой молодец!
   - А вы - два козла вонючих! - с жаром сказала Таня.
   - Очень может быть... А вот тебе надо отдохнуть. Хорошо отдохнуть...
   Джабочка, открой-ка ей ручку до локтя.
   Шеров встал, подошел к тумбочке, достал оттуда железную коробку и  извлек
из нее  полиэтиленовый  шприц  и  ампулу  с  темно-красной  жидкостью.  Таня
забилась в руках Джабраила, но тот держал  крепко.  Пальцы  Шерова  нащупали
вену на локтевом изгибе и ловко ввели шприц. Таня перестала сопротивляться.
   - Это... это яд? - упавшим голосом спросила она, к Шеров улыбнулся.
   - Танечка, ты нас за каких-то негодяев держишь. Ты  погоди,  сейчас  тебе
будет так хорошо...
   И действительно, секунд через десять комната  наклонилась  и  нежно-нежно
отплыла куда-то вдаль.
   К Тане приблизился висящий над столом Шерова пейзаж с лесной дорогой. Она
воспарила над своим телом и плавно опустилась на теплую, мягкую дорогу.  Над
ней шумели вековые дубы, играя тенями листьев на  ее  прохладной  коже.  Она
сделала один легкий  шаг,  другой,  потом  обернулась  и  посмотрела  вверх.
Половину неба занимало колеблющееся в дымке лицо Шерова.
   - Папик! - блаженно простонала она. - Я тебя люблю! Ты убил меня...
   Джабраил растерянно сжимал в руках обмякшее тело Тани.
   - Джабочка, отнеси ее, пожалуйста, на кроватку, - сказал Шеров.  -  Пусть
девочка отдохнет хорошенько. Я с ней потом поговорю.
   Таня проспала двое суток. Когда она  открыла  глаза,  у  изголовья  сидел
Шеров и нежно держал ее за руку.
   - Проснулась, хорошая моя? - спросил он. - На-ка.
   Он поднес к ее губам стакан с какой-то мутной жидкостью.
   - Не очень вкусно, но надо выпить, -  сказал  он.  Таня  послушно  выпила
горьковатую, но не такую уж противную жидкость. Почти мгновенно  с  глаз  ее
сошла  пелена,  сознание  сделалось  ясным  и  чрезвычайно   активным.   Она
приподнялась и села.
   - Ты сделала для меня больше,  чем  можешь  представить  себе,  -  сказал
Шеров.
   - Я твой должник. Как минимум, ты  заслужила  хорошую  премию  и  длинный
отпуск.
   Вот, - сказал он, протягивая ей конверт.
   Таня  раскрыла  конверт.  В  нем  лежала  нераспечатанная  пачка   денег,
заграничный паспорт на ее имя, билет на самолет до Одессы и путевка в  круиз
"Одесса-Ленинград" вокруг Европы.
   -  Теплоход  отходит  двадцать  восьмого   мая,   -   сказал   Шеров.   -
Варна-Стамбул-Афины-Неаполь-Рим-Мальта-Марсель-Барселона-Лиссабон-Гавр-Париж
-Гавр-Лондон-Копенгаген-Гамбург-Стокгольм-Хельсинки-Ленинград.
   Всего  двадцать  четыре  дня.  Придется  тебе  сдавать  сессию  досрочно.
Впрочем, у тебя почти месяц на подготовку. Потом  можешь  отдыхать  на  свое
усмотрение. Раньше пятнадцатого августа я тебя не жду. А это твои отпускные.
   Он протянул ей еще одну пачку.
   Таня положила деньги и все остальное на подушку, выпрыгнула из постели  и
закружилась по комнате, увлекая за собой Шерова.
   - Папик, хочу шампанского! - смеясь, заявила она.
   - Что ж, прошу в гостиную. Потом переодевайся, собирай вещички,  и  Джаба
отвезет тебя к матери. Поживешь пока дома.
   - Так надо?
   - Так надо. Пошли пить шампанское.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Пробоина

(1995)

I

   - Спасибо, Таня, - со вздохом  проговорил  Иван,  перебросив  через  руку
плащ.
   - Пора мне. Спасибо за все. Будьте счастливы и нас не забывайте.
   - И тебе всяческого  счастья,  -  сказала  Таня  и  подставила  щеку  для
поцелуя.
   Иван приложился сухими губами, тут же отвел побитую сединой голову.
   - Лучше пожелай мне покоя и довольства, - еле слышно пробормотал он. -  А
счастье свое я упустил. Давно уже.
   - Ну что ты! - поспешно возразила Таня, но при этом совсем  непроизвольно
кивнула головой: упустил, годы протранжирил.
   Он отвернулся, сгорбился, вышел, не  оглядываясь.  А  Таня  воротилась  в
гостиную. Павел сидел у окна и курил. Она  подошла,  опустилась  в  соседнее
кресло.
   Павел поднял голову.
   - Ну что?
   - Устала... Ты оказался прав. Ни к чему все это было затевать. Такие  все
чужие, и нам, и друг другу. А уж как старались, себе и другим внушали, будто
по-настоящему рады встрече. Даже когда тебя  увидели,  живого  и  здорового,
обалдели, конечно, но так ли уж обрадовались?.. Знаешь, такое чувство, будто
захотела второй раз войти в ту  же  реку,  а  реки  уже  нет,  одна  старица
застойная.
   Окунулась - и вся в грязи, в ряске, не отмоешься...
   - Ты действительно устала. Слишком много впечатлений навалилось разом,  а
теперь отхлынуло. Я бы на твоем месте прилег немного.
   - А ты?
   - Не хочется.
   - Думы одолели?
   - Одолели. Не помню, рассказывал тебе или нет, только в этот  самый  день
ровно двадцать четыре года назад мы начало новой жизни отмечали.
   - Как это - новой жизни?
   - Окончание школы. Их класс только-только выпускные сдал.
   - Их класс? - недоуменно переспросила Таня.
   - Ну да. Они ведь все в одном классе учились - и Ванька, и Леня, и Ник...
и Елка тоже... Таким составом на озера и рванули,  на  велосипедах.  Молодые
были, у каждого все впереди. А теперь  вот  встретились...  те  же,  но  без
Елки...
   - Прости, я не знала...
   - Не извиняйся. Ты правильно поступила. Нужно было взглянуть в глаза друг
другу еще раз - наверное, последний. Я за сегодня много пережил и,  кажется,
многое понял.
   - Что ты понял?
   - Пока не знаю. Точнее, знаю, только в слова не ложится.  Что  ничего  не
бывает случайно, что ли.
   Павел замолчал. Таня подошла к его креслу, обняла мужа  сзади,  прижалась
лбом к затылку.
   - Люблю тебя, - прошептала она. - Так люблю тебя...
   - Моя единственная... - Павел внезапно вздрогнул.
   От этого неожиданного движения вздрогнула и Таня.
   - Что? - встревоженно спросила она. - Что это было?
   - Так, ничего... Почудилось. - Он помолчал. - Ты иди.  Я  докурю  и  тоже
поднимусь. Надо бы вздремнуть немного перед ночной Прогулкой. Не  передумала
еще белыми ночами полюбоваться?
   - Нет, что ты...
   Она расцеловала его и отправилась в  спальню..  Павел  потушил  сигарету,
встал, в окно поглядел на залив.
   И вновь из пустоты отчетливо шепнул голос, который он не мог не узнать:
   - А как же я?

(1976-1979)

II

   Таксист помог донести  чемоданы  до  самых  дверей,  за  что  был  одарен
ослепительной  улыбкой  и  пятеркой  сверх  счетчика,  и  отчалил,  премного
благодарный. Таня вынула из кармана заранее приготовленные ключи - домой она
позвонила прямо из порта, и никто трубку не взял - и открыла дверь.
   В прихожей на нее пахнуло ароматным, сладким дымом трубочного табака.
   Странно, Ада трубку не курит, дядя Кока  не  курит  вообще.  Может  быть,
погостить приехал кто-нибудь?
   Таня занесла в квартиру чемоданы и отправилась  на  розыски.  В  гостиной
никого, в кухне тоже, только в  раковине  полно  грязной  посуды,  на  столе
ополовиненный "Ленинградский набор" - коробочка с  крохотными  пирожными,  -
початая бутылка горького "кампари", стакан, на плите исходит последним паром
раскаленный чайник. Она выключила газ, открыла форточку.
   - Эй, есть кто живой? - громко позвала она. - Чайник чуть не загубили