Бобби забрали Лермана из больницы и привезли домой, там его ждал большой конверт с логотипом архива. Это был ответ на его запрос. Фамилия ученого зятя Анны была Захаржевский. Несколько лет назад он умер, но его жена, Ариадна Сергеевна, живет в Санкт-Петербурге по такому-то адресу. В Петербурге же, но по другому адресу живет их сын Никита Всеволодович Захаржевский. Дочь Татьяна, носившая в первом браке фамилию Чернова, с мужем развелась, оставив ему дочь Анну, вторично сочеталась браком с гражданином Великобритании Аполло Дарлингом и в 1982 году уехала на постоянное жительство в Соединенное Королевство.
     - Есть! - воскликнул Лерман. - Это она!
     - Не кричи, тебе вредно волноваться, - мягко пожурил Бобби. - Переведи дух и расскажи все по порядку. Только пусть Джон тоже послушает.
     - ...получается, эта Татьяна и есть Дарлин Теннисон! - закончил Александр свой рассказ. Джон Дервиш пожал плечами:
     - Не факт. Старуха могла и обознаться. Но даже если и так, что с того?
     - Но у нее большое состояние! А теперь, когда она стала леди Морвен, - это просто огромное состояние! И если бы мы могли как-нибудь к ней подобраться...
     - Извините, мистер Лерман, но, подумайте здраво, это все пустые фантазии. Мы с Бобом предпочитаем ставить реальные цели и реально их достигать. Правда, Боб?
     - Правда! - с энтузиазмом подтвердил Бобби.
     А Лерман не сводил с него глаз. Из очаровательного и капризного котенка возлюбленный Адонис превратился в стремительно матереющего молодого леопарда, прекрасного, гибкого - и смертельно опасного...
     И вот, звонок профессора Делоха, не встречавшегося с Александром лет пять и ничего не знавшего о плачевном состоянии его здоровья - иначе ни в коем случае не стал бы беспокоить просьбами, - сделал цель реальной. Джон Дервиш включился всерьез.
     В один из тех моментов, когда болезнь дала Александру Ильичу короткую передышку, он спросил Роберта:
     - И все-таки, кто такой мистер Дервиш? Откуда он, за что сидел?
     - Знаешь, Ильич, Джон не из тех людей, кому задают вопросы. Он сам их задает и всегда получает на них ответы, - после недолгой паузы ответил Бобби.

***

     ...Конвульсивно дергающаяся рука выронила ингалятор, нашарила кнопку... На визг звонка прибежала Инга, с профессиональной сноровкой купировала приступ, поставила капельницу. Александр успокоился, затих.
     Инга вышла.
     В наступившей тишина Лерман слышал доносившиеся из коридора голоса Дервиша, Бобби и Инги:
     - Времени мало, придется разделиться. Ты берешь на себя мальчишку. Его охраняют, так что действуй по обстоятельствам и лучше хитростью.
     - Понял. Что с остальными родственниками?
     - Старушкой-мамой и брошенной доченькой займемся позже, непосредственной угрозы они не представляют... А наш гость остается на вас, Инга.
     - Какие будут указания, мистер Дервиш?
     - Лечить по прежней схеме до нашего возвращения. Да, и еще - ровно через неделю позвоните вот по этому номеру и от имени мистера Лермана скажете профессору Делоху, что его русский протеже приезжал, ничего для себя интересного не нашел и улетел домой.
     - Правильно, Джон. А то, чего доброго, этот козел забьет тревогу и кинется на поиски. Не хватало нам еще и с ним разбираться... Значит, саму леди-миледи ты берешь на себя.
     - Правильно понял. Из-под земли достану, где бы ее черти ни мотали...

(6)

     Он не различал "светло" и "темно", "наверху" и "внизу", "громко" и "тихо", "много" и "мало". Он сознавал лишь ничто, лишь отсутствие третьего звена неразрывной триады, образующей его, Шоэйна, персональную вселенную: "Я - сознаю - боль"... Есть "Я", есть "сознаю", нет "боли"... Если выбирать между ничто и болью, я выберу боль. Фолкнер.
     Дикие пальмы. Если выбирать... Шоэйн выбрал боль. Ничто выбрало Шоэйна.
     Вселенной Шоэйна больше нет. Нет ему Саммерленда. Нет ему Островов Блаженных и нет ему Йольского воскресения...
     - ... и стали звезды из искр волос Ее, цветы и деревья - из звуков пения Ее, на землю упавших, все краски мира - из света дыхания Ее, журчание родни ков - из смеха Ее, и дождь животворящий - из слез великой радости Ее...
     Белая Мать в небесном танце своем выткала из ничто шепчущие губы, легчайшее прикосновение к холодеющей плоти...
     - Анна...
     Искристые воды объяли Шоэйна и, все убыстряясь, повлекли к Свету...
     - Кто вы и как сюда попали?! Старая Анна медленно отвела взор от мертвого, счастливого лица Александра Лермана, повернула голову...
     Медсестре Инге, перегородившей дверной проем своим могучим телом, почудилось, что в пальцах не понятной старухи что-то сверкнуло. Она инстинктивно прикрыла лицо, и тут же ярчайшая молния на краткий миг озарила все ослепительным светом, и медсестра Инга рухнула, как подкошенная, а вместо нее в проеме стоял ухмыляющийся Хэмиш, поигрывая сучковатой дубинкой.
     - Славно сработано! - похвалила Анна. Рядом с Хэмишем как из-под земли появилась молоденькая ведьма.
     - Матушка, мы нашли вашего внука.
     - Где?
     - В подвале. Лежит, улыбается, слюни пускает, а матрас-то под ним весь того...
     - Мокрый?
     - Ага... И воняет там!..
     - Скажи сестрам, чтобы поднимали его и выноси ли из дома... А ты что застыл, брат Хэмиш? Иди сюда, помоги мне...

***

     Высокий худощавый человек лет тридцати подъехал к дому Лермана в тот самый момент, когда двое медбратьев затаскивали в фургончик "скорой помощи" носилки. На них лежала прикрытая одеялом по плечи крупная женщина средних лет. Женщина стонала и держалась за голову.
     Рядом стояла полицейская машина, а у распахнутых ворот замер, широко расставив ноги, здоровенный констебль в каске. Небольшая кучка зрителей, скорее всего соседей, отиралась возле изгороди, внимательно наблюдая за происходящим.
     Молодой человек высунул голову из окошка серого "лендровера" и с легким американским акцентом осведомился у стоявшего ближе всех к нему пожилого джентльмена.
     - Простите, сэр, здесь что-то произошло?
     - Нечто весьма странное, сэр, - охотно вступил в беседу седоусый шотландец. - Какие-то негодяи забрались в дом мистера Лермана, оглушили сиделку, похитили самого мистера Лермана и больше вроде бы ничего не взяли. Кому и зачем мог понадобиться смертельно больной и отнюдь не богатый одинокий холостяк?
     - Вы сказали - одинокий? Неужели у бедняги совсем не было родственников?
     - Прежде были. Мать, бабка, тетушка - все странные какие-то, сущие ведьмы... Да он и сам был со странностями...
     - Тоже ведьмак? - молодой человек иронически усмехнулся.
     - Нет, сэр, его странность совсем в другом заключалась... Мистер Лерман был из тех джентльменов, что предпочитают мальчиков. А один такой красавчик, Робертом звали, так тот вообще жил в этом доме несколько лет, пока не посадили. А совсем недавно опять заявился, да не один, а с дружком, бритоголовые оба, вылитые лондонские наци... У нас в Грэндже таких не сильно любят, сэр.
     - Так, может, это они и выкрали хозяина дома?
     - Не знаю, сэр, никто их уж недели две как не видел. Укатили куда-то...
     - Да, запутанное дело. Будем надеяться, полиция во всем разберется.
     - Будем надеяться, сэр...

***

     Выехав из Грэнджа, молодой человек остановился на обочине, чтобы отправить со своего мобильного телефона короткое сообщение:
     "След взял. Питер".

(7)

     Будто последний раз виделись вчера, будто сорока лет как не бывало...
     И он все тот же маленький Никитушка, слабенький, только начинающий оправляться от тяжелой, затяжной болезни, досыта навалявшийся в своей детской кроватке, а потому никак не могущий угомониться без длинной бабушкиной сказки, да просто без ее уютного присутствия, здесь, рядом, у изголовья. Хоть и глубокая ночь на дворе, уже почти что утро.
     - Бабуля... бабуля, - все повторял он, не отпуская узловатые старушечьи руки. - Побудь еще, не уходи...
     - Да спи уж, - посмеиваясь, говорила Анна Давыдовна. - Тоже мне, дитятко!.. Или так полежи, поду май... Есть ведь о чем подумать, а, Никитушка?
     - Я когда думаю, голова кружится... А вставать ты не велела еще...
     - Вот луна прорежется - тогда и встанешь... А меня отпусти, дай покой...
     Никита страдальчески вздохнул. Вздохнула и Анна Давыдовна.
     - И сон-травой тебя не попользовать, по твоей-то хвори... А вот велю-ка я принести тебе почитать чего-нибудь. Глядишь, и сон крепкий начитаешь... Слыхала я, ты в края наши залетел, поточу что родом нашим заинтересовался, историей его?
     - Ну да... Захаржевские - они ведь, оказывается, через шотландских предков родственны самому поэту Лермонтову...
     - Да что Захаржевские! - Анна Давыдовна досадливо махнула рукой.
     - Ты вот что, внучек, полежи пока смирно, не беспокой меня...
     Она замолчала, закаменела лицом, только сухие губы шевелились, неслышно что то нашептывая.
     И вот ведь какое особенное это было место, дом какой особенный - вроде и голос не подавала Анна Давыдовна, и в звоночек не звонила, а только явилась через недолгое время, откинув занавеску, растрепанная со сна старушка в сером балахоне и с поклоном подала Анне Давыдовне стопочку каких-то листочков.
     - Вот, Матушка, что ты просила.
     - Хорошо, Маргарет.
     И вновь без всякого повеления со стороны Анны Давыдовны старая Маргарет подошла к Никитиной кровати, поправила подушки, зажгла поставленные в изголовье свечи в железных подсвечниках.
     Анна Давыдовна положила листочки Никите на грудь.
     - На, читай, почерк у меня разборчивый...
     - Это ты сама написала?
     - Перевела, когда время было... Прежде у меня много времени было...
     Анна Давыдовна рукой очертила в воздухе какой то знак, словно бы перекрестила внука на сон грядущий.
     - Это ты что сделала? - спросил Никита. - От сглазу, что ли?
     - И от него... Это, Никитушка, знак ворона, прародителя и покровителя всего нашего рода, к коему и ты причастен, хоть и не знал того до поры...
     - Тотем?
     - Тотем у индейцев, мы по-другому называем... Маргарет, помоги-ка мне...
     Опираясь на плечо ведьмы, Анна Давыдовна тяжело поднялась, и обе вышли из комнаты, где лежал Никита.
     Он поднял к глазам верхний листок. Почерк у бабушки действительно был очень разборчивый и четкий.
     Рукопись была озаглавлена "ЗВЕЗДА СТРАНСТВИЙ". Никита пробежал глазами первые строчки...

***

     "Как гнездо дикой птицы среди зарослей можжевельника, укрылся от людских глаз в скалистой местности Хайленда монастырь бернардинок.
     Пять престарелых монахинь изо дня в день обрабатывали скудную почву огорода, ходили за скотиной. Трижды на день, словно пальцы одной руки, собирались сестры во Христе и творили свою молитву об одном и том же, вот уже скоро половину столетия: Да ниспошлет Господь милость на их обитель, и пусть не обрушит тяжкую кару на голову их притеснителя, чьею волею оказались они в неприютных уголках протестантского королевства. Таких, как они, были сотни, а то и тысячи добрых католиков, изгнанных, разбросанных по миру. Снимались с места целыми общинами, чтобы укрыться от гонений Вильгельма Оранского. Оторванные от мира, бернардинки не ведали того: жив или, может, отдал Богу душу принц, но каждый раз поминали его имя. Разве не учит писание: "Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас"?
     После вечери сестра Урсула размышляла в дороге: "И правда в том, что за награда любить любящего?". Она покинула монастырское подворье и узкой тропинкой направилась к ущелью Шаумэй.
     Втайне монахиня мечтала заботиться о том, кто истинно в том нуждается, и, ах, как было бы хорошо передать свои знания последователю. Иначе зачем ей ниспослан дар целительства? Силы ее с каждым днем оскудевают, случись что - за сестрами и ходить-то некому.
     Каменистая гряда впереди подернулась призрачным сиянием. Сестра Урсула заторопилась. Тропинка пошла на крутой спуск. Когда выплыла луна, заливая тревожным свечением округу, монахиня вступила в густой, заваленный буреломами лес. Роща пользовалась дурной славой.
     Поговаривали, что на дне теснины кроется горный дух Шаумэй, неспокойный, жаждущий человеческой крови. Будто бы в канун Майского дня ненасытная Горная Дева уводила в священную рощу зачарованных отпрысков мужеского полу, умерщвляла их или отдавала на воспитание лесному народу. Собственными глазами видела сестра Урсула серый валун с высеченными поганой рукой знаками. Что они означают, монахиня не знала, но каждый раз ее передергивало при взгляде на выдолбленную лунку под тонким серпом в изголовье жертвенника. Она осеняла себя крестным знамением и старалась обойти дольмен стороной. Все долгие годы Господь ее хранил, ибо "всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят". Давно изучила сестра Урсула склоны ущелья, ей и лунного света не надо, чтобы найти остролистник или не наступить на живой камень. А сегодняшний поход приурочила она к майскому полнолунию, потому что к этому времени насыщаются растения талой влагой и наливаются соком. Пусть лилово голубая вода речушки Шаумэй и непригодна для жизни - ни единой рыбешки, даже проходной форели в ней не бывает, - травы здесь самые целебные. Неожиданно ее слух различил слабый стон. Монахиня встрепенулась, прислушалась. И точно, в самой утробе лесной чащи кто то не то звал, не то стонал. "На все воля Твоя..." - выдохнула бернардинка и кинулась, ломая ветки, напролом.
     Ее взору открылся выступающий над крохотной поляной плоский камень. Поперек, с раскинутыми руками, распласталось тельце ребенка.
     Одним прыжком монахиня оказалась рядом и тут же отпрянула. С шипением из травы выползла змея. Монахиня остолбенела: таких гадов ей сроду не приходилось видеть. Змея лоснилась в бликах луны, и глаза ее, казалось, мерцали. Скользкая тварь вильнула раздвоенным язычком, положила узкую головку в траву, огибая валун, бесшумно отползла - только стебли в стороне колыхнулись. Сестра Урсула склонилась над телом. Ее губы почувствовали слабое дыхание ребенка. Она приподняла его голову. Это был мальчик лет четырех-пяти. Нащупав в суме липкий листочек мухопада, она оторвала его от стебля и, потерев, выдавливая маслянистый сок, поднесла к носу мальчонки.
     Он приоткрыл глаза и прошептал: "Дейрдра", - будто звал кого то, и снова забылся в беспамятстве. Бернардинка взвалила его себе на спину, не разбирая дороги в хрустком валежнике, поспешила в монастырь.
     В капитуле храма монахини внимательно осмотрели худенькое тельце, но ни единого следа увечья или змеиного укуса не нашли. Вознесли мольбу о его здоровье Господу и дружненько принялись выхаживать мальца, отпаивая парным молоком с порошком из аспидного камня. Через три дня он пришел в сознание, но поведать, как оказался в дремучем лесу, да еще в столь неурочный час, - не мог. К изумлению сестры Урсулы, он вообще не говорил.
     Долго монахини искали потерявших ребенка родителей, выспрашивали про Дейрдру, но поиски так и не увенчались успехом. Просматривали записи приходских книг, но нигде ничего близкого зафиксировано не было. Правда, в одном из окрестных селений жители заподозрили неладное. Рассказали милым старушкам, что в покосившемся доме на окраине какое-то время назад жила вдова с двумя ребятишками, но ни как их зовут, ни куда они уехали, поведать не могли. Женщина, судя по рассказам, была нелюдимая, занималась знахарством. На то и жила.
     Деревенские ее побаивались, дом обходили стороной, наверное, потому семья и снялась с места в поисках более счастливой доли. Тогда и решили бернардинки оставить ребенка на воспитание в монастыре. Как только открылись перевалы, сестра Урсула отправилась за священником в Донди.
     - Александр? А что, доброе имя, царственное. По времени и день ангела близок. - Отец Иероним запыхался на подъеме, остановился, привалившись к огородной изгороди. - Ноги у вас, сестра Урсула, больно прыткие. Смилуйтесь, пощадите старика.
     Они присели передохнуть. Прозрачный воздух вызвездил горное небо.
     Оно мерцало тишиной и спокойствием. Как в медленном танце, разворачивался купол созвездий. Вдруг, в едва различимой туманности на хвосте Скорпиона, там, где не видно было ни единой звездочки, появилась яркая вспышка.
     - Боже правый! - воскликнул священник. - Вы это видите?
     От неожиданности отец Иероним схватил монахиню за руку.
     - Знамение! - выдохнула наконец сестра Урсула. - Воистину, неисповедимы пути Всевышнего.
     Священник поднялся.
     - Пойдемте, сестра! Мне не терпится увидеть вашего найденыша.
     В монастыре их встретили взволнованные монахини.
     - Мы уж заждались. Радость-то у нас какая, святой отец! Мальчик заговорил.
     Священник переглянулся с сестрой Урсулой. Вид у той был чрезвычайно изумленный.
     - Ну так где же ваш подарок господний?
     За спиной необхватной сестры Барбары, прикрываясь ее подолом, прятался смущенный мальчик. Отец Иероним присел на корточки.
     - Слава Иисусу Христу! - И протянув руку, потрепал черноволосую макушку.
     Малыш поднял темные глаза.
     - Во веки веков, - произнес он тихим грудным голосом. Взгляд его при этом просветлел, и священник заглянул в чистые, как голубое майское небо, детские глазенки.
     Мальчик оказался смышленым и любопытным. Сестры рассказывали ему предания глубокой кельтской старины. Без конца он расспрашивал монахинь о крестовых походах и подвигах великих.
     Часто, к ночи, когда сестра Барбара отправлялась проверить закваску для хлеба, он увязывался следом. И если тесто еще не успевало подойти, она усаживала малыша к себе на колени, доставала из фартука ломоть сладкой сдобы и заводила очередную легенду о светлом воинстве.
     - Далеко-далеко, за семью переходами, между землей Сип и Фарсисскими государствами, высятся горы, подпирающие небосвод. К северу от них раскинулась Страна Мрака. Холодная пустыня ничего не родит, кроме сорной травы. Свирепые ветры срывают ее стебли и метут комьями по всем четырем пределам. Как ветер задует, так из множества нор вылезают дикие племена гогов и магогов, населяющих мрачные земли.
     - Чем же они питаются?
     - Падалью и камнями. Поэтому на людей они и вовсе не похожи. Зубы их остры, коли камень дробят, и мохнаты они, как звери. Ни холода, ни ветров не боятся. Как демоны, носятся с воем по просторам, а если сон их в пути настигает, ложатся на одно ухо, другим укрываются, так и спят. Мало кто из героев отваживался заглянуть в те края.
     - Даже Ричард Львиное Сердце?
     - Ни он, ни другие рыцари. Ведь находится это на самой границе света и пройти туда можно только через Долину Смерти. Говорят, правда...
     - сестра Барбара понизила голос, - что один воин все же отважился проникнуть туда.
     - Александр Двурогий! - догадался мальчик. Нередко монахиня баловала его историями о походах Македонского, пестуя таким образом в отроке дух мужества.
     - Боюсь, к заутрени не встанешь, да и тесто подошло.
     Мальчик вспыхнул:
     - Встану, встану. И тебе сейчас помогу. Только не мучай - расскажи.
     - Тогда слушай. - Она приклонила его голову к своей груди. - В индийском походе достиг Александр дальних пределов. Путь его пролегал через самые высокие горы. На одной из вершин стояла нерушимая крепость. Это была обитель стражников света. В одной из башен жила прекрасная Роксолана, дочь правителя того государства. Каждый день на заре обходили дозором храбрые духом воины границы владений: не просочились ли полчища диких магогов через узкие расщелины. Прослышал Александр от них о мудрости и красоте Роксоланы. Тогда и пошел он к правителю стражников света.
     "Отдай мне красавицу в жены, - просил он руки у отца. - Какие угодно богатства бери за нее".
     "Не нужно ни щедрых даров, ни несметных сокровищ, - ответил правитель. - Но если выполнишь, Двурогий, мои условия - прекраснейшая станет тебе верной женою".
     "Что должен сделать я?" - спросил Александр.
     "Построй такой вал между мирами, чтобы ни один из диких пробраться не смог. Тогда прекратятся набеги, и страшные ве