того, как его ознакомили с постановлением  прокурора  об
аресте и обыске, предъявили найденные в квартире форму  полковника  милиции,
удостоверение на имя скончавшегося два года назад полковника Петра Петровича
Кидяева с фотографией  Сильванского  и  пистолет  со  сточенным  бойком.  Он
попросил воды и возможности переговорить со следователем с  глазу  на  глаз.
Такая возможность была ему предоставлена. Сначала  Сильванский  заявил,  что
оказался жертвой хорошо спланированной  провокации.  Никитенко  без  особого
труда  доказал  ему  неконструктивность  такой  позиции.  Тогда  Сильванский
принялся всячески выгораживать себя и валить  всю  вину  на  Волкова,  потом
встал в позу Робин-Гуда и  начал  распинаться  о  необходимости  искоренения
наркотической заразы  и  своей  готовности  внести  посильный  вклад  в  это
благородное дело. Никитенко сухо поблагодарил  его  и  заверил,  что  помощь
следствию будет учтена на суде. И тут последовало то, ради чего, собственно,
и затевалась вся операция: Сильванский понизил голос и предложил  уважаемому
Федору Устиновичу договориться.
   После бурной преамбулы, в  ходе  дознания  следователь  виртуозно  бросал
Сильванского то в жар, то в холод, вознося из пучины  отчаяния  и  страха  к
вершинам надежды и опуская обратно.  В  конце  концов  была  названа  сумма.
Сильванский чуть со стула не упал: эта сумма значительно превышала  капиталы
его предприятия на  сегодняшнее  число.  Он  бухнулся  Никитенко  в  ноги  и
принялся уверять, что таких денег ему в жизни не собрать.
   В ответ ему была предъявлена  скрупулезная  летопись  всех  деяний  фирмы
"Лже-Кидяев и Якобы-Волков" за последние два месяца с точным указанием  дат,
лиц и сумм и очень точно названы  величина  и  местонахождение  капиталов  в
настоящее время. Конечно, эти капиталы до названной суммы не дотягивают,  но
есть же еще личное имущество:  дача,  "Москвич",  однокомнатная  квартира  и
наследственный  антиквариат  у  Сильванского;  а  у   Волкова   великолепный
трехкомнатный кооператив с богатой обстановкой. Движимое  имущество  и  дачу
можно ликвидировать путем прямой продажи (кстати, имеется  эксперт,  который
готов устроить это дело без комиссионных), а  квартиры  -  путем  фиктивного
обмена на выморочные комнаты в коммуналках (с этим тоже проблем не будет). И
пусть Геннадий Афанасьевич, прежде чем  вопить,  что  их  грабят  до  нитки,
подумает о единственно возможной альтернативе,  при  которой  имущество  все
равно  будет  конфисковано  полностью,   а   жилье   окажется   куда   менее
комфортабельным,  чем  самая  задрипанная  коммуналка,  не  говоря  уже   об
удаленности от благ цивилизации. Геннадий  Афанасьевич  подумал  и  печально
согласился.
   Никитенко распорядился пригласить Волкова, которого  помощники  Никитенко
уже основательно подготовили к этой  беседе.  Но  когда  Илья  услышал,  что
придется расстаться с квартирой  и  всем  ее  содержимым,  с  ним  случилась
форменная истерика. Он рыдал, катался по полу и орал, что все это  на  самом
деле принадлежит сестре, что он здесь только хранитель, что у Норы свои виды
на квартиру и обстановку. Никитенко был готов и к этому. Он  предложил  Илье
несложный выбор - или гнев мачехи (а ни на что более весомое  она  будет  не
способна, поскольку формально владельцем квартиры является он)  и  жизнь  на
свободе, в условиях, в которых живут миллионы честных советских  тружеников,
- или колония усиленного режима (а учитывая особенности личности и состояние
здоровья уважаемого Ильи Соломоновича, можно не сомневаться, что  он  там  и
месяца не протянет, причем месяц этот  будет  для  него  неприятен  во  всех
отношениях). Но и при втором варианте квартира со всем содержимым мачехе  не
достанется, а будет конфискована в пользу государства.
   Илья скис и сделался ко всему безучастен. Никитенко взял с  него  липовую
подписку о невыезде и под присмотром  двух  сотрудников  оставил  в  уже  не
принадлежащей ему квартире, где  продолжал  работать  "эксперт",  в  миру  -
директор элитарного  комиссионного  магазина  на  Невском,  добрый  знакомый
Николая Николаевича. Все обнаруженные при обыске деньги и ценности лежали  в
большом  опечатанном  чемодане,  помещенном  покамест  в  запертую  и   тоже
опечатанную кладовку. Никитенко и двое других сотрудников выехали  вместе  с
Сильванским на его квартиру, где предстояло забрать остальное.
   Через три недели  ликвидация  предприятия  Силъванского  и  Волкова  была
завершена, и пришло  время  делить  доходы.  Реально  эти  доходы  оказались
несколько выше суммы, названной Никитенко Сильванскому, но на заключительном
заседании   штаба   было   решено   передать   этот   излишек   "экспертам",
осуществлявшим  распродажу   имущества,   -   ведь   именно   благодаря   их
профессионализму этот излишек и возник. Распределение  же  основного  дохода
прошло в полном соответствии с давно уже согласованным планом.
   Таня получила  квартиру  (тянувшую  по  "рыночному  курсу"  на  пятьдесят
тысяч), пятнадцать тысяч деньгами и  кое-какие  дорогие  безделушки,  в  том
числе и  пасхальное  яичко  работы  Фаберже.  От  остальной  обстановки  она
решительно отказалась (многие  вещи  и  вещички  ей  нравились,  но  все  их
перетрогали поганые руки Ильи), и все отошло в  распоряжение  Переяславлева,
который кое-что продал, наварив тысяч тридцать, а кое-что перевез домой - то
есть к Аде и в свою двухкомнатную холостяцкую "берлогу", в которой почти  не
жил, но вел приемы и размещал иногородних гостей и богатых клиентов.  Вместо
двадцати пяти тысяч Якубу вернули  тридцать  пять,  и  теперь  он  буквально
боготворил Таню. Остальное взял Никитенко: ему нужно  было  расплатиться  со
своей бригадой и  кое  с  кем  наверху  и  частично  компенсировать  затраты
"пострадавшим", которым отныне предстояло отстегивать уже не самозванцам,  а
реальным властям, под реальные  гарантии  и  не  с  потолка,  а  по  взаимно
согласованному тарифу. В целом это очень устраивало обе стороны.
   Дэшку-Качуру, стукача Сильванского, прирезали в  темном  парадняке  возле
Апрашки. Убийц не нашли.
   Через день после получения ордера на новое жилье Илья Волков  напился  до
бесчувствия и поплелся в таком виде в мастерскую к знакомому  художнику,  но
на пятом этаже свалился в лестничный проем и разбился насмерть.
   Сильванский исчез из города.
   Цены на порцию любого зелья - от анаши до самых экзотических синтетиков -
резко подскочили, как и число уголовных дел, связанных с наркотиками. Но  на
девяносто процентов на скамью  подсудимых  попадали  рядовые  наркоманы,  на
девять мелкие толкачи, и лишь на один -  относительно  серьезные  персонажи,
красиво сданные конкурентами. Время от времени различные органы -  угрозыск,
КГБ, транспортная милиция, таможня - перехватывали крупные  партии,  которые
всякий раз оказывались  как  бы  бесхозными.  Рассыпалось  несколько  мелких
группировок. Все это давало основания гордо рапортовать в центр, что "в этой
сфере у нас наведен порядок".
   И действительно,  в  каком-то  смысле  порядок  был  наведен:  наркомафия
получила в городе надежную крышу. Серый обыватель разницы  не  почувствовал.
Людям, Тане безразличным,  жить  стало  лучше  и  веселей.  Сама  она  умела
несколько упорядочить грядущее, заработав дом и приданое достойные ее. Не то
чтобы, она придавала деньгам особое значение, но без них было довольно сыро.
Покоя не давала только Ада. Не то не  верила  самой  Татьяне,  не  то  в  ее
счастье...

III

   По периметру треугольного скверика на Манежной  площади  и  у  въезда  на
Зимний стадион бампер к бамперу стояли солидные, ухоженные машины, и Тане  с
трудом удалось втиснуться между двумя черными "Волгами".
   Хотя о сегодняшнем показе "Крестного отца" ни в газетах, ни по радио,  ни
по телевидению не сообщали ни слова,  жаждущих  лишнего  билетика  набралось
изрядно. Впрочем, многие уже уходили, потеряв надежду. Сегодня  впускали  по
особо отпечатанным приглашениям, и случайной публики среди  приглашенных  не
было. Неслучайные же своей неслучайностью не поступались.
   Миновав усиленный контроль,  Таня  и  Павел  оказались  в  фойе,  где  на
всеобщее  обозрение   была   выставлена   красиво   нарисованная   программа
сегодняшнего мероприятия:
   НОВИНКИ МИРОВОГО КИНЕМАТОГРАФА. ФРЕНСИС  ФОРД  КОППОЛА  (США).  "КРЕСТНЫЙ
ОТЕЦ". ПО РОМАНУ МАРИО ПУЗО (тут Таня не удержалась и хихикнула,  подтолкнув
Павла локтем).
   1. ЛЕКЦИЯ "ГОЛЛИВУД СЕГОДНЯ" (ЛЕКТОР - ТОВ. ПОГАНЬКОВ В. Н.).
   2. ПРОСМОТР КИНОФИЛЬМА "КРЕСТНЫЙ ОТЕЦ".
   - Отдел культуры обкома, - сказал Павел, указывая на фамилию "Поганьков".
- Специалист по разоблачению "их нравов". Минут на сорок. Послушаем?
   - Уж лучше в буфет, - сокрушенно вздохнув, сказала Таня.
   Столики были забиты, а к стойке  тянулась  средних  размеров  очередь  из
хорошо одетых людей. Таня и Павел али в хвост. Тут же из-за дальнего столика
поднялся представительный мужчина и, улыбаясь, стал оживленно махать  рукой,
явно Тане. Это заметил Павел. Таня  же  смотрела  в  другую  сторону.  Павел
тронул ее за руку.
   - Посмотри. По-моему, тебя.
   Таня обернулась. Мужчина, лавируя между посетителями и не снимая  с  лица
улыбки, приближался к ним. Таня ответила ему не менее лучезарной улыбкой.
   - О, милая Танечка! - с чуть заметным акцентом произнес, подойдя  к  ним,
мужчина и склонился, целуя ее руку.
   - Антон Ольгердович Дубкевич, из министерства культуры Латвии,  -  быстро
сказала Таня Павлу.  На  лице  мужчины  возникло  секундное  замешательство,
которое, кажется, заметила только Таня. - А это Павел Дмитриевич Чернов, мой
муж.
   - Очень приятно, - выпрямившись, сказал Дубкевич  и  крепко  пожал  Павлу
руку.
   Внешне Дубкевич был чрезвычайно привлекателен: короткие светлые волосы на
косой пробор, аккуратная щеточка усиков, прямой короткий нос, крепкие скулы,
неизменная приветливая улыбка. Он  необычайно  напоминал  актера  на  амплуа
заграничных   дипломатов,   высокопоставленных   цэрэушников,    культурных,
подтянутых акул империализма и прочих миллионеров.
   - Тоже предпочли не  слушать  товарища  Поганькова?  Давайте  не  слушать
вместе, - предложил Дубкевич.
   - Ой, Павлик, - раскрыв сумочку, спохватилась вдруг Таня. -  Я,  кажется,
сигареты в бардачке забыла. Будь другом, сгоняй, а? Вот тебе  ключи,  а  вот
пригласительный, чтобы назад пустили. А мы пока возьмем тут чего-нибудь.
   - Не вижу проблемы, - сказал Дубкевич, отработанным  жестом  извлекая  из
кармана замшевой куртки пачку с изображением дромадера.
   - "Кэмел" для меня крепковат. Предпочитаю "Мальборо".
   Когда Павел вернулся с сигаретами, на столике, за которым его ждали  Таня
и Дубкевич, стояли бутылка шампанского, стакан сока для Тани и две вазочки -
одна с виноградом и грушами, другая с пирожными.
   - За приятное знакомство, -  провозгласил  Дубкевич,  разлив  по  бокалам
вино. - Таня успела кое-что рассказать про вас. Счастлив, что  судьба  свела
меня с таким выдающимся человеком.
   - Да какое там выдающимся, - смутился  Павел.  -  работаем.  Может  быть,
что-то и получится.
   - Сфера вашей деятельности от меня далека,  но  человека  незаурядного  я
узнаю с первого взгляда, - возразил Дубкевич.
   - Вы психолог? - поинтересовался Павел.
   - И это немножко тоже. В нашем деле без этого нельзя.
   - Простите, в каком деле?
   - Я... э-э-э... Страна у нас большая, культура разнообразная.  Надо,  так
сказать, согласовывать, наводить мосты, способствовать взаимопониманию между
народами...
   - Ну, а в мировом масштабе как? - лукаво спросила Таня. - Можете?
   - Могу, если начальство  разрешит,  -  ответил  Дубкевич,  улыбкой  давая
понять, что не оставил без внимания Танину шпильку в свой адрес. - В отличие
от вашего национального героя Василия Ивановича в  наклейках  не  запутаюсь.
Этому научен.
   Из фойе донесся гул, покашливание, шорох шагов.
   - Сяо-ляо, - сказала Таня. - В переводе с китайского "кончил  трепаться".
Допивайте и пошли в зал. Желаю видеть моего Марлона,
   - Есть такое предложение, -  сказал  Дубкевич.  -  Давайте  после  сеанса
посидим в "Европе", я там остановился, поужинаем...
   - А что... - начал Павел, но Таня покачала головой.
   - Как-нибудь в другой раз. Извините, Антон Ольгердович, завтра переезжаем
на новую квартиру.
   - Жаль, - растянув губы, сказал Дубкевич. -  Я  завтра  уезжаю.  Впрочем,
поздравляю и надеюсь на скорую встречу. Кстати, вот моя карточка.
   - Спасибо, - сказала Таня. - Может быть. Они пошли в зал.
   На другой день, рано утром, Павел собрал книги, записи, одежку.  Подумав,
добавил старую, но дорогую гитару ручной работы, подаренную ему отцом еще  в
десятом классе. Все это он  подбросил  по  пути  на  работу  на  свою  новую
квартиру - для  этой  цели  Дмитрий  Дормидонтович  выделил  свою  служебную
машину. Павел не возражал - некогда было. Он наспех покидал вещи в  прихожей
и помчался в институт. Время было горячее, и его почти недельное  отсутствие
проблем не убавило.
   Все,  что  касалось   Павловых   чудо-камешков,   подтверждало   и   даже
превосходило  его  самые   оптимистические   ожидания.   Но   уже   вплотную
приближалось время всерьез задуматься о том, ради чего,  собственно,  и  был
создан его  отдел:  о  практическом  применении  волшебных  свойств  голубых
минералов.  Павел  нередко  ловил  себя  на  том,  что  стремится  растянуть
подготовительный период, отодвинуть начало работ. Он понимал, что тогда  уже
объективно потеряет право лидерства, что первые роли в проектах должны будут
занять другие - конструкторы, электронщики, а ему  останется  лишь  то,  что
полагается  по  должности  начальника:  контроль,   координация.   И   самое
неприятное - что нередко придется контролировать и координировать то, в  чем
он ни черта не смыслит, а следовательно, ставить результат в зависимость  от
обстоятельств, на которые он лично повлиять не сможет, хотя будет  требовать
этого от себя, как от него будут требовать другие.
   В обязанности начальника его,  надо  отдать  должное,  вводили  в  мягком
режиме, но и необходимый минимум администрирования, которым ему  приходилось
заниматься, ввергал в скрываемое даже от самого себя отчаяние.
   Тем с большим желанием ждал он  лета,  когда  сможет  вновь  окунуться  в
родную стихию, вновь ощутить на своей коже ветер "поля" (хотя его  "поле"  -
высокие  горы  Памира),  со  всех  сторон  обходить,  обстучать,   обмерить,
обчертить месторождения, лишь нащупанные в прошлом году. К  экспедиции  этой
он готовился загодя и включение ее в план работы института, хотя она  совсем
не вписывалась в профиль этого  учреждения,  поставил  непременным  условием
своей работы. Организационных проблем было много, но самым больным  вопросом
оказались  кадры.  Все  разработки  режимного  института  были  режимны   по
определению, и Павел был бессилен пригласить  в  отряд  кого-то  из  коллег,
поскольку никто из них не располагал надлежащей формой допуска и в институте
не  работал.  В  результате  в   состав   экспедиции   Чернова   вошли   два
геолога-радиоактивщика, физик-атомщик, два  инженера  и  бухгалтер,  она  же
повариха. Короче, в научном плане он здесь мог рассчитывать только на себя.
   Судя по тому, что он  увидел  прошлым  летом,  есть  хорошая  возможность
собрать богатейший материал. Это было  ему  очень  нужно.  Нужно  во  многих
отношениях и не в последнюю очередь потому, что это даст ему моральное право
еще какое-то  время  заниматься  своим  делом  и,  посвятив  себя  обработке
полученного материала, не уходить с головой в прочие тяготы новой  пока  еще
должности и службы, впечатление от которых было у него не очень определенным
и сильно двойственным.
   С работы Павел пришел усталым, издерганным - он там сразу оказался  нужен
всем, включая начальника военного стола и председателя месткома. И с  каждым
нужно было разговаривать на темы малоинтересные и малопонятные, а то и вовсе
дикие (организация  собрания  в  поддержку  героической  борьбы  ангольского
народа), что-то записывать, подписывать, раскладывать по папочкам,  отвечать
на звонки и урывками решать собственные проблемы  -  экспедиция,  проекты  и
расчеты экспериментальных схем с его  кристаллами...  Поднимаясь  по  чистой
лестнице, он с тоской думал о куче барахла, дожидающегося его в прихожей.
   Он открыл дверь. Никакого барахла не было, только  на  вешалке  аккуратно
висели его светлая летняя куртка и кепка.  Внизу,  на  полочке,  стояли  его
клетчатые тапочки. Он заглянул в шкаф: плащ, пальто,  зимняя  куртка.  Рядом
Танины полушубок, дубленка, бархатное пальтецо. Внизу рядочками обувь. Павел
переоделся в тапочки и заглянул в гостиную  -  никого,  только  из  кабинета
стрекотание пишущей машинки. Павел пошел на этот звук.
   Таня сидела за открытым секретером  и  проворно  печатала,  заглядывая  в
разложенные рядом бумажки. Папки с рукописями Павла лежали на  его  солидном
столе у окна. Книги расставлены по полкам.
   - Целуй сюда, - сказала Таня, не поворачивая головы,  а  только  выставив
вверх левую щеку. - Извини, зашиваюсь. Послезавтра сдавать.  Твои  бумаги  я
положила тебе на стол, сам разберешься. На  кухне  найдешь,  что  поесть.  Я
готовить  не  люблю,  да  и  некогда  было,  так  что  пришлось  заехать   в
"Метрополь", взять цыплят, салату и торт.
   Павел наклонил голову Тани в другую сторону и поцеловал заодно и в правую
щеку.
   - Ну иди же, - сказала она и вставила в машинку очередной лист.
   Таня подошла к рабочему креслу Павла, обняла его обеими  руками  сзади  и
поцеловала в темечко.
   - Привет-привет! - сказал он, поднялся, развернулся и сжал ее в объятиях.
- Ну как?
   - Пять баллов, естественно. Краю пришли кранты, а концу настал абзац.
   - Теперь полагалось бы и новоселье справить, - говорила  она  через  пять
минут на кухне за чашкой кофе. - В субботу удобно будет.
   -  Ну,  раз  полагается...  -   Павел   полушутя   вздохнул.   -   Давай,
действительно. Родных позовем. А ты подруг пригласи.
   Таня гордо повела рукой.
   - У меня нет таких подруг, которых я желала бы видеть в данном интерьере,
- произнесла она с интонацией королевы Виктории и тут же хихикнула. -  Лучше
ты своих друзей позови.
   - У меня нет таких друзей, которых я желал бы видеть в данном  интерьере,
- скопировал ее Павел.
   Действительно, нет, но отнюдь не по той причине, что у Тани. Она, видимо,
считала, что ее подруги не совсем хороши для "данного  интерьера".  Ему  же,
напротив, было чуточку стыдно приглашать сюда своих друзей.  Они  все  жили,
можно сказать, сообразно возрасту и положению. Кто в кооперативном бараке  у
черта на рогах, кто в коммуналке с десятком соседей, кто в одной квартире  с
родителями, братьями, женой и детьми. Кто как. Приглашать их в  родительский
дом и на дачу Павел не стеснялся: там все тоже  было  сообразно  возрасту  и
положению - отца. Пышная свадьба была как бы делом  не  его,  Павла,  рук  и
вообще, по правде говоря, застигла  его  врасплох.  Его  чуткие  друзья  это
поняли, и никакого охлаждения не произошло. Здесь  же  было  совсем  другое.
Придя сюда, они бы почувствовали запашок халявы, блата, всего того,  что  их
система ценностей не принимала - иначе они бы  не  были  друзьями  Павла.  А
объяснять каждому, что все совсем не так, что тут не "папаша под  суетился",
оправдываться было бы в высшей степени унизительно. Друзей надо вводить сюда
постепенно, с подготовочкой, по одному...
   - Тогда и остановимся на скромном семейном варианте. Значит, Ада, Николай
Николаевич. Брат...
   Павел резко вскинул голову, но ничего не  сказал,  потому  что  Таня  без
паузы продолжила:
   - Его не будет. Он в  Москве,  разбирается  с  какими-то  неприятностями,
похоже, крупными. Говорят, что его из Вены турнули со скандалом.
   Павел промолчал,  скрывая  несказанное  удовольствие,  вызванное  словами
жены.
   - Из твоих - Дмитрий Дормидонтович, Лидия Тарасовна..