фе  с
коньяком. Народу почти не было. "Не договаривает, сука, что-то важное не
договаривает..." Тревога прочно засела в нем, и только в России,  только
там он сможет во всем разобраться и найти Лиз. Надо ехать.
   Прямо в лапы к Асурову и его начальничкам? То-то они его  по  головке
погладят - и за Проваленное задание, и за трехлетнее молчание.
   С другой стороны, если бы нужен был - нашли бы, он же ни от  кого  не
скрывался, у той  же  мамочки,  Ольги  свет  Владимировны,  записан  его
американский адресок, стало быть, и Конторе он известен. За себя Нилу не
было страшно, но вот отдавать гэбэшникам Лиз... Надо что-то придумать. И
срочно...

Глава 9
РЫБИЙ ЖИР ФОНАРЕЙ
(1988)

   Научно-производственное  объединение  "Ленглавбетонконструкция",  что
затерялось где-то в диковатой промзоне между Лиговкой и  железнодорожной
полосой отчуждения, лихорадило с самого Нового Года. Еще бы - к нам едут
французы! Причем не какие-нибудь там залетные  гастролеры-однодневки  по
линии обкома или ВЦСПС, а самые что ни на есть  конкретные,  деловые,  с
серьезными  интересами  и  долгосрочными  планами.  "Билль  дю   Солей",
строительная фирма, посылала в Ленинград представительную делегацию  для
изучения   вопроса   о   создании   совместного    советско-французского
предприятия    с.    целью    развертывания    на    базе    объединения
экспериментального  цеха  по  производству   универсальных   евромодулей
повышенного  качества.  Предполагались  значительные   капиталовложения,
масштабные поставки новейшего оборудования, а в будущем - выход  готовой
продукции  на  мировые  рынки.  Проспекты  фирмы   "Вилль   дю   Солей",
разворованные на второй же  день,  являли  собой  чудо  полиграфического
искусства, а чертоги, запечатленные на глянцевых страницах,  были  столь
ошеломительно  великолепны,  что  любой  сотрудник  ЛГБК  без  колебаний
поменял бы год жизни в своей коммуналке,  "хрущобе"  и  даже  дефицитной
"сто  тридцать  седьмой"  на  один-единственный  денек   посреди   такой
буржуазной роскоши. Хотя никто в объединении не имел и  приблизительного
представления,  что  такое   "евромодули   повышенного   качества",   от
головокружительных перспектив захватывало дух.  Готовясь  к  встрече,  в
экстренном   порядке   заасфальтировали   дорожку   от   проходной    до
административного корпуса, провели  косметический  ремонт  директорского
этажа, в кабинет завезли новую финскую мебель, а работникам двух  цехов,
в которые,  по  представлениям  начальства,  с  наибольшей  вероятностью
захотят заглянуть дорогие гости, выдали новенькие чешские комбинезоны.
   По объединению поползли упорные, официально не подтвержденные,  но  и
не опровергнутые слухи, что будто бы из  особо  отличившихся  работников
будет отобрана группа в десять человек для  трехмесячной  стажировки  во
Франции.   Оптимисты   записались   на   курсы   французского   при   ДК
железнодорожников  и  принялись  с   удвоенной   силой   демонстрировать
служебное рвение перед руководством; самые завзятые пессимисты,  хоть  и
уверяли, что списки  на  Францию  давно  составлены,  и  входят  в  них,
естественно, директор с  замами,  парторг,  комсомольский  бог  Каконин,
директорский референт Оля и секретарша  Аллочка,  ходили  подтянутыми  и
исподволь готовили хвалебные характеристики на самих себя.
   В международный аэропорт явилась представительная делегация,  человек
пятнадцать "главбетонов" и прикомандированный переводчик из "Интуриста",
вихлястый  молодой  человек  с  кошачьими  повадками   и   обесцвеченной
перекисью челкой. На  всякий  случай,  сразу  трое  держали  таблички  с
надписью черным фломастером: "Lenglavbetonokonstrukcija".
   Пассажиров  из  Парижа  было  немного,  и  трое  мужчин  в  роскошных
длиннополых плащах, с  клетчатыми  кофрами  через  плечо,  -  посередине
высокий, по бокам  маленькие,  справа  толстый,  слева  худой,  -  сразу
обратили на себя внимание встречающих. Депутация устремилась к ним.
   - Бонжур, месье,  ну  сом  трез  аншанте...  -  солидно  начал  глава
делегации старательно заученную речь.
   - Бонжур,  дарагой,  бонжур,  -  прервал  его  маленький  и  толстый,
по-русски, правда, с сильным кавказским акцентом. - Скажи  своим,  чтобы
багаж наш взяли, да?
   Он сунул в ладонь остолбеневшему Чмурову несколько картонных бирочек.
   Подскочивший крашеный переводчик бирочки забрал.
   Высокий француз что-то тихо и коротко бросил толстому.  Тот  виновато
улыбнулся.
   - Извини, дарагой, ты начальник, наверное.
   - Николай Петрович Чмуров, заместитель директора по общим вопросам.
   Николай Петрович протянул руку, и толстый коротышка с чувством  пожал
ее.
   - Робер Тобагуа. Очень рад, очень... Господин генеральный директор...
   Второй коротышка, тощий, сделал шаг вперед.
   - Жан-Пьер Запесоцки, - с ударением на последний слог произнес он.
   Слегка поклонившись, шагнул назад. Руки так и не протянул.
   - Наконец, наш хозяин, владелец "Билль  де  Солей",  господин  Филипп
Корбо.
   Легким кивком высокий подтвердил: он самый...  Прилетели  французы  в
восьмом  часу  вечера,  сразу  из  аэропорта  проследовали  в  гостиницу
"Ленинград", где их ожидал банкет по случаю прибытия.  Хозяева  выкатили
шикарный стол с  икрой,  экспортной  водкой,  осетриной  на  вертеле  и,
естественно, в  продолжение  вечера  все  внимание  уделяли  иностранным
гостям. Те вели себя по-разному.  Тобагуа  болтал  без  умолку,  отдавал
должное и закускам, и коньячку,  через  полчаса  был  на  ты  со  всеми,
включая директора, через час полез на эстраду петь "Сулико".  Запесоцки,
напротив, молчал, брезгливо морща унылый висячий нос, пил  только  воду,
заедал зеленью и  красной  икрой  -  от  черной  он  отказался,  как  от
некошерной. Корбо ел и пил умеренно, немногословно  отвечал  на  вопросы
любопытствующей  соседки,  референта  Оли,  о  Франции  и  об   Америке.
Беседовали они по-английски - французского Оля не знала,  английским  же
владела на уровне приличной ленинградской спецшколы.  Перелом  наступил,
когда в их разговор  врезался  подгулявший  комсомольский  бог  Каконин,
упитанный молодой человек в модном кожаном пиджаке.
   -  Эй,  Олюнчик,  ты  эгоистка,  я,  может,  тоже  с  французом  хочу
общнуться.
   - Ну так и общайся.
   Оля показала на Тобагуа, о чем-то хохочущего с краснолицым  Чмуровым,
на Запесоцки, подозрительно поглядывавшего на окружающих.
   - Ха, тоже мне французы, грузин да жид пархатый!  Твой-то  настоящий,
смотри красавчик какой, вылитый Ален Делон.
   - О, oui, oui, Alain Delon! - услыхав знакомое слово, закивал Корбо.
   - Во-во! - обрадовался началу беседы Каконин и перешел на английский.
Точнее, попытался:
   - Мистер, вот риал мен дринк ин Франция?
   Он сам удивился, что француз его  понял.  Должно  быть,  помог  жест,
которым он сопроводил вопрос - щелчок по горлу.
   А вот ответа комсомолец не понял.
   - Оль, это он что сказал?
   - Сказал, что во Франции настоящие мужчины пьют то, что хотят.
   - А правда, что для француза стакан водки -  смертельная  доза?..  Ты
переводи.
   - Не буду.
   - Что говорит молодой человек? - осведомился у Оли Корбо.
   - Так, всякие глупости...
   - И все же?
   Оля нехотя перевела.
   Корбо усмехнулся.
   - Насколько я понял, молодой человек хотел сказать, что русские лучше
держат алкоголь... Оля, попросите официантов принести две пустых  пивных
кружки.
   - Филипп, может быть, не стоит...
   - Попросите.
   Принесли  кружки.  Корбо  поровну  залил  в  них   литровую   бутылку
"Столичной", придвинул одну из кружек к притихшему Каконину.
   - Начинаем насчет "три". Залпом... Оля, переведите ему.
   "Главбетоны" притихли. Парторг Глебов попытался  что-то  вякнуть  про
трезвость - норму жизни, но его быстренько  заткнули.  В  конце  концов,
брошен вызов престижу их учреждения, более того, престижу Родины.
   - Давай, Миша, не подведи!
   - Утри нос буржую!
   - Постой-ка, брат мусью...
   - One-two-three. Go! - скомандовал Корбо и поднес кружку к губам.
   Каконин смачно выдохнул и последовал примеру француза.
   В напряженной тишине поршнями ходили два кадыка.
   - Вуаля!
   Корбо аккуратно поставил на стол пустую кружку, подтянул к себе бокал
морса.
   И тут же брякнул об стол кружкой Каконин. Недопитой.
   Щеки комсомольца страшно надулись, он едва успел  нырнуть  под  стол.
Донесшиеся  оттуда  звуки  были  недвусмысленны.   Народ   разочарованно
загудел. Тобагуа радостно захлопал в ладоши.
   - В связи с проблевом на ринге... - тихо проговорила Оля по-русски.
   - Вы что-то сказали? - любезно осведомился Корбо.
   Выпитая водка не оказала на него видимого воздействия.
   - Поздравляю с победой.
   - Это не та победа, которой следует  гордиться.  Просто  я  не  люблю
наглецов... - заметил Корбо, посасывая креветку. - Знаете, Оля,  у  меня
есть предложение. Давайте удерем отсюда. Возьмем  такси,  покатаемся  по
ночному городу. Я не был здесь целую вечность.
   - О, я и не знала, что вы прежде бывали в Ленинграде.
   - Это было очень давно. Можно сказать, в прошлой жизни...
   Нил пришел в себя в ее уютной девичьей светелке под умопомрачительный
запах кофе и жарящейся колбасы.
   В домашнем халатике, простоволосая, она напомнила ему одновременно  и
Линду, и Элизабет - такая же высокая, худенькая, светленькая. Он чуть не
обратился к ней по-русски, но вовремя спохватился. Он же совсем не знает
этой женщины.
   - Доброе утро,  милая.  -  Он  сладко  потянулся.  -  Вот  я  и  стал
нарушителем паспортного режима. Не  ночевал  в  гостинице.  Теперь  меня
вышлют из страны, да? А тебя уволят с работы за прогул и связь с  акулой
империализма.
   - Лежи уж, акула. - Оля подсела к нему на постель, пригладила волосы.
Она улыбалась, но глаза были припухшие.  От  недосыпа,  должно  быть.  -
Начитался  пропагандистских  брошюрок.  У  нас  теперь   другое   время,
демократия, свобода.
   - Неужели соседи не  донесут  в  домоуправление  о  твоем  аморальном
поведении?
   - Что-то для иностранца ты уж больно хорошо подкован в реалиях  нашей
жизни. Часом не шпион?.. Нет у меня соседей, дорогой мой, квартира  хоть
и маленькая, зато вся моя.
   - Яппи.
   - Что такое яппи?
   - В твоем случае - молодая независимая бизнес-дама. В  Америке  такие
разъезжают на "БМВ" и не бреют под мышками.
   - А во Франции?
   - Во Франции бреют.
   - Нет, я про машины.
   - По-разному. Моя бывшая предпочитала "рено".А твой?
   - Мой предпочитал бормотуху.
   - Не слыхал о. такой марке.
   - И не надо. - Она провела рукой по его щеке. - Как странно,  брюнет,
а такая светлая щетина.
   - Признак породы. - Он со смехом привлек ее к себе. - Как я вчера, не
сильно дебоширил? Ничего не помню. Ваша русская  водка  все-таки  крепко
бьет по мозгам...
   - Так, пустяки,  разбили  пару  зеркал  и  несколько  физиономий,  но
безобразий никаких не было. - Нил притворно заохал, Оля  рассмеялась.  -
Да нет же, ты был  настоящий  джентльмен  и  прекрасный  любовник,  и  я
нисколько не преувеличиваю... Ладно, ваше сиятельство, вставайте, кушать
подано!..
   Они долго ловили такси в  ее  Веселом  Поселке,  потом  пили  кофе  в
гостиничном буфете, потом она ушла, наотрез отказавшись подняться в  его
двухсотдолларовый "люкс", и  он  в  одиночестве  валялся  до  вечера  на
неудобной четырехспальной кровати, с которой все время сползало  одеяло.
Сегодня он уже не был способен ни на какие подвиги.  Но  завтра  с  утра
надо всерьез заняться розысками.
   За "Главбетон" можно было не беспокоиться, Жан-Пьер с Робером наведут
там шороху и без него, им за это деньги плачены.  Может  быть,  придется
показаться там разок, с важным видом подписать  какую-нибудь  юридически
ничтожную  бумаженцию  вроде  протокола  о  намерениях  перед  тем   как
бесследно раствориться в каменных джунглях свободного  мира.  Но  только
прихватив с собой Лиз.
   При виде бутылки "столичной", вынутой Нилом из сумки, колючий  взгляд
квартирной хозяйки смягчился.
   - Вы проходите, проходите... У нас тут темновато, осторожно,  головой
не стукнитесь...
   Он двинулся вслед за  ней  по  темному,  извилистому  и  замызганному
коридору типичной питерской коммуналки, где кухня и уборная  безошибочно
угадываются по запахам, где армада черных  электросчетчиков  соседствует
на стене с криво подвешенным ржавым велосипедом, где с черного от вечных
протечек потолка клочьями свисает прогнившая проводка.
   Мрачная советская бытовуха настолько не вязалась с бережно хранимым в
памяти обликом Лиз - такой светлой, изысканной, такой европейской Лиз, -
что Нил в который раз подумал, а не ошибся ли он адресом.  Но  нет,  все
совпадало со сведениями, полученными от СС, да и хозяйка признала...
   А та уже гремела ключами на связке, отпирая облезлую, серую дверь,  с
одного взгляда на которую становилось понятно, что  ничего  хорошего  за
ней храниться не могло.
   - Как же, помню Лизоньку, помню, - хозяйка суетливо  метала  на  стол
граненые стопочки, банки с килькой и  зелеными  помидорами,  лук,  мелко
нарезанный черствый хлеб. - Не  обессудь,  мил  человек,  что  закусочка
небогата, так не прежние времена... Эх, антихрист, семи пятен во лбу, до
какого разора народ довел, это же надо!..
   Она  погрозила  кулаком  в  направлении  окна,  там  на   подоконнике
теснились трехлитровые банки с какой-то мутной жижей. На горлышке каждой
банки красовалась раздутая резиновая перчатка. Такую же банку  он  видел
вчера в квартире Светы, которая  объяснила  ему,  что  это  выстаивается
брага, которую теперь заготовляют даже  в  самых  приличных  домах,  как
народный ответ на развязанный Горбачевым антиалкогольный террор. Вообще,
как  с  удивлением  заметил  Нил,  столь  популярный  на  Западе  Михаил
Сергеевич у себя на родине особой любовью не пользовался.
   - Ну что, вздрогнули  за  знакомство!  -  Хозяйка,  не  поморщившись,
опрокинула стопку водки, занюхала хлебцем. - Эх, хороша! Где брал-то?
   - Где брал, там уж нет, - отшутился Нил. Он  не  хотел  признаваться,
что в "Березке" этого добра навалом и стоит оно, по французским  меркам,
такие смешные гроши, что как-то  совестно  покупать.  Его  бы  здесь  не
поняли. - А что Лиза, давно ли съехала?
   - Да уж почитай месяца три... Или полгода, у  меня  на  числа  память
того... нетвердая.
   - И не звонила больше, не заходила?
   - А как же, заходила...
   Нил напрягся, но попытался напряжения своего не выказывать.
   - Когда?
   - А тебе на что?  -  Хозяйка  прищурилась,  с  внезапным  подозрением
оглядела Нила с головы до ног.
   С утра, отправляясь на розыски,  Нил  оделся  поплоше,  и  не  просто
поплоше, а так, чтобы даже наметанный глаз фарцовщика не распознал в нем
иностранца.   Надо   было   без   проблем   сойти    за    своего.    До
среднестатистического совка он все  равно  не  дотянул,  и  более  всего
напоминал  самому  себе  базарного  хачика,  собравшегося  на   любовное
свидание. Этому впечатлению в немалой степени способствовала и  нынешняя
радикальная брюнетистость, каждый вечер освежаемая с помощью  баллончика
сверхстойкой краски.
   Он поспешил наполнить ее стопочку и как можно спокойнее объяснил:
   -  Родня  волнуется.  Не  звонит,  не   пишет.   Просили   навестить,
разузнать...
   - Родня? Да какая ж родня, когда она из Парижу?
   - Так и родня оттуда же... Да вы пейте, хозяюшка,  пейте,  у  меня  и
вторая есть... Я,  понимаете,  только  что  оттуда,  с  цирком  был,  на
гастролях.
   - Так ты циркач?
   - Музыкант. В оркестре играю.
   Если бы в этой каморке было пианино, определенно последовала бы сцена
из народного фильма про место встречи: "А „Мурку" можешь?" Нил смог бы и
"Мурку", но пианино, слава Богу, не имелось.
   - Да аккурат на Восьмое марта...Не, вру, на  Старый  Новый  год...  С
приятелем своим.
   - С каким приятелем?
   - С негром.
   - С негром? Как звать его?
   - Кого?
   - Ну, негра этого?
   - Да никак не звать! Негр и негр. Чернущий такой, страшное дело!  Вы,
говорит, Вера Ильинична - это  я,  стало  быть,  Вера  Ильинична  -  все
бумажки, что с почты на мое имя приходить будут, теперь  ему  отдавайте,
негру то  есть,  потому  как  я  уезжаю  и  не  скоро  теперь  в  городе
появлюсь...
   - Так и сказала - из города уезжаю?
   - Так и сказала... А негр ничего,  справный.  Каждый  раз  десяточкой
меня благодарит...
   - Он часто заходит?
   - Да раз в месяц примерно. Вот третьего дня был, привет  от  Лизоньки
передавал.
   Так. Здесь, похоже, тупик. Единственной зацепкой оказался  безымянный
негр,  который  теперь  появится  только  через  месяц,  да  и   то   не
обязательно. Месяца у Нила не было.  Значит,  нужно  сосредоточиться  на
розысках  Сапуновой  Светланы  Игоревны,  1963  года  рождения.   Самому
наводить справки  рискованно.  Надо  действовать  через  кого-то.  Через
Оленьку?..
   - Вера Ильинична, а нельзя ли посмотреть комнату, где жила Лиза.
   - Да чего смотреть-то? Комната как комната, хорошая...  Да  и  жильца
нового беспокоить ни к чему...
   Вторую бутылку, лежащую в сумке рядом с жестянкой конфет от "Максима"
и флаконом "Синержи", - он не знал, что будет за хозяйка, а промахнуться
со взяткой не имел права, - он так и не вынул. Не за что...
   Спускаясь по мерзкой лестнице, он услышал за спиной торопливые шаги и
гнусавый молодой голос:
   - Эй, чувак, притормози, разговор есть.
   Нил, не оборачиваясь, прибавил шагу. Разборки с местным хулиганьем  в
его планы не входили.
   - Насчет Лизы... - продолжил голос.
   Нил остановился. Обернулся.
   В  облике  сбегавшего  по   ступенькам   молодого   человека   ничего
угрожающего не было. Длинный, очкастый, страшно сутулый,  всклокоченный,
в поношенных трениках, в тапках на босу ногу.
   - Ты кто? Сосед?
   - Ну... Жилец новый. Сижу на тачке, файло через энурез вытягиваю, чат
ваш за стенкой слушаю...
   - Чего? - Нил не понял почти ни слова.
   - Короче, есть инфа. По негативу.
   - По какому негативу?
   - Ну, по негру этому. И еще по кой-кому. Интересно?
   - Интересно.
   - А на сколько?
   - Очень... А, понял...
   Нил достал из сумки водку, протянул очкарику. Тот поморщился.
   - Водяру спрячь. Не употребляю. Только кэш.
   - Хэш? Гашиш, что ли?
   - Кэш. Мани-мани-маии. Сам посуди, писюха красной сборки, винт глючит
как ненормальный. Вчера всю  ночь  с  мамой  протрахался,  утром  десять
метров  битых  мозгов  на  помойку...  А  тут  еще  дрюккер  предложили,
импортный.
   - Простите, вы - маньяк?
   - Я сисоп! - гордо сказал очкарик.
   - Сисоп - это кто?
   - Систем-оперейтор. Компьютерный программист.
   - А, теперь понятно. И что вы хотите за информацию?
   - Сто картавых или десять вашингтонов.
   Это Нил понял без переводчика. Даром, что  ли,  в  юности  на  Галере
сшивался?
   - Молодой человек, товар перед продажей принято демонстрировать.
   - А... Ну, короче, негатива звать Эрик.  Эрик  Макомба,  третий  курс
ЛИСИ.
   Нил полез в карман, достал бумажник, расстегнул. Показал пятидесятку.
   - Он за нее на почте деньги получает, и посылки. По доверенности.
   - Как по доверенности? А что ж она сама?
   - Сама ничего.
   - Что значит - ничего?
   - Торчит. На игле. Давно уже, несколько лет. Мы раньше по этому  делу
вместе ту совались, я-то соскочил, а она...
   - Светку Сапунову знаешь?
   - СС? А то! Центровая герла, тоже ширнуться не дура. Давно не  видал,
пропала куда-то, говорят, за бугор свинтила.
   - А Элизабет давно видел?
   Очкарик выразительно посмотрел на бумажник в руках Нила. Нил отсчитал
две  пятидесятки,  подумал,  прибавил  третью.  Приняв  деньги,  очкарик
ухмыльнулся, спрятал в карман тренировочных штанов.
   - Лизка исчезла примерно, когда и Светка.  Сам  не  видел,  врать  не
буду, но говорят, ее Фармацевт пасет.  Наверное,  у  него  где-нибудь  и
отлеживается. Если вообще живая...
   Нил достал сотенную. Долларов.
   - Фамилия, адрес!
   - Грины-то спрячь, разбежался! Не знаю.