мать,  и  выражение  изумления  на  его  лице  сменилось
гримасой ненависти.
   - Ты! - крикнул он. - Кто тебя просил?  Зачем  ты  лезешь  в  мою  жизнь,
портишь все, жандарм, фашистка!
   Лидия Тарасовна горько улыбнулась.
   - Ты не прав, сынок, ох как не прав. Я-то здесь как раз и ни при чем.
   - Тогда кто же?! Кто?
   - Посиди. Я сейчас.
   Она вышла и через минуту пришла с какими-то бумагами.  Усевшись  напротив
сына, она протянула ему листок с машинописным текстом без подписи.
   - Прочти, - сказала она.

   "Уважаемые Товарищи Чернов и Чернова! Как честный советский Медработник и
многолетний член Профсоюза не могу  молчать  когда  в  образцовую  Советскую
семью как Ваша хитростью и коварством ползет змея в виде известной  в  нашем
городе особы, Гречук Варвары. Обольстив  Вашего  замечательного  сына  Павла
Чернова  она  хочет  устроить  себе  роскошную  жизнь  в  Вашем  героическом
Ленинграде, где никто не знает о ее многочисленных "подвигах", в том числе и
уголовных. Не говоря уже о  ее  сомнительном  моральном  облике  и  открытых
связях с кругами религиозных фанатиков во главе с  ее  отцом,  мракобесом  и
империалистом Гречуком  Казимиром,  общественность  нашей  больницы  поймала
Гречук Варвару на месте преступления при краже крупной партии  наркотических
препаратов. И это был не первый случай.  Только  под  нажимом  кое  кого  из
высокопоставленных покровителей - и сожителей! - Гречук не попала туда,  где
таким самое место а по знакомству получила работу, куда простым  но  честным
Медработникам  дорога  закрыта  и  теперь  свою   провинность   отрабатывает
передком. Призываю  Вас,  Уважаемые  Товарищи  Чернов  и  Чернова,  положить
решительный конец безобразиям  Гречук  Варвары  и  защитить  Вашу  семью  от
посягательств.
   Ваш Друг".

   Павел скомкал и брезгливо швырнул анонимку на пол.
   - Можешь убедиться, что это  действительно  пришло  оттуда.  Я  сохранила
конверт.
   - Не надо... Как ты могла?..
   - Видишь ли, это послание мы получили еще до вашего приезда...
   - И ты ничего не  сказала  мне?  Привечала  нас,  кормила,  стелила  одну
постель на двоих - и все время верила этой мерзости, этой...
   Он встал, размахивая руками. Никакие слова на ум не шли.
   - Представь себе, я не поверила. Прочитала и попросила сослуживцев отца -
ты знаешь, о ком я говорю, -  навести  соответствующие  справки.  Вот  копия
официального ответа.
   Она протянула  ему  лист  плотной  белой  бумаги  с  печатями  и  крупной
типографской шапкой "МИНИСТЕРСТВО ВНУТРЕННИХ ДЕЛ ТАДЖИКСКОЙ ССР".

   "В общий отдел Ленинградского обкома КПСС
   На Ваш запрос от... августа 1976 года сообщаем, что дело за N... по факту
хищения соц. собственности гражданки Гречук  Варвары  Казимировны,  1949  г.
рожд.,  русской,  беспартийной,  образование  среднее  специальное,  закрыто
судимостью по статье... УК СССР. Следствием было установлено, что  гражданка
Гречук В. К. использовала служебное положение  с  целью  хищения  с  мая  по
октябрь 1973 г. медикаментозных препаратов на  общую  сумму  378  рублей  57
копеек. Учитывая чистосердечное признание,  положительные  характеристики  с
места работы, отсутствие правонарушений, ходатайства общественности по месту
работы и месту жительства, народный суд Фрунзенского района  города  Душанбе
вынес решение от...  числа  января  1974  года  в  лице  народного  судьи...
народных заседателей... определить меру наказания: 3  года  лишения  свободы
(условно) с возмещением  ущерба  3-й  городской  клинической  больнице,  ул.
Путовского, 23, г. Душанбе,  а  также  вынес  частное  определение  в  адрес
главврача больницы ј 3 тов. Раджабовой А.  С.  и  главного  бухгалтера  тов.
Рахмоновой Ш. Ш. относительно нарушений в ведении документации и  финансовой
отчетности. В настоящее время  оснований  для  пересмотра  решения  суда  не
имеется.
   Нач. Канцелярии МВД ТаджССР майор Шаймиев :
   Верно. Нач. 3 Отд. МВД ТаджССР полковник
   Пиндюренко".

   Павел дрожащей рукой опустил бумагу на стол.
   - И теперь не веришь? - спросила Лидия Тарасовна.
   - Ну и что?! Ну и что?! - чуть не кричал Павел. - Ей, наверное, для  мужа
нужно было! Он же обгорел весь, умирал в муках...
   - Скорее всего, именно так,  -  холодно  и  размеренно  произнесла  Лидия
Тарасовна. - И суд это учел.
   Павел рванулся мимо матери в прихожую.
   - Ты куда?
   - В аэропорт! Может быть, рейс задержали, и  я  успею  перехватить  Варю,
поговорить, объяснить все...
   - Интересно, что ты намерен ей объяснить? Что тебя совсем не  волнует  та
сотня мужиков, которую она через себя пропустила?
   - Какая сотня, что ты несешь?!
   - Иди сюда, сядь и послушай. Я знаю, о чем говорю... Неужели ты  думаешь,
что с такой статьей твою Вареньку хоть на пушечный выстрел подпустили  бы  к
медицинскому учреждению такого ранга? И в уборщицы бы не  приняли,  уж  будь
уверен...
   - Тогда почему?..
   - А потому, что накануне  суда  вызвали,  куда  надо,  и  сказали:  "Жить
оставим, но будешь работать". Классическая ситуация  вербовки.  Павел  резко
поднял голову.
   - А откуда, по-твоему, берутся осведомители, "кабинетные женщины"... да и
мужчины тоже? - Она помолчала. - Нашкодят где-нибудь, их поймают за  руку  и
поставят перед выбором.  Большинство  соглашается,  зону  нюхать  мало  кому
охота. А уж по  какой  именно  части  использовали  Вареньку,  объяснять  не
приходится - молодая, мордашка ничего себе... Убеждена, что изначально и  ты
был для нее... заданием.
   - Не надо... - простонал Павел. - Она же не по своей воле...
   - Теперь это  уже  ничего  не  меняет.  Маринованный  огурчик  свежим  не
станет...
   Павел опустил голову, уперся ладонями в лоб и  задышал.  Лидия  Тарасовна
молча смотрела на сына. Так прошло минуты две.
   - Мать, - с бесконечной усталостью проговорил он. -  У  нас  в  хозяйстве
коньячку не осталось?
   - Посмотрю у отца. - Она вышла. И тут в прихожей короткой трелью  залился
телефон. Междугородная!
   - Я подойду! - крикнул он и поспешил к аппарату.
   - Павел Дмитриевич Чернов? - В трубке слышался незнакомый мужской  голос,
негромкий, интеллигентный, но явно привыкший к повиновению.
   - Да, это я.
   - Рамзин.
   У Павла подкосились колени. Да,  только  так,  одной  фамилией  и  должен
представляться такой человек. Этого трижды достаточно. Нобелевский  лауреат,
академик-секретарь  по  естественным  наукам,  олицетворение   "гамбургского
счета" для всего научного мира. Одно его слово весомее десятка  слов  самого
Келдыша или Александрова.
   - Я слушаю, Андрей Викторович.
   - Так вот, юноша, соберите-ка все свои записульки и прочее и утром первым
же самолетом ко мне. Записывайте адрес: Москва...
   Положив  трубку,  Павел  некоторое  время  постоял  в   прихожей,   потом
встряхнулся, провел рукой по волосам и  решительно  направился  в  кухню.  У
стола стояла Лидия Тарасовна с бутылкой в руках.
   - Не надо коньяку, мам, - спокойно и твердо  сказал  он.  -  Свари  лучше
кофе, побольше и покрепче. Мне с утра  лететь  в  Москву  с  докладом,  надо
хорошенько подготовиться.
   Она молча, пряча улыбку от сына, сняла с полки кофейник.
   Павел прошагал в свою комнату, подошел к письменному столу  и  замер.  На
самом краешке стоял пузатый фигурный  флакончик  духов.  Должно  быть,  Варя
позабыла в спешке. Он отвинтил пробочку, не спеша вдохнул  знакомый  аромат,
поднес флакончик к  глазам,  читая  мелкую  золотистую  надпись  на  голубой
этикетке:
   - Climat...
   Впервые за вечер Павел улыбнулся. В сердце воцарился Танин климат...

Глава пятая
ШИПЫ И РОЗЫ
(27 июня 1995)

   В гостиницу входил самый разный люд, не обращая ни малейшего внимания  на
дюжих швейцаров, которые, в свою очередь, тоже игнорировали проходящих. Иван
Павлович же, как с ним всегда случалось в подобных ситуациях, оробел,  замер
в проеме, и это его состояние моментально уловил ближайший швейцар.
   - Ну что? - спросил он примерно так, как спрашивал у  Сергея  главарь  из
ночного отрывка, разве что "парашей" не обозвал.
   - Я... Вот. - Иван Павлович вынул из кармашка сиреневую карточку.
   - Та-ак, - сказал швейцар, изучив приглашение и возвратив его Ларину. - К
администратору пройдите. Вон туда.
   Носатая девица за стойкой брезгливо взяла  протянутую  Иваном  Павловичем
карточку.
   - Минуточку. - Она набрала какой-то номер. - Да... Администратор... Да...
Да...
   Уже без брезгливости она протянула карточку обратно.
   - Девятый этаж, пожалуйста. Налево и до конца.
   Мимо игральных автоматов, киосков и стойки таксомоторной службы, следуя в
указанном девицей направлении, Иван Павлович оказался возле лифтов, один  из
которых и вознес его на девятый этаж.
   Миновав несколько дверей, лестничных площадок и поворотов, Иван  Павлович
оказался возле двери в торце коридора. Он уже приготовился постучать, но тут
дверь открылась и показался громадный толстый  негр,  лысый  или  бритый,  с
усами.
   Секунду оба недоуменно смотрели друг на друга, но  потом  негр  улыбнулся
белозубым ртом и отступил в прихожую.
   - Давай-давай, - сказал он. - Заходи, голубчик!
   - Джош! - послышался из глубины строгий женский голос.
   Негр отступил еще на шаг, и Иван Павлович вошел. Из широкой прихожей вело
несколько дверей. Центральная, прямо напротив входа, по две с каждой стороны
и еще две - по обе стороны от входной. В проходе  стояла  невысокая  женщина
средних лет в очках и строгом  кремовом  костюме,  похожая  на  японку.  Она
что-то сердито сказала негру, тот фыркнул  и  исчез.  В  этот  момент  Ивану
Павловичу показалось, что он уже  где-то  видел  эту  женщину.  Но  ощущение
исчезло, как только она обратилась к нему:
   - Миссис Розен скоро будет. Прошу пройти  и  подождать  ее.  Плащ  можете
снять  здесь.  -  Говорила  она  без  малейшего  акцента,  но   с   какой-то
неестественной, деревянной интонацией.
   Иван Павлович  повесил  плащ  и  вошел  в  огромную  высокую  комнату  не
правильной формы. Во всю противоположную стену  тянулось  окно  с  видом  на
залив. По бокам витые  лестницы  вели  на  галерею.  Ближе  к  центру  почти
симметрично стояли два стола - один небольшой  с  телевизором  и  телефоном,
второй длинный, заставленный блюдами  с  бутербродами,  салатами,  печеньем,
стопочками   тарелок,   стаканами,   бутылками   и   небольшим    настольным
холодильником.  Возле  громадного  окна  стоял  еще  столик   с   журналами,
пепельницами, сигаретами и еще какими-то коробочками. В боковых  альковчиках
стояли диваны и еще какая-то мебель. Иван Павлович сразу всего не разглядел.
Увидел только высокие напольные часы у боковой стены. Увидел и обомлел.  Они
показывали четверть двенадцатого.
   - Простите меня, - сказал он женщине в кремовом костюме. - Я не знал, что
еще так рано.
   - Это не страшно, - без улыбки ответила она. - Располагайтесь, прошу вас.
- Она показала на длинный  стол.  -  По  распоряжению  миссис  Розен  можете
перекусить и отдохнуть. Она вышла, закрыв за собой дверь.

(1976-1978)

I

   Ванечка пробудился в начале седьмого. Состояние его было ужасно. Глаза не
желали открываться, а единожды открывшись, снова закрыться не  могли.  Кровь
кололась, как затвердевшие сосульки, и казалась газированной. Во  рту  стоял
такой вкус, как если бы он две недели носил, не снимая, одни носки, а  потом
всю ночь жевал их.
   - Идея? - простонал он, в сугубо анекдотическом смысле: то есть "где  я?"
Вопрос был актуален целую минуту, а то и больше - он  совершенно  честно  не
мог понять, где он очутился и какая цепь событий привела его сюда. И  только
разглядев на подушке рядом черноволосую не свою голову, он въехал:  "Таня...
Это же Таня. Жена".
   И вчерашний день постепенно выстроился в ряд, и ему стало стыдно, и очень
захотелось что-то такое сделать с собой, только совсем непонятно  было,  что
же. Он вытек в ванную, залез  под  ледяной  душ,  тихо  повизгивая,  тут  же
выскочил, растерся и почему-то на цыпочках спустился на кухню.
   - А! - сказал ему Ник, который у же сидел там с  наполовину  опорожненной
бутылкой шампанского  и  красным  лицом.  -  Стакан  виновнику  торжества  и
товарищу по несчастью. Прими на грудь, оттягивает.
   Ванечка, приняв стакан дрожащей рукой, послушно выпил, но особой  оттяжки
не почувствовал. Ему был подан второй.
   - Из деликатности не спрашиваю, как оно,  -  продолжал  Ник.  -  И  чтобы
сменить тему, ответь-ка мне  на  вопросик  по  твоей  части,  а  то  у  меня
кроссворд не получается. "Легендарный поэт, герой кельтского  эпоса".  Шесть
букв.
   - Оссиан, - не задумываясь, пробубнил Ванечка.
   - Так, попробуем... Нет, не выходит. "Марсиан" - семь букв, а надо шесть.
   - Погоди, какой еще Марсиан? -  Ванечка  вдруг  заволновался  и  закрутил
руками.
   - Э-э, да тебе бы тремор унять... Ну-ка поищем... Дом моего друга  -  мой
дом.
   И Ник по-хозяйски залез в буфет и извлек оттуда початую бутылку ликера.
   Ванечка рванул полстакана, и все окончательно встало на места.
   "Марсиан..."
   Он устремился наверх, оставив на кухне опешившего Ника,  распахнул  дверь
спальни и, опустившись на колени перед кроватью,  стал  покрывать  поцелуями
Танино лицо.
   - Прости, прости меня, друг мой, жена моя...  Таня  открыла  глаза.  Иван
откинул одеяло и навалился на нее всем телом.
   - Я же муж, муж тебе, не марсиан какой-нибудь...
   - Погоди... какой еще марсиан? Он схватился за подол ее ночной рубашки  и
стал тянуть вверх.
   - Постой, пусти на минуточку. Я сама. Таня  вывернулась  из-под  него  на
другой край широкой кровати и плавным движением скинула с себя рубашку.
   - Ну, иди сюда...
   Ванечка взглянул на нее,  зажмурился,  как  от  яркого  света,  и,  сопя,
подполз к ней...
   - Я... Ты... - Он задыхался.
   - Привстань, пожалуйста. У тебя так ничего не выйдет.
   Она помогла ему стянуть  брюки,  трусы  и,  поглаживая  и  направляя  его
нефритовый столбик, помогла ему войти в заветный грот.
   Они стали мужем и женой.
   Через три дня они стояли у дверей Ванечкиной квартиры с сумками в  руках.
Их ускоренный медовый месяц закончился, как и все хорошее, слишком быстро  -
завтра  Тане  нужно  было  выходить   на   работу,   да   и   злоупотреблять
гостеприимством Елки и Павла, откладывая тягостный момент возвращения,  было
неловко.
   Иван помедлил у двери, набрался мужества, позвонил. Он не успел еще снять
палец с кнопки звонка, а дверь уже распахнулась, и на него  пошла  наступать
Марина Александровна, оттесняя его вглубь площадки.
   - Где ты пропадал?! - театрально прошипела она. - Я звонила  Рафаловичам,
и Рива Менделевна сказала мне, что никакой дачи в Соснове у них нет. Говори!
Я должна знать правду!
   Иван опустил голову и посмотрел на нее исподлобья. Потом он сделал шаг  в
сторону, так что Марина Александровна оказалась прямо напротив Тани.
   - Мама, - сказал он. - Познакомься. Это моя жена.
   Марина Александровна, не взглянув на Таню, закрыла руками лицо.  По  тону
сына она поняла, что он и не думает шутить.
   - Но как... почему... Кто она?
   На этом решимость Ванечки иссякла, и он промямлил:
   - Ну... помнишь, к нам еще девочки приходили ремонт делать. И...
   Марина Александровна  отняла  руки  от  лица  и,  исподволь  оглядываясь,
отступила в прихожую. Там она еще раз посмотрела  назад  и  аккуратно,  чуть
сгруппировавшись, упала на мягкий ковер и закатила глаза.
   Иван не шелохнулся. Если бы не оглядка матери, не бережность ее  падения,
он, несомненно, кинулся бы к ней, стал помогать, утешать, просить  прощения.
Но Марина Александровна плохо, по-любительски отыграла сцену, и Иван не  мог
этого не заметить.
   Таня - тем более. Она решительно взяла Ивана за руку и сказала:
   - Идем отсюда.
   - О-о! - простонала Марина Александровна, не раскрывая глаз.
   Из глубин коридора накатывался отец.
   - Марина! - воскликнул он. - Скажи, скажи мне, что он с тобой сделал?!
   Этого Иван уже не мог вынести. Он развернулся, подхватил сумку и вместе с
Таней устремился по лестнице вниз.
   - Вернись, негодяй! - грохотал сверху голос отца. - Вернись  и  посмотри,
что ты сделал с матерью! Но возвращаться они не стали.
   Таня пристроила мужа на свободную коечку в комнате у знакомых ребят.  Это
предполагалось как  сугубо  временная  мера  -  уже  на  другой  день  после
несостоявшегося знакомства со свекрами Таня имела очень серьезный разговор с
комендантшей на предмет выделения им  отдельной  комнаты.  Беседа  вышла  не
очень приятной - комендантша однозначно отказала ей, потому что ее  муж  (а)
имеет ленинградскую прописку и  жилье  и  (б)  не  работает  в  строительном
управлении. Более того, Тане намекнули, что ее хахаль, будь он там  муж  или
не муж, вообще ночует в общежитии только по милости  руководства,  а  потому
руководство вправе рассчитывать на некоторый материальный стимул, хотя бы  с
получки. У Тани довольно быстро возник один план, но начать приводить его  в
действие можно было только на выходных.
   Утром она убегала на работу, а Иван просыпался,  слонялся  по  общежитию,
коротал время в кино или перед телевизором в комнате отдыха.  Конечно,  надо
было бы заняться дипломом, но и черновики, и читательский билет  остались  у
родителей, что, откровенно говоря, Иван воспринимал с облегчением  -  сейчас
ни ум, ни душа ни к какому диплому не лежали. Он весь погрузился в  сложные,
научно выражаясь, амбивалентные переживания, связанные с  переменами  в  его
жизни. В первую очередь он  самозабвенно  жалел  себя  -  ради  супружеского
счастья потерял родной дом, а счастье-то подмигнуло и  скрылось.  Ну,  почти
скрылось - после ужина тактичные Оля и Поля уходили "на телевизор", оставляя
молодоженов наедине на часик-полтора. Но скоро, слишком скоро, раздавались в
дверь легкие стуки, и Таня, поспешно приведя себя и мужа в порядок, кричала:
"Заходите!", сама уходила с Иваном в коридор, на кухню,  в  комнату  отдыха,
совсем на чуть-чуть: везде толокся народ, и  самой  нужно  было  к  завтрему
выспаться. Проводив Таню обратно в "келью", Иван тупо досматривал  телевизор
до самого гудочка, либо шел на свое койко-место, где резался  с  ребятами  в
"козла" (карточного  или  доминошного),  по  мере  способностей  поддерживая
беседу - о водке и бабах. Проживание в общежитии  напоминало  ему  больницу,
где он месяц пролежал в десятом классе с гепатитом.
   Эта  благость  продолжалась  четыре  дня,  а  потом  наступила   пятница,
совпавшая с получкой. Вернувшись с  работы,  Таня  застала  Ивана  мертвецки
пьяным в компании не более трезвых соседей. Отвернув  губы  от  его  пьяного
поцелуя, угодившего в итоге ей в ухо,  и  отклонив  предложение  присесть  и
уважить компанию, она вывела в  коридор  Василия,  который  припозднился  со
смены, а потому еще не успел набраться, и жестко попросила его, чтобы  Ивану
наливали поменьше, угомонили пораньше, из комнаты выпускали только по нужде,
и то с эскортом, потому что к себе она  его  до  утра  не  пустит.  Василий,
знавший Таню за бригадира основательного, обещал поспособствовать.
   Таня пришла к себе и, не раздеваясь, легла лицом в  подушку.  Впервые  ей
подумалось, что Иван, ее любящий, нелепый, талантливый Ванечка, иногда  мало
чем отличается от этих - пьющих, небритых , немытых, ненавистных...
   Дверь открылась,  и  без  стука  вошла  женщина  средних  лет,  стройная,
широколицая, в мелких светлых кудряшках и, что называется, со следами  былой
красоты.
   Таня подняла голову и встала, одергивая джемпер.
   - Извините, - чуть высокомерно сказала женщина. - Мне на  вахте  сказали,
что Ларина здесь живет, .
   - Ларина - это я, - помедлив, ответила Таня. Визитерша не  узнала  ее.  И
немудрено - в тот единственный раз, когда они столкнулись лицом к лицу,  эта
женщина на нее и  не  взглянула  толком,  всецело  поглощенная  собственными
переживаниями.
   - Странно. - Женщина оглядела ее с головы до ног. - Что-то я вас не знаю.
   - Я вас тоже не  знаю,  -  сказала