ду  соискателями,  так  что
отныне шевалье Бертрану и его потомству именоваться  Эффрэйе,  то  бишь,
испуганными, или трусливыми, а шевалье Жоффруа с потомством  -  Де-Рьян,
то есть, ничем, или  ничтожествами.  Такую,  друзья  мои,  плату  подчас
приходится платить за неразумие предков.
   Свой рассказ папаша Дерьян завершил легким движением корпуса, руки  и
головы, отдаленно напоминающим церемониальный поклон. Чувствовалось, что
эту речь он произносил не один десяток раз, и  отработана  она  была  до
мелочей.
   Мари-Мадлен с восторгом смотрела на  супруга.  Сесиль  сидела  молча,
опустив глаза. Нил вежливо кивал, придав лицу надлежащее выражение.
   На него, как на свежего слушателя, и устремил свое внимание оратор:
   - Ну, мон шер, все ли ты понял?
   - Как не понять, у нас вся страна без малого семьдесят лет платит  за
неразумие предков, - с улыбкой ответил Нил. - И вас ни разу не  посещала
мысль о смене фамилии?
   Папаша Дерьян мелко рассмеялся на подобную нелепость.
   - С какой стати, мы весьма гордимся своей  фамилией.  Генерал  Дерьян
весьма отличился  при  строительстве  Суэцкого  канала,  министр  Дерьян
успешно работал в правительстве Феликса Фора  и,  кстати,  присутствовал
при  подписании   договора   с   императором   Александром   Третьим   в
Санкт-Петербурге. А голова булонского вепря и по сей день украшает  залу
нашего родового замка в Нормандии...
   - В Нормандии?  А  как  же  поместье  в  Булонском  лесу?  -  вежливо
осведомился Нил.
   - Поместье его величество милостиво соизволил отписать в казну, -  Со
вздохом ответил Дерьян.
   - Замок купил мой дед Франсуа, - неожиданно подала  голос  Сесиль.  -
Когда-то в саду росла крупная золотистая  малина,  поэтому  при  прежних
владельцах он назывался "Фрамбуаз Доре". - Нил вздрогнул, но этого никто
не заметил. - Однако дед был  большой  социалист  и  назвал  свое  новое
владение Шато дель Эффор-Мютюэль - Замок Рабочей Солидарности.
   - А я переименовал в Шато Дерьян, - подхватил отец.
   - Ах, я жду, не дождусь,  когда  по  его  коврам  и  каменным  плитам
зашлепают розовенькие ножки маленьких  Дерьянчиков!  -  вставила  "милая
мамочка".
   Папаша Дерьян похлопал Нила по плечу.
   - На тебя вся надежда,  зятек,  а  то  у  нашей  интеллектуалки  одни
электросхемы в голове.
   Сесиль нахмурилась, пошла пятнами, отвернулась.
   Неловкое молчание нарушил гудок, противный и  громкий.  Мадам  Дерьян
шарахнулась в угол, нажала на  какую-то  кнопку,  в  стене  возле  двери
засветился экран, поначалу принятый Нилом за дверцу навесного шкафчика.
   На экране появилось дрожащее черно-белое изображение, в  котором  Нил
не сразу узнал гротескно искаженное оптикой женское лицо. Лицо, судя  по
всему, улыбалось.
   - О, Эжени, дорогая, входи же, мы заждались тебя!
   Мадам Дерьян вновь  нажала  на  кнопочку.  Гудок  сменился  писком  и
скрипом отворяемой двери.
   - Теперь все в сборе, - потирая лысину, довольно констатировал  глава
семьи. - Что ж, можно и отобедать...
   "Мода  что  ли  такая  у  здешних  богатеев?"  -  мрачно  думал  Нил,
усаживаясь с радушными хозяевами за стол на галерее, выходящей на крытый
внутренний дворик ничем не  приметного  дома  на  Пор-Дофэн,  что  возле
Булонского леса.
   Под ними журчал в прозрачной чаше фонтан-колокол,  расцветали  пышные
орхидеи, на лианах раскачивались  и  орали  дурными  голосами  цветастые
попугаи, колосились пальмы и благоухали магнолии. Под высоким стеклянным
куполом томно  жужжали  кондиционеры.  На  присыпанной  желтым  песочком
площадке возле фонтана прогуливался павлин.
   Здешнее великолепие затмевало даже  роскошь  пентхауса  тети  Соланж,
воспарившего над африканскими трущобами в закоулке, названном  почему-то
рю Кюстин, не иначе в  честь  знаменитого  маркиза-русофоба.  Лишь  одно
роднило эти  два  жилища  -  народ  с  улицы  никак  не  мог  видеть  их
изысканного благоустройства. Помнят, гады, якобинский террор и Парижскую
Коммуну!..
   - Божественно! Великолепно! - Папаша Дерь-ян  нежил  в  ладонях  чуть
пригубленный бокал. - Розовое "Пуату"... Очаровательный  наив,  свежесть
утренних лугов! Немного напоминает некоторые розовые сорта  Кот  дю-Рон,
да, Нил?
   - Не могу сказать наверняка, дорогой Жильбер, жизнь,  видите  ли,  не
научила  меня  столь  тонко  разбираться  в  винах.   Большинство   моих
соотечественников различают  три  разновидности  -  портвейн,  вермут  и
сухое, причем последнее покупают тогда, когда первых двух нет в  наличии
в ближайших магазинах. Да, и конечно шампанское  -  на  Новый  год,  для
совращения дамы или когда в магазинах нет даже сухого...
   Хотя  формально  слова  Нила  были  обращены  к  тестю,  его   больше
интересовала реакция мадам Нонпарель, потенциального работодателя. Не то
чтобы ему так уж  сильно  хотелось  идти  препо-,  давать  в  эту  самую
Коммерческую Школу, но  вот  впечатление  произвести  хотелось.  Гладким
французским,  раскованностью,  насмешливым   юмором.   Мадам   Нонпарель
казалась  особой,  вполне  способной  оценить  его  старания  -   этакая
подсушенная, обесцвеченная  Катрин  Денев  в  явно  недешевых  очках  на
длинной цепочке. Деловая, ироничная, по всему видно - стерва та еще.
   Она молчала и чуть заметно улыбалась. Зато теща отреагировала на  его
реплику бурно и всерьез.
   - Бедный мальчик! Вырасти в такой варварской стране!  Но  теперь  все
страшное позади!
   - О да, мы тут займемся твоим воспитанием! - хохотнул мсье Дерьян  и,
показывая на бутылку, обратился к мадам Нонпарель:
   - Эжени, милая, где вы раздобыли этот раритет?
   - О, это вино я всегда покупаю прямо на ферме, это  через  дорогу  от
нашего гольф-клуба.
   - Это судьба! Нил, отныне ты будешь привозить нам со  службы  розовое
"Пуату", папочке оно очень нравится... - прощебетала,  жеманно  поджимая
губки, мадам Дерьян.
   - Осталось лишь устроиться на эту службу, - улыбнулся Нил.
   - Ну, этот вопрос из числа решаемых, - Жильбер  Дерьян  со  значением
посмотрел на мадам Нонпарель.
   - За последние  несколько  лет  интерес  к  изучению  русского  языка
заметно упал. Кроме, разумеется, военных учебных заведений, там  картина
прямо противоположная. - Мадам Нонпарель бросила на Нила пытливый взгляд
из-под дымчатых очков. Он сделал важное лицо и кивнул. - Однако, в свете
самых последних событий ситуация может измениться кардинальным  образом,
- продолжила мадам Нонпарель, в упор глядя на Нила.
   Он по инерции кивнул еще раз.
   - А, так вы уже знаете про смерть Брежнева...
   На веранде воцарилась тишина. Затихли даже попугаи.
   Нил прикрыл глаза. Глубоко вдохнул и медленно-медленно выдохнул.
   Помер, значит, старый хрыч. Окочурился. Побывшился.  Вломил  жмура  и
почил в Бозе... Может, хоть какое-то время им там  будет  теперь  не  до
Нила Баренцева, а там, глядишь, и совсем забудут...
   - В этом нет  ничего  неожиданного.  Правитель  давно  был...  весьма
нехорош, - спокойно и серьезно проговорил Нил.
   - А я читала, он в молодости был отменный любовник... - начала  мадам
Дерьян, но осеклась под взглядом мужа.
   - Мсье Баренцев, каковы теперь, на ваш взгляд, перспективы Советского
Союза? - спросила мадам Нонпарель.
   - На какие-то быстрые перемены рассчитывать, по-моему, нельзя. Наивно
предполагать, что завтра закончится война в Афганистане и начнется давно
назревший капитальный ремонт всей системы.  Рано  или  поздно  все  это,
конечно, произойдет, но вот когда именно... Тут многое будет зависеть от
личности преемника.
   - Преемник назван. Бывший шеф КГБ Юрий Андропов.
   "Ага, забудут! - тоскливо подумал Нил. - Разбежался!"
   Как и предвидела  мадам  Нонпарель,  студентов,  желающих  заниматься
русским языком, набралось много, человек десять,  однако  включить  этот
предмет в основное расписание Аш-Э-Се представлялось возможным  лишь  со
следующего учебного года, поэтому Нилу было пока предложено раз в неделю
проводить ознакомительные  "русские"  семинары  в  рамках  общего  курса
"Мировая цивилизация"  и  параллельно  готовить  программу  полноценного
академического курса. Мадам Нонпарель долго оправдывалась,  ссылаясь  на
трудности с финансированием, а потом предложила за каждое занятие сумму,
которая в пересчете  на  рубли  даже  по  официальному  курсу  несколько
превышала прежнее его  месячное  ассистентское  жалование.  Конечно,  по
здешним меркам это было не Бог весть что, но самолюбие все же  тешило  и
позволяло не чувствовать себя совсем уж нахлебником на шее Сесиль.
   Группа оказалась на редкость пестрая - долговязая голландка,  японец,
две сестры-индианки в голубых сари, парочка панков, он и она,  в  черной
коже и зеленых "ирокезах".  Общим  числом  тринадцать:  четыре  парня  и
девять девушек, причем  ни  одной  сколько-нибудь  симпатичной.  Приняли
нового  преподавателя  с  настороженным  любопытством,   его   суховатую
сдержанность, за которой он прятал вполне объяснимые волнение и робость,
студенты,  видимо,   посчитали   за   особую   строгость,   они   как-то
подозрительно тихо себя  вели,  не  старались  выделиться,  не  задавали
лишних вопросов.
   Посмотрев список студентов, Нил  нашел  одну  русскую  фамилию.  Даже
загорелся сам вычислить, кто же из них наш. Но к концу лекции понял, что
угадать не получилось.  Уже  спускаясь  по  лестнице  вниз,  он  обогнул
невысокого парня, который явно никуда  не  спешил  и  устроил  беседу  с
длинноногой брюнеткой прямо посредине лестницы. Нил еще на занятии успел
отметить малопривлекательную внешность молодого человека,  однако,  дева
явно кокетничала с ним.
   За спиной раздался приятный голос.
   - До свидания, Нил Романович!
   "Русский!" Нил обрадовано повернулся на голос.
   Маленький, очень  на  первый  взгляд  некрасивый  человек  как-то  не
по-студенчески смело смотрел на Нила. Кивком попрощавшись  с  брюнеткой,
студент подошел к нему, заговорил  непринужденно.  В  голосе  угадывался
легкий акцент, но речь была удивительно чистой.
   - Нил Романович,  вы  давно  из  России?  Я  слышал,  там  происходят
интереснейшие вещи.  Расскажите,  что  нового,  а  то  здесь  информация
довольно односторонняя.
   Они вышли из корпуса, и у незнакомца явно не было желания  прекращать
разговор.
   - Если вы не против, может, выпьем по чашечке кофе?
   Нил посмотрел на часы.
   - Увы, не смогу составить вам компанию,  не  хотелось  бы  пропустить
школьный автобус до станции.
   - О, зачем же тратить свои кровные франки  на  электричку?  Позвольте
подбросить вас до города.
   - Боюсь, это будет не вполне удобно...
   - Решительно никаких неудобств, Нил Романович. С добрым попутчиком  и
дорога короче. А кофе мы выпьем в "Ротонде", это по пути, я живу всего в
паре кварталов от исторического перекрестка Вавен.
   - Вавен? - переспросил Нил.
   - Мекка русских  "монпарно".  Мария  Васильева,  Поплавский,  Эллочка
Коган...
   - Эллочка Коган?
   - Ну да, она же Эльза Триоле... Нет, Нил Романович, теперь я  убежден
- эта экскурсия вам жизненно необходима... Кстати, я Анатоль.
   Он протянул Нилу руку. Ничего не оставалось, как пожать ее.
   - Вы, должно быть, и есть тот самый "А. Фомин" из списка.
   Анатоль рассмеялся.
   - О нет, А. Фомин - это Анетт, та серенькая крыска за первой  партой.
Чистокровная, кстати говоря, бретонка, так что совпадение -  всего  лишь
ономастический казус... А ваш покорный слуга значится в списке  как  "А.
Петипа".
   - Петипа? Потомок легендарного Мариуса?
   - Отнюдь. Просто в  свое  время  мой  прадедушка  переиначил  фамилию
Пятипалов. Так привычней для французского уха, к тому же все  Пятипаловы
издавна были завзятыми балетоманами...
   Так за разговорами они  дошли  до  стоянки,  уселись  в  ярко-красный
двухместный   "корвет"   и   понеслись   по   автостраде    на    север.
Головокружительную скорость Петипа сбросил, лишь перевалив за  Периферик
- окружную дорогу вокруг Парижа.
   За сорокаминутное путешествие у Нила  была  Великолепная  возможность
приглядеться  к  собеседнику.  Никто  не  рискнул  бы  назвать   Анатоля
красавцем - нос-сарделька, глаза непонятного цвета,  маленькие,  глубоко
сидящие,  неестественно,  по-женски  припухлый  рот.  Одно  плечо   выше
другого,  под  брюками  угадываются  кривые  короткие  ноги.  При   этом
раскованная,  порой  почти  развязная  манера  общения.  Это   неприятно
царапнуло Нила с первой минуты знакомства,  и  чем  дальше,  тем  больше
нарастало скрытое раздражение, лишь  подогреваемое  тем,  что  с  каждой
минутой общения он  все  сильнее  подпадал  под  флюиды  обаяния  своего
визави. Тот был так говорлив, умен, остроумен...
   В "Ротонде"  Анатоль  был  завсегдатаем.  То  и  дело  с  ним  кто-то
здоровался, кто-то звал к себе, официантки мило улыбались  ему,  да  что
официантки, женская часть публики явно оживилась после их прихода.  Нилу
стало немного обидно, что только из-за нового спутника на его долю  тоже
досталось улыбок и внимания.
   - Это мои друзья нас угощают, поверьте, вино здесь, право, недурное.
   Он разлил по стаканам и без тоста пригубил первый. Нил последовал его
примеру. Вино оказалось действительно неплохим.
   - Так как там, на моей этнической родине?
   В какой-то момент Нил поймал себя на мысли, что этот человек  и  есть
связной, с которым ему предстояло выполнять те растреклятые задания,  на
которые его  подписали  в  России.  Все  внимательнее  присматриваясь  к
собеседнику, Нил все больше  убеждался  в  своих  подозрениях.  Анатоль,
казалось напротив, совершенно не замечал  напряженного  состояния  Нила.
Вино расслабило его, и он стал еще разговорчивее.
   - Вам уже,  наверное,  показали  главные  достопримечательности?  Ну,
музеи, башенку Эйфеля и прочую обязательную программу?
   - Да, я кое-что успел посмотреть, но я  больше  люблю  в  одиночестве
знакомиться с сокровищами культуры и  искусства.  Чужое  мнение  как  бы
отвлекает меня, мешает сосредоточиться. Пока на это нет  времени,  да  и
спешить некуда. Со временем я наверстаю упущенное.
   Нил никак не мог преодолеть барьер  неприязни  к  молодому  человеку,
поэтому  тон,  каким  он   старался   поддерживать   беседу,   получался
официально-вежливым. Но Анатоля это ничуть не смущало, он совершенно  не
обращал на это внимание.
   - Нет, вы не понимаете, с чего надо изучать  этот  город!  Здесь  все
декорации истории, вам быстро наскучит балаган, в  который  превратилось
так называемое сердце Европы!
   "Наверное,  придется  на  все  соглашаться",  -  мелькнуло  в  голове
предчувствие заведомого продолжения.  Пароль,  который  Нил  с  тревогой
ожидал, до сих пор так и не был произнесен. Значит позднее, может  быть,
здесь  нельзя...  Или  все-таки  ошибка?  Какие-то   пошлые   получаются
шпионские  страсти.  Ну  до  чего  же  жизнь  похожа  на  прочитанные  в
электричках детективы...
   - О! Анатоль! Как делишки?  Тебя  вчера  искала  Софи,  у  нее  опять
проблемы. Это твой приятель? Может, познакомишь?
   - Нет, милая, это наш новый преподаватель из России.
   - Нил, - чтобы только досадить Анатолю, явно не  желающему  знакомить
его  с  красоткой,  которую  он,  кажется,  видел  в  кампусе   Аш-Э-Се,
представился девушке Нил.
   - Роза, такой есть цветок. А в России растут розы? О! Я просто обожаю
русских. Они такие таинственные и  непредсказуемые,  а  меня  это  очень
возбуждает. С одним у  меня  даже  случился  оргазм,  правда,  он  потом
куда-то делся - нет, не оргазм, а он сам. С русскими  так  почти  всегда
бывает - то они есть, а то  раз  и  куда-то  делись.  Вы  угостите  меня
вином?
   - Малышка, давай в другой раз,  -  с  какими-то  особыми  интонациями
Анатоль спроваживал девушку.
   - Ну ладно, до вечера! Приходи вместе со своим учителем, у нас  будет
весело. Вы придете? Так интересно послушать о вашей стране...  вы  такой
интересный мужчина! Буду ждать. Пока...
   - Это тоже наша студентка? - поинтересовался Нил.
   Анатоль заразительно и громко рассмеялся.
   - Нет, она скорее  уже  давно  профессор,  правда,  по  специальности
древнейшей... Вы зря, не думайте,  среди  них  много  хороших  девчонок,
только наркотики их портят, вернее, убивают, мне жаль их. В их судьбах в
основном, печальную роль всегда играют мужчины... Пойдемте, пройдемся, я
покажу вам настоящий Париж. Надеюсь, вы не спешите?
   - Пожалуй, можно пройтись, - Нил почему-то  чувствовал  себя  гораздо
младше Анатоля, хотя был лет на пять старше. Этот странный человек  стал
интересен Нилу помимо его воли...
   - Надо бы посидеть где-нибудь. - Нил вдруг понял, что ног  под  собой
не чует.
   - А мы уже пришли, и сидеть вы будете комфортно, это я вам обещаю.
   Анатоль тронул Нила за рукав и повернул его к  двери.  Они  вошли,  и
тогда Нил понял, что оказался в театре, только со служебного входа.  Они
прошли в зал, и Петипа по-хозяйски устроился во  втором  ряду.  Нил  сел
рядом и немало удивился, что действие в полном разгаре.  Пьеса  поначалу
заинтересовала его, но в какой-то момент он понял, что он больше смотрит
не на сцену, а на Петипа.
   Никогда в жизни он не видел такого  театрала.  Петипа  жил  в  каждом
персонаже, он всем организмом чувствовал игру актеров. В одно  мгновение
он превратился в  мальчика  на  новогодней  елке  в  ленинградском  доме
культуры. Он закрывал лицо руками,  опускал  голову,  от  души  смеялся,
сжимал кулаки и плакал, не скрывая слез. Он был там, на сцене с  героями
пьесы, с актерами, которые выкладывались, и у которых в  этот  вечер  не
все удавалось. Он был одно целое с искусством, и  в  эти  мгновения  его
ничто другое не волновало. Нил увидел  совершенно  другого  человека,  и
этот новый Петипа стал в один вечер для него родным. Он увидел в нем то,
что никак не мог позволить себе всю  жизнь  -  полную  свободу  чувства,
именно свободу, без игры на обстоятельства и общество. Петипа был  живой
и жизнью своей, не понимая того, заражал всех, кто был рядом с ним.
   Потом, после спектакля за кулисами пили много вина,  Анатоль  спорил,
хвалил и молчал, и его молчание как-то по-особому слушали актеры. Он был
душой театра, его камертоном. Нил почувствовал, что гордится  дружбой  с
этим некрасивым, но бесконечно дорогим ему человеком.
   "Я покажу ему Россию,  наши  театры.  Когда-нибудь  надо  обязательно
поехать с Анатолем в Ленинград. Представляю его восторг.  Я  обязательно
сделаю это", - мечтал Нил, возвращаясь домой по ночному Парижу.
   - Нил, я же купила тебе обручальное  кольцо!  В  России  даже  такого
простого предмета, жизненно  важного  для  человека,  невозможно  найти.
Помнишь, нам еще хотели подсунуть для тебя как бы золотое,  но  во  всем
мире такой пробы-то не бывает, у нас такое и клошар нашел бы да выкинул,
а совки радуются, как индейцы зеркальцам, вот смех-то! Оно от Картье,  с
Вандомской площади. Давай-ка, я тебя окольцую, как орнитолог птичку, иди
ко мне.
   Сесиль вынула из бархатной коробочки и попыталась  надеть  кольцо  на
безымянный палец левой руки Нила, но оно неловко выскользнуло из  рук  и
упало на ковер.
   "Плохая примета", - подумал Нил.
   - Ну, как ты держишь руку! Все из-за тебя, как всегда! - зудела жена.
   Он сам поднял кольцо и попытался окольцеваться самостоятельно, но оно
упорно не поддавалось, не проходя через средний сустав  фаланги.  Сесиль
была близка к истерике - состоянию, в последнее время  привычному  в  ее
общении с мужем.
   - Не переживай, дорогая, я попробую на другой палец.
   - Ты сошел с ума! Это же обручальное, на  другом  ты  его  носить  не
будешь ни за что. Ты специально не желаешь его надеть,  я  знаю,  ты  не
любишь меня, мы даже ни разу не спали вместе со времени твоего  приезда!
Ты целуешь меня, только когда это необходимо по протоколу, чтобы  другие
поверили, что у нас все нормально. Зачем, зачем ты женился на мне? Чтобы
только выехать из России, где, конечно же, нормальный  человек  жить  не
должен, но не за счет же моей судьбы. Если я тебе не нужна,  пожалуйста,
я да