ло не поддавалось. Павел дернул посильнее, и оно  с  грохотом
упало с дивана, показав Павлу страшное  синее  кукольное  лицо  с  закрытыми
глазами и блаженно оскаленным ртом.
   "Это не Таня. Это не может быть Таня. Не она. Не она. Волосы.  У  нее  не
было таких волос. Остальное все равно не узнать... Где я видел эти волосы?..
Анджела..."
   Он добежал до форточки, рванул ее на себя. В  комнату  со  свистом  задул
свежий ветер, понеслись мелкие, морозные снежинки. Павел  сдвинул  полотенце
на горло, несколько раз вдохнул полной грудью,  вновь  натянул  полотенце  и
лишь тогда подошел к стоящему возле окна креслу.
   Она полулежала, откинув далеко назад огненную голову  и  разведя  руки  в
стороны. Рот ее был полуоткрыт, белейшие  мелкие  зубы  ярко  отсвечивали  в
свете люстры, глаза плотно прикрыты прозрачными веками. Она не раздулась, не
посинела, как другие, а скорее ссохлась почти до неузнаваемости. Ее янтарная
кожа была совершенно чиста, без единого  трупного  пятнышка,  лишь  по  руке
вдоль темно-синей вены бежала красная и зловещая пунктирная  дорожка.  Павел
невольно оглянулся на стол. Между грязных чашек и блюдец с  окурками  стояла
полупустая баночка из-под  майонеза  с  чем-то  мутным,  похожим  на  взвесь
зубного порошка. Эластичный бинт, шприц с иглой. Второй шприц лежал на полу,
между столом и Таниным креслом. Павел со злобой раздавил его  каблуком,  еще
раз посмотрел на Таню и тихо,  на  цыпочках  вышел.  Вернулся  он  с  теплым
мохнатым пледом, заботливо укутал Танину неподвижную фигуру.
   - Вот так, вот так, - приговаривал он. - Холодно, а закрыть окно  нельзя.
Навоняли вы тут...
   "Вот и все, - стучало в это время у него в  голове.  -  Вот  и  все,  что
было... Ты как хочешь это назови... Танька, Танька..."
   На руку его,  державшую  плед  у  Таниного  подбородка,  заметно  повеяло
теплом. Он замер. Нет, не показалось.
   - Зеркало, бляди! - заорал Павел. - Есть в этом доме зеркало,  маленькое,
карманное?
   Он помчался прочь из гостиной, ударившись по  дороге  об  стул  и  грязно
выругавшись. Стул упал прямо на труп мужчины. Павел.перепрыгнул через него и
ворвался в спальню.
   - Чтоб тебя!
   На трюмо  лежало  зеркальце.  Павел  схватил  его  и  кинулся  обратно  в
гостиную, в три прыжка пересек ее и дрожащими руками поднес зеркало к  губам
Тани. Поверхность стекла стала чуть матовой; Он обтер  зеркальце  рукавом  и
поднес еще раз. То же самое. Павел приложил. пальцы к безжизненному запястью
Тани. Ничего. Или есть... Не поймать...
   Он побежал в прихожую, к телефону.
   - Это жена, жена моя, поймите! - наскакивал Павел на крупного милиционера
с погонами капитана.
   - А я говорю вам, никуда вы сейчас не поедете! - отбивался капитан. -  До
чего свидетель нервный пошел, а? Вот осмотрим место происшествия,  снимем  с
вас показания, протокол подпишете, тогда уже...
   - Да понимаете вы, что такое жена? Ее же вынесут сейчас!
   - А раз жена, так смотреть за ней лучше надо было! - прикрикнул  капитан.
- И вообще, с вами тоже надо разобраться. Не  исключено,  что  придется  вам
проехать с нами.
   - Брось ты, Петрович,  -  сказал  второй  милиционер,  усатый  и  тоже  в
капитанских погонах. - Жмурики-то уже второй свежести.  Подойди-ка  на  пару
слов...
   Он отвел первого капитана в уголок и что-то зашептал, показывая руками по
сторонам.
   - Вам, гражданин Чернов, смысла в больницу сейчас ехать нет  никакого,  -
вкрадчиво сказал усатый, закончив переговоры с коллегой. -  Вас  туда  и  на
порог не пустят. Не полагается категорически. А завтра с  утречка  позвоните
вот по этому телефончику, спросите Семена Витальевича, завотделением, и  вам
в лучшем виде все расскажут, захотите - так и покажут.  А  сейчас  вы  здесь
нужнее. Пойдемте-ка  обратно  в  комнату.  Понятые,  тоже  туда!  Да  вы  не
тряситесь, там проветрено, не так смердит.
   - Я хоть до машины ее провожу, можно? - сказал присмиревший Павел.
   Усатый подумал и сказал:
   - До машины  можно.  И  сразу  обратно.  Ее  выносили,  прикрыв  казенным
байковым одеялом поверх пледа, в который ее закутал  Павел.  Санитары  несли
носилки, а сбоку  пристроилась  медсестра,  держа  в  высоко  поднятой  руке
капельницу. Шланг капельницы прятался  под  одеяло.  Павел  пошел  с  другой
стороны, держа Таню за желтую, сухую ладонь. Но на  лестнице  он  отстал  от
носилок, иначе было не пройти. Он пристроился рядом с  молодым,  энергичного
вида врачом.
   - Скажите же, что с ней? Будет жить?.
   Врач досадливо отмахнулся.
   - Делаем все возможное, сами видите. Пока  ничего  определенного  сказать
нельзя. Завтра видно будет.
   - Но все же? Есть надежда?
   Врач остановился и зло посмотрел на Павла.
   - Есть! - словно выплюнул он. - Если до сих пор не  окочурилась,  значит,
откачаем как-нибудь!
   Павел застыл, а врач засеменил по лестнице,  догоняя  носилки.  Павел  не
бросился вслед за ним, а постоял, посмотрел,  как  Таню  выносят  из  дверей
подъезда, и поднялся наверх, тяжело переставляя ноги.
   - Судьба, Павел  Дмитриевич,  судьба,  -  философически  заметил  Валерий
Михайлович Чернов, следователь прокуратуры. - Второй раз  в  течение  месяца
сводит нас, и все по делам не шибко приятным...
   - Я хочу видеть мою жену, - глухо  сказал  Павел,  глядя  на  собственные
ладони.
   - Вот ответите на несколько  вопросов,  тогда  и  увидите.  Верно,  Семен
Витальевич?
   - Вообще-то  в  эти  палаты  мы  посторонних  не  допускаем,  но  в  виде
исключения...
   - Вот и  прекрасно,  -  сказал  Чернов-следователь  и  стал  расстегивать
портфель.
   Разговор этот проходил в кабинете заведующего специальным наркологическим
отделением больницы имени Скворцова-Степанова, что возле  станции  Удельная.
Именно  туда  привезли  по  "скорой"  Таню,  именно  туда,   пред-ваоительно
договорившись по телефону, отправился  наутро  Павел  и  именно  там  он,  к
полному своему удивлению, встретил однофамильца из прокуратуры.
   - А вы, Павел Дмитриевич, цените, - продолжал следователь. -  Чем  тягать
вас в управление,  мотать  нервы  всякими  там  повестками,  пропусками,  мы
являемся прямо туда куда и вы поспешили явиться.
   - Спасибо, - скривив рот, ответил Павел. - Спрашивайте уж поскорее.
   -  Что  ж,  к  делу  так  к  делу...  Согласно  протоколу,  составленному
двенадцатого двенадцатого сего года на месте  происшествия,  вы  опознали  в
погибших гражданина Зейналова и гражданку Крестовоздвиженскую. Так?
   - Простите, не понял, - сказал Павел. - Какого еще Зейналова?
   - Да вот же!  -  Следователь  протянул  Павлу  две  фотографии.  С  одной
ослепительно улыбался красавец Якуб, с другой незряче пялилась омерзительная
маска, карикатурный двойник того же лица - раздутое, пятнистое, мертвое.
   - Да, это Якуб, - сказал Павел. - Фамилии не знаю.
   - Зейналов Якуб Зейналович, тысяча девятьсот пятидесятого года  рождения,
уроженец города Дербента, азербайджанец, образование высшее  купленное,  две
судимости, - поведал Павлу следователь.
   - Я знал только, что он Якуб и что  азербайджанец,  про  остальное  слышу
впервые, - сказал Павел.
   -  Хорошо.  Итак,  вы  подтверждаете,   что   это   Зейналов.   Гражданку
Крестовоздвиженскую Анджелу Наримановну смотреть будем?
   - Нет, - сказал Павел. - Подтверждаю.
   - Вы хорошо знали покойных?
   - Почти не знал. Это были друзья жены.  У  нас  с  ней  разные  компании.
Особенно последние полтора-два года.
   - Значит, совсем не знали?
   - Якуба я вообще видел один раз в жизни... точнее, Два.  Анджелу  почаще,
но ничего толком о ней не знал. Думал, что она - актриса.
   - А узнали, что она кто? - оживился следователь.
   - Да я, собственно,  ничего  не  узнал.  Так,  по  повадкам,  по  намекам
предположил... - "Не стану я говорить этому деятелю про то,  как  в  прошлом
году Таню разыскивал. Мало ли во что он ее впутает?"
   - И что же вы предположили?
   - Ну, что она... скорее смахивает на... на особу легкого поведения...
   - Интересно. И как вы отнеслись к тому, что ваша жена  водит  компанию  с
такой особой?
   - Понимаете, я начал... предполагать, только когда мы с  женой  уже...  в
общем, мы не жили вместе. Я уже не имел права что-то ей советовать.
   - Вот как? Умыли руки?
   - Слушайте, я же и подумать не мог...
   - Чего не могли подумать?
   - Что все так кончится... Это были ее друзья.
   - Интересные друзья. Торговец наркотиками и валютная проститутка.
   - Что? - Павел надеялся, что удивление в его голосе прозвучит  достаточно
искренне.
   - Да, представьте себе. - Следователь  буравил  Павла  глазами.  -  Самая
подходящая компания для невестки товарища Чернова.
   - Когда мы жили вместе, они у нас в доме не  бывали,  -  твердо  повторил
Павел.
   - А этот? - Следователь положил перед Павлом еще одну  фотографию.  Тощий
взъерошенный  тип  с  темными  кругами  под  безумными  глазами,  одетый   в
больничную пижаму.
   - В первый раз вижу, - Павел пододвинул фотографию обратно следователю.
   - Надо же! А вот гражданин Ларин Иван Павловича утверждает, что знаком  с
вами с самого детства.
   - Что?! - На этот раз заботиться об искренности удивления не приходилось.
- Дайте-ка еще раз.
   Павел вгляделся в фотографию. Теперь, когда ему сказали, что  это  Ванька
Ларин, он узнавал знакомые черты. Но как он жутко изменился  за  полгода.  А
такой был толстомордый, гладкий, довольный.
   - Узнали? - ехидно осведомился следователь.
   - Теперь узнал. Он сильно изменился.
   - Наш клиент, - вставил молчавший доселе заведующий отделением,  взглянув
на фотографию. - Этот наш  стопроцентно.  Как  выражаются  в  их  среде,  на
колесах завис. Ноксирончик, нембутальчик, еще какой-то секонал заморский.  И
где только берут?
   - И что, за несколько месяцев вот так?.. - Павел показал на фотографию.
   - Элементарно. А если еще эту дрянь  водочкой  запивать...  Но  этого  мы
вытянем, лишь бы снова не загудел...
   -  Семен  Витальевич,  позвольте  я  закончу  сначала,  -  прервал  врача
следователь. - Итак, узнаете Ларина, Павел Дмитриевич?
   - Да... Только при чем здесь он?..
   - Только при том, что поступил он сюда почти прямиком с того  же  адреса,
что и хозяйка квартиры и  трупики  ее,  как  вы  выражаетесь,  друзей.  Пока
ломался, много интересного рассказал.
   - Ломался? Почему ломался?
   - Ну, ломка, абстинентный синдром, - пояснил Семен Витальевич.  -  Жуткое
дело, скажу я вам...
   - Вы его на той квартире видели? - спросил следователь Павла.
   - Видел. Один раз, летом, когда за журналами заезжал.
   - И как вы оценили факт его пребывания в доме вашей жены?
   - Никак. Повторяю, мы уже давно  не  живем  вместе,  и  у  меня  не  было
оснований вмешиваться в личную жизнь жены, фактически бывшей...
   - Не было, значит... А вот этого гражданина узнаете?  Павел  пригляделся.
Хамоватое, плохо выбритое лицо, заплывшие поросячьи глазки.
   - Да, - сказал он. - Это Воронов. Муж моей сестры... покойной.  Но  он-то
здесь уж точно не при чем.
   - Полагаете? А  вот  мы,  когда  вели  то,  предыдущее  следствие,  очень
обстоятельно с гражданином Вороновым переговорили и выяснили нечто  довольно
любопытное.
   - То есть?
   - Помните, за несколько дней до гибели вашей сестры он  пришел  к  ней  и
сказал, что встретил другую женщину и уходит к ней?
   - Да, но он потом сам сказал, что женщину эту выдумал,  чтобы  попытаться
вернуть себе любовь Елки... Елены.
   - А вот у нас в кабинете он изменил свои показания.
   Женщина все-таки была. Поиграла с  Вороновым  денек-другой,  а  когда  он
явился к ней с чемоданами, прогнала его самым оскорбительным образом.
   - Ну и что это меняет?
   - А то, что имя и фамилия этой женщины -  Чернова  Татьяна  Всеволодовна,
проживающая на площади Коммунаров, дом...
   Павел вскочил.
   - Довольно! Я не желаю этому верить!
   - Это ваше право, - спокойно сказал следователь. У нас есть свидетельские
показания. Конечно, мы не можем обвинить вашу жену в содействии самоубийству
вашей сестры и социальной деградации ее мужа,  но...  Это,  конечно,  вопрос
совести, а не закона...
   - Слушать вас не хочу! - воскликнул Павел. - Женщина при смерти, а вы  ее
нелюдью какой-то выставляете!
   - Нелюдь не нелюдь, но женщина весьма и весьма своеобразная.  Уникальная,
я сказал бы. От души надеюсь, что  она  придет  в  сознание,  и  с  огромным
нетерпением жду  этого  момента.  Очень  хотелось  бы  познакомиться  лично,
побеседовать.
   Неожиданно для себя Павел усмехнулся.
   - Что это вы? - удивился следователь.
   - Извините, это я случайно, - сказал Павел. Он и вправду не  мог  понять,
откуда в голове его возникла фраза, заставившая его усмехнуться.  Как  будто
Танин голос произнес: "Ох, Порфирий ты наш Петрович, смотри, дождешься!"
   Следователь молча посмотрел на него.
   - Очень, очень хотелось бы, - повторил он. - Особенно в свете  этого  вот
любопытного документа... Ознакомиться не желаете?  Это  копия  -  на  всякий
случай предупреждаю.
   Документ был озаглавлен весьма неприятно: "Протокол обыска".
   - Читайте, читайте, - сказал следователь. - Все абсолютно  законно.  Этот
Зейналов давно уже попал в наше поле зрения, только прижучить его, гада,  не
могли. Скользкий, осторожный... Через него вышли  на  Крестовоздвиженскую  и
на, извините, вашу жену и ее квартиранта. Дела, судя по всему, там творились
интересные. Санкцию на обыск я давно уже просил у прокурора. Он все  медлил,
говорил, надо брать с поличным,  чтобы  ни  тени  сомнений  не  было...  Мне
кажется, он побаивался отца вашего, да и тестя тоже.
   - Николая Николаевича? - удивленно спросил Павел. - А его-то почему?
   - Не скажите. Гражданин Переяславлев - фигура в  своем  роде  влиятельная
чрезвычайно. Если бы обыск у его  падчерицы  не  дал  желаемых  результатов,
прокурор, подписавший санкцию, будь то районный или даже городской,  недолго
бы продержался в своем кресле, не  говоря  уж  о  следователе,  эту  санкцию
вытребовавшем.  Но   я   готов   был   рискнуть,   прокурор   нет.   Вот   и
доосторожничался. Послушай он меня, имели бы мы  всю  троицу  в  Крестах  на
Арсеналке, зато живых-здоровых. А так имеем два трупа и гражданку Чернову  в
глубокой коме. Впрочем, мне почему-то кажется, что она скоро  оклемается,  и
уж тогда-то мы с ней наговоримся всласть.
   И опять в голове Павла Танин голос отчетливо произнес:  "А  вот  это  фиг
тебе, Порфирий Петрович!"
   - Мне не нравится ваш  тон,  -  сказал  Павел,  поднялся  и,  не  дочитав
протокола, швырнул его на стол перед Черновым-следователем. - И этот  обыск,
проведенный без санкции прокурора, я считаю незаконным  и  буду  жаловаться.
Чего бы вы там ни нашли.
   - А я не балерина, чтобы  всем  нравиться,  -  спокойно  ответил  Валерий
Михайлович. - А что до законности обыска, то  любой  мало-мальски  грамотный
юрист объяснит вам, что при данной  картине  происшествия  обыск  в  порядке
дознания не только законен, но и обязателен... Кстати, до самого интересного
вы не дочитали.
   - Что там еще? - грубовато спросил Павел.  -  Тайничок-с,  -  совсем  уже
сливаясь с персонажем из Достоевского, проговорил следователь.  -  Небольшая
такая нишечка, между настоящей и фальшивой задней стенкой шкафа. А в ней два
пакетика. В одном героинчика чистого под двести грамм, в другом  -  денежки.
Хорошие денежки, шестнадцать тысяч  триста  рублей  и  пятьсот  американских
долларов... Это вам как?
   Павел побледнел.
   - Но... Но она могла не знать...
   - Хозяйка дома? Не смешите меня, Павел  Дмитриевич.  Тайничок  хитрый,  с
пружинкой.  Мы  сами-то,  честно  говоря,  случайно  нашли.  Кстати,  ни   у
Зейналова, ни у Крестовоздвиженской ключиков от  квартиры  мы  не  отыскали,
хотя осмотрели не только вещи, бывшие при них на  момент  смерти,  но  и  их
квартиру в Купчино, где, между прочим,  они  пребывали  значительно  чаще  и
дольше, чем на квартире Черновой... Вот  еще  чемодан  с  маковой  соломкой,
найденный под кроватью, мог попасть туда без ведома хозяйки, это я допустить
готов, но тайничок?  Конечно,  говоря  теоретически,  его  мог  оборудовать,
допустим, Ларин, который прожил там два  с  половиной  месяца  и  имел  свои
ключи. Но, согласитесь, Иван Павлович не  производит  впечатления  человека,
способного на такое... художество.
   - Да уж, - согласился Павел и Добавил:
   - А что, вы начисто исключаете вариант, что это мог сделать я?
   - Начисто.
   - Что ж, - вздохнул Павел, - спасибо за доверие.
   - Дело не в доверии. Просто в некоторых пазах клей не  до  конца  просох.
Эксперты определили возраст тайничка месяца в два максимум.  А  за  эти  два
месяца вы этого сделать никак не могли.
   - Не мог, - согласился Павел. - И все же я вам не верю.
   -  Не  обязательно  верить  мне,  -  сказал  следователь.  -  Вы   фактам
поверьте.... Впрочем, довольно на сегодня. Вот вам мой телефончик. Позвоните
мне денька через три. А нет, так я и сам позвоню, не гордый. А пока -  будем
ждать.
   - Будем, - сказал Павел. - Я все же хотел посмотреть на нее.
   - А это как медицина скажет. Что, Семен Витальевич, разрешим?
   - Разрешим в виде исключения. Халат только наденьте.

***

   Павел послушно облачился в протянутый ему  халат.  Заведующий  отделением
вывел его в длинный серый коридор с множеством дверей.
   - Это тут у вас палаты? - спросил Павел. - Нам в которую?
   -  Да  что  вы,  голубчик?  -  удивился  врач.  -  Здесь  всякие  службы,
ординаторские, кладовые. Иначе у нас давно бы все  больные  разбежались.  Не
все тут такие... смирные, как ваша супруга.
   - И все же, что с ней? - спросил Павел. - Я так и  не  могу  понять,  что
произошло. Все хотел спросить у вас, да следователь этот мешал.
   - Случай довольно банальный и в то же время удивительный, - сказал  Семен
Витальевич, открывая толстым ключом железную дверь в конце коридора.  -  Наш
контингент, точнее, та его часть, которая предпочитает опиаты, использует те
или  иные  производные  морфина,  зачастую  самодельные  или  украденные  из
лечебных  учреждений.  Технологии  и  дозы  устанавливаются,  так   сказать,
эмпирически, и чаще  всего  летальный  исход  дают  передозировки,  примеси,
инфекции, занесенные с иглой. В  последнее  время  в  город  все  чаще  стал
неизвестно откуда проникать чистый героин.  Наши  клиенты,  разжившись  этим
зельем, вводят его себе привычными дозами, как морфин, забывая при этом, что
героин в  двадцать  пять  раз  сильнее.  Передозировки  получаются  бешеные,
смертность в этих случаях стопроцентная. Но ваша жена - исключение  из  всех
правил. У нее нечеловечески сильный организм. Эксперты  исследовали  остатки
раствора, который они себе ввели, примерно определили дозировку. Каждая доза
превышала смертельную как минимум в пятнадцать раз. Ну,  допустим,  в  пять.
Выжить после этого практически  невозможно.  Друзья  вашей  жены  скончались
минут через пятнадцать-двадцать после введения препарата.  Она  же  впала  в
коматозное состояние и находится в нем четвертые или пятые сутки.  Это  само
по себе поразительно, но еще  поразительнее  то,  что  происходит  здесь,  в
реанимации. Через  два  часа  после  ее  поступления  мы  отключили  аппарат
искусственного   дыхания   -    за    ненадобностью,    перестали    вводить
кардиостимуляторы. Сегодняшний анализ крови просто поразительный - нам бы  с
вами такую кровь. Пульс ритмичный,  наполненный  пятьдесят  шесть  ударов  в
минуту, давление - сто двадцать на семьдесят. Ни малейших следов  наличия  в
организме   наркотика.   Энцефалограмма   приличная.    Такое,    понимаете,
впечатление, что у нас лежит здоровый  человек  и  не  приходит  в  сознание
только потому, что не хочет предпочитая  отдыхать  без  ломок  и  неприятных
разговоров - с врачами, со следователем.  Про  такие  случаи  я  слышал,  но
своими глазами вижу впервые.
   За  время  этого  монолога  они   поднялись   по   лестнице   облепленной
вертикальными и горизонтальными металлическими сетка