- Да не Джерри Бакстер, другой. Бутч. Ты должна его помнить. Ну,  когда
ты только приехала, мы на выставку ходили, и он  еще  хотел  тебе  по  морде
дать...
   - А,  Иван  Ужасный.  Да,  типчик  удивительно  приятный.  И  как  тебя
угораздило снова с ним связаться?
   - Больше не к кому было. Ты ведь не дала бы?
   - Нет.
   - Вот видишь. А теперь мне совсем край. В Лондоне показаться  не  могу,
ни в конуру свою сунуться, ни к тетке - никуда. Везде выследит. Выручай,  а?
Не дай погибнуть. Все для тебя сделаю...
   Он сполз с кресла, бухнулся на колени, прижал к губам Танину руку.
   - Встань, - сказала она, брезгливо отдернув руку.  -  Семь  тысяч  мне,
конечно, не поднять, но чем могу помогу. Пока вот держи.
   Он обалдело уставился на мятую двадцатку.
   - Да ты!..
   - Погуляй, зайди в паб, пивком расслабься. Приходи часика через четыре.
К тому времени что-нибудь придумаю.
   Она провела его за калитку и уселась на крылечко, покурить.
   - Я все слышала, - открыв дверь, сказала Соня. - Не  вздумай  пойти  на
поводу у этого типа. Он тебя в покое не оставит. С разводом я помогу.
   Таня подняла удивленные глаза.
   - Зачем развод? Долго, муторно, дорого... Вечером она принимала мужа  в
гостиной,  а  рядом  с  ней  сидел  Джулиан.  Дарлинг   явился   пьяненький,
чувствовалось, что все силы прилагает, чтобы держаться прямо и  хоть  что-то
соображать.
   - Вот авиабилет на Салоники, - втолковывала Таня.  -  Вылет  завтра,  в
восемнадцать тридцать. Имей в  виду,  рейс  туристский,  билет  возврату  не
подлежит. Вот это чек в "Лионский кредит" в Салониках. Я тебе  открыла  счет
на полторы тысячи фунтов. Больше, извини, не могла. Зато деньги будут  твои,
а не Бампера...
   - Бакстера...
   - Неважно. Вот здесь я  написала  адрес  и  телефон.  Запомни,  Ставрос
Иоаннидис. Он тебе поможет. В Лондоне тебе делать  нечего.  Джулиан  отвезет
тебя прямо в Гэтвик, в гостинице переночуешь. Джулиан, выдашь ему там фунтов
пятнадцать на еду.
   - Слушаюсь, мэм, - с ухмылочкой ответил Джулиан.
   - Ну все, катитесь. Джулиан, жду тебя завтра с утра. А  тебя,  дарлинг,
не жду вообще. Никогда. Понял?
   -  Понял...  -  пробубнил  Аполло  Дарлинг  и  направился   к   выходу,
подталкиваемый в спину Джулианом.
   Проводив его взглядом, Таня направилась на кухню и извлекла из большого
холодильника ведерко с недопитой бутылкой шампанского. Соня, сидевшая у окна
с журнальчиком, из которого по просьбе  Тани  выписала  координаты  Ставроса
Иоаннидиса, тур-агента, обещающего всяческое содействие британским туристам,
прибывающим в Салоники, молча встала и сняла с полки два бокала.
   - Когда прошлые летом я узнала, что Дарлинг продал меня за сто двадцать
фунтов, я и представить не могла, что через пару лет  отдам  его  не  просто
даром, а еще я приплатив двести. Времена  меняются.  Таня  разлила  вино  по
бокалам.
   - Двести? А те полторы тысячи, которые перевела  в  Грецию,  забыла?  -
напомнила Соня.
   - Не забыла. Через месяц получу обратно, как невостребованные. - Поймав
недоуменный взгляд Сони, она спокойно пояснила: -  Ребятишки  Бакстера  уже,
поди, в Гэтвлке дежурят. За билетом-то я  Стива  Дорки  посылала,  подстилку
Бутчеву.
   Соня побледнела.

IV

   В телевизоре артист Калягин весьма убедительно  изображал  отходняк,  а
артист Щербаков доставал его - а,  заодно  и  Павла  -  исполнением  "Полета
шмеля" на баяне. В честь Старого Нового года давали "Старый  новый  год".  В
кресле  полудремал   Дмитрий   Дормидонтовнч.   Павел   сидел   за   столом,
невнимательно поглядывал на экран и прихлебывал кофе. Под неосыпавшейся  еще
елкой возилась Нюточка, перебирая яркие цветные фотографии.
   - Пап, - сказала она, подняв голову, - а почему на  Новый  год  подарки
дарят, а на старый нет?
   - Стыдись, тадзимырк. Кого сегодня дед в кукольный театр водил?
   - Ну, меня, - призналась Нюточка.
   - А кого мороженым  кормили?  Кто  полторта  умял?  Кому  разрешили  до
двенадцати не ложиться и завтра в садик не идти?

   - Ну меня, ну я, ну мне, - потупившись пробормотала Нюточка.
   - Так о каких еще подарках может идти речь?
   - Пап, а давай тогда в "Где мама?" поиграем, -  предложила  Нюточка,  с
чисто девчоночьим лукавством меняя тему.
   - А может, не надо? Каждый вечер играем... Кстати, ты почто  в  свитере
сидишь? Холодно?
   Этот свитерок - мохнатый, полосатенький, с блестками - Таня месяц назад
переслала с Шеровым из Братиславы вместе с  громадной  коробкой  шоколадного
ассорти к новогоднему столу, толстым пакетом фотографий и короткой запиской,
в которой сообщала, что у нее все прекрасно; что свитер  высылает,  услышав,
что зима в Ленинграде выдалась холодная, и она беспокоится,  не  мерзнет  ли
Нюточка; что постеснялась  обременять  Вадима  Ахметовича  еще  чем-либо,  а
вообще-то  накуплено  огромное  множество  всякого  барахлишка,  полезные  и
красивых вещиц, и все это пока хранится в кладовке, любезно  предоставленной
Даной Фиаловой, а вообще придется, видимо, отправлять контейнер, но  с  этим
Иржи обещал  помочь.  Из  бодро-делового  тона  послания  выбивалась  только
приписка: "Ночами плохо. Особенно после легкого дня, когда не измотаешь себя
до бесчувствия". Это был первый за четыре месяца разлуки намек на то, что  у
нее не все безоблачно.
   И еще Шеров уже от себя передал Павлу  несколько  словацких  и  чешских
газет и журнальных вырезок с упоминаниями о Тане и экземпляр  "Пари-Суар"  с
большой  статьей  "Славянский  десант",  где  прямо  под   заголовком   была
напечатана  цветная  фотография,  с  которой  улыбались  три  очаровательные
брюнетки: миниатюрная Дана Фиалова с огромными темными  глазами  на  точеном
треугольном личике, Эльжбета Птах,  победоносно  поднявшая  голову  с  тугой
копной африканских  кудряшек,  -  и  Таня,  смотрящая  прямо  в  объектив  с
задумчиво-загадочной  улыбкой.  Удачный  фотопортрет  Тани  украшал  обложку
глянцевого таблоида "Синебокс", а всю третью полосу занимало интервью с ней,
озаглавленное: "Зеленоглазая Лиз Тейлор из далекой России".  Все  фотографии
Нюточка аккуратно вырезала и приклеила над своей кроваткой...
   - А давай я сниму свитер, а ты за это со мной поиграешь, -  высказалась
предприимчивая Нюточка.
   Павел вздохнул, а  Нюточка  пулей  вылетела  из  гостиной,  моментально
вернулась уже в футболке, не прерывая движения, подобрала с ковра фотографии
и плюхнула их на стол перед отцом.
   - Ну, загадывай! - сказала она.
   Павел привычным жестом поднял самую верхнюю  фотографию  и  повернул  к
Нюточке.
   - Это мама где? - спросил он. Нюточка рассмеялась.
   - Папа, ну какой ты глупый! Это же не мама, а тетя Дана и дядя Иржи  на
студии.
   - Бывает, - сказал Павел и взял вторую. - А это?
   - Это мама на Пратере... Это мама и тетя Элька у центра Помпиду...  Это
мама в магазине каком-то... Это мама в Праге, на Старом Мясте...  Это  мама,
тетя Дана и дядя Серж в Версале... Это мама на лошадке скачет... А  это  "Но
Пассаран".
   Так Павел прозвал групповую фотографию на фоне замка Бродяны. Несколько
человек,  разбившихся  попарно,  застыли,  задорно  подняв  вверх  кулак,  а
свободной рукой обнимая соседа. На обратной  стороне  Таня  написала:  "Наша
интербригада"  -   и   присовокупила   списочек,   доказывающий,   что   это
действительно интербригада: Дана Фиалова (Наталья  Гончарова-Пушкина-Ланская
- Словакия) и Иржи Биляк (режиссер -  Словакия);  Эльжбета  Птах  (Екатерина
Гончарова-Дантес - Польша) и Серж Дювернуа (Жорж Дантес-Геккерн -  Франция);
Татьяна  Ларина  (Александра  Гончарова-Фризенгоф  -  СССР,  Россия)  и   Ян
Шварценберг (композитор и аранжировщик - Чехия). Без пары стоял Уго  Зоннтаг
(Густав Фризенгоф - ГДР), тощий и высокий, с унылой длинноносой физиономией.
   - Это мама с дядей Пьером Ришаром, - безошибочно продолжала Нюточка.  -
А это мама...
   Раздался звонок в дверь и тут же - истошный лай Беломора с кухни.
   - Кто бы это, в такой час? - озадаченно произнес Павел.
   - Иди открывай, - отозвался из своего угла Дмитрий Дормидонтович. -  Не
иначе Марьянушка Осьмиглазова - за солью или с пирогами. Давно не видели.
   Осьмиглазов из горисполкома въехал в соседнюю квартиру в  октябре,  уже
после Таниного отъезда. Естественно,  не  один,  а  с  семьей  -  толстой  и
раздражительной женой Надеждой Назаровной и еще  более  толстой,  нескладной
дочерью Марьяной, вечной студенткой лет двадцати пяти. Должно быть  приметив
холостое положение соседа, эта самая  Марьяна  зачастила  к  Черновым  -  то
стакан муки попросит,  то  спички,  то  разобраться  с  барахлящим  бра,  то
принесет какого-нибудь печива. Павел не знал, куда деваться  от  общительной
соседки с томным взглядом заплывших глазок.
   Он неохотно вышел  в  прихожую,  споткнулся  о  выскочившего  Беломора,
сказал нарочито громко: "Кого это черти носят!",  крутанул  замок  и  открыл
дверь.
   Мимо остолбеневшего Павла, отчаянно вертя  хвостом,  пролетел  Беломор,
острым звериным чутьем гораздо быстрее человека постигший, что  эта  дама  в
пышной пестрой шубе и с  большой  красной  сумкой  через  плечо  -  хозяйка,
главное и любимое существо.
   - Ну, хватит, зайчик,  хватит,  -  сказала  Таня,  отстраняя  Беломора,
силящегося припасть передними лапами к ее груди, и обратилась к Павлу: - Это
меня черти принесли.
   - Ты... это... - пробормотал Павел  и  сжал  Таню  в  объятиях,  утопая
пальцами в мягком меху.
   А через прихожую уже неслась Нюточка, звонко вереща: "Мама! Мамочка!" -
и, тесня Павла с Беломором, ловко, как мартышка, вскарабкалась Тане на шею.
   Следом  из  гостиной   вышел   Дмитрий   Дормидонтович,   поглядел   на
образовавшуюся в дверях кучу-малу, кашлянул и сказал:
   - Вы бы, может, дали матери в  дом-то  зайти?  Павел  подхватил  черный
чемодан, стоящий у Таниных ног, и понес в прихожую. Нюточка вцепилась Тане в
руку и стала тащить ее в дверь, словно боясь, что мама  прямо  сейчас  снова
исчезнет.
   - Ишь какая модная стала, - заметил Дмитрий Дормидонтович, помогая Тане
снять сначала сумку с плеча, потом шубу. - Тулупчиком богатым обзавелась.
   - Норка, - сказала Таня. - Только не изцельных шкурок, а из  лобиков  -
сама не знаю, что это такое. Греки шьют и в Париже по  дешевке  продают.  На
наши деньги рублей сто двадцать выходит.
   - Поди ж ты. А такая шикарная вещь.
   - Да что вы о шубах каких-то? - вмешался Павел. - Ты откуда?
   - Я из Москвы, - ответила Таня, расстегивая молнию на высоких сапогах с
меховой опушкой. - У меня был билет на "Стрелу", но не утерпела и рванула на
самолете.
   - Что ж не предупредила, что приезжаешь? Мы бы встретили.
   - Да как-то неожиданно все получилось. Мы после Нового  года  почти  не
снимали, ждали, пока Бродяны  отремонтируют  -  там  был  сельсовет.  Ну,  и
выяснилось, что ремонт затягивается до весны. А нам остались только сцены  в
замке и летняя натура. Ну, Иржи всех в отпуск  и  отправил...  Я  хотела  из
Москвы позвонить, но потом решила, пусть лучше сюрприз вам будет. Рады?
   - А то ты не видишь... Господи, как мы скучали по  тебе!  -  воскликнул
Павел и снова кинулся к Тане. Она мягко отстранила его.
   - Погоди. Где мои тапочки?
   Нюточка проворно нырнула между ног Павла, закопалась в  глубокой  полке
для обуви и выпрямилась, с торжествующим видом держа в руках  Танины  тапки.
Таня наклонилась и поцеловала девочку.
   - И ты скучала? - спросила она.
   - Ой, скучала,  скучала!  -  запричитала  Нюточка.  -  А  крокодильчика
привезла?
   - Крокодильчик в чемодан не поместился, - сказала Таня,  посмотрела  на
моментально погрустневшее личико Нюточки и добавила:  -  Но  подарочек  тебе
прислал.
   - Что ли сам? - недоверчиво спросила Нюточка.
   - Сам. Со своим портретом.
   - Где?
   - Тадзимырк! - вмешался Павел  якобы  строго.-Не  терзай  маму!  Она  с
дороги, устала...
   - Еще как! - с благодарностью подтвердила Таня. -  Об  одном  мечтаю  -
забраться с ногами на наш большой диван и на вас смотреть, а  вы  бы  вокруг
меня на цырлах бегали, чай подносили... Только я сначала  пойду  сполоснусь.
Халатик мой найди, а? - обратилась она  к  Павлу.  -  У  меня  там  в  сумке
кой-какие вкусности достань...
   - Я достану, - моментально вызвалась Нюточка.
   Через полчаса взрослые сидели за столом и допивали  по  третьей  чашке,
заедая чай Таниными вкусностями. Нюточка в новеньком  спортивном  костюмчике
от Лякоста - не обманул крокодильчик и  вправду  прислал  подарок  со  своим
портретом - устроилась на  ковре  под  елкой  и  нянчила  привезенную  Таней
белокурую Барби в золотистом газовом платье. Таня поначалу лишь отвечала  на
вопросы, коротко и не очень охотно, но постепенно разошлась и  рассказывала,
увлеченно,  с  юмором,  о  своем  волшебном  приключении:  о  съемках  и  их
участниках,  со  многими  из  которых  она  успела  за  эти  четыре   месяца
сдружиться, о Словакии и Чехии, о Вене, Париже и замках Луары - в  одном  из
этих замков, "не сумев арендовать Версаль",  Биляк  снимал  самые  роскошные
интерьерные сцены.
   - Честно говоря, все это можно было ничуть не  хуже  снять  и  в  самой
Чехословакии, - говорила Таня.  -  Там  есть  прямо-таки  сказочные  дворцы,
особенно в Праге. Но Иржи мужичок ушлый. Спасибо ему - и мир  посмотрела,  и
валюты подзаработала.
   Павел с некоторым страхом посмотрел на нее.
   - Ты что, сюда привезла?
   - Не все, но привезла.
   - А разрешение у тебя есть? У нас с этим знаешь  как  строго!  Особенно
сейчас. За валюту и посадить могут.
   - Господи, бред какой! Я уже и отвыкать начала... Да, какую-то  бумажку
мне выдали.
   - Не потеряй, - сказал Дмитрий Дормидонтович. После чаю  он  потянулся,
зевнул и пошел спать. Павел пытался загнать в постель и Нюточку, но  та  так
посмотрела на него, что он моментально оставил  все  поползновения  и  понес
подогревать чайник. Потом  Таня  продолжила  свой  рассказ.  Павлу  пришлось
подниматься еще дважды - выключать гнусно загудевший телевизор,  завершивший
вещание до утра, и в третий раз ставить чайник.
   - Уф, - сказала Таня, откинувшись на спинку кресла. -  Наелась-напилась
на десять лет вперед... Знаешь, что-то спать совсем не  тянет.  Сюда  ехала,
думала, не утерплю,  бухнусь  в  койку  и  придавлю  часиков  дцать.  А  вот
отлетело. Но и подниматься нет сил. Слушай,  давай  прямо  здесь  покурим  -
никто ведь тут спать не будет.
   - Только ведь при Нюточке...
   Оба дружно посмотрели на Нюточку. Та мирно спала, пристроив  голову  на
поваленного ватного Деда Мороза и сжимая в руках Барби. Павел осторожно взял
дочку на руки и отнес в детскую.
   - С завтрашнего дня  укладывать  буду  я,  -  сказала  Таня,  когда  он
вернулся  в  гостиную.  -  Знаешь,  там  мне  ночами  грезилось,  как  я  ей
колыбельную пою, лобик глажу... а  потом  иду  к  тебе,  ныряю  под  одеяло,
прижимаюсь и... Ты что куришь?
   - "Опал", - сказал он.
   - Давай. - Она махнула рукой. - У меня еще хуже,  "Казино"  называются,
типа нашей "Примы". Я там хоть и избаловалась, ко многому хорошему привыкла,
чего здесь нет, а вот от сигарет хороших отвыкла. Все  лавки  ими  завалены,
какими хочешь, но очень дорого, совестно покупать было... Ой, слушай, я ведь
совсем про подарки забыла, у меня в чемодане - тебе, отцу, Нюточке, Беломору
кое-что...
   - Хорошо, что оные последние нас не слышат, - сказал  Павел,  пуская  в
потолок струйку дыма. - А мы и до утра дотерпим. Лениво как-то.
   - Ох, не говори! - Таня сладко потянулась. - Мне теперь долго  лениться
можно. До двадцать пятого марта.
   - А потом?
   - А потом обратно к станку. Замок к тому  времени  починить  должны.  А
если и не починят, Иржи будет натуру снимать. Там конец марта -  уже  полная
весна, не то что здесь.
   - Значит, на два месяца только?
   - На два с половиной. Но к июлю должны закончить.  Вернусь  -  и  опять
поедем к морю.
   - Не поедем, - сказал Павел.  Таня  обеспокоенно  посмотрела  на  него,
потом стукнула себя пальцем по лбу и улыбнулась.

V

   - Что, неужели то самое?
   - То самое, - подтвердил Павел. - Вчера  получил  от  Лимонтьева  копию
приказа о моем зачислении с первого февраля, сегодня  кинул  нашему  Ермолаю
заявление по собственному желанию, а завтра... - Павел внезапно помрачнел. -
Мне  завтра   в   Москву   ехать,   согласовывать   планы,   знакомиться   с
лабораторией... Знаешь, давай  я  с  утра  позвоню  Лимонтьеву  и  отбоярюсь
как-нибудь. Скажу, что начальство не отпускает или еще что.
   - Не надо, - твердо сказала Таня.  -  Не  годится  такое  большое  дело
начинать с мелкого вранья. Это надолго?
   - Предполагалось, что на неделю.
   -  Долгонько...  Четыре  месяца  выдержала,   потому   что   собралась,
настроилась, а эту неделю не выдержу, настрой уже другой. Совсем  другой.  -
Таня задумалась. - Мы вот что сделаем: я с тобой поеду.
   - Но у меня только один билет.
   - Второй на вокзале купим.
   - А тадзимырк-то нас отпустит? - Павел показал в сторону детской.
   - Мы и тадзимырка с собой возьмем.
   - А тебе не тяжело будет? Только приехала - и опять в дорогу.
   Таня улыбнулась.
   - Так я привыкла. Четыре месяца в таком режиме... Иди сюда.
   Первые дней десять своего  заграничного  вояжа  она  не  спала  вообще.
Немного подремала в самолете - и все. Потом, пройдя  паспортный  контроль  и
чисто условную таможню, Таня с толпой других пассажиров вышла в  просторный,
светлый  зал  прибытия  и  среди  встречающих  увидела   невысокую,   совсем
молоденькую шатенку с приколотым на груди листом бумаги, на котором большими
красными русскими буквами было написано:  "ТАТЯНА  ЛАРИНА".  Она  подошла  к
девушке и сказала:
   - Татьяна Ларина - это я. Здравствуйте. И погрузилась  в  стремительный
поток новых впечатлений, встреч,  динамичной  работы.  В  первый  вечер  она
поднялась в свой номер после роскошного ужина, который закатили ей по случаю
знакомства Иржи и Дана, с гудящей головой, не чуя под собой ног, рухнула  на
белоснежное покрывало и провалилась в забытье, продлившееся минуты две-три..
Потом она лежала, сначала с закрытыми глазами, затем с открытыми -  смотрела
на перебегающие по потолку  разноцветные  отблески  уличной  рекламы.  Потом
встала,  разделась,  умылась,  почистила  зубы  и  легла  уже  под   одеяло.
Повалялась  еще  часок,  встала,  включила  лампу  и  электрический  чайник,
покурила у открытой в  теплую  ночь  форточки,  высыпала  в  стакан-кофе  из
миниатюрного пакетика, обнаруженного  в  плетеной  корзиночке  на  столе,  и
уселась в который раз перечитывать сценарий. Рассвет застал ее у  зеркала  -
она демонстрировала самой себе мимику и позы  Александры  Николаевны,  какой
она представлялась в воображении Тани.
   В просторном, сверкающем хромом и пластиком гостиничном кафетерии  Таня
оказалась одной из первых. Отведав йогурта,  шпикачек  с  цветной  капустой,
слабенького, но терпкого и очень сладкого кофе с корицей и булочку с маслом,
она почувствовала, что засыпает прямо за столом, и  громадным  усилием  воли
заставила себя выйти в холл. Там  она  сидела,  курила,  листала  журналы  с
непонятными словами, позевывала, поминутно взглядывала на часы  и  с  ужасом
думала, что если и не заснет посреди своего  первого  рабочего  дня,  то  уж
непременно проведет его в тупой сонной одури, и рассерженный  Иржи  (по  его
предложению  они  еще  вчера  перешли  на  имена)  отправит  ее   обратно...
Обратно... К Павлу, к Нюточке... Вообще хорошо бы...
   Но ничего  подобного  не  случилось.  Таня  первой  заметила  вчерашнюю
шатенку, переводчицу Марженку, и первой поспешила ей  навстречу.  На  черной
студийной  "шкоде"  они  проехали  через  весь  город,  и  Таня  со   свежим
любопытством смотрела через стекло. Автомобиль  въехал  в  ворота  студии  и
долго  колесил  между  разных  строений,  сквериков,  изгородей,   пока   не
остановился у длинного трехэтажного здания красного кирпича.
   - Павильон номер пять, - пояснила Марженка. - Мы идет туда.
   - Иде