каждое  слово  профессора,  нередко  просили  повторить  помедленней.
История КПСС не относилась к числу любимых предметов Нила, но  лекций  Зевса
он ждал с нетерпением.
   Естественно, помимо  занятий  на  факультете  текла  бурная  общественная
жизнь. К счастью, когда распределялись всякие  комсомольские  и  профсоюзные
должности, Нил валялся в больнице и от муторных постов был застрахован,  как
минимум, на год. Но его, как и всякого, тоже доставали.
   - Если бы я не  слышала,  как  ты  играешь  и  поешь,  я  бы  к  тебе  не
приставала,  -  объясняла  Нина.  Каракоконенко,  избранная  культоргом.   -
Факультетский смотр на носу, а я прямо не знаю, что делать. Одни стесняются,
другие отнекиваются, третьи не могут ничего. Но мы же должны защитить  честь
курса, показать старшим, что и мы что-то можем. Нил, вся надежда  только  на
тебя. Ты у нас будешь ударным номером, звездой..
   - Нинуля, я ж болел, пропустил много, наверстывать надо...  -  как  умел,
отбрехивался Нил.
   - Пойми ты, олух, тебя ж все равно какой-нибудь нагрузкой  нагрузят,  это
уж обязательно, без этого у нас никак. Так чем с противогазом бегать, или по
ночам пьяниц в дружине отлавливать, сбацаешь что-нибудь - и свободен. А я бы
за тебя на комитете доброе слово замолвила.
   - Хорошо, -  после  некоторого  раздумья  уступил  Нил.  -  Я  что-нибудь
подготовлю.
   Но возникал вопрос, что именно. Репертуар у него был  богат  чрезвычайно:
память на музыку, на тексты была отменная. На слух он тоже  пожаловаться  не
мог - от природы не  был  им  обделен,  подбирал  влет,  нередко  с  первого
прослушивания. И сейчас нужно было правильно  выбрать,  попасть  в  точку  с
репертуаром. Дворовые песни отпадают, это понятно. Бардовская лирика - а  не
сочтут ли его сентиментальным идиотом?  Что-нибудь  шуточное  -  а  если  не
дойдет?
   За  этими  мыслями  он  и  сам  не  заметил,  как   миновал   лингафонную
лабораторию, где намеревался взять пленку с фонетическим курсом, и  оказался
в дальнем уголке двора у  настежь  раскрытой  двери.  Она  вела  в  довольно
просторное и пустое помещение. То есть, пустое, если не  считать  небольшого
рояля, ощерившегося черно-белой пастью, и двух придвинутых к  нему  стульев.
"Вот, кстати, и рояль в кустах, - улыбнулся Нил.  -  А,  между  прочим,  это
мысль. Чем петь,  лучше  сыграю-ка  я  что-нибудь  этакое.  Скажем,  сборную
солянку из "битлов"".
   Он вошел, уселся за рояль, попробовал звук. Сойдет.
   Начал он с  "Земляничных  полей",  плавно  перешел  в  "Норвежский  лес".
"Революция номер раз", "Леди Мадонна", "Она уходит из дома"... Каждую  новую
тему он играл чуть более  уверенно,  четко,  мастеровито,  вводя  все  более
сложные вариации. Во-первых, разыгрался, во-вторых, боковым зрением  увидел,
что в комнате кто-то появился и слушает  его,  внимательно  и  с  интересом.
Музицируя, Нил всегда остро  ощущал  энергетику  аудитории,  даже  если  эта
аудитория состояла из одного человека, впитывал ее, и когда  эта  энергетика
была позитивной, он заряжался и играл или пел намного лучше.
   Закончив, он не встал, не обернулся, а  так  и  замер  на  стуле,  ожидая
реакции слушателей.
   - Я ж говорил - класс! - сказали за спиной, и тогда он повернул голову.
   Их было трое. Подавший реплику был круглолиц, курнос и очкаст, и от  него
здорово несло пивом.
   - Ты, Ларин, текстовик, и твое мэсто - в бюфете, - неприятно  кривя  рот,
заметил второй, низкорослый, худой и отчего-то,  при  вполне  прямой  спине,
производящий впечатление горбуна.
   Судя по бороде и длиннющим волосам, перехваченным красной ленточкой, этот
второй был либо освобожден от  военной  кафедры,  где  по  утрам  студентов,
заподозренных в излишней длине волос, проверяли с линейкой и нещадно гнали в
парикмахерскую, либо пятикурсник, либо вообще не студент.
   Третий, крупный, широкоплечий, с  сильно  поредевшими  волосами,  большим
носом и усами подковой, стоял чуть позади и авторитетно молчал.
   - Сами же жаловались - клавишника нет, - с намеком на  всхлип  проговорил
Ларин. - А тут вот он, готовый клавишник.
   - А на синтезаторе? - брезгливо  спросил  квазигорбун,  и  Нил  не  сразу
понял, что обращаются к нему, а когда понял, ответил неприязненно:
   - Дадите  синтезатор  -  смогу.  Крупный  парень  рассмеялся  и,  подойдя
поближе, похлопал Нила по плечу.
   - Слышь, друг,  мы  тут  сейчас  репетировать  будем.  Если  есть  время,
оставайся, попробуй. Хороший киборд нам действительно нужен.
   - Пуш, да  на  фига  нам  этот  детсад?  Видно  же,  что  не  потянет,  -
по-прежнему кривя рот, проговорил волосатый.
   - Я, конечно, не Джон Лорд, но и вы, надо  полагать,  не  "Дип  П„пл",  -
нахально ответил задетый за живое Нил.
   Пуш рассмеялся еще громче.
   - Мы не "Дип П„пл", это верно. А ты, должно быть, первокурсник. - А  что,
запрещено?
   - Ладно, не ершись. Просто иначе ты бы знал, кто мы такие.
   - И кто же вы такие?
   -  Группа  "Ниеншанц",  а  я  -   Константин   Пушкарев,   бас-гитара   и
художественный руководитель.
   Это чудо волосатое зовут Гера Гюгель, а который  пьяненький  -  наш  поэт
Ванечка Ларин.
   - Не такой уж и пьяненький, - возмутился  Ларин.  -  Пару  "жигулевского"
всосал, так уже и пьяненький. Вы  лучше  послушайте,  что  я  под  это  пиво
выродил:
 
   Тишина, промелькнувший образ.
   Превратились в бумагу осенние розы.
   И голые ветки - как зонтики сломанные...
 
   Нил остался на репетицию и  уже  через  две  недели  впервые  выступил  в
составе "Ниеншанца" на дискотеке в факультетском общежитии.
   Группа была и в самом деле не "Дип П„пл".  Ударник  сбивался  с  ритма  с
среднем раза по три за номер, Пуш,  хоть  и  руководитель  и  вообще  парень
неплохой, редуцировал басовые партии до минимума - разик бухнет  в  заданной
тональности и отдыхает до следующего такта. Хваленый  соло-гитарист  Гюгель,
возомнивший себя профессионалом, поскольку в свое время был вытолкан  взашей
из музыкального училища, норовил к месту и  не  к  месту  влезть  со  своими
замороченными запилами, сбивая с  толку  всех  остальных,  и  безбожно  врал
тексты. Так что клавишник Нил Баренцев, честно говоря, попавший в "Ниеншанц"
лишь потому, что профком  закупил  для  группы  вполне  пристойный  немецкий
синтезатор "Роботрон", который пылился без дела в клубном чулане, оказался в
этой команде лицом не последним.
   Группа,  целиком  состоявшая  из   студентов-филологов,   находилась   на
содержании профкома и  проходила  как  народная  самодеятельность.  Плановые
факультетские мероприятия, включая и дискотеки в общежитии два раза в месяц,
она обслуживала бесплатно, когда же  ее  приглашали  на  другие  факультеты,
приглашающий факультет оформлял на кого-нибудь  из  музыкантов  материальную
помощь.  Она  делилась  на  всех,  так  что   каждый   получал   рублей   по
восемь-десять.
   Играли они преимущественно вещи  простые,  но  забойные,  и  каждое  свое
выступление начинали с легендарной "Шизгары", а заканчивали рок-н-роллом про
голубые замшевые шузы. Было весело, а времени и сил  отнимало  куда  меньше,
чем мог бы подумать человек несведущий.
   Как-то в пятницу,  когда  он  только  что  пришел  из  университета,  ему
позвонили. Сухой официальный голос назвался старостой общежития и  уведомил,
что  в  связи  с  предстоящим  закрытием  зала  на  санобработку  завтрашняя
дискотека переносится на сегодня, а потому  товарища  Баренцева  убедительно
просят к половине седьмого прибыть в общежитие. Он прибыл,  но  застал  лишь
замок на дверях зала. Дежурные ничего не знали и очень  удивились,  услышав,
что в общежитии есть какой-то староста. Ругаясь на неведомого  шутника,  Нил
покурил в стеклянном вестибюле, выпил в буфете  паршивого  кофе  и  собрался
уходить, как вдруг его окликнули. Ему не нужно  было  поворачиваться,  чтобы
понять, кто это. Адреналин скакнул вверх, руки дрогнули.
   - Линда! Я и не знал, что ты в общаге живешь.
   - Представь себе. А ты к нам?
   - К нам - это куда?
   - Сегодня же пятница, очередной суперсэшн у Джона.
   - Очередной что?
   - Суперсэшн. Ну как в песне: "Собрались на суперсэшн у  фирмового  мэна".
Иными словами, заседание КПЛ.
   -  Коммунистической  партии  Лаоса?   Кружка   поэтов-лириков?   Комитета
пламенных лизоблюдов? Казанских педерастов-любителей?
   Она хихикала после каждой его версии, а потом заявила:
   - Все равно не догадаешься. "Клуб "Пенни-Лейн".
   - Сборище битломанов, - сообразил он.  -  Ну  и  чем  вы  в  своем  клубе
занимаетесь?
   - Пойдем увидишь. Студенческий при себе?
   - Вход по студбилетам?
   - Конечно... - Она увидела его ехидную улыбку, сначала ничего не  поняла,
потом тоже улыбнулась. - Не к Джону, конечно, а в общагу.  На  вахте  сдать.
Видишь, вон там тетка сидит.
   Сама Линда ничего предъявлять  не  стала,  спокойно  прошла  мимо  полной
пожилой женщины в синем кителе,  слегка  кивнув  ей,  и  остановилась  возле
лифта. На Нила женщина взглянула строго и требовательно.  Он  протянул  свой
студенческий. Она раскрыла его и  принялась  придирчиво  изучать,  сравнивая
лицо на фотографии со стоящим в шаге от нее оригиналом.
   - Фамилия? -  сурово  спросила  женщина,  положив  студенческий  рядом  с
толстым вахтенным журналом.
   - Но там же написано. - Нил показал на билет.
   - Мало ли что там написано! Фамилия?
   - Баренцев.
   - Имя-отчество?
   - Нил Романович.
   - Правильно... Номер?
   - Какой номер? Билета? Я наизусть не помню...
   - Номер комнаты, к кому идете, -  пролаяла  женщина,  теряя  терпение  от
такого непроходимого идиотизма.
   - Триста сорок три, Кизяков Станислав, - громко подсказала Линда.
   Женщина даже не посмотрела в ее сторону, записала  что-то  в  журнале,  а
Нилов студенческий закинула в ящик стола, заложив полоской бумаги с  цифрами
"343".
   - Проходите, - неприязненно сказала она. - Как пятница, так все  к  этому
Кизякову и шляются. Медом там, что ли, намазано?.. В двадцать  три  тридцать
общежитие  закрывается.  Если  кто  из  посторонних  не  вышел  -   документ
конфискуется и передается в деканат.
   - Понял, - грустно сказал Нил.
   Женщина, не обращая более на него ни малейшего внимания,  уже  собачилась
со следующим визитером.
   - Давай скорей, я лифт держу! - крикнула Линда, и он нырнул вслед за  ней
в фанерный ящик, рассчитанный, судя по всему, человек на десять.
   Когда Линда, не постучавшись, толкнула  дверь  и  вошла  в  триста  сорок
третью, ведя на буксире Нила, ему показалось, что что-то внезапно  случилось
со. зрением - с комнате стоял такой  густой  дым,  что  ничего  нельзя  было
разглядеть. К тому же у него моментально защипало в глазах.
   Когда он чуть-чуть проморгался, то увидел, что в небольшой комнате стоят,
сидят и  лежат  человек  двадцать-двадцать  пять,  при  этом  еще  умудряясь
кучковаться примерно по пятеро - по шестеро. Одна такая кучка группировалась
вокруг стола, уставленного пустыми стаканами и тарелками,  полными  окурков.
Еще три группы разместились на каждой из кроватей. Сидели, тесно  прижавшись
друг к другу, смолили. На кровати слева молчали, на кровати  справа  тихо  о
чем-то переговаривались, на дальней, у окошка,  пели  про  желтую  подводную
лодку, очень  недружно,  отвратительными  голосами.  На  подоконнике  весьма
бесстыдно целовалась парочка. Разговаривали тихо, пели тоже не очень громко,
но когда в деле участвует столько  глоток  одновременно,  эффект  получается
основательный. У Нила даже уши заложило. Линда взяла его за руку  и  повела,
лавируя между гостями.  Некоторые  узнавали  ее,  махали  лениво  рукой  или
говорили:
   - Хай, Линда! Пивка не принесла?
   - И тебе хай! В другой раз...
   - Хай, Линда, а я два текста с "Раббер Соул" снял.
   - "Револьвер" тебе в руки...
   - Линда, лапушка, у тебя, говорят, полный "Хайр" есть.
   - Пусть говорят...
   "А она знает себе цену, - с удовлетворением думал Нил.  -  Жалко,  что  я
тогда, в колхозе, так облажался. Может, что-нибудь получится  здесь,  может,
поезд еще не ушел..."
   Нил никого из этих людей не знал, хотя  двоих-троих  вроде  бы  видел  на
факультете. А вот его кое-кто определенно знал:
   - Хай, Баренцев!
   Ему  улыбалась  сидящая   у   стенки   девчонка,   маленькая,   курносая,
раскрашенная не хуже ирокеза.
   - Приве-ет, - растерянно протянул он.  Это  создание  в  узких  "вареных"
джинсах, чрезмерно  обтягивающих  толстенькие  ножки,  было  ему  совершенно
незнакомо.
   - Не узнал? Я же Линда. Он изумленно моргнул, придержал за руку настоящую
Линду.
   - Так вот же Линда...
   Девушки оглядели друг друга без особого тепла  и  одновременно  процедили
сквозь зубы:
   - Хай, Линда.
   - Пойдем, - шепнула Линда-первая и потащила его дальше.
   - Слушай, а эта самозванка тоже Линда. Почему? - тихо спросил  он,  когда
они удалились на два шага.
   - А потому что у нас в "Пенни-Лейн" нет  никакого  порядка.  Два  Поля  -
Князев и Рейман, два Джорджа, целых три Йоки. Один чувак вздумал даже Джоном
заявиться, только уж этого наш Джон не стерпел и объявил его  Питом  Бестом.
Бардак! Хоть бы по старшинству определяли, что Ли. Я вот уже  четвертый  год
Линда, а эта писюшка только весной себе такое  имя  взяла,  потому  что  ей,
видите ли, Поль Маккартни пласт подарил, с автографом...
   - Который Поль Маккартни? Князев или Рейман?
   - Нет, ты не понял. Настоящий Поль Маккартни, "битловский".
   - Ничего себе! А как так получились?
   - А папаша у нее дипломат  или  что-то  в  этом  роде.  Она  пять  лет  в
Югославии жила, сюда только поступать  приехала,  на  сербохорватское.  Там,
значит, и адрес его раздобыла, и письмо написала, как она, простая советская
девочка, аж с самого детства в него влюбленная, в  кумира  своего.  А  через
месяц из Лондона бандероль...
   - Неужели в самом деле Маккартни?..
   - Очень сомневаюсь. Она, конечно, этот диск всем показывала,  хвасталась.
Но я так думаю, подпись подделала... Йоко, эй, Йоко!
   Линда  бесцеремонно  принялась  расцеплять  целующуюся   на   подоконнике
парочку.
   - Лариска, да оторвись ты, завязывай  лизаться!  Девушка  на  подоконнике
отстранила пылкого партнера и выпрямилась во  весь  свой  немаленький  рост.
Лицо ее пылало праведным гневом.
   - Какого члена!.. - начала она, но у вид ев, кто стоит перед  ней,  резко
сменила тон:
   - Ой, Линдоч-ка, хай! Тебя Джонни спрашивал.
   Быстренько  оглядевшись,  Линда   наклонилась   и   прошептала   на   ухо
Йоко-Лариске:
   - Он у нас?
   - Да, и Ринго с ним. Постучи три-два-три, он откроет.
   - Ясно, - Линда переключилась на нормальную громкость:
   - Вот, знакомься, это Нил Баренцев.
   - Йоко! - Лариска выставила руку с опущенной ладошкой. - Я  слышала  тебя
на дискотеке. Супер! У тебя непременно должно быть клубное имя, только я все
забываю, кто "битлам" на фоно подыгрывал -  Джордж  Мартин,  Фил  Спектор...
Джордж у нас уже есть... Вот, будешь Филом, годится? Фил - Нил, почти то  же
самое.
   - У нас кота Филом звали, - сказал Нил. - Можно я лучше  Нилом  останусь?
Как Кэссиди.
   - А это еще кто?
   - Это... - Нил многое мог бы порассказать о Кэссиди, про  которого  узнал
из книги, подаренной ему одним американцем, приезжавшим к  матери  в  театр.
Книга была о самых знаменитых американских  битниках  -  Керуаке,  Бэрроузе,
Гинзберге, Ке-не Кизи. Всю книгу Нил,  понятно,  не  прочитал,  но  главу  о
Кэссиди кое-как  осилил.  Потому  что  непутевого  доктора  всяческих  наук,
признанного последним истинным героем Америки и выведенного  в  "Полете  над
гнездом кукушки" под именем Мак-Мэрфи, звали так же, как  Баренцева,  Нилом.
Тезка красиво жил и  красиво  умер  -  у  полотна  железной  дороги  посреди
мексиканской  пустыни,  в  наркотической  горячке  пересчитывая   шпалы   до
Мексико-сити... Нил поглядел в необремененное интеллектом и необезображенное
красотой лицо Йоко и сказал:
   - Ударник у Джимми Хендрикса. Сейчас с Джорджем Харрисоном играет.
   - Ой, погоди, я тогда имя запишу... Как ты сказал - Нил Кессоги?
   Она принялась чирикать обгорелой спичкой на пачке из-под  "беломора".,  а
Нил завертел головой, ища глазами Линду. Но ее не было, зато к нему  тут  же
подскочила Линда-два.
   - Так и не узнал меня? - игриво спросила она.
   - Не-а... Хотя погоди, ты в  сто  восемьдесят  третьей  школе  до  пятого
класса не училась? Или до шестого...
   - Не училась, - капризно сказала Линда-два. - Я сейчас с тобой учусь.
   - Но у нас в группе всего две девчонки, и они...
   - А я не в твоей группе. У нас общие семинары по языкознанию.
   - Ну-ка, ну-ка... - Он вгляделся в ее  раскрашенное,  кукольное  лицо.  -
Неужели Заволжская?!
   - Задонская, - сердито поправила она. Вот это да! Серая мышка  Задонская,
которую он с первого взгляда зачислил в разряд тихонь-отличниц...  То  есть,
не сказать, чтобы в нынешнем своем виде  она  стала  ему  более  симпатична,
скорее, наоборот. Но какая разительная перемена!
   - Слушай, Марина...
   - Линда! - Она топнула ножкой. - Марина я на факультете, и то для чужих!
   - Но та, другая Линда...
   - А она вообще не Линда! -  Пухлые  губы  Марины  Задонской  предательски
задрожали. - Она Олька, Олька Ильинская с албанского!
   Задонская резко отвернулась и убежала в угол, а Линда-первая не заставила
себя ждать. Подошла сзади, тронула за рукав, прошептала в ухо:
   - Через пять минут жду тебя у  лифта.  Выходи  незаметно...  А  то  толпа
рванет следом...
   Нил ничего не понял, хотел переспросить, но ее уже не было.
   Ему моментально сделалось до тошноты скучно среди незнакомых  людей.  Все
они казались ему какими-то серыми, пыльными и удивительно вторичными, как бы
пародирующими стиль и манеры хипующей западной молодежи. Да  и  пародирующей
весьма уныло и по-советски благопристойно. Где наркотики, где секс, если  не
групповой, то  хотя  бы  индивидуальный?  Некстати  вспомнился  анекдот  про
групповой секс в трех странах - Швеции, Польше и СССР. В Швеции - это  когда
десять человек совокупляются, а одиннадцатый  записывает  на  кинопленку.  В
Польше - десять человек эту пленку смотрят, а одиннадцатый крутит. В СССР же
десять человек слушают, а одиннадцатый рассказывает, как он в  Польше  видел
фильм про то, как в Швеции десять человек занимаются групповым сексом. Такая
вот асимптота получается...
   Пока он предавался этим размышлениям, у него трижды стрельнули  покурить,
дважды наступили на ногу и раз предложили задешево  купить  совсем  капельку
попиленный двойной альбом "Битлз" в венгерской перепечатке.  Тут  он  решил,
что пять минут, назначенные Линдой, истекли, и пора идти  на  конспиративное
рандеву.
   Линда перехватила его на площадке и тут же увлекла за лифты, на лестницу.
. - Слушай, что все это значит? - спросил Нил, спускаясь вслед за ней.
   - Ринго приехал! - возбужденным полушепотом проговорила  Линда.  -  Хотел
спокойно с Джоном, Йоко и со мной посидеть, а сегодня пятница, клуб, к Джону
пиплов набилось немерено...
   - И что?
   - Не всю же ораву поить-кормить? А  потом  Ринго  всей  этой  колготы  не
любит...
   - Чего не любит?
   - Колготы, - повторила Линда. - Ну, суеты, толчеи. Вот  они  с  Джоном  и
заперлись у Йоко в комнате. И она туда подойдет, как только с этим придурком
Миком развяжется...
   Нил остановился.
   - Ты чего? - удивленно спросила Линда.
   - Знаешь, я, наверное, домой пойду. А то неудобно получается. Я  же  буду
лишний, меня никто не приглашал.
   - Как никто? А я?
   - Но ты...
   - Для них мое слово - закон! - Она рассмеялась. - Ладно, не  парься.  Они
сами просили тебя привести. Очень хотят  познакомиться  с  крутым  рок-мэном
Нилом Баренцевым.
   - Откуда они знают?
   - Слухами земля полнится.
   В общем, он позволил Линде уговорить себя.
   На этаже, куда они  спустились,  было  тихо,  только  в  кухонном  отсеке
визгливо переговаривались вьетнамки,  и  оттуда  тошнотворно  несло  жареной
селедкой.
   Дверь  им  открыли  после