вободившиеся тележки. Очередь двигалась весело, и  уже  минуты  через  две
служитель распахнул перед нашими молодоженами дверцу коричневого такси.
   Автомобиль был новый, но сработанный под довоенный "воксхолл-кабриолет".
   Пожилой сухощавый кэбмен через заднюю дверцу поставил их багаж за кресла,
а Дарлинг поспешил плюхнуться на заднее сиденье,  и  не  подумав  пропустить
Таню вперед. "Истинный джентльмен", - усмехнулась про себя Таня.
   - По кольцевой едем, - предупредил кэбмен. - Трасса  перекрыта.  Гребаные
мики опять грузовик взорвали.
   К удивлению Тани, она без труда  поняла  его  кокнийский  говорок.  Такси
тронулось в путь. Таня смотрела на первые  вечерние  огоньки  своего  нового
мира, на серую ленту прямой четырехполосной автострады,  на  черные  силуэты
английских деревьев на фоне темнеющего английского неба...

***

   ...Первая встреча с Лондоном получилась не очень удачной в смысле погоды.
   Утром их теплоход причалил возле какого-то  безликого  городка  в  дельте
Темзы.
   Товарищей  советских  туристов  сгрузили  на  берег,  рассадили  по  трем
автобусам и повезли сквозь  пелену  моросящего  дождя  в  столицу  туманного
Альбиона.  В  дороге  Таня,  насыщенная  предыдущими  впечатлениями,  просто
отсыпалась. Автобусы остановились возле не особо внушительного  трехэтажного
домика, в котором  располагался  семейный  отель,  чистенький,  но  явно  не
первоклассный, с номерами на троих и удобствами в концах  кривых  коридоров.
Гид-англичанин, туберкулезного вида меланхолик, с жутким акцентом разъяснил,
что господам с фамилиями от А до О надо быстро забросить  вещи  в  номера  и
спуститься к стойке портье, откуда он отведет группу в  брэкфэст-рум,  тогда
как господам от П до Я можно принять душ и  передохнуть.  Таня,  попавшая  в
первую группу, вместе со всем стадом, ведомым гидом, спустилась в  цокольный
этаж и по длиннющему, гулкому подземному коридору вышла к широким стеклянным
дверям,  за  которым  и  располагалась  брэкфэст-рум,  сильно   напоминающая
ресторан на  Белорусском  вокзале.  Оголодавшие  гости  поспешно  расселись,
угостились "континентальными" крекерами с джемом, чаем  из  огромных  черных
термосов, кукурузными хлопьями из ярких пакетиков и начали было расходиться,
сетуя на скудность английского стола, но тут  пожилые  официантки  принялись
разносить яичницу с беконом, так что не склонные к спешке  туристы  -  в  их
числе и Таня - были должным образом вознаграждены.
   Настырный дождь смазал автобусную экскурсию. Сквозь частый капельный узор
на   стеклах   удавалось   рассмотреть   лишь   самые   ближние   к    окнам
достопримечательности, средние воспринимались как неотличимые серые силуэты,
а дальние - включая Бекингемский дворец - и вовсе терялись в свинцовой мгле.
От выходов на дождь и променада под Биг-Беном  группа  большинством  голосов
отказалась и вернулась в отельчик несколько раньше предусмотренного.  Танины
соседки по комнате тут же завалились на кровати и от нечего делать принялись
скакать  по  телевизионным  каналам,  забавляясь   кнопками   дистанционного
управления, как малые дети. Естественно,  не  поняв  ничего  из  увиденного,
стали приставать к Тане, чтобы переводила. Вежливо отшив их,  Таня  извлекла
из дорожной сумки предусмотрительно захваченный с теплохода плащик  и  пошла
осматривать окрестности.
   Отельчик оказался неподалеку от зеленой и замусоренной Рассел-сквер. Таня
перешла площадь и, пройдя по коротенькой  улице,  оказалась  перед  чугунной
оградой, за которой виднелось не очень высокое, но внушительное здание.
   Британский музей. Таня  подошла  к  запертым  массивным  воротам,  прочла
табличку "Closed on Mondays" и повернула  обратно,  поспев  в  самый  раз  к
обеду: на входе в  пустую  брэкфэст-рум  толстая  улыбчивая  тетка  выдавала
каждому  по  пластмассовой  коробочке,  содержащей  трехслойный   бутерброд,
булочку, яблоко, шоколадный батончик и бутылочку кока-колы.
   После обеда полагалась пешая  экскурсия  по  историческому  центру.  Хотя
дождь почти перестал, многие предпочли остаться в отеле,  так  что  желающих
набралось  всего  треть  группы,  да  и  те  высказали  пожелание  осмотреть
что-нибудь    под     крышей,     только     чтобы     бесплатно.     Первой
достопримечательностью,  отвечающей  этим  требованием,  был  все   тот   же
Британский музей, оказавшийся, как уже знала Таня закрытым  на  выходной.  У
входа в Национальную галерею вился людской хвост часа на три. Искушенный гид
не растерялся и потащил группу в Кенсингтон, к знаменитому торговому  центру
"Хэр-родз", на осмотр которого отводилось два часа, после чего  предлагалась
экскурсия в крупнейший супермаркет "Сентсбэри". Таня вышла вместе со  всеми,
подождала, когда все рассосутся по бесконечным залам, и  вышла  на  волглую,
малолюдную улицу.
   Она в одиночестве бродила по площадям и улицам, жадно вычитывая названия,
с детства знакомые по книгам и учебникам. Сделав большой круг,  она,  как  и
предполагала, вышла  прямехонько  к  отелю.  "Я  еще  вернусь,  и  тогда  ты
улыбнешься мне", - шептала она хмуро нахохлившемуся городу.
   Те же слова она повторила на следующее утро, когда в  одиночестве  стояла
на корме длинного прогулочного  катера  среди  мокрых,  обвисших  флажков  и
смотрела на уплывающие башни Тауэрского моста. Остальные граждане  сидели  в
салоне и от души  угощались  добрым  английским  пивом,  стоимость  которого
входила в обслуживание.
   Катер отвозил их группу обратно к морю...

***

   ...Они уже въехали в Лондон. Мимо  проносились  уютные,  ярко  освещенные
домики Кемдэна, потом такси вырулило на широкую улицу с оживленным, несмотря
на поздний час, движением.  "Юстон-роуд",  -  догадалась  Таня  и  принялась
высматривать знакомые места. А вот эта улочка другим концом упирается в  тот
самый-отельчик...
   Когда слева пронеслась громада Сент-Панкрас, Таня повернулась к  Дарлингу
и сказала:
   - По-моему, мы проскочили Мэйфэр.
   Тот стрельнул агатовыми глазами в невозмутимый затылок кэбмена и с  жаром
заговорил:
   - Понимаешь,  я  распорядился  по  телефону,  чтобы  там  провели  легкую
перепланировку и ремонт. Конечно, это можно было бы сделать заблаговременно,
но я не предполагал, что вернусь из Москвы с женой. Это займет всего неделю,
самое большее две. Конечно, есть еще домик в Кенте, но сейчас я не могу туда
ехать - накопилось много дел. Мы немного поживем в  Бромли-бай-Боу,  у  моей
тети, если ты, конечно, не против. Она простая, веселая старушка. У нее  там
очень славный пансиончик. Тебе понравится.
   - Конечно же, я не против. - Таня усмехнулась. - Так или  иначе,  у  меня
уже нет выбора. Только  напрасно  ты  так  расстарался  из-за  меня.  -  Она
понизила голос.
   - Я ведь надолго у тебя не задержусь, скорее всего.
   Дарлинг склонился к ее уху и зашептал:
   - Но тебе  ведь  надо  освоиться,  получить  гражданство,  устроиться  на
работу, встать на ноги. На это уйдет не один  месяц.  И  все  это  время  ты
будешь жить у меня. Это входит в нашу договоренность с твоим  патроном.  При
прежней планировке тебе было бы там неудобно. - Он помолчал. - И мне тоже.
   - С этого бы и начинал, - негромко ответила Таня.
   Вот зануда! Однако что-то он разболтался. И руки дрожат. Ох, не  к  добру
это... Без толку дергаться не надо, но и бдительность  терять  не  след.  Ты
одна и на чужой территории...
   Машина, свернув с Олд-стрит,  поползла  по  узким  неприглядным  улочкам.
Ветер проносил мимо обрывки газет,  целлофановые  обертки,  кожуру  фруктов.
Осыпающейся штукатуркой  скалились  длинные,  неотличимые  один  от  другого
двухэтажные дома за  низкими  оградками.  Их  сменяли  кварталы,  опоясанные
кричащими  неоновыми  вывесками:   "Delicious   Indian   Cuisine",   "Sarani
Jewelers", "Good Chow", "Bingo!", "Flea & Firkin". Под некоторыми из вывесок
толпились люди. Под другими, в нишах у входа  в  темные,  запертые  лавочки,
бесформенными кучами лежали и сидели на одеялах  бездомные.  Таню  неприятно
удивило большое количество пьяных. Поодиночке и группами  они,  пошатываясь,
фланировали по мостовой, так и норовя залезть прямо  под  колеса,  без  тени
стыда мочились на  стены,  валялись  в  чахлых  кустиках,  а  то  и  поперек
тротуара. Через них индифферентно перешагивали прохожие.
   - И после этого они еще  смеют  называть  Россию  страной  пьяниц,  -  не
удержалась Таня.
   Дарлинг словно не слышал ее. Зато кэбмен согласно закивал головой.
   - Стыдоба непотребная, браток! - с чувством заявил он. - Их  бы  кнутиком
хорошенько!
   - Тебя не спросили! - огрызнулся Дарлинг. Таксист стоически пожал плечами
и замолчал.
   Далее пошли улочки в том же духе, только немножко попригляднее  -  совсем
немножко:  чуть  меньше  грязи,  чуть  меньше  пьяных.  В  жилых   кварталах
монотонность  вытянувшихся  в  версту  викторианских  бараков  то   и   дело
нарушалась вкраплениями современных ухоженных особнячков с  лужайками,  а  в
торговых  -  блистающих  зеркальными  стеклами  поп-артовых   павильончиков.
"Париж, штат Техас", - подумала Таня: один особенно высвеченный и оживленный
отрезок напомнил ей штатовский видик.
   Переехав короткий каменный мостик, коричневый кабриолет завернул налево и
остановился на узкой  улице  плотной  старой  застройки  возле  двухэтажного
белого домика с крутой черепичной крышей, с обеих сторон стиснутого домиками
побольше.
   - Приехали! - с облегчением сказал Дарлинг.
   Пока он расплачивался с кэбменом и надзирал за тем, как  тот  вытаскивает
чемоданы, Таня вышла и огляделась. Здесь воздух был потяжелее, уже не  пахло
лаврами и морским прибоем - скорее, речной  грязью  и  торфом.  Над  двойной
входной дверью с красной рамой и широким  узорным  стеклом,  сквозь  которое
пробивался яркий свет, красовалась вывеска, освещенная затейливым  фонариком
в виде драконьей головы: "Ма Poppie's Adults Rest Club".
   - Нравится? - спросил подошедший Дарлинг.
   - Пока не знаю, - почти честно призналась Таня.
   Первое впечатление было не очень благоприятным.
   Дарлинг взялся за бронзовый молоточек,  приделанный  сбоку  от  двери,  и
трижды  стукнул  им  по  вогнутой  бронзовой  пластине.  Дверь   моментально
отворилась, и показался огромного роста чернущий негр в  ослепительно  белом
фраке. Он широко улыбался.
   - О, мистер Дарлинг, сэр! - Интересно, Тане только почудилась  издевка  в
его хорошо поставленном, дикторском голосе? - Давненько, давненько... -  Тут
взгляд темнокожего гиганта упал на Таню. Он закатил глаза, изображая  полный
восторг. - С удачной обновкой вас!
   - Заткни хлебало, Джулиан, - мрачно посоветовал Дарлинг. - Лучше  подбери
наши бебехи и оттащи к боковому входу - не к чему тревожить гостей.
   - Слушаюсь, сэр!
   Слова Джулиана прозвучали как изощреннейшее оскорбление. Дарлинг, похоже,
этого не почувствовал. Зато очень хорошо почувствовала Таня.
   Джулиан вышел на улицу, с легкостью поднял два больших чемодана и скрылся
с ними в арке соседнего дома. Дарлинг взял чемодан поменьше, а Таня - сумку.
Они направились следом за негром.
   А тот, отворив серую неприметную  дверь,  выходящую  в  небольшой  глухой
дворик, занес чемоданы в дом.
   - Подними в третий или седьмой - который свободен, -  крикнул  вслед  ему
Дарлинг.
   Он остановился перед дверью, повернулся  к  Тане  и  приглашающим  жестом
указал внутрь.
   - Входи, дарлинг.
   Она оказалась в узком и длинном вестибюле. Верхняя часть стен  и  потолок
оклеены темно-зеленым линкрустом с блестками, нижняя - лакированное  дерево,
выкрашенное в черный цвет. Пол покрыт желтым ковролином. Слева  от  входа  -
огороженная барьером конторка, за которой никто не сидел. Прямо за конторкой
небольшая сплошная дверь. Такие  же  двери  слева  и  в  дальнем  торце,  за
начинающейся  в  левой  дальней  четверти  лестницей  -  черные  перила,  на
ступеньках желтая дорожка, в конце первого пролета -  еще  одна  дверь.  Все
двери закрыты, кроме одной, двойной, с красной рамой и большими  стеклами  в
белых цветочных  узорах,  расположенной  справа,  позади  конторки  и  прямо
напротив  подножия  лестницы.  Та  распахнута,  оттуда  льется  яркий  свет,
нетрезвый гвалт, табачный дым  и  переливы  отчетливо  кабацкой,  совсем  не
английской, а скорее цыганско-румынской скрипки. Все эти подробности  цепкий
Танин взгляд охватил и на всякий случай отпечатал в  мозгу  за  те  секунды,
пока она, не  отставая  от  Джулиана  и  Дарлинга,  прошла  по  вестибюлю  и
поднялась по лакированной черной лестнице.
   На  втором  этаже  после  небольшой  площадки,   украшенной   пальмой   в
прямоугольной кадке, начался коридор, исполненный в той  же  манере,  что  и
вестибюль, и освещенный тремя яркими, равномерно расположенными лампами.  Он
напоминал коридор небольшой гостиницы. Все двери, за  исключением  торцовой,
были снабжены номерами  и  покрашены  в  тот  же  черный  цвет.  На  круглой
бронзовой  ручке  одной  из  дверей  висела  стандартная  табличка  "Do  Not
Disturb", из узенькой щелки над  полом  лился  свет  и  слышались  невнятные
голоса - глуховатый мужской и женский,  визгливо-кокетливый.  За  остальными
дверями было тихо.
   Джулиан остановился возле двери с номером 3,  извлек  откуда-то  с  пояса
длинный желтоватый ключ и, раскрыв  дверь,  подхватил  чемоданы  и  внес  их
внутрь.
   Дарлинг вошел вслед за ним. Тане оставалось лишь последовать их примеру.
   Комната напоминала одиночный номер в гостинице  средней  руки.  Небольшая
прихожая - слева встроенный шкаф, справа белая  дверь,  очевидно  в  ванную,
сама   комната   вытянутая,   завершающаяся   окном,    прикрытым    плотной
темно-вишневой портьерой. Слева от окна  -  высокий  столик  с  телевизором,
белым электрическим чайником и телефоном без циферблата. Справа -  низенький
журнальный столик с пепельницей и двумя стаканами на стеклянном блюде и  два
кресла. Прямо у входа - маленький холодильник.  В  противоположном  переднем
углу - треугольное угловое трюмо  с  высоким  двойным  зеркалом  и  пуфиком.
Главенствующей частью обстановки была кровать - длинная,  широкая,  покрытая
ярким, пестрым покрывалом, она стояла поперек комнаты и занимала весь центр,
оставляя лишь узкий проход к телевизору и столику. У нее была одна спинка  -
в головах, а над ней - ночное бра с красным китайским абажуром. Комната была
оклеена розовыми обоями в цветочках, бородатых гномиках и Красных  Шапочках.
Все имело вид слегка потертый, но вполне гигиеничный.
   Джулиан водрузил оба чемодана на кровать и, пролавировав между  Дарлингом
и Таней, вышел, отвесив на прощание преувеличенно-церемонный поклон. Дарлинг
свой чемодан из рук не выпустил.
   - Располагайся, - бросил он через плечо остановившейся у  входа  Тане.  -
Можешь  пока  освежиться,  принять  душ.  Через  полчаса  зайду  за   тобой.
Представлю тебя тете Поппи и поужинаем. Разреши.
   Свободной рукой он чуть отодвинул Таню и вышел, прикрыв дверь.
   Таня посмотрела ему вслед,  подошла  к  кровати,  сняла  сумку  с  плеча,
положила поверх чемоданов  и  сама  села  рядом.  Под  ней  мягко  спружинил
эластичный матрас.
   Устала. Разбираться в ситуации начнем завтра. А сегодня -  сегодня  плыть
по течению. Но, конечно, смотреть во все глаза.
   Скинув сумку, она раскрыла верхний  чемодан,  черный,  кожаный,  и  стала
вынимать оттуда и раскладывать барахлишко, попутно прикидывая, что же надеть
к ужину.
   После душа, переодевшись во все свежее, она принялась за второй чемодан и
сумку.  Очень  скоро  все  ее  принадлежности  были  разложены  по   местам,
опустевшие чемоданы перекочевали в приемистое верхнее отделение шкафа,  а  в
большой сумке  остались  только  прозрачная  папка  с  разными  необходимыми
бумагами и ручная сумочка, в  которой,  за  исключением  сигарет  и  обычных
дамских мелочей, лежали ее советский загранпаспорт с  постоянной  британской
визой и почти вся наличность, кроме сотни, отданной Дарлингу, и оставшейся в
кармане мелочевки. Восемьсот тридцать пять долларов.
   Таня стояла возле кровати - впрочем, здесь, где ни  встанешь,  все  будет
возле кровати - с деньгами в руках и задумчиво оглядывала  комнату.  Решение
пришло только секунд через пятнадцать. Видно, перелет и вправду утомил ее.
   Тетя Поппи - мисс Пенелопа Семипопулос -  оказалась  толстой  приземистой
бабой в красном брючном костюме, с крашеной черной  стрижкой  под  бобика  и
нечистой  кожей.  Она  встретила  Таню  с  Дарлингом  в   уютной   прихожей,
притулившейся за Дверью без номера в  начале  коридора,  всплеснула  руками,
провизжала что-то  темпераментное  и  кинулась  обнимать  и  целовать  Таню,
обдавая ее кислым пивным перегаром и пятная багровой помадой.
   - Рада, рада! Ты красивая, - с рыдающими придыханиями прохрипела она.
   - Я тоже очень рада познакомиться с вами, мисс  Семипопулос,  -  ответила
Таня, деликатно высвобождаясь из потных объятий новой родственницы.
   - Называй ее тетя Поппи, иначе она обидится,  -~  сказал  Дарлинг.  -  И,
пожалуйста, говори помедленнее. Тетя не очень хорошо понимает по-английски.
   - Да,  да!  -  оживленно  кивая,  подтвердила  тетя  Поппи  и  совершенно
ошарашила Таню, добавив по-русски:
   - Английски плехо. Русски корошо. Русски совсем корошо... Ортодокс гуд.
   - Ну вот, совсем в языках запуталась, - с  усмешкой  заметил  Дарлинг.  -
Тетя Поппи отродясь церковь  не  заглядывала,  но,  как  все  греки,  питает
слабость к единоверцам.
   Таня улыбнулась, а  тетя  Поппи  состроила  кривую  рожу  и  обрушила  на
племянника какую-то греческую тираду, при этом от  души  размахивая  руками.
Тот что-то ответил, и тетя мгновенно успокоилась, схватила Таню под  локоток
и втащила в гостиную,  где  на  круглом  столе,  покрытом  синей  клеенчатой
скатертью, был накрыт ужин.
   - Совсем худая, - сказала тетя Поппи по-английски, видимо, исчерпав запас
русских слов, и посадила Таню на мягкий, обтянутый серым  бархатом  стул.  -
Надо кушать, много кушать. Здесь все много кушать!
   Для начала она навалила Тане большую глубокую тарелку салата из  огурцов,
помидоров, оливок брынзы, щедро заправленного уксусом и растительным маслом.
   - Греческий салат,  -  пояснил  Дарлинг,  наклонил  заранее  откупоренную
высокую бутылку и налил себе и Тане. - А это белое кипрское вино.
   - А тете? - спросила Таня.
   - Она пьет только "Гиннес", - сказал Дарлинг.
   При слове "Гиннес" тетя Поппи блаженно улыбнулась и налила в свой  стакан
черной пенной жидкости из большого кувшина, стоящего возле ее прибора.
   Дарлинг поднял бокал и с улыбкой обернулся к Тане.
   - За нового члена нашей большой и дружной семьи! - провозгласил он и,  не
чокнувшись, одним махом осушил бокал.
   Тетя Поппи последовала его примеру. Таня пригубила вина, сделала  два-три
мелких глотка и поставила бокал. Приятное, очень легкое вино со странной, не
вполне винной горчинкой. Подмешали чего-нибудь? Однако Дарлинг же  выпил.  И
немедленно налил себе второй, тетя Поппи тоже. Таня ослепительно  улыбнулась
им обоим и принялась за салат, заедая его горячей хрустящей булочкой. Только
сейчас она поняла, до чего проголодалась.
   После  салата  тетя  Поппи  сняла  крышку  со  сверкающей   металлической
кастрюли, расположившейся в самом центре стола,  и  положила  Тане  огромную
порцию крупно наструганного мяса, переложенного слоями баклажанов, помидоров
и лука.
   - Мусака, - пояснил Дарлинг, протягивая свою тарелку. - Молодая баранина.
   Очень вкусно.
   Таня  попробовала,  целиком  согласилась  с  мужем  и  подняла  бокал  за
гостеприимную хозяйку этого теплого дома.  Дарлинг  перевел  ее  слова  тете
Поппи, та расчувствованно всхлипнула и произнесла длинную тарабарскую фразу.
   Естественно, Таня ничего не поняла, но на всякий случай  произнесла  одно
из немногих известных ей греческих слов:
   - Евхаристо!
   Тетя Поппи вскочила, проковыляла к Тане и заключила ее в жаркие объятия.
   - Ты правильно ответила, - сказал Дарлинг Тане,