ть своего отца, деда, их отцов и так далее.
     - Незачем трудиться. И так ясно, что на дне твоей пирамиды лежат кости обезьян.
     - Ты уже опустился на это дно?
     - Зачем? Это знает каждый школьник.
     - Может, ты не видишь всего масштаба эксперимента, имя которому - человек?
     - Правда, человечеству от этого не легче.
     - У таких, как Ты, всегда должен быть отец. Отец вездесущий. Отец - кормилец, учитель, кормчий и девятьсот девяносто девять определений к тому.
     - Родного отца Ты хотя бы признаешь? Вся наша беда состоит в том, что все мы поначалу - отрицающая сила, а в конце - сами отрицаемся.
     Завтрашний уже не поймет сегодняшнего. Или, во всяком случае, не сочтет нужным понимать. Он будет следовать своему расписанию.
     - Твое расписание составил Твой отец. Вольно или невольно. Тем, что создал Тебя; тем, что сделал для Тебя. Под твоими ногами - кости программ, заложенных его кровью, его верой...
     Скавронский беззвучно пробрался в свой спящий дом, налил полный стакан кагора, но поставил вино нетронутым. Затем погасил настольную лампу и зажег аспак в изголовье Надюшкиной постели. Памятуя еще от матери, что не стоит пристально смотреть на спящих, он лишь мельком взглянул на дочь. Сон ее был и без того тревожен. Густые брови на нежном лице сдвинулись скорбной складкой. Антон тихо подул на лоб, желая повернуть таким образом сновидение в светлое русло. Ресницы дрогнули, взгляд под веками переместился, разгладилась складка бровей.
     Скавронский закрыл глаза, глубоко-глубоко вздохнул. Воздух потек по позвоночнику, проникая по токам крови в голову, и остановился у самых глаз. Медленно выпуская его, Антон задрожал. Молитвенный шепот его губ совпадал: с ритмом сердца. Словно то и другое было словами одного порядка, одной вибрации.

     В поле каменном ветры веют,
     У горы рожденные, у высокой.
     На той горе, на той высокой
     Стоит соборная церковь апостольная.
     В той церкви престол каменный,
     Престол пламенный - алатырь небесный.

     Антон глотнул воздух и продолжил. Собственное дыхание казалось обжигающим изнутри:

     На том престоле спала-ночевала
     Мать Святая Богородица.
     Видела сон про сына возлюбленного,
     Как его распинали, святую кровь выпускали,
     На шипишник - на боярышник садили,
     Чистой горечью кормили.
     Кто этот сон поймет,
     Тот будет спасен да помилован...

     Словно молния, Антона озарила вернувшаяся из неведомого пространства мысль. Смерти нет. Спокойно и радостно он завершил обряд, обратившись к неведомой Силе, призывая ее вестников:

     Дуйте ветры, ветры вейте. Со сторон земли и неба.
     В перекрестье единитесь во спасенье, в путь добра...

     Надюшка еще не научилась управлять своими сна ми, менять их реальность, но останавливать сами видения у нее получалось. Она плыла в теплой прозрачной воде ровно на середине широкой реки, где течение было могучим и плавным, без рывков и порогов. Чем дальше - тем шире разбегаются берега, поддерживаемые непролазными кущами. Ивняк нависает над водой, полоскал в заводях свои космы.
     Отец плыл все время рядом, пока берега не расступились, а течение не закрутило ее тело, унося в широкое устье, впадающее в океан.
     Безбрежный, холодный, он манил, вызывая оцепенение, ужас одиночества.
     "Удержись у дерева", - услышала Надежда внутри себя голос отца.
     Оглянуться на Антона она не могла, иначе ее захлестнуло бы накатанной волной. Она плыла дальше, уверенная, что отец знает, что говорит, и силилась различить дерево, предсказанное им. С невысокого порога река обрушилась вниз. Захлебнувшись в водовороте, Надя отталкивалась ногами от толщи воды. У открытых глаз мелькали пузырьки, рассеиваясь в родниковую чистоту, и вдруг ее рука задела что-то гладкое, извивающееся, крепкое. Оно легло в ее ладонь, и Надина рука крепко сжала, сразу почувствовав, что ее тянут, влекут куда-то. Скоро перед глазами появились голые стебли корней. Их было множество, и жили они одним организмом одного дерева, не то растущего, не то плавающего в воде. Надя вскарабкалась на поверхность, притулившись на выступающей ветке, и оглядела гиганта. Чтобы увидеть его кроны, надо было запрокинуть голову, что она и сделала.
     На дереве не было коры, не было листьев. Только солнечные лучи и отраженные в воде блики играли на ветках цвета слоновой кости и на стволе с голубоватыми прожилками, как у нее у самой. В какой-то момент Надюхе стало неловко своей наготы, она поджала ноги, смешливо понимая, что дерево видит ее со всех сторон. А Оно вдруг склонило многопалую корягу и укрыла, окутала ее грудь и бедра. Покачало из стороны в сторону и, как только девушка расслабилась, нежно Притянуло к стволу.
     Надя прижалась к нему всем телом и вдруг в ней поднялась тихая радость, счастье. "Я люблю, - удивляясь, сказала она. - Я любима..." Она вопросительно подняла голову к кроне, и та согнулась, пропуская нежный ветер к ее волосам.
     Шалунишка тепло овевал ее кожу, ласкал ноги, подбирался к паху.
     Надежда непроизвольно раскрылась, уперев затылок в дерево. Она не догадывалась, что любовь и ласка могут быть столь чистыми, непорочными. Она раскрылась, распахивая руки. Колени дрогнули, чуть раздвинулись, дрожь пробежала по внутренней стороне бедра. Ей не было стыдно своего желания, она вбирала в себя Его силу , упиваясь Его мужеством . А Он любил ее. Ветром, трепетом ветвей, бликами лучей, оберегая от холодных брызг, порывов расшалившегося ветра, от жаркого, палящего солнца, обжигающего ничем не защищенные соски. Его тень звала, проникая как дыхание в поры, наполняла ее истомой, ожиданием несбыточного счастья. Она повела рукой по шершавой коре, стараясь запомнить морщинки на ощупь, вслепую. На пальцах осталась пахучая клейкая смола. Тронув язычком тягучий сок, она удивилась восхитительному, ни на что не похожему вкусу. Лизнула еще раз, и тут же странная слабость расползлась по телу. Она свернулась клубком на мягкой земле между проступающими корнями. По детской привычке уцепилась за ближайший сучок, словно был он не деревяшкой, не щепкой, а пальцем, вздохнула и поплыла в дремоте, к неведомым берегам. Ей чудилось, что она снова в том же теплом потоке воды, но дерева нет рядом. Оно осталось где-то там вдалеке. И все же незримая, как паутинка, нить связует Их жизни, ставшие неразделимым целым, и теперь она может слышать, что Оно шепчет. Она прислушалась к тихому голосу внутри себя:
     - Откройся, и любовь случится с тобой.
     Это было вовсе не то, что ей хотелось услышать. Мысли ее всполошились: разве она не открылась Ему? Разве любовь не случилась с ней?.. Последнее, переплетаясь с реальностью жизни, будто телефонным зуммером, ворвавшимся в сон, наполнило ее болью, обидой. Чтобы не разреветься, несолидно, как малое дитя - Надя чувствовала, что ее видят и слышат, - она со злостью остановила сон. Проснувшись, она резко потянула на себя одеяло, села, подогнув коленки, и тогда только сообразила, что у изголовья постели стоит отец, размахивая над нею кадильницей, по чти как поп над покойником. Глаза его были закрыты. Он шептал, быстро, речитативом:

     Дуйте ветры, ветры вейте. Со сторон земли и неба.
     В перекрестье единитесь, во спасенье, в путь добра.

     Надюшка ахнула.
     Антон открыл глаза, удивленно заморгал, но при взгляде на ее изумленное личико рассмеялся. Понимая всю нелепость ситуации, он все же протянул ей бокал с вином.
     Отхлебывая глоток за глоткой, она поглядывала на него, пытаясь умиротворить его и взглядом, и жестом, как подчиняются воле сумасшедшего, желанию которого в иных ситуациях не стоит перечить.
     - Охм! - выдохнула она, стирая с подбородка потекший ручеек. - Ты какой-то странный... - Надя отвела взгляд, стараясь придать своему голосу интонацию обыденности. - Где был?
     Двусмысленность показалась ему до смешного нелепой. Объяснять ей, что с ним происходит, выглядело бы еще более нелепым, но и уходить к себе Антон не торопился.
     - Вряд ли это можно рассказать в двух словах. - Привычный отеческий тон ее успокоил. - Как думаешь, в деревьях есть душа?
     - Без разговоров. - Легкий хмель растекся теплом по ее телу. - Они же живые. Хотя... А что есть мертвое? Камень, и тот только прикидывается.
     - Это ему необходимо. Для философских раздумий, - резонно заметил Антон.
     - Наверное, в них тоже заключены до поры до времени духовные сущности.
     - Что значит тоже? И потом... - Он вскинулся:
     - Как это:
     "заключены"?
     Антон нахмурился. За ее мыслью не поспеть. Почему "до поры до времени"?.. Словно желая отогнать от себя навязчивую тревогу, он тряхнул головой. Тугие пряди волос дрогнули, упали на лицо, отчего оно показалось девочке мертвенно-бледным. Она испугалась.
     Надя прикоснулась к его щеке, чувствуя, что он внутренне всполошен. Антон уткнулся лицом в ее ладони, тронул губами и произнес:
     - А ведь верно! - И снова в его глазах заиграло задорное лукавство:
     - Заратустра помещен в стволе древа...
     Надюха потянула на грудь край одеяла и тоном сказительницы, подыгрывая их детской игре, пропела:
     - Придет он, укрытый до часу богами, придет для последнего часа, на поле священном, где силы сойдутся, сгустится сам воздух, и небом земля обовьется. День переплавится в сумрак, в сумерках ночь закричит.
     Ударит гонг многоголосьем всех колоколов на земле. То будет сигналом последней битвы. Придет Заратустра, верный доброму другу...
     - То будет сигналом. Орды прорвались. Бежать слабым некуда.
     Бегущего от страха настигнет страх. В узкую щель повалит нечисть, ужас и мрак оставляя. Там, где пройдут несметные полчища зла, - мерзость останется, холод в сердцах, зияющая пустота домов и полей. Услышит четырехкрылый, гривастый. Покинет место изгнанья, крылами вспорхнет.
     Только он знает, где искать Заратустру.
     Антон умолк, прислушиваясь к тишине.
     - Па... - Надежда схватила отца за руку. - А вдруг это будет на нашем веку?
     Скавронский отвернулся, словно там, за окном, хотел различить намек на ответ. Хлопнула рама, Антон вздрогнул. На улице поднялся ветер, пригибая кроны деревьев. Пыльная мгла закрутилась клубами, словно кольца драконьих хвостов. Металась снопьями листва, сорванная ожесточенными порывами ветра. Нахохлившиеся майнушки жались к стволам.
     В воздухе запахло жженой проводкой, хотя еще только у горизонта изредка посверкивали дальние сполохи молний.
     - Наконец-то... Идет гроза, - тихо произнес Антон.



    Дмитрий ВЕРЕСОВ
    ЧЕРНЫЙ ВОРОН X
    ОТРАЖЕНИЕ ВОРОНА

OCR: Sergius




Анонс

     Революция - вот настоящий бич королей! Королеве Тайного ордена леди Морвен (бывшей совсем в другой жизни Таней Захаржевской) строят козни ее придворные, пытаясь прибрать власть к своим рукам. Но куда этим жалким людишкам до наследницы колдовских чар! Эта рыжеволосая ведьма подстроит злодеям ловушку. Однако смотреться в зеркало слишком долго опасно даже Королеве - ведь никогда не знаешь, что таится за блестящей поверхностью и куда заведет тебя твое собственное отражение.
     Судьбы Татьяны Лариной, Павла и Нила Баренцева стремительно сближаются. Что будет дальше? Кто даст начало новой жизни, чтобы не было в ней ни горестей, ни печали, ни разочарований? Но Ворон уже расправил крылья, и никому не ведомо, кого накроет его черная тень...

     Кто однажды утратил то, что утратил ты - тот никогда не будет знать покоя.
     Фридрих Ницше

ОТ АВТОРА

     Ровно десять лет назад, в июне 1994 года, родились первые страницы ?Черного Ворона?, который тогда еще никаким ?Черным Вороном? не был, а назывался условно ?Две Татьяны?. Три года спустя громадная девятисотстраничная рукопись под устрашающим ?пушкинским? названием ?Скажи, которая Татьяна?? была сдана в издательство, где в срочном порядке ей и придумали имя ?Черный Ворон?. Ворон успешно оперился, встал на крыло, наплодил потомства, книжного и телевизионно-киношного. Если говорить о книгах, то в настоящее время по стране летают восемь канонических ?Воронов? и один, скажем так, недоделок, увидевший свет по недоразумению: в типографию по ошибке отправили не тот файл, и вместо подготовленного и отредактированного ?Знака Ворона? - изданного затем под названием ?Ворон. Тень Заратустры? - был выпущен черновик книги, которую вы сейчас держите в руках. Прижизненное издание черновиков, конечно, льстит авторскому самолюбию - еще бы, такого не удостаивался ни один классик! - но вызывает законное недоумение как читателей, так и, в данном случае, самого автора. Более того, когда речь идет о романе с продолжением, возникает определенная путаница с сюжетными линиями и последовательностью событий.
     Поэтому автор считает своим долгом напомнить, где и в каком положении мы оставили основных героев нашего сериала накануне событий, с которых начинается ?Отражение Ворона?.
     Леди Морвен (Таня Захаржевская) готовит операцию по освобождению следователя ФБР Питера Дубойса из закрытой психиатрической лечебницы, куда тот попал, расследуя дело об убийстве, в котором главной подозреваемой была сама леди Морвен, ныне Королева тайного Ордена Иллюминатов. Враждующие фракции Ордена начинают ожесточенную борьбу за влияние на Королеву.
     Таня Розен (Татьяна Ларина) снимается в голливудском блокбастере про русских моряков, а ее сестра Лизавета, покинувшая мужа, африканского принца, занимается воспитанием Таниных детей. Съемки омрачены арестом Лени Рафаловича, главного консультанта фильма, по обвинению в убийстве Гриши Орловского, бывшего любовника Тани.
     Муж Тани Лариной доктор Пол Розен (Павел Чернов), несправедливо осужденный за растрату и совращение несовершеннолетней и отбывающий наказание в секретном исследовательском центре ?Ред-Рок?, совершает неудачную попытку побега.
     Брат Тани Захаржевской Никита похищен в Лондоне по приказу Лермана, дальнего родственника Захаржевских, имеющего виды на состояние леди Морвен. Подручные Лермана планируют убийство леди Морвен и ее наследника Нил-Нила, внука лорда Морвена и сына Нила Баренцева. Баренцев, отвергший любовь Тани Захаржевской, воспитывает сына в своем поместье на острове Танафос.
     Анна Розен (Нюта), дочь Павла и Тани Захаржевской и падчерица Тани Лариной, в Берлине попадает в западню, устроенную бывшим офицером КГБ Асуровым.
     Иван Ларин, первый муж Тани Лариной, процветающий автор ?бандитских? сериалов, живет в Петербурге с молодой любовницей Алисой.
     Автор убедительно просит читателей не пропускать главы и эпизоды, на первый взгляд совпадающие с главами и эпизодами ?Знака Ворона?, - их роль и смысл в новой книге совсем иные, нежели в опубликованном черновике.

ПРОЛОГ

(август-сентябрь, 1996)

     Алиска была его музой.
     Она не только волновала его мужское самоощущение, уже довольно ослабшее за двадцать лет системного пьянства, но и вдохновляла... Инспирировала, как он ей говорил, ласково называя Алиску ?своей маленькой Ю-Эф-Оу?...
     - Like UFO You came to me, - цитировал Ваня Ларин из любимого альбома Джона Леннона ?Mind Games?... - Из ничего ты явилась ко мне, явилась, как НЛО, как Unidentified Flying Object, милая Алиска, любимая моя, дающая радость жизни, инспирирующая радость творчества...
     Алиска только хмыкала, но целовать и обнимать себя все же позволяла.
     Но к Ванькиному творчеству она относилась утилитарно. Как к некоему чудачеству, на котором в настоящий момент можно было заработать.
     Тем более что Лева Брюшной, Ванькин ?продюсер? от питерской братвы, выжимал из издательства максимальные проценты авторского ?рояля?, и Ларину за его сериалы ?Золото наших цепей? и ?Цена вопроса? платили очень даже неплохо, неплохо не только по питерским меркам, но и по московским.
     А пока деньги были - жить с Ванькой было можно.
     Можно было даже и побыть его Ю-Эф-Оу и ?мисс-инспирацией?, как он ее называл.
     Правда, когда Ванька показал ей фотографию Йоко Оно, сказав, что для него, она, Алиска, как Йоко для Джона, Алиска обиделась.
     Ни фига себе! Она для него, как та узкоглазая старая кляча с отвислыми титьками?
     Алиска взбрыкнула и две ночи не подпускала Ваньку к себе. Покуда тот не исправился и не подлизался, написав ей этакий полусонет, типа того, что гусарские корнеты в прошлом веке писали в альбомы жеманным красавицам.
     Но Алиске не достало образования зацепить, что сонет получился недоделанным. Стихи ей польстили, и она несколько раз потом читала их по телефону своим подружкам, только слегка сбиваясь в английском четверостишье...

     How dare I
     With simple words on duty
     Try glorify
     Your lovely name and beauty

     Еще не соткана та ткань стихов
     Достойных стройной стати
     И дивных блеска глаз - сонету десять слов
     На то едва ли хватит
     Сказать
     Как неба синь
     Легла ничком так близко
     В глазах
     И имени твоем
     Алиска!
     ? А.Лебедев

     Алиска была его музой.
     Он даже ввел в свой новый роман в качестве архиположительного персонажа девушку по имени Алла.
     Эта Алла была наделена всеми мыслимыми и немыслимыми женскими достоинствами - от длинных ног и высокой груди до исключительно глубокого интеллекта, широкого кругозора и необычайной культуры с бойким остроумием.
     Алла по сюжету романа была частным детективом, специализировавшейся на выслеживании неверных жен, выполняя заказы богатеньких и рогатеньких мужичков.
     Описывая Аллу-воительницу, колотя пальцами по клавиатуре компьютера, Ванька высовывал язык и даже ронял на клавиатуру липкую слюнку, так нравилась ему его идеальная Алла - Ал иска.
     А потом, вечерами, он читал своей музе те места, где было как бы ?про нее?...
     Алиска хмыкала. Но была польщена. Ей это нравилось.

***

     Но вчера вечером на нее что-то нашло.
     Алиска была просто даже не в себе.
     - Иван! - крикнула она с порога, с грохотом снимая в прихожей зимние сапоги. - Иван, хватит дурака валять, надо делом, наконец, заниматься!
     Иван в это время как раз сидел за клавиатурой и близоруко пялился в монитор своего новенького ноутбука, перечитывая написанное за день.
     - Почему это я дурака валяю? - обиделся Иван. - Я все же не в ?квэйка? тут играл весь день, а роман писал...
     - А потому, Ванька, а потому, что вся эта издательская дребедень гроша ломаного не стоит! - кричала из прихожей Алиса. - Потому что надо играть по-крупному, потому что надо не за несчастные три или пять тысяч у.е. в месяц, а по полной программе сразу за миллион!
     Иван откинулся от клавиатуры:
     - Ты в своем уме, Алиска? Ты че говоришь? Я в Питере единственный автор, кто по максимуму гонорары с тиража имеет!
     Алиса вошла в комнату и, не надев тапок, стояла в одних колготках... ножки ладненькие такие, длинные...
     - Ваня, ты что, не слыхал про премию Гейла Блитса? - спросила она.
     Нет, Ванька ничего про эту премию не слыхал, да и кто такой Блитс, припомнил не сразу.
     - Дремучий ты человек, Ларин! Ваяешь про своих бандюков, а вот канадец Габриэль Дикунли пол тора миллиона зелени отхватил за трибьют Тупаку Шакуру...
     - За кого? - вновь не понял Иван.
     - Ладно, проехали... - Алиска вздохнула и с выражением крайней серьезности продолжила: - Это даже неплохо, что мы в этом году не номинировались, говорят, на будущий год будет уже не полтора миллиона, а целых пять... Пять миллионов!.. Ваня, нам надо получить премию Гейла Блитса по литера туре... И потом, ты должен прославить нас: себя как писателя, а меня, увековечив мое имя в стихах.
     И с этими словами Алиса села к нему на колени...
     Весть о том, что владелец Силиконовой долины намерен учредить новую, альтернативную Нобелевской, систему премий, присуждаемых за достижения в науке и искусстве, уже месяц как обсуждалась всеми средствами массовой информации.
     Старая добрая Нобелевка навсегда останется ассоциативной вехой и символом того лучшего, что дал двадцатый век. Но в новом веке и в новом тысячелетии людям нужны новые мерки успеха, такие, чтобы они были соизмеримо когерентны с