ности,
с другим миром говорит. Все поступки ее в  этом,  обычном  мире,  должны
подчиняться  взятому  на  себя  обязательству.  Или,  другими   словами,
ответственности. Только не  в  земном,  затертом  понятии,  а  в  высшем
смысле, когда ответственность берешь за другого  перед  вечностью,  душу
его берешь, грехи его взваливаешь на себя.
   Вот исходя из чего ты должна действовать, королева. Пока  не  настало
назначенное время или пока тебе не устроили отставку, как лорду Морвену.
А, может, гам наверху для всеобщего удобства совместят два этих сюжетных
действия. Как всем будет удобно!
   Но сейчас твой ход, королева. Ты должна вытащить из  беды  тех,  кого
сама же столкнула с жизненной узкой тропинки. Например, этого человека с
серыми, грустными глазами. Питера Дубойса. Все так. Но  никакие  законы,
ни земного, ни горнего мира, не могут ей запретить любить  родную  душу.
Маленького Нила-Ро. Питер Дубойс должен помочь ей. Она видела,  какие  у
него глаза...

***

   Та же комната. Стул, стол, низкое кресло. Только  охранники,  которые
привели Питера Дубойса на допрос к инспектору Министерства юстиции Марше
Гринсдейл, другие.
   - Давайте представим, мистер Дубойс, -  начала  Татьяна,  -  что  наш
первый разговор не прерывался. Поэтому попрошу вас все-таки  реагировать
на мои вопросы. То, что реакции ваши вполне адекватны, вы  мне  показали
два дня назад. Нет смысла опять замыкаться...
   Несмотря на уверенный тон, Татьяна с опаской посматривала на  заметно
осунувшееся и побледневшее за эти два дня лицо Дубойса.
   - Вы меня слышите, мистер Дубойс?
   - Да, я вас слышу.
   Глаза его были те же. То же серое питерское зимнее небо. Пасмурно. Но
тучи сгустились, дождь прошел со снегом, и остались  темные  синяки  под
глазами.
   - Вот и хорошо. Итак,  я  продолжаю  по  сути  дела.  Мне  необходимы
собранные вами доказательства по убийству лорда Морвена. Я же не прошу у
вас невозможного. Мне не нужны доказательства для  рассмотрения  дела  в
федеральном суде. Мне нужны факты, достаточные для того, чтобы разумному
человеку стало понятно, кто и почему убил  лорда  Морвена.  Я  со  своей
стороны могу обещать вам резкую перемену  в  вашем  нынешнем  положении.
Если я получу требуемое, вы через несколько дней окажетесь где-нибудь на
морском побережье. Будете скользить на доске по волне прибоя. Если вы не
любите активный отдых, тогда знойная  мулатка  с  крутым  бедром  слева,
столик с  гавайским  ромом  и  экзотическими  фруктами  справа,  тарелка
дымящегося черепахового супа и  звуки  этнической  музыки  в  отдалении.
Ку-ку-ру-ку-ку... Что вызвало у вас такую усмешку? Я нарисовала  вам  не
ту картинку? У вас более изысканные запросы? Хорошо,  выбирайте.  У  вас
опять появилась  возможность  выбора,  мистер  Дубойс.  И,  вероятно,  в
последний  раз.  Что  вы  все  ухмыляетесь?  А,   понимаю.   Вам   здесь
понравилось. Вам понравились инъекции три раза в  день.  Вы  подсели  на
иглу? Вас устраивает положение бездумной  куклы?  Подружились  с  тупыми
садистами  из  местных  санитаров?  Вы  открыли  в   себе   мазохистские
наклонности? Или у вас другая форма извращения? Вам  нравится  справлять
свои нужды, зная, что вас рассматривает видеокамера? Я угадала?..
   Что это с ней? Куда это  ее  понесло?  Шестое  чувство  подсказывало:
перед  ней  совершенно  другой  человек.  И  таким  методом  с  ним   не
договориться.  Но,  что  называется,  пошел   черт   по   бочкам.   Надо
остановиться и еще раз посмотреть ему в глаза.
   - Мистер Дубойс, посмотрите на меня... Я при ехала сюда не  по  делам
Министерства юстиции.  Мне  трижды  начихать  на  всю  вашу  юстицию.  Я
приехала по моему личному делу...
   - Я догадался, - тихо произнес Дубойс.
   - Вы догадались? Может, вы тогда скажете, кто я?
   - Вы - Рыжая Лиса.
   - Рыжая лиса?.. Что за бред? Или... Скажите, кто я. Вы меня узнали?
   - Конечно. Вы леди Морвен... И вас, действительно, здорово  приперло,
раз вы снизошли до обдолбанного психа во фланелевой пижамке...
   - А вы, действительно, профессионал высокого класса. Хорошо.  Я  буду
играть в открытую. Так вот. У меня есть приемный сын. Его  отец  считает
меня убийцей лорда Морвена и запрещает мне видеться с  мальчиком.  Чтобы
вернуть сына, мне необходима ваша помощь. Я люблю ребенка, хочу  быть  с
ним рядом...
   - Так в  чем  же  проблема?  Уберите  это  человеческое  препятствие.
Застрелите его из арба лета или из автомата Калашникова, налейте  ему  в
ухо яду, пустите в него крылатую ракету... Это же в вашей власти. Вы всю
жизнь устраняли такие мелкие препятствия, не задумываясь...
   - Вы так хорошо изучили мою жизнь?
   - Я знаю  о  вас  практически  все.  Начиная  с  криминальных  опытов
ленинградской студентки.
   - Подождите, но ведь архивы не сохранились... Мне обещали...
   - Их уничтожили, но не везде. Есть такая организация, чем то  сходная
с вашей по методам, но уступающая вам в средствах. КГБ...
   - Значит, материалы целы?.. Ну, и черт с ними. Это уже не так  важно.
Мне важно совершенно другое. Вы согласны помочь мне?
   - Теперь вы не отвечаете на мой вопрос?
   - Какой?
   -  Почему  вы  отказались  от  своих  традиционных  методов?  Сан  не
позволяет?
   - Это долгий и сложный разговор.  А  у  нас  всего  несколько  минут.
Считайте, что я изменилась. Я уже другая... Итак, вы готовы помочь мне в
обмен на свободу, солидную денежную сумму, загранпаспорт, недвижимость?
   - Рыжая Лиса торгуется. Где же моя  уточка?  Отдайте  мне  за  уточку
Нюточку...
   - Вы знаете и про Нюточку?
   - Я же сказал вам, леди Морвен...
   - А откуда эта глупость про лису?
   - Русская народная сказка. И еще... В моей  разработке  вы  проходили
под такой кличкой. Согласитесь, она вам очень к лицу...
   - Теперь я понимаю, почему вы так продвинулись в этом  расследовании.
Вы не привыкли ничего делать в полсилы, вы жили этим  делом,  вы  дышали
им... А вас подставили, предали, бросили. Принесли в жертву  дракону.  А
вам не хотелось отомстить этой шайке самодовольных,  сытых,  зажравшихся
толстосумов, чиновников? Разве месть - не веский довод  в  пользу  того,
чтобы  вырваться  отсюда?..  Мистер  Дубойс,  я  уверена,  у  вас   есть
материалы, касающиеся смерти лорда Морвена.
   Кажется, она попала в точку. Татьяна буквально  кожей  почувствовала,
как изменилось внутреннее состояние собеседника
   - Вы правы, у меня они есть.
   - И вы мне их отдадите?
   Она смотрела ему в глаза, как в родное питерское небо, и поняла,  что
он поможет ей. Поможет, даже если она ничего не пообещает ему взамен.
   - Запишите Интернет-сайт...  Теперь  пароль...  Там  вы  найдете  все
материалы по вашему делу, в том числе касательно смерти лорда Морвена...
Записали? Кстати, вы принесли мне черной бумаги?
   - Черная бумага скоро понадобится вам для других целей.  Цели,  Питер
Дубойс, у нас теперь общие. Вы умеете  делать  черные  метки  для  своих
врагов? Из черной бумаги...

***

   Татьяна  набрала  ключевое  слово.  Открытие   страницы...   Загрузка
рисунка... Мраморная статуя из коллекции  Эрмитажа  в  Санкт-Петербурге.
Лидийская  царица  Омфала  в  шкуре  Геракла.  Осталось  два  рисунка...
Иллюстрация к  русской  народной  сказке.  Лиса,  заяц,  петух,  лубяная
избушка... Вы, Питер Дубойс, или, действительно, сумасшедший  или  поэт.
Поэт  от  криминалистики.  Остался  один  рисунок...  Открываются  рыжая
шевелюра, высокий лоб, желтые глаза...
   Здравствуй, Таня Захаржевская! Себя, как в зеркале  я  вижу,  но  это
зеркало мне... мстит.
   Здесь действительно была вся ее жизнь, освещенная, правда,  только  с
одной стороны. Представленная здесь  биография  Тани  Захаржевской  была
исключительно   криминального   содержания.   Жизненными    вехами    ее
виртуального двойника были убийства, аферы,  подлоги.  Она  смотрела  на
себя, будто читала характеристику  монстра  для  очередной  компьютерной
игры. Но это все-таки была ее жизнь...
   Поэт от криминалистики поработал блестяще.
   Обстоятельства гибели лорда Морвена были восстановлены по минутам.
   25 ноября  в  7:15  по  местному  времени  личный  самолет  его  мужа
приземляется на частном аэродроме в двадцати пяти милях от Финикса, штат
Аризона.
   Морвен и трое сопровождающих  пересаживаются  в  вертолет  и  в  7:25
улетают. Место их назначения неизвестно.
   Около 22:30 того же дня Дерек Аткинс, основной пилот  лорда  Морвена,
избит тремя неустановленными лицам на стоянке у бара "Счастливый билет".
Потерпевший доставлен в больницу с тяжелыми  травмами,  в  том  числе  с
переломами обеих рук. По его словам, нападавшие были в масках.
   26 ноября в 8:05 в аэропорт по мобильной связи поступает распоряжение
готовить самолет  Морвена  к  вылету.  В  8:10  поступает  сообщение  об
инциденте с Аткинсом.
   В  11:34  вертолет  с   Морвеном   и   сопровождающими   благополучно
приземляется. Морвен, находящийся,  по  словам  очевидцев,  в  состоянии
крайней нервозности, настаивает на  немедленном  вылете,  и  за  штурвал
садится  Теренс  Хьюз,  второй  пилот.  Место  второго  пилота  занимает
руководитель службы безопасности лорда полковник Паунд.
   В 18:21  по  восточному  времени  в  аэропорт  города  Саванна,  штат
Джорджия,  где  ожидается   прибытие   самолета,   с   борта   поступает
распоряжение подать к трапу карету "скорой помощи"  с  группой  медиков,
поскольку пилот нуждается в срочной госпитализации.
   В 18:47 самолет садится в аэропорту. В 19:03 Теренс Хьюз  умирает  по
дороге в госпиталь, не приходя в  сознание.  Предварительный  диагноз  -
острое пищевое отравление - позже подтверждается. Ботулизм.
   В  19:23  в  аэропорт  прибывают  представители  местного   отделения
корпорации "Свитчкрафт". После  коротких  и  напряженных  переговоров  с
лордом Морвеном в порядке доставляется некий  Мартин  Родригес,  штатный
летчик "Свитчкрафт", бывший капитан ВВС США. Место второго пилота  вновь
занимает полковник Паунд, и в 22:58 самолет,  наконец,  взлетает,  держа
курс на Галифакс, Канада.
   В 23:23 борт 134-07 внезапно исчезает с диспетчерских радаров.
   На  рассвете  27  ноября  начинаются  поисковые  работы  в   квадрате
предполагаемого  падения  самолета,  в  пятнадцати  милях  от  побережья
Нью-Джерси. Точное  место  катастрофы  установлено  благодаря  обширному
керосиновому пятну на поверхности Атлантики.
   Поиски были затруднены сильным штормом и  отвратительной  видимостью,
тем  не  менее  были  извлечены  фрагменты  тел  всех  пятерых  человек,
находившихся на борту, и  некоторые  детали  и  узлы  самой  машины,  по
которым и была установлена непосредственная причина катастрофы.
   Далее следовали  непонятные  Тане  технические  термины.  Однако  она
поняла, что речь идет о серьезных неисправностях в системе управления.
   Бортовой самописец, извлеченный с глубины двухсот ярдов, находился  в
плачевном состоянии, и работа над  расшифровкой  записей  затянулась  на
несколько месяцев и завершилась уже  после  того,  как  причиной  гибели
четверых граждан Великобритании  и  одного  американца  была  официально
объявлена "техническая неисправность транспортного средства".
   Расшифровать удалось  немногое,  -  но  среди  этого  немногого  было
несколько последних, по всей видимости, слов лорда Морвена.
   Таня читала и перечитывала эти две строчки протокола.
   "Сэм, очнись, очнись,  ради  всего  святого...  Что,  черт  возьми!..
Свиньи, свиньи!.. Дарлинг, знай, это все дело рук  тех,  кто  не  хочет,
чтобы Ред-Рок..." The rest is silence... Дальше - тишина.
   А еще к делу прилагалась медицинская карта капитана Родригеса, за три
месяца до гибели  уволенного  из  ВВС  по  состоянию  здоровья.  Из  нее
следовало, что у капитана неизлечимая  саркома  и  жить  ему  оставалось
максимум год...
   Покойный лорд Морвен посвящал супругу во многое,  но  не  во  все,  и
словосочетание "Ред-Рок" ничего для нее не значило. Зато  значило  слово
"Свитчкрафт". Компания Гейла Блитса.
   А в числе  погибших  числился  профессор  Гордон  Мэндри,  коллега  и
ближайший помощник сэра Джеймса  Джинса,  лауреата  Нобелевской  премии,
всемирно известного астрофизика...
   Леди Морвен обнаружила на сайте и звуковые файлы, в частности, запись
своей собственной телефонной беседы с Блитсом, состоявшейся  через  день
после его визита в Морвен хаус, когда  он  представлял  ей  Барковского.
Судя по шумовому  фону,  Гей  л  разговаривал  с  ней  с  борта  личного
самолета.
   Она не поленилась дослушать прекрасно запомнившийся  ей  разговор  до
конца, но запись на этом не кончалась.
   Положив трубку, Блитс обратился к невидимому собеседнику:
   - Вот так... Старый лорд возомнил  себя  богом  на  земле.  Он  хотел
неограниченной власти в Ордене. И старик  получил,  чего  так  желал,  -
воссоединился  с  абсолютом,  получил  свою  неограниченность  в  чистом
виде... Что ж, все к лучшему в этом лучшем из миров... А  рыжую  дурочку
мы разведем при помощи старых ритуальных игрушек и  сладких  приманок...
Пока эта кукла нужна нам, а потом...
   Что ж, мистер Блитс, спасибо за откровенность... Вам зачтется.
   Это было ее полное алиби. Не перед уголовным судом, не перед  другим,
высшим судом, а перед судом  Нила  Баренцева.  Татьяна  Захаржевская  не
виновна...

Георг Делох - леди Морвен
Ренуар-Стрит - Морвен-хаус, Лондон, Великобритания
Июль 1996

   Профессор Делох любил читать лекции в полукруглой аудитории. Глядя на
уходящие вверх ярусы, заполненные студентами, старый  чудак  к  середине
лекции воображал себя то предводителем хора  в  греческой  трагедии,  то
одним из братьев Гракхов, выступающим в римском  сенате.  Тогда  он  сам
себе казался титаном. Он не  просто  приподнимался  на  котурнах,  Делох
словно  надевал  крылатые  сандалии  и   возносился   над   слушателями.
Вдохновение его росло, голос гремел. Римские патриции,  наверное,  убили
бы его еще раньше знаменитых братьев,  защитников  плебса,  но  студенты
профессора любили.
   На лекциях он мог в восторге чувств  свалиться  с  кафедры  или,  как
рок-звезда, пробежать между рядами студентов и закричать с галерки: "Я -
царь, я - раб, я - червь, я - Бог". А как он принимал  экзамены!  Стоило
английскому студенту, даже если у него в билете был Гоголь или  Набоков,
сказать что-то вроде: "Как этот французский  мерзавец  Дантес  дожил  до
восьмидесяти лет? Неужели не нашлось  в  то  время  ни  одного  честного
англичанина?", как профессор Делох, тут же возлюбив  хитрого  лоботряса,
ставил ему высший бал, роняя на ведомость слезу умиления.
   Сегодняшняя  лекция  летних  курсов   Открытого   Университета   была
посвящена "Идиоту" Достоевского. Профессор начал ее с европейского среза
образа князя Мышкина. Дон Кихот, Жан Вальжан, Пикквик... Говорил  он  на
редкость вяло, неуверенно, будто старался  попасть  в  пункты  какого-то
обязательного плана изложения. Покончив  с  Европой,  он  последовал  за
князем Мышкиным в  Россию  в  дом  Епанчиных,  потом  Иволгиных.  И  тут
началось. Когда профессор Делох перешел к сцене первой встречи идиота  с
Настасьей Филипповной, он вдруг соскочил с кафедры, подбежал  к  правому
крылу  аудитории  и,  почему-то  глядя  прямо  в  лицо  рыжей  шотландке
Макферсон, продекламировал:
   - Я ваши глаза точно где-то видел... да этого быть не  может!  Это  я
так... Я здесь никогда и не был. Может быть, во сне...
   Студенты еще не успели определиться в  отношении  данной  сцены,  как
профессор стремительно вернулся на кафедру,  и  голос  его  взлетел  под
потолок:
   - А знаете ли вы, леди и джентльмены, что эти  слова  князя  Мышкина,
обращенные к Настасье Филипповне, русский  поэт  Александр  Блок  выбрал
эпиграфом к своей поэме "Незнакомка"?  Прошу  не  путать  с  одноименным
стихотворением, хотя связь между двумя этими произведениями  несомненна.
Так вот. Мышкин, рыцарь печального образа, бросает все,  жертвует  всем,
чтобы спасти страдающую, падшую женскую  душу.  Мышкин,  этот  юродивый,
идиот,  действует.  Поэт  из  поэмы  Блока,  идеалист  начала  XX  века,
действовать уже не способен, он может только мечтать. Незнакомка  уходит
с франтом, пошляком. А поэт,  Голубой...  Ваш  глупый  смешок  в  данном
случае совершенно не уместен. Я вообще не понимаю, как можно было отдать
такой прекрасный цвет одному из сексуальных  меньшинств.  Не  подумайте,
что я осуждаю чей то сексуальный выбор. Нет. Мне просто не нравится, что
группа людей присвоила себе цвет поэзии,  так  сказать,  по  сексуальной
ориентации. Совершенно согласен с другим поэтом:

   И теперь, когда достиг
   Я вершины дней своих,
   В жертву опальным цветам
   Голубого не отдам...

   Это Пастернак. Вернее  его  перевод  грузинского  поэта  Бараташвили.
Попробую перевести вам  на  английский.  В  прозе,  разумеется...  Итак,
незнакомка уходит с пошляком, Голубой остается мечтать. Дон Кихот мог бы
мечтать о подвигах во имя прекрасной дамы, не  выходя  из  дома,  но  он
выходит и сражается с мельницами, он - идиот, но рыцарь.  Вы  помните  у
Достоевского в романе эпизод со стихами Пушкина о "рыцаре бедном"? Федор
Михайлович тогда не знал, что за инициалами  спрятано  имя  не  смертной
женщины, а Девы Марии, Божьей Матери. Но не в этом суть. Вы  улавливаете
связь? Служение до конца, до  самозабвения,  позабыв  все,  даже  самого
себя! И что происходит с князем Мышкиным,  когда  предмет  его  служения
умирает? Он превращается в идиота, уже клинического, буквального!
   Профессор скорчил такую дебильную физиономию, что  студенты  чуть  не
зааплодировали. Делох вернул себе вдохновенное лицо,  поднял  руку,  как
молодой Пушкин, и воскликнул:
   - Что я  хочу  сказать  вам  относительно  Достоевского  и  Блока.  Я
представляю себе Настасью Филипповну  не  круглолицей,  статной  русской
красавицей. Она видится мне с тонкими чертами лица, очень бледной кожей.
Что-то нервное, воспаленное есть в ее облике. И еще  обязательно  "перья
страуса склоненные", "упругие шелка", "узкая рука"... Она  очень  похожа
на Незнакомку Блока. И еще она, мне кажется, рыжая...
   Аудитория  посмотрела  на  рыжую,  веснушчатую  Макферсон.  Шотландка
улыбалась всей своей круглой глуповатой физиономией.

***

   Профессор  возвращался  домой  всегда  пешком.  Торопиться  ему  было
некуда, в холостяцкой квартире его никто не ждал. Машину  он  не  водил,
имея способность уноситься в своем воображении очень  далеко  И  потому,
вернувшись обратно, душа рисковала обнаружить только останки  профессора
и автомобиля.
   По пути Делох заходил в небольшое кафе, где звучала джазовая  музыка,
а на стене висела картина, изображавшая старинную английскую деревеньку.
Художник-любитель тщательно прорисовал мельчайшие  бытовые  подробности.
Делох пил крепкий кофе, рассматривал все эти горшки,  серны,  башмаки  и
отдыхал от высокого полета души.
   Потом по направлению к дому он проходил еще три квартала,  где  опять
заглядывал в  тихое  и  уютное  заведение.  Опять  садился  с  дымящейся
чашечкой за крайний столик. Если здесь сидел отставной полковник  Эдвард
Нортон, они неторопливо обменивались последними  новостями.  Так  у  них
повелось,  что  комментариев   они   избегали,   сохраняя   уважительный
нейтралитет, не давая друг другу никаких поводов к спору.
   Вот так Делох добирался до дома.
   В  профессорской  квартире  царствовали  книги.  Их   стройные   ряды
теснились  в  многочисленных  застекленных   стеллажах,   сделанных   по
собственноручным чертежам Делоха. Но  книг  было  слишком  много,  чтобы
подчинить их строгому порядку. Стихийные группы книг можно  было  видеть
на полу, на стульях, на диване, в кресле. Стопки  книг,  подбор  которых
фиксировал причудливый полет профессорской мысли, попадались  на  каждом
шагу. Делох наступал на книги, спотыкался. При этом  просил  прощения  у
автора,  иногда  принимая  такие  столкновения   за   желание   писателя
поговорить с ним, поделиться новой мыслью.
   -