контракт на пять лет. С  Таней  он  познакомился,  будучи  еще  относительно
безвестным,  скромным  и  молчаливым  крепышом  с  обаятельной   улыбкой   и
незадавшейся семейной жизнью. Жил-он тогда в Хэмпстеде и нередко  заглядывал
на огонек в новый "центр досуга". Добившись успеха, он не  забыл  дома,  где
ему было так хорошо, всякий раз, бывая в Лондоне, находил время зайти,  и  в
зале висела огромная фотография  кинозвезды  с  теплым  посвящением  "царице
Тане".
   - И что Фитц? - поинтересовался Джулиан. Такой поворот, похоже,  вернул
ему спокойствие, несколько поколебленное странным началом аудиенции.
   - Лучше всех. Только по дому скучает. Но оттуда  ему  не  вырваться,  а
потому решил обзавестись кусочком дома прямо у себя, на Лавровом Каньоне.  У
его менеджера есть на этот счет парочка идей, довольно заманчивых.  Надо  бы
слетать  туда,  разобраться  на  месте,  переговорить...  У  меня  дел   под
завязочку, ты не мог бы?..
   Немного дернулось веко и пальцы сжали подлокотник - только и всего,  но
от Таниного внимания это не укрылось. Джулиан широко улыбнулся:
   - Но, дарлинг, ты же знаешь, что мне лучше страну не покидать.
   - Брось. Ты ж уважаемый бизнесмен, полезный член общества. Все бумаги в
момент оформят и еще за честь почтут. К тому же, если  бы  у  шве  на  этого
Джулиана  Д0бюссона  что-нибудь  было,  давно  бы  тебя  прихватили.  Верно,
Франсуа? Он вздрогнул.
   - Не бойся, "жучки" здесь не водятся... Между прочим,  я  беседовала  о
твоей ситуации с одним грамотным барристером - без имен, естественно, -  так
он говорит, что у тебя очень хороший шанс  легализоваться  вчистую.  Все  же
прекрасно помнят, какие ужасы творились на вашем  Гаити  при  Папе  Доке.  И
историю твоего отца  поднять  несложно.  А  что  столько  жил  по  подложным
документам - так  ведь  опасался  преследований  злых  тонтон-макутов  и  их
агентов. Но главное,  человек  ты  зажиточный,  не  шантрапа  какая,  налоги
платишь  исправно...  Отличный  повод   для   англичан   блеснуть   хваленым
гуманизмом, а? Как тебе такой вариант?
   Джулиан молчал.
   - Думаешь, начнут всякие вопросы задавать, подтверждений  требовать?  А
мы  им  подтверждения  предоставим,  свидетелей  кучу  найдем.   Профессоров
сорбоннских, сокурсников. Вот этих, например.
   Таня придвинула к нему фотографию - улыбающийся,  бородатый  Джулиан  в
академической  мантии  и  шапочке  среди  десятка  молодых   людей,   одетых
аналогично. Он взглянул на фотографию и тут же  бросил.  Руки  его  дрожали,
взгляд заметался.
   - Никто не откажется подтвердить, что ты - это ты. Это ведь, знаешь ли,
миф, что для белых все черные на одно лицо. Могут, правда, спросить, куда ты
настоящего Франсуа Гайона дел - сам грохнул или шакалам гаитянским сдал, как
папашу, - беспощадно продолжала  Таня.  -  Только,  пожалуйста,  не  стреляй
глазками в поисках тяжелого предмета. Иначе придется лишить  тебя  жизни,  а
она мне еще пригодится. Тебе, надеюсь, тоже.
   На лбу Джулиана вздулись жилы. Он схватил едва тронутый коньяк и залпом
выпил. Хрустальный стебелек треснул в  его  пальцах,  и  пустой  шар  бокала
покатился по ковру. Таня  до  краев  наполнила  новый  бокал  и  метнула  по
полированной поверхности в направлении Джулиана.
   - Угощайся, не стесняйся. А я тебе пока сказочку расскажу... Жил да был
на белом свете один черный мальчик. Жил, обрати внимание, не  в  бедности  и
горе, а совсем наоборот. Папа у мальчика был преуспевающий адвокат,  дедушка
по  маминой  линии  производил  лосьон,  который  сильно   курчавые   волосы
распрямляет, и на этом разбогател.  А  мальчику  нашему  хотелось  жить  еще
богаче, много богаче. В школе и дома ему внушали, что для этого надо усердно
учиться и прилежно  работать.  Поверил  мальчик,  школу  закончил  лучшим  в
классе, в колледж поступил,  науки  успешно  грыз,  в  бейсболе  блистал,  с
девочками тоже отличался. В общем, не мальчик, а прям американская мечта.  И
вот приметили мальчика добрые дяди, послали доучиваться аж в Париж,  в  саму
Сорбонну. А как доучился мальчик, взяли в  свою  фирму,  во  французское  ее
представительство. Платили ему щедро, по службе продвигали. Только  мальчику
этого мало было, джекпот ему, болезному, грезился, спать  не  давал.  И  вот
году в семьдесят втором объявился наш герой в солнечной Калифорнии... Ну,  а
про дальнейшее во всех газетах писали, по телевизору трубили. Ты позволь,  я
зачитаю небольшую выкладку.
   Не дожидаясь ответа, Таня нацепила очки в черепаховой оправе. В них она
походила не на директора школы, а на американскую  актрису  Ким  Бэссинджер,
хоть та вроде и без очков. Открыла  бархатную  папочку  и  извлекла  розовый
листочек.
   - А. О. "Бонанза-Калифорния", прежде, кстати,  совершенно  неизвестное,
занималось привлечением средств инвесторов для разработки нефтяных скважин в
Калифорнии.  Дивиденды,  выплачиваемые   по   акциям   компании,   достигали
небывалого уровня. Первые вкладчики, в числе которых было немало  знаменитых
деятелей кино, политиков, журналистов, получили за шесть месяцев по  доллару
и шестьдесят центов  на  каждый  вложенный  доллар.  Деятельность  "Бонанзы"
сопровождалась агрессивной рекламой, что создало беспрецедентный  ажиотаж...
По просьбе отдельных вкладчиков "Бонанза" организовала  поездки  в  пустыню,
где желающим показывали нефтепровод.  Позже  следствие  установило,  что  за
нефтепровод  выдавались  ирригационные  трубы  с   надлежащей   окраской   и
маркировкой... Деятельность "Бонанзы" вызвала интерес комиссии сената  штата
по экономической политике, но еще до вынесения постановления о  ревизии  все
руководство фирмы  бесследно  исчезло.  Вместе  с  ними  исчезло  более  ста
миллионов  долларов  из  тех  ста  тридцати,  которые   доверили   "Бонанзе"
акционеры... Непосредственно с клиентами работал молодой  темнокожий  юрист,
выпускник Сорбонны Дуэйн Мак-Ферлин.
   - У меня тоже кое-что  на  тебя  найдется,  леди-босс,  -  замороженным
голосом произнес Джулиан-Франсуа-Дуэйн. Таня трижды свела и развела  ладони,
обозначив иронические аплодисменты.
   - Браво. Далее по  сценарию  нам  полагается,  брызгая  слюной,  рычать
страшные угрозы, а потом, успокоившись, ты начнешь разъяснять мне,  что  эти
уворованные  у  честных  заокеанских  налогоплательщиков  миллионы  -   суть
финансовая основа нашего  процветающего  предприятия,  которое  со  страшным
треском рухнет в тот самый миг, когда кто-нибудь встанет на  их  след.  А  я
должна, хлопая глазами и ушами, делать вид, будто верю каждому твоему слову.
   Джулиан остолбенел.
   - Но это правда.
   - Это неправда, бледнолицый брат мой, и ты прекрасно это знаешь. Вы же,
голубчики, уже в самом начале нашей затеи с Хэмпстедом не могли не понимать,
что я не сильно поверю в мудозвона  полковника,  которому  вдруг  взбрендило
вложить сотни тысяч в предприятие, мягко говоря, рискованное, и тем более не
удовлетворюсь той пургой,  которую  гнал  мне  Бенни  насчет  дополнительных
источников финансирования, и начну интересоваться, что да как. И тогда  Соне
Миллер сливается горячая информация, которую она, падкая  на  сенсации,  как
любой журналист, начинает с энтузиазмом разрабатывать. Про Бенни вам  ничего
особенного и придумывать не надо было  -  банковский  клерк,  осужденный  за
растрату  и  после  отсидки  обосновавшийся  в  хозяйстве  мамаши  Поппи   и
потихонечку, на пару с тобой, прибравший его к рукам.  То,  что  номинальной
хозяйкой оставалась эта пропитая  блядь,  тоже  вполне  объяснимо:  бордель,
принадлежащий парочке бывших зэков, привлек бы  излишнее  и  неблагосклонное
внимание полиции.
   - Парочке? Ты не оговорилась? - спросил Джулиан сквозь стиснутые зубы.
   - Парочке,  дорогой  мои,  парочке.  Бедная  Соня  настолько  увлеклась
эффектной историей юриста-жулика, который  нагрел  клиентов  на  миллионы  и
теперь выдает себя  за  сына  гаитянского  министра,  вынужденного  жить  по
подложным документам, что даже не озаботилась заняться  менее  романтической
версией твоей биографии. Зато это сделал по моей просьбе Эрвин,  к  тому  же
имеющий,  как  бывший  полицейский,  неофициальный  доступ   к   информации,
недоступной даже  пронырливой  Соне.  Так  вот,  голубчик,  отпечатки  твоих
пальчиков ни капельки не похожи на разосланные Интерполом отпечатки  пальцев
Дуэйна Мак-Ферлина, действительно очень на  тебя  похожего,  зато  полностью
идентичны  пальчикам  некоего  Джулиана  Бишопа,  манчестерского   сутенера,
осужденного  в  семьдесят  втором  на   шесть   месяцев   за   сводничество.
Откинувшись, мистер Бишоп переехал в Лондон, женился  на  Глории  д'Обюссон,
родом как раз с Гаити, взял фамилию жены, через год развелся, и  так  далее.
Срок свой смешной мотал, кстати, в одной тюрьме с мистером  Бенни.  Так  что
тысячи три на откуп бардака тети Поппи ты еще худо-бедно наскрести  мог,  но
уж никак не восемь миллионов, с твоей подачи прокрученных через "Зарину"  за
пять с половиной лет ее существования.., Э, да ты так  взмок,  что  смотреть
жалко...
   Таня нажала на другую кнопочку. Тихо загудел кондиционер.
   - Сгубило киску любопытство, - пробормотал Джулиан.
   - Ты что-то сказал или мне послышалось?
   - Я сказал, что  не  рекомендую  углубляться  в  эту  тему.  Тебе  дали
подняться, ничего взамен не требуют, условий не ставят. Живи и радуйся.
   - Видишь ли, твой совет чуть-чуть запоздал. Ровно на сутки.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Со сказочками мы уже разобрались. Теперь кино смотреть будем...
   От нажатия очередной кнопочки засветился большой кран видеомагнитофона.
   - Ты разверни кресло-то, чтобы обзор получше - предложила Таня, но сама
собственному совету следовать не спешила: это, в  своем  роде,  произведение
искусства она уже видела, а наблюдать  за  реакцией  Джулиана  не  в  пример
интереснее.
   В техническом отношении фильмец был ниже среднего. Стационарная, словно
на заре кинематографа, камера страдала к тому  же  астигматизмом:  некоторые
участки расплывались, в других  изображение  искажалось,  как  будто  съемка
велась под несколько иным углом. В отличие от оператора художник-постановщик
явно радел об эстетическом эффекте: площадка являла собой богатую,  роскошно
оформленную католическую часовню со всеми атрибутами - сводчатыми расписными
потолками, нижняя граница которых попадала в  поле  обзора  камеры,  большим
витражным окном, с которого благосклонно  взирают  лики  неведомых  зрителям
святых, фигурка Мадонны в парче и жемчугах, резной алтарь,  украшенный,  как
водится, барельефом  Тайной  вечери.  На  возвышении  перед  алтарем,  между
четырех длинных и толстых свечей на высоких резных подставках стоял, сверкая
медными ручками, открытый полированный  гроб.  В  гробу,  утопая  в  цветах,
покоилось нечто, напоминающее мастерски  исполненную  куклу  в  человеческий
рост, обряженную  в  пышное  белое  платье.  В  течение  минут  полутора  не
происходило  ничего,  потом  откуда-то  сзади  вынырнула  черная  спина,  на
мгновение закрывшая обзор. Спина потихонечку, кошачьим шагом,  удалялась  от
камеры, и стало  видно,  что  принадлежит  она  мужчине,  крупному  во  всех
измерениях,  облаченному  в  черный  фрак,  наискось  перевязанный  атласной
голубой лентой. Поверх плеча мужчины виднелась верхушка громадной корзины  с
крупными, кажется махровыми,  белыми  гладиолусами.  Подойдя  к  возвышению,
мужчина поставил цветы у изножья гроба и с  некоторым  трудом  опустился  на
колени. С этой точки было не видно, чем он в этой позе занимается, но,  судя
по склоненной голове, человек молился.
   - Это довольно долго продлится,  -  сказала  Тани  и  открутила  пленку
вперед.
   В ускоренном режиме  мужчина,  смешно  подпрыгнул,  показал  профиль  в
черной маске, поверх которой блеснули очки, перебирая ножками, убежал  вбок,
за пределы досягаемости камеры, и  тут  же  появился  вновь.  Таня  поспешно
переключила видик на воспроизведение.
   Мужчина был  совершенно  гол,  и  нагота  этого  абсолютно  безволосого
тучного тела уже сама по себе казалась  запредельно  непристойной.  В  таком
виде он походил не на человека,  даже  не  на  млекопитающего  зверя,  а  на
отъевшегося мучного червя. Пританцовывая и колыхая телесами, существо  вновь
приблизилось к возвышению и принялось обходить гроб против часовой  стрелки.
Впервые зритель получил вбзможность  увидеть  героя  в  лицо.  Лицо,  как  и
следовало  ожидать,  было  толстое,  круглое.  Даже  в   этой   своеобразной
обстановке  черты  этого  лица   невольно   ассоциировались   с   простотой,
добродушием, некоторой рассеянностью в сочетании с мудрым лукавством. Этакий
круглоносенький, очкастенький мистер Пиквик.
   - Узнаешь? - Вопрос Тани был сугубо риторическим.
   - Откуда это... у тебя? - надтреснутым голосом выговорил Джулиан.
   Таня развела руками.
   - Интуиция. Ну, несимпатична мне была эта телекамера в левом  притворе.
Нацелена в голый угол, в тупик с пожарным шлангом, на монитор в  дежурке  не
выводится.  Лишняя,  бесполезная.  Но  согласись,  совсем   уж   бесполезных
технических устройств не бывает -  не  люди,  чай.  Вот  я,  стало  быть,  и
попросила установить  напротив  этой  камеры  другую,  такую  миниатюрную...
Джулиан заскрипел зубами.
   - Вчера днем тебя  в  том  углу  засекли,  со  мной  по  горячей  линии
связались - и вот  вам  результат.  Ты,  дружок,  нам  и  показал,  как  оно
работает. Преломление лазерного луча, значит? Можно, значит, не просто из-за
угла снимать, а из-за трех углов, лишь бы в каждой узловой точке ма-аленький
такой, незаметный отражатель поставить?
   На экране тем временем  набирало  обороты  зрелище,  исключительное  по
своей мерзоцакостности.  Нетерпеливо  суча  ножками  по  сброшенным  на  пол
цветам, толстячок-добрячок брюхом навалился на гроб. Пальцы его  елозили  по
платью куклы. Вот отдернул руку, затряс кистью в воздухе, - должно быть,  на
булавку какую-нибудь напоролся. Вот снова  приложился,  рванул  с  силой  за
укутанные кружевами плечи... По  тому,  как  объект  поддавался  приложенной
силе, как завалилась подкинутая толчком  белокурая  головка  и  упала  рука,
скинутая с груди, стало понятно, что в гроб положена не совсем кукла...
   - Выруби, - прошептал Джулиан. - Меня сейчас вырвет.
   - Сиди! - рявкнула Таня  и  вновь  надавила  на  дистанционник.  Что-то
свистнуло, и  Джулиан  оказался  пришпиленным  к  креслу  неизвестно  откуда
выскочившими плотными пластмассовыми захватами. - Ты что ж, мразь, всех  нас
похоронить решил, а? Неужели ты не  понимаешь,  во  что  впутался?  "Зарину"
попросту раздавят, как клопа, даже не прилагая особых усилий, а наши с тобой
бренные останки даже не выловят в верховьях Темзы  с  чулком  на  шее,  если
только этот Пиквик...
   - Какой Пиквик? - удивился Джулиан, гимназиев не кончавший. - Пиквик  -
это такой чай, а он...
   - Да знаю я, кто он,  -  Таня  покосилась  на  экран,  где  предмет  их
разговора воодушевленно полосовал длинным ножиком содранное таки  с  "куклы"
платье, натянув на голову  черные  кружевные  трусики,  добытые  там  же.  -
Значит,  тебе,  дураку,  сказали,  что  он  загорится  желанием   приобрести
эксклюзивные права на этот кинематографический шедевр с собой в главной роли
и расплатится не только большими денежками, но и гарантиями безопасности для
творческой  группы?  Дескать,  если  господин  глава  дружественной  державы
захочет бяку сделать, то и господину главе бяка будет не меньшая. Так?
   Джулиан молчал. Таня обошла стол, склонилась над ним.  В  левое  нижнее
веко уперлось острое золотое перо "Картье".
   - Говори, а то без глаза останешься. Для начала... Таня слегка надавила
на авторучку. Джулиан взвизгнул.
   - Говори, - устало повторила Таня.
   - Ну, Солидняк сказал, что дело чистое... - забормотал Джулиан.
   - Погоди, что еще за Солидняк?
   - Ну, который под полковника косит. Аферист знатный...
   - Полковник Паунд?
   Таня опустила ручку и расхохоталась.
   - Ты чего? - недоуменно спросил Джулиан.
   - Господи, ну  какой  же  ты  идиот!..  Солидняк...  Вы  что,  даже  не
удосужились проверить, что это за птица, прежде чем с ним в дело входить?
   - А как?
   - Да хотя бы в юбилейный буклет заглянули. ."Восемьдесят лет Британским
бронетанкам" или что-то вроде, сейчас не припомню. На сорок  пятой  странице
групповой портретик старших; офицеров Ее величества Девятого, и Паунд наш  в
обнимочку с командиром, в полный рост. Полковник-то настоящий! И непростой к
тому же. Военная контрразведка.  А  если  учесть,  что  Девятый  в  Западной
Германии расквартирован, такой дядя там сидел не просто для отчетности.
   - Про это что, тоже в буклете написано?
   - Он еще иронизирует... Нет, конечно. Но иногда  полезно  бывает  пивка
попить с ветеранами... Так что не будет ни угроз, ни наездов, а будет  милая
конфиденциальная беседа на высшем уровне, и в качестве  ответной  любезности
за  небольшие  уступки  политического  и  экономического  свойства  высокому
зарубежному гостю будут вместе с пленкой сданы все, кто имел или мог иметь к
ней какое-либо касательство - ты, я, весь персонал "Наннери", а может  быть,
и господин полковник. Он-то хоть за идею погибнет... Нет, я ошиблась...
   Джулиан резко  поднял  голову.  Таня  подбородком  показала  на  экран.
"Пиквик", покончив с платьем, принялся кромсать ничком лежащее у гроба тело.
   - Уступки будут крупными. Легко этот прозектор-любитель не  отделается,
не дадут. Хотелось бы, конечно, надеяться, что спецслужба не даст ходу этому
убойному  во  всех  отношениях  материальчику  и  позволит  нам  пожить   до
следующего подобного раза, но, согласись, надежды  мало.  "Наннери",  скорей
всего, уцелеет - слишком уж ценная задумка, еще не  раз  пригодится,  а  вот
смена караула будет полной... Эх, сколько учили,  что  для  некрофилов  есть
Эстер, ну, Зулейка для разнообразия. Тогда еще был бы шанс  отмазаться.  Так
ведь нет же, натуральную жмуру раздобыл...
   - Двадцать тысяч квидов... - пробубнил  Джулиан.  На  него  было  жалко
смотреть.
   - Очень они тебе на том свете пригодятся!
   От  хлесткой  пощечины  голова  Джулиана  дернулась  вбок.  Он  сплюнул
кровавую слюну на ковер.
   - Ну ладно, концерт окончен. - Таня повысила голос: - Эмили, два  кофе,
пожалуйста!
   Дверь в приемную отворилась, но вместо Эмили вошел озираясь,  полковник
Паунд, а в руках у него был не поднос с  кофе,  а  никелированный  пистолет,
глядящий Тане прямо в лоб.
   - Ай, да бросьте пушку, полковник, - спокойно сказала Таня. - Вам же не
давали указания меня погасить.
   Полковник пожал плечами и отвел пистолет в сторону.
   - Вас -  нет.  -  Он  выразительно  глянул  на  съежившегося  в  кресле
Джулиана.
   - А, этот... Он никуда не денется.
   - Согласен. - Полковник  отогнул  полу  пиджака  и  спрятал  оружие.  -
Пленочку позвольте?
   Он сделал шаг к потухшему экрану.
   - Милости прошу. Цените - я ведь могла ее уничтожить... Вы, насколько я
понимают получили мою записку?
   -  Обе,  -  отвечал  полковник,  занятый  извлечением  мини-кассеты  из
магнитофона. - Хитрая вы бестия, мэм, вот что я скажу. И чертовски рисковая.
   - К вашим услугам... "Джонни Уокер", "Лафрейг", ирландское?
   - Благодарю, у нас мало времени.
   - Мне бы не хотелось оставлять его здесь...
   - О нем позаботятся... А что это?
   - Меня утомили длинные монологи, которые  пришлось  здесь  произносить.
Вот, чтобы не повторяться, я их записала.
   Полковник хмыкнул.
   - Думаю, это лишнее. Но все равно давайте. - Он положил Танину  кассету
в карман. - Вы уверены, что больше записей вашей беседы не имеется?
   Она ответила обезоруживающей улыбкой.
   - В чем нынче можно быть уверенным? Во всяком случае, я их не делала...

   Очнулась она, вероятно,  ночью,  долго  и  тупо  разглядывала  полумрак
совершенно  незнакомой  ей  комнаты,  потом   приметила   по   правую   руку
прикроватный столик с лампой, потянулась к  шнурку,  дернула.