оповещая  приказчиков  секс-шопа  о
приходе нового посетителя.
   На полках, словно новогодние Дед-Морозы выстроились  розовые  фаллосы
всевозможных размеров. Как стада фарфоровых слоников в годы  его  Никиты
детства  -  от  самого   большого,   длиной   с   берцовую   кость,   до
игрушечно-карманного, с дюраселевскую батарейку...
   - Желаете посмотреть что-нибудь? - спросила крашеная  под  английский
панк-рок девица в кожаном шнурованном жилете.
   - Желаю, - ответил Никита.
   Ему не нравилось, когда приказчики принимали его за праздного  зеваку
без денег в кармане.
   - У вас резиновые бабы имеются? Их еще  раньше  в  народе  "подругами
моряка" называли.
   - А-а-а! - воскликнула шнурованная. - Вот, пожалуйста.
   И  она,  взмахнув  кистью  руки,  показала  в  угол  экспозиции,  где
гостеприимно раскрыв свои глупые объятия,  висела  пластиковая  женщина,
крашенная в тот грубый телесный цвет, каким  обычно  незатейливо  и  без
теней заливают силуэты в детских раскрасках.
   Никита усмехнулся.
   Усмехнулся    примитивности    подруги    моряка...    Или    подруги
слесаря-сборщика... Или бухгалтера-аудитора...
   Подруга раскрыла свои объятия, широко раздвинув  при  этом  резиновые
ножки... И пурпурный ротик ее был  открыт  на  подобие  заглавной  буквы
"О"...
   - Покупать будете? - спросила шнурованная.
   - А нет ли у вас резинового мужика?  -  вопросом  на  вопрос  ответил
Никита.
   - Мужика? - пожав плечиками, переспросила панк-девица.
   - Ну да, то  же  самое,  только  типа  друга  стюардессы,  понимаете?
Этакого Кена для Барби, но только в полный рост...
   Шнурованная поглядела на Никиту и вдруг тоже усмехнулась.
   - Не пользуются спросом. Не  та  твердость,  вы  понимаете?  Одинокие
стюардессы предпочитают вот...
   Пальчиком в фиолетовом маникюре она показала на полку с фаллосами.

***

   На следующий день с утра  он  гладко  выбрился,  повязал  свой  самый
любимый галстук, из  тех,  что  еще  надарила  сестрица  Танечка,  надел
строгий темно-серый костюм и отправился на Сенатскую площадь.
   "Словно декабрист какой-нибудь!" - подумал Никита и усмехнулся.
   Но еще шире лицо его стало расплываться  в  улыбке,  когда,  сойдя  с
автобуса, он представил  себе,  как  в  это  самое  время  супервайзорша
флоралайфа  Илона  распаковывает  при  всех  своих  коллегах  коробку  с
подарком, которую как раз вот мальчики из службы доставки и  притаранили
к ним в головную контору. Вот она распаковывает,  а  товарки  завистливо
перегибаются  через  плечо,  заглядывают  в  коробку,  что  там   Илонке
прислали?
   А прислали ей хрен - на котором он, Никита Всеволодович Захаржевский,
и видал весь ихний флоралайф вообще и Илону персонально...
   Никита еще раз улыбнулся этой мысли и зашагал  в  сторону  площади  с
Медным всадником. Там, в здании Сената и  Синода,  располагался  РГИА  -
Российский государственный исторический архив... Там  лежали  документы,
из которых ему предстояло теперь узнать - кто он,  Никита  Захаржевский?
Каких он кровей? Какого он рода-племени?..
   В  главном  корпусе  Государственного  архива  очень   интеллигентная
тетенька сказала, что ему следует пройти в корпус, расположенный рядом -
на набережной Красного флота, дом четыре, что в особняке Лавалля. Именно
там располагается теперь читальный  зал  архива,  где  ему  работники  и
подготовят искомые документы.
   Все еще внутренне  радуясь  своей  выдумке  с  прощальным  презентом,
Никита снова вышел на Сенатскую и направился к Неве. Завернул  налево  в
сторону Дворца бракосочетаний... Вот и подъезд дома Лаваллей. Про  него,
вроде  как  еще  и  Некрасов  писал,  мол  "львы  снаружи   сторожат"...
Трубецкого отсюда прямо  на  допрос  по  везли,  вспомнилось  Никите  из
институтского курса. А Илонке, дуре  супервайзерской,  -  ей  вот  хрена
резинового  нынче  привезли!  И  Никита  снова  широко  улыбнулся  своим
мыслям...
   В закутке,  где  сидели  работники  архива,  явно  справлялся  чей-то
маленький сабантуй.
   - Кто у вас по департаменту герольдии? - спросил было Никита.
   - У нас, вообще-то, обеденный перерыв, - дуэтом ответили две  некогда
молодые девицы, явно замученные бытом и борьбой с безденежьем. А третья,
постарше, та еще и уточнила, мол не просто обед, а праздничное чаепитие,
коллегу с днем рождения поздравляют, а некоторые  назойливые  посетители
только мешают отправлению торжества...
   Никиту осенило.
   Он учтиво, насколько хватило запаса политеса, извинился перед дамами,
велев им оставаться на местах и никуда не уходить.
   Выскочил на набережную, тормознул такси и, не скупясь, не считаясь  с
заряжавшим цену водителем, приказал ехать до ближайшей кондитерской.  По
дороге купил еще букет цветов... Большущий. Белых, желтых  и  голубых  в
хрустящем целлофане. И торт тоже купил большущий. Кремовый с  розочками.
Не забыл и шампанское.
   Виновница торжества аж прослезилась.
   - Ада. Ада меня зовут, - сказала она, протягивая руку.
   - Ах, это судьба! - галантно отозвался Никита. - Ведь мою  маму  тоже
Адой зовут...
   Девушки-подружки тут сразу заулыбались и  начали  стрелять  в  Никиту
глазками. В угол, на нос, на предмет...
   - Откуда вы такой?
   Никите налили чаю в граненый толстый стакан, какие раньше в годы  его
детства стояли в автоматах для газированной воды.
   - А цветы замечательные, спасибо вам,  -  говорила  Ада,  подкладывая
Никите торта на листочек белой писчей бумаги.
   Именно Ада и оказалась той самой  девушкой,  что  работала  по  делам
Департамента герольдии.
   - Вам нужны описи родословных по губерниям, - сказала Ада, - я  знаю,
как  искать,  вы  завтра  приходите,  я  вам  все  подготовлю,  я   даже
припоминаю, мне Захаржевские несколько раз попадались, я даже,  кажется,
заказную опись родословной по Захаржевским видела...
   - Заказную? - переспросил Никита, отхлебывая из граненого стакана.
   - Видите ли,  представители  знатных  фамилий  специально  заказывали
Департаменту герольдии составление родословных описей, что и именовалось
генеалогическими древесами, и департамент делал, а мы теперь храним...
   - Значит, где то здесь есть и наше древо? - спросил Никита.
   - Наверное, - ответила Ада, - надо только точно установить,  к  каким
Захаржевским вы принадлежите.
   -  И  это  можно  выяснить  именно  здесь,  в  архиве?  -  наивно   и
доверительно спрашивал Никита.
   - Мы сделаем все возможное, - сказала Ада. - Завтра заходите,  я  уже
что то для вас соберу...

***

   Вечером звонила Илона.
   - Негодяй! Тебе это так просто не пройдет! Тебя мои ребята в парадной
отвалтузят, бошку тебе проломают...
   И трубку бросила.
   Ага! Значит, задело!..

***

   На следующий день  изыскатель  генеалогического  древа  отправился  в
особняк Лавалля к двум часам. К обеду.
   Перед  тем  как  взять  такси,  в  своем  гастрономе  купил   большую
подарочную коробку конфет фабрики "Рот-Фронт" и снова торт с меренгами и
цукатами.
   - Вы нас балуете и закормите так, что мы скоро талии свои потеряем, -
кокетливо улыбаясь, сказала та из вчерашних девушек, что  в  одиночестве
сидела теперь в читальном зале за конторкой администратора.
   - А где Ада? - поинтересовался Никита.
   - Адочка для вас, молодой человек, тонны  архивных  документов  вчера
вечером перелопатила и  теперь  в  хранилище  отбирает  нужные,  выписки
делает, - как бы с упреком и с тайным значением сказала девушка.
   - Ну уж я готов не поскупиться, - в растерянности пробормотал Никита.
   - Вот-вот, сводите Адочку в театр, она очень Мариинку любит, особенно
балет...
   Балет в Никитины планы не входил.
   "Я лучше бы деньгами", - хотел  он  сказать,  но  вовремя  сдержался,
потому  как  к  конторке,  поправляя  на  ходу  явно   новую   прическу,
приближалась Ада.
   - По Мак-Тэвишам, как я и предполагала,  почти  ничего.  Некий  Дэвид
Мак-Тэвиш с женой Дейрдрой прибыл в Петербург из Эдинбурга  в  девятьсот
первом году,  имел  аптеку  на  Каменно-островском,  дом  сорок  два.  В
революцию следы семьи теряются. Я бы на вашем  месте  послала  запрос  в
Шотландию, адрес я дам... Теперь по Захаржевским...
   Никита многое узнал в этот день.
   И прежде всего, он узнал, что работа в архиве - очень трудная и  даже
вредная работа.
   За вчерашний вечер Ада просмотрела сотни документов.
   - Я начала с гербовников дворянских родов, - приступила она к  своему
рассказу. - Видите ли, если, как вы утверждаете,  Захаржевские  были  из
дворянского сословия, то сведения о  них  можно  было  найти  с  большой
степенью достоверности. Во-первых,  потому  что  учет  дворян,  особенно
родовитых, велся в Российском государстве еще  с  нашего  средневековья.
Сохранились   так   называемые   Степенные   книги,   составленные   еще
Митрополитом Киприаном в шестнадцатом веке. А уж потом,  в  просвещенные
восемнадцатый и  девятнадцатый  века,  дело  с  учетом  дворян  на  Руси
обстояло  очень  хорошо.  Так,  если  ваши  предки   были   гражданскими
чиновниками, то  сведения  о  них  обязательно  заносились  в  ежегодные
адрес-календари...
   - Что-то типа ху из ху? - переспросил Никита.
   - Что-то вроде, - кивнула Ада,  -  а  если  Захаржевские  служили  по
военному ведомству, они непременно заносились в ежегодные  списки  чинов
по полкам.
   - Но это же адова работа, - пробормотал Никита, и тут  же  покраснел,
устыдившись    рискованной    двусмысленности    своего    непроизвольно
вырвавшегося каламбура.
   - Мы привыкли, - сказала Ада, пропустив каламбур мимо ушей,  -  кроме
того, - продолжала она, - кроме того, существовали еще и так  называемые
Гербовники дворянских родов. Если  вашим  предкам  за  службу  или  иные
заслуги были жалованы титулы, то Главный герольдмейстер разрабатывал для
такого случая новый  герб,  который  заносился  в  гербовник.  Тогда  же
новоиспеченный граф или князь  заказывал  Департаменту  герольдии  опись
своего рода, то  есть  родословное  древо.  Но  так  было  не  со  всеми
дворянскими  фамилиями.  В  частности,  гербов  и  родословных  деревьев
Захаржевских в нашем архиве я не нашла.
   Заметив  на  лице  Никиты  тень  разочарования,  Ада  поспешила   его
успокоить:
   - Зато я нашла множество упоминаний о Захаржевских в  Родовых  книгах
Долгорукого, Руммеля и Бобринского. Вот я сделала для вас выписки, - Ада
протянула Никите стопку листков  линованной  бумаги,  исписанных  мелким
каллиграфическим почерком.
   Никита вполне давал себе отчет в том, что держал  в  руках  результат
кропотливого и квалифицированного  труда,  за  что  где-нибудь  там,  на
Западе, пришлось бы выложить кругленькую сумму не менее  чем  в  тысячу,
или две тысячи долларов...
   - Спасибо, огромное спасибо  вам,  драгоценная  Ада  Владимировна,  -
бормотал он.
   А она стояла и, смущаясь, все поправляла прическу.
   "Ах, Ада Владимировна,  Ада  Владимировна,  -  сидя  в  такси,  думал
Никита, - жалко мне вас, милая Ада Владимировна. И денег вам дать - было
бы вас смертельно обидеть, унизить вашу  нежную  душу...  Но  вот  беда,
ухаживать за вами, приглашать вас в Мариинку и в филармонию,  тоже  было
бы нечестно. Потому как вы не мой  фасон  и  не  мой  размер...  И  ведь
заметил я вашу прическу новую, заметил! И ведь понимаю, что недешево она
вам  обошлась,  при  вашей-то  зарплате...  Ах,  Ада  Владимировна,  Ада
Владимировна! Как мне вам отплатить за вашу доброту?"

***

   Почерк у Ады был не просто каллиграфический.  Он  был  мельче  самого
низенького петита или даже бриллианта!  "Вот  была  мастерица  шпаргалки
писать", - думал Никита, перебирая  стопку  листков  линованной  бумаги,
испещренных  ровными  столбцами  дат  и  имен.  Он  принялся  читать  из
середины, перегибая листки через указательный палец.
   Захаржевский Богдан Иванович  -  бригадир.  Участник  русско-шведской
кампании 1788-1789 годов. В 1790 году назначен адъютантом к  его  светл.
кн. Г.А. Потемкину. Убит на дуэли в 1791 году.
   Захаржевский  Иван  Богданович  начал  службу  в  свите   Е.И.В.   по
квартирмейстерской части...
   Никита пролистал несколько страничек вперед...
   Захаржевский Петр Петрович (1850 - 1919) избирался  гдовским  уездным
предводителем дворянства. Его младший брат Алексей Петрович с 1905  года
был одним из организаторов "Союза русского народа", редактировал  газету
"За царя и Родину", в 1918 расстрелян большевиками...
   Пролистал несколько страниц в самое начало... И тут даже вздрогнул от
неожиданности. И даже почувствовал, как спина похолодела.
   Ну Ада! Ну Ада Владимировна!
   ... в 1795 году, после третьего раздела Польши, Департамент герольдии
правительствующего Сената составил новые  описи  благоприобретенного  Ея
Императорским Величеством нового дворянства, где  среди  прочих  отмечен
род Захаржевских... Мстислав Захаржевский  -  генерал-поручик,  участник
наполеоновских  войн  в  составе  экспедиционного   корпуса   Александра
Васильевича Суворова. Убит при переходе Чертова моста в Швейцарии.
   Но нет, даже и не это! Вот что самое-самое!
   Ада Владимировна не только выписала всех найденных  ею  Захаржевских,
но и нарисовала схему.  Нет,  не  схему,  целое  дерево  родовых  связей
Захаржевских...
   Никита нацепил очки и принялся читать комментарий, написанный  Адиным
мини-петитом.....В Степенной книге митрополита Киприана есть  упоминание
о приходе "мужа честного из немец по имени Лерма"...
   "Причем здесь Лерма?" - подумал Никита.
   А при том, что в семнадцатом веке приезжает в  Россию  другой  Лерма,
известный более, как Лермонт - шотландский предок поэта Михаила Юрьевича
Лермонтова.
   Государь  Алексей   Михайлович   ненавидел   католиков   и,   нанимая
западноевропейских военных спецов, без  которых  армия  никак  не  могла
обходиться,  отдавал  предпочтение   протестантам.   В   том   числе   -
шотландцам... Вот и появился тогда в России Лермонт...  Лермонт,  внучка
которого, Анастасия Ивановна  Баскакова,  вышла  замуж  за  лейб-гвардии
уланского ротмистра Петра Захаржевского... Таким образом, дети  Петра  и
Анастасии приходились троюродными кузенами Михаилу Юрьевичу Лермонтову.
   Но этого мало.
   Тот самый "муж честный из немец" по имени  Лерма  тоже  оставил  свое
семя в онтогенезе рода Захаржевских. В кронах  генеалогии  Коновницыных,
Огаревых, Пашковых и Захаржевских тонкой лианой вьется линия, идущая  от
Лермы... Но на вопрос, кто он, этот Лерма, муж  честный  из  немец,  Ада
Владимировна ответить не могла. Может, он и того же рода-племени, что  и
шотландец Лермонт... Очень может быть. Между Лермой  и  Лермонтом  лежит
пропасть длиной в два с лишним века...
   Никита набрал номер архива.
   - Ада Владимировна? Как вы думаете, а если я поеду в  Лондон,  или  в
Глазго и  Эдинбург,  я  там  смогу  что-либо  найти  по  связи  Лермы  с
Лермонтом?
   - Думаю, сможете, - грустным голосом ответила Ада, - у них в  архивах
компьютеры, не то, что у нас, все руками,  да  глазами,  да  в  бумажной
пыли...
   Никите стало бесконечно жаль эту женщину...
   "Привезу  ей  из  Англии  что-нибудь.  Плед  клетчатый  в  шотландку,
например". - Этой мыслью совесть Никиты и успокоилась.

***

   Ариадна Сергеевна тяжело и громко дышала.
   Рот ее был широко раскрыт, а грудь высоко вздымалась и  опадала,  как
если  бы   Ариадна   Сергеевна   была   не   персональной   пенсионеркой
республиканского значения, а бегуньей на короткие дистанции, что  только
что рванула четыреста метров с барьерами.
   - Плохой ты сын, Никита, плохой ты сын, - твердила Ариадна Сергеевна,
набираясь дыхания после каждой, с трудом дающейся  ей  фразы,  -  плохой
сын, знаешь, как мне по весне трудно бывает, а и не позвонишь иной  раз,
и за лекарством...
   - Ладно, мама, ну плохой, ну плохой! - раздраженно  кивал  Никита,  -
знаешь, как теперь по радио поют: "Я его слепила из того, что было..."
   - Дурак! - с чувством  выдохнула  Ариадна  Сергеевна,  -  отец  твой,
академик Всеволод Иванович,  святой  был  человек,  а  ты  неблагодарная
скотинка, Никитушка, когда на могиле последний раз-то был?
   Никита молча подошел к окну  и,  отдернув  тяжелую  портьеру,  глянул
вниз, на двор, где местные власти принялись за укладку асфальта.
   - У тебя, мама и обострение оттого, что без света, как мышь  летучая,
сидишь.
   - Не болтай, я сама знаю, от чего у  меня  обострение,  скажи  лучше,
зачем в Англию собрался? Разбогател, что ли?
   Никита отошел от окна и принялся  по  старой  памяти  трогать  мамины
статуэтки на полочках: пастушек,  пастушков,  лесных  ланей,  тонконогих
балерин в пачках.
   - Не трогай, разобьешь! - прикрикнула Ариадна Сергеевна, - и  отвечай
матери, когда спрашивает!
   - Денег мне мама подарили, вот и  еду  проветриться  в  Шотландию,  в
Глазго, в Эдинбург, там ведь наши предки какие-то вроде как по  семейным
нашим преданиям, верно?
   - Подарили, говоришь?  А  не  украл?  Гляди,  Никита,  посадят  тебя,
посадят на позор моим сединам!
   Про седины - это Адочка наговаривала на себя. Волосы ее  были  черны,
как смоль, да и вообще она была еще красавица хоть куда. Но только не  в
те дни, когда обострения астмы превращали ее в глубокую старуху.
   - Что ты, мама, ерунду городишь! - рассердился Никита,  -  я  говорю,
подарили мне денег, на родословные изыскания подарили, один дворянчик из
первой  волны  эмиграции,  полусумасшедший   миллионер   из   альтруизма
чистого...
   - Врешь, врешь поди! Если посадят тебя, куда мне  старухе  от  позора
тогда деваться!
   Никита снова подошел к  окну.  Рабочие  внизу  с  ленцой  раскидывали
лопатами черный дымящийся асфальт, и малюсенький, как  виделось  сверху,
каток тощим слоем размазывал его по двору.
   - До следующего лета, - сказал Никита в задумчивости.
   - Что говоришь? - переспросила Ариадна Сергеевна.
   - До следующего лета асфальт  едва  ли  пролежит,  говорю,  вот  они,
жулики, как деньги отмывают!
   - Деньги, деньги, ты в Шотландии будешь, ты  там  Таньку  поищи,  вот
тоже дочура у меня, почище тебя! - ворчливо,  с  придыханием  заговорила
Ариадна Сергеевна. - Вот у кого, верно, денег-то  куча,  так  у  Татьяны
Всеволодовны, как уехала, ни разу ни сама не появилась,  ни  к  себе  не
пригласила...  Ищи  ее,  как  ветра  в  поле...  Раньше-то  хоть  письма
присылала, посылочки, а теперь...  Уж  восемь  лет  ни  слуху  ни  духу,
говорили даже, будто и в живых нет ее, только этот черный, араб-то этот,
мне тогда точно сказал: жива, мол, и здорова, только скрывается! Это  от
матери то родной, от брата?.. Ты,  Никитка  уж  постарайся,  разыщи  там
ее...
   - Я тебя-то про нее и хотел спросить, - оживился Никита.
   - И что? - напряженно глядя в сторону, спросила мать.
   - Я, помнится, слышал,  сестрица  рассказывала,  ты  у  бабки  нашей,
будучи  Татьяной  беременной,  колдовство  какое   то,   чары   какие-то
воспринимала, что ли? Или это бред сивой кобылы?
   Мать не отвечала. Сидела, отвернувшись, смотрела в пространство между
распахнутыми Никитой гардинами.
   - Не знаю, не было ничего, - сказала она, -  беременность  тяжелая  у
меня была, бредила я, потом, может, и наболтала Таньке чего, не подумав,
а та тебе, переврала сто раз...
   - Я не про то, мама, я про то,  что  родня  у  нас  там  какая  то  в
Шотландии, разве не так?
   - Мы ничего точно не знаем, Никита, ты  уж  если  поедешь,  ты  тогда
Татьяну найди.
   Мать  тяжело  дышала.  Взгляд  ее  стеклянно-прозрачных  темных  глаз
заблестел слезками...
   - Таньку найди, да скажи, помру я скоро, и грех ей будет...
   - Найду, мама, коли там Танька наша.
   - Там она где-то... - И мать вдруг добавила с тоской:
   - Летает...

Леди Морвен - Петти - Макмиллан
Морвен-хаус, Лондон, Великобритания
Апрель 1996

   Петти и Макмиллан очень  бы  удивились,  если  бы  услышали,  что  их
изображения присутствуют  на  знаменитой  китайской  картине  на  шелку,
предположительно V века до нашей эры, из даосской  гробницы  в  местечке
Мава