Чернова оказалась, что ж поделаешь... - Полная
девушка в стеганом халате грустно вздохнула. - А то чайку? Или, может,  пива
хотите? У меня хорошее, "Останкинское"...
   - Спасибо вам, Танечка, в другой раз.
   - Жить-то  вам  есть  где?  У  меня  остановились  бы.  Комната  хорошая,
просторная. А я бы с вас и денег не взяла...
   - Вы очень любезны...
   Нил сбежал по лестнице и распахнул  дверь  в  собачий  московский  холод.
Кусачая поземка закружила по широченному безымянному для Нила проспекту  три
ненужные больше бумажки, выпавшие из"  кармана,  когда  он  спешно  доставал
перчатки. Адреса  трех  Татьян  Всеволодовн  Черновых  1956  года  рождения,
проживающих в городе Москве. Он поднял воротник и двинулся вдоль безотрадных
новостроек  Отрадного  к  автобусной   остановке.   Взгляд   его   упал   на
телефоны-автоматы, выстроившиеся рядком у заиндевелого фасада универсама...
 
*** 
 
   - Прямо чудо какое-то, что ты застал меня дома. Я ведь последние  денечки
в Москве, через три дня улетаю.
   Ляля Александрова придвинула полную  кружку  горяченного  ароматного  чаю
потихоньку отогревающемуся Нилу. На ее большой и  светлой  кухне,  выходящей
окнами на бескрайнее заснеженное поле, было уютно и тепло, и уже  клонило  в
сон.
   - Рассказывай, как ты, - повелела она, усаживаясь напротив Нила.
   - А что рассказывать? - Он откусил от бутерброда с какой-то  белоснежной,
неведомой ему рыбой, прихлебнул чаю. - Живу помаленьку.
   - По-прежнему с Линдой?
   Лялю он помнил неплохо, а потому бестактность вопроса  нисколько  его  не
покоробила.
   - Тю-тю Линда, - сказал он и замолчал.
   К большому его облегчению, Ляля не стала выспрашивать подробности.
   - Ты извини, но этого следовало ожидать. Мягко говоря, вы не были созданы
друг для друга.
   - Ты-то как? - сменил тему Нил. - Небось все по заграницам?
   - Да пропади они пропадом, такие заграницы! - в сердцах сказала  Ляля.  -
Мы с моим Михеевым пять лет в долбаной Анголе проторчали,  пока  папуля  ему
назначение в Мексику не пробил. Михеев с Ленчиком уже там,  в  Мехико,  а  я
сюда отпросилась на месячишко, больно по снегу соскучилась... Пивка рванешь?
У меня хорошее, "Хольстен" из "Березки". - Нил отрицательно покачал головой.
- Ну, как хочешь, а я выпью. Очень я в этой Африке к пиву  пристрастилась  -
тамошнюю воду даже кипяченую пить нельзя, чай и тот на  привозной  минералке
заваривать приходилось.
   - Ленчик - это твой сын?
   - Ага. Уже в Луанде родился. Ему уже четыре сейчас, а  родины  так  и  не
видел...
   - Наших кого-нибудь встречаешь?
   - А кого я там могла встретить? С Михеевым в отделе  такой  Славка  Шилин
работал, наше португальское кончал. А больше - все.
   - А в Москве? Сюда много  наших  перебралось,  особенно  девчонок.  Ленка
Медведева, ныне графиня Бобринская, Любаша Серебровская на Горького живет, я
к ней в прошлом году  заходил.  Сэнди  с  испанского  помнишь?  Тоже  теперь
москвичка, писательница, повести  в  журналах  публикует.  Опять  же  Марина
Задонская...
   - Задонская с Александровым в Париже ошивается, - сказала Ляля так, будто
речь шла о совершенно посторонних людях. - А из московских я  ни  с  кем  не
вижусь, на улицу и носа не высовываю - холодина такая!
   - Особенно после Африки, - поддакнул Нил  и,  не  откладывая,  перешел  к
главному  для  себя.  -  А  Таню  Захаржевскую  помнишь?   Тоже   в   Москве
обосновалась.
   - Это рыжая такая,  с  английского?  -  моментально  сообразила  Ляля.  -
Которая все на "Жигулях" разъезжала?
   - Она самая. В прошлом году как-то резко слиняла из Питера, а у  меня  ее
книжки остались, ценные...
   - Ну так и зажал бы по-тихому, раз она не чешется.
   Нил улыбнулся.
   - Но у нее тоже остались мои. И я-то как раз чешусь  -  только  никто  ее
координат не знает.
   - А справочное на что существует? - удивилась Ляля.  -  Подойди  к  любой
будке, тридцать копеек заплати - и  будет  тебе  адресок.  Если  только  она
действительно в Москве, твоя Захаржевская.
   - Должна быть... Я ведь прямо с поезда кинулся наводить справки.
   - И что же?
   - Мимо. Есть три Черновых со сходными данными, но все три - не те.
   - Почему Черновых? - удивилась Ляля.
   - Фамилия бывшего мужа, - пояснил Нил - Могла сохранить.
   - Значит, плакали твои  книжечки,  -  сказала  Ляля,  откупоривая  вторую
бутылку пива. Внезапно она  нахмурила  лобик.  -  Постой,  постой,  тебе  на
запросе что написали? "Такая не значится" или...
   - "Сведениями не располагаем", -  прочитал  Нил  на  чудом  сохранившейся
четвертой бумажке.
   - А-га... - задумчиво протянула Ляля. - Закрытый список.
   - Что-что? - удивленно переспросил Нил.
   - Закрытый список. - Нил ответил ей непонимающим взглядом.  -  Информация
для ограниченного круга. Не станешь же ты выяснять через справочное домашний
адрес, скажем, Брежнева - все равно не дадут. Моего, кстати, тоже... Высоко,
видать, летает твоя Захаржевская. Дай-ка сюда эту бумажку.
   Она вышла из кухни, и Нил услышал, как она говорит с кем-то по  телефону.
Минуты через две Ляля возвратилась.
   - Ну что? - стараясь скрыть волнение, проговорил он.
   - Черновых с такими данными у  них  нет,  -  сказала  Ляля.  Нил  опустил
голову. - Зато Захаржевская Татьяна Всеволодовна  имеется.  Место  работы  -
постоянное представительство Украинской ССР, домашний  адрес  -  Кутузовский
проспект...
   Она положила перед ним листочек с адресом и телефоном Тани и усмехнулась:
   - Что сидишь? Беги, названивай зазнобушке.
   - Да какой  еще  зазнобушке?!.  Мне  бы  только  книжки...  -  пролепетал
застигнутый врасплох Нил. - Что ж  так  покраснел?..  Ладно,  двигай.  Когда
пролетишь мимо кассы со  своей  номенклатурной  пассией  -  приходи,  ужином
накормлю. Но на ночь, имей в виду, не оставлю.
   Подъезд не был оборудован никаким замком, но сразу за дверью,  наполовину
перекрывая вход в просторный,  выложенный  веселенькой  мозаикой  вестибюль,
тянулся невысокий барьер с массивным перильцем, обтянутым красным  бархатом.
Сразу за барьером располагалась стеклянная будка, из которой на Нила глянули
оловянные очи дюжего консьержа.
   - Вы к кому? - без любопытства осведомился он.
   - Квартира тридцать три, Захаржевская.
   - Понятно... Вас ожидают?
   - Нет, но... - замялся Нил. - Видите ли,  я  из  Ленинграда  приехал,  мы
учились вместе, у меня для нее... В общем, просили кое-что передать...
   - Минуточку. - Одной  рукой  консьерж  начал  нажимать  кнопки  на  узком
телефонном  аппарате,  висящем  на  стене  будки,  другую  же  требовательно
протянул к Нилу. - Документик ваш, пожалуйста.
   Нил извлек паспорт  из  внутреннего  кармана  дубленки  и  покорно  отдал
консьержу. Тот, не отрывая  ухо  от  трубки,  раскрыл  документ  и  принялся
изучать его. Прошло с полминуты.
   - Татьяна Всеволодовна не отвечает, - сказал наконец консьерж и возвратил
Нилу паспорт. - Заходите позднее, товарищ Баренцев. Посылочку могу передать.
   - Нет, спасибо, я... Это личное, - пятясь, пробормотал Нил, развернулся и
поспешно вышел.
   Стемнело, но массивный "сталинский" дом, с тылу  не  менее  внушительный,
чем с обращенного на широкий  проспект  фасада,  сиял  сотнями  разноцветных
окон, мощные ртутные фонари  заливали  светом  хоккейную  коробку  в  центре
просторного двора. Оттуда доносились оживленные крики, стук клюшек и веселый
хруст  коньков.  Нил  подошел  к  площадке  и,  сделав  вид,  будто  увлечен
разворачивающейся на льду баталией  дворовых  команд,  принялся  следить  за
Таниным подъездом.
   "А если ее  нет  в  городе?  -  думал  он,  пританцовывая  от  постепенно
пробирающего холода. - Хотя вряд ли, иначе этот мент в парадной сказал бы...
А если она придет не одна? Если появится с мужиком? Все равно, пройду  мимо,
поздороваюсь, изображу радостное удивление. Может  быть,  даже  лучше,  если
рядом будет кто-то третий..."
   Вдруг он чихнул, да так оглушительно, что на него оглянулись  и  запасные
игроки, и болельщики. Он уткнул нос в толстый шарф.
   "Однако этак можно и дуба дать... Пойду-ка я,  отогреюсь  в  какой-нибудь
кофеюшке, подойду снова через часик. Будет  дома  -  прорвусь,  не  будет  -
подожду еще..."
   Он направился к  дому.  До  расчищенной  дорожки,  тянущейся  вдоль  дома
оставалось шагов десять, когда из-за поворота, светя фарами, выкатил  темный
автомобиль и остановился возле  Таниного  подъезда.  Сердце  екнуло,  и  Нил
замер. Салон автомобиля осветился уютным желтым светом, за рулем, без шапки,
в чем-то белом и пушистом на плечах, вполоборота к нему сидела Таня и что-то
говорила сидящему рядом пассажиру в мохнатом башлыке. Распахнулась дверца, и
он услышал обрывок Таниной фразы:
   - ...отгонять  не  буду  -  не  угонят.  Из-за  дверцы  выглянула  голова
пассажира - и оказалась головой пассажирки. Нил с облегчением  выдохнул,  но
тут же застыл с раскрытым ртом. Рядом с темными, глянцевито  поблескивающими
"Жигулями" стояла Линда.
   Он вжал голову в поднятый воротник и  зашагал  прочь.  <Я  и  понятия  не
имела, что он разыскивает меня. Вообще, с тех пор, как  в  мою  жизнь  вошел
Павел, я почти не вспоминала о Ниле. Думаю, если  бы  мне  удалось  удержать
Павла - то и совсем забыла бы... Не дали. А  мне  так  хотелось  нормального
бабьего счастья - хороший муж, хороший дом, хорошие дети Только я не  сумела
вовремя понять, что такое счастье - не для меня.... Они такие разные - Павел
и Нил, Один - цельным, ясный, гармоничный, обретший себя с самого  рождения.
А другой - многослойный, весь  из  оттенков,  переходов,  противоречий,  всю
жизнь собирающий самого себя, как большую головоломку. Аполлон и Дионис -  в
ницшеанском смысле... А о Ниле мне напомнила Линда. Всего за день  до  того,
как он увидел нас вместе. В моем  дворе.  Встретились  мы  случайно  -  если
вообще допускать существование случайностей в этом мире.  Я  возвращалась  в
город, ночью у шефа был большой прием на даче, а с утра мне предстояли  дела
в Москве. Доехала до Кольцевой  -  и  вдруг  прямо  передо  мной  на  дорогу
выскакивает и лезет чуть не под колеса  какая-то  ненормальная.  Босая,  без
шапки, в шубе нараспашку. Я едва успела затормозить, а она стоит в свете фар
и не шелохнется. И тут я узнаю в ней Линду... (Прим. Т. Зохаржевской)>
 
X 
(Ленинград, 1981) 
 
   Домой он возвратился в  седьмом  часу  утра,  проведя  бессонную  ночь  в
созерцании черной пустоты, проносящейся за окном сидячего вагона. В квартире
было темно, тихо, где-то за дверью  кто-то  похрапывал.  Нил  на  ощупь,  не
врубая электричества, прошел коридор, и щелкнул выключателем лишь на  кухне.
У окна неподвижно стояла Хопа.
   - Привет! - сказал Нил. - Что в темноте сидишь?
   - Да так, - тихо отозвалась она и провела рукавом по глазам.
   Нил был потрясен: плачущая Хопа - это вам не плачущий  большевик,  такого
ни в каком музее не покажут.
   - Ты что? - растерянно спросил он. - Что-нибудь случилось?  -  Ничего.  -
Она отняла от груди помятый листок бумаги, протянула Нилу.  -  Будь  другом,
прочти вслух.
   - Надо ли? Это, наверное, что-нибудь личное.
   - Надо. Чтобы я поверила, что мне не примерещилось.
   Он развернул сложенный  втрое  желтый  линованный  листок,  посмотрел  на
аккуратные округлые буквы с непривычным левым наклоном;
   "Вашингтон, 11.11.1981 Дорожайшая Леночка!
   На  случай,  если  ты  забыла,  это  Эд,  Эднард  Т.  Мараховски,  теперь
ассоциативный  профессор  Джорджтаунского  университета.  Надеюсь,  что  это
посылание дойдет до тебя, не как все предыдущие. Я  совсем  потерял  веру  в
вашу почтовую службу и теперь отправляю с оказием через надежный друг.  Если
твоя память все  еще  требует  освежения,  я  тот  сумасшедший  американский
студент, которой был покушен русской собакой и от rabies  (прости,  не  имею
русского словаря под моими руками) вылечен твоими волшебными уколами,  а  от
целибата вылечен твой равно волшебной любовью. Я поминаю каждый момент нашей
интимности как самое высокое счастье в моей жизни. Если бы не  ваша  ужасная
бюрократия, мы уже семь года были бы муж и жена.  Но  все  это  время  я  не
переставал хотеть этого еще больше. А как насчет тебя? Я совершенно понимаю,
что это длинный период для молодой женщины, но, может быть, твое сердце  еще
свободно для твоего старого заграничного любовника?  Не  оставляй  меня  без
надежды.
   Я давно хотел снова посетить твой замечательный город, но  только  сейчас
получил возможность. Я выиграл исследовательский grant на три месяцев работы
в Пушкинском доме и уже уладил все формальности. Если все  пойдет  так,  как
оно должно, я прилетаю  13  февраля,  1982,  из  Хельсинки,  и  теперь  ваши
бюрократы уже не скажут, что мы знакомы слишком короткое время, и не откажут
снова в регистрации нашей свадьбы.
   Сердечно твой Эд".
   Хопа  сосредоточенно  слушала  Нила,  а  когда  он  замолчал,   обреченно
проговорила:
   - Значит, не брежу.
   - Зачем так грустно? К тебе на крыльях любви летит американский жених, да
не   замухрышка   какой-нибудь,   а   ассоциативный   профессор,   выражаясь
по-человечески - доцент.  Интеллигентный,  обеспеченный  человек,  по-русски
понимает, тебя за семь лет не забыл. Чего еще тебе надо? Сама же сколько раз
говорила, что слинять отсюда хочешь, и именно в Штаты. Радоваться надо.
   - Я и радуюсь.
   Хопа присела на табуретку рядом с Нилом, потянулась за сигаретой.
   - Что-то не похоже.
   - Перегорело... Я ведь тогда  совсем  девчонкой  была,  после  медучилища
второй год в травме работала, иностранцев только в кино и  видела,  они  для
меня вроде инопланетян были. Когда он к  нам  прибежал,  я  его  сначала  за
психбольного приняла - одет в какую-то пеструю рванину, волосы  длиннющие  в
хвостик забраны, как у девочки, глаза такие...  знаешь,  как  у  трехлетнего
ребенка,  которого  бякой-закалякой  напугали.  Лопочет  что-то,  ничего  не
понять, еле разобрали, что его возле метро собака  укусила,  и  он  требует,
чтобы ему сделали укол от бешенства. Раны-то толком не было,  так,  синячок,
даже штанов псина не прокусила, но  он  ничего  не  желал  слушать,  и  наша
врачиха велела мне поставить ему укольчик... Знаешь, от чего я прибилась?
   - От чего?
   Хопа поднялась, подошла к холодильнику достала что-то из нижней секции.
   - Специальные резиночки, чтобы носки держать, полосатые, я такие в первый
раз увидела, и трусы белые, в обтяжку, с красным пояском,  -  ответила  она,
разогнувшись. - Потом он еще  несколько  раз  приходил,  штучки  заграничные
приносил - "кока-колу" в баночках, жвачку... Он был такой  нелепый,  немного
жалкий. Повсюду таскал с собой складной стульчак, чтобы  в  русском  сортире
заразу не подцепить, а когда мы с ним в первый раз...  Ну,  ты  понимаешь...
два презерватива натянул. Нервничал ужасно, пришлось помогать. А утром...  В
общем, мы у меня в комнатушке  этим  занимались,  а  соседи,  суки,  милицию
вызвали. То да се, связь с иностранцем, штраф, объяснительная... Примешь?
   Нил вопросительно посмотрел на нее и увидел у нее в руках бутылку водки с
винтовой крышкой.
   - А надо ли?
   - Ну, как хочешь. Я лично хочу. - Она плеснула водки  в  кружку,  немытую
после чьего-то вчерашнего чаепития, быстро  выпила  и  со  стуком  поставила
кружку. - Эд, лапушка, молодцом оказался, я не ожидала - заявил, что  я  его
невеста, и он настаивает на немедленной регистрации брака.  Но  у  нас  даже
заявление не приняли, сказали, что для этого нужно доказать, что мы  знакомы
не менее года. Через месяц его стажировка кончилась,  он  уехал,  но  обещал
вернуться. А я осталась, и вся жизнь наперекосяк пошла. На работу бумага  из
ментовки  пришла,  собрание  трудового  коллектива  организовали,  разбирали
основательно, врагу не пожелаешь, будто прилюдно догола раздели и оплевали с
ног до головы. Строгач  с  занесением,  исключение  из  комсомола...  Ну,  я
психанула, высказала  все,  что  о  них  думаю,  заявление  написала.  Потом
опомнилась, да поздно было, мне эти твари на прощание  такую  характеристику
выписали, что ее не то, что по  новому  месту  работы  предъявлять,  а  и  к
уголовному делу подшить стыдно. Я уже подумывала к бабке в  деревню  удрать,
да  подружку  старую  встретила,  Анджелку,  та  меня  на  путь  истинный  и
наставила... Вот и стала я из Леночки Кольцовой Хопой-Чистоделкой,  двадцать
баксов за палку, сорок за ночь...  Бодрюсь,  хорохорюсь,  а  в  душе-то  все
выгорело, иной раз той же Анджелке позавидуешь, что вовремя от передозировки
гигнулась, не стала конца поганого спектакля дожидаться...
   Нил подошел к ней сзади, положил руки на плечи. Хопа тихонько всхлипнула.
   - А я вот дождалась. Приедет мой прекрасный принц и  увезет  в  сказочное
свое королевство...  Ладно,  все.  Я  рассиропилась,  извини.  Жрать  сейчас
будешь, или Гошу подождем?..
 
XI 
(Ленинград, 1982, февраль) 
 
   Хопа с утра умчалась в аэропорт встречать своего Эдварда  Т.  Мараховски,
но в седьмом часу, когда Нил явился домой, их еще и не было. Зато его  ждала
другая встреча, совсем уж неожиданная: у Гоши  сидел,  распивая  с  хозяином
портвейн, Максим Назаров. Нил не сразу  узнал  бравого  штурмана  -  Назаров
сильно осунулся, отпустил бородку и сделался похож  на  лихого,  не  слишком
преуспевающего пирата.
   - Здорово, командир! Каким ветром?
   - Здорово, амиго! Удивлен? Так уж вышло, добрые люди адресок  указали,  я
тут немного с хозяином пообщался и вроде договорился.
   Гоша медленно, со значением кивнул.
   - Договорился? О чем?
   - Да ты садись, прими стаканчик. Выпьем за  добрососедство.  -  Выпить-то
выпьем, только я не понял...
   - Гоша предложил мне свободную комнатку занять. - Девочек водите будешь?
   - Жить буду.
   От удивления Нил  поперхнулся  портвейном  и  закашлялся.  Пришлось  Гоше
похлопать его по спине.
   - Тебе что, жить больше негде?
   - Представь себе.
   - Пожар?
   - Равносильно, амиго.
   - Что же может быть равносильно пожару? А, так ты жил в  том  флигеле  на
Маяковского, который рухнул посреди ночи? По радио передавали.
   - Нет, я жил на Ушинского в ведомственной однокомнатной квартирке.
   - И что с ней стряслось?
   - С ней ничего. Стряслось со  мной,  камрад  Баренцев.  Я  ведь,  хоть  и
занимал до недавнего времени должность старшего преподавателя в Корабелке, -
по существу, тот же лимитчик, а когда лимитчика увольняют, он  автоматически
лишается и жилья, и прописки.
   - Тебя уволили?
   - Пинком под зад. И из института, и из партий родимой.
   - За что? За аморалку, как тогда на Кубе?
   - За стратегическую ошибку в планировании собственной жизни...  Наверное,
после того кубинского прокола мне надо было плюнуть на амбиции,  в  тальманы
податься или в речники. Жил бы - горюшка не ведал. Так ведь нет - а престиж,
а общественное положение? Вот и сунулся в вуз, хоть и понимал, что  придется
прогибаться во всех измерениях сразу.  Зачем  же  еще  брать  на  профильную
кафедру  человека  без  ученой  степени,  без  педагогического  стажа,   без
ленинградской прописки, и с биографическим  изъяном  международного  уровня,
как не для затычки всех дыр? Кому лекции читать взамен заболевшего  коллеге?
Назарову. Кому писать доклад для международного  симпозиума,  на  который  в
любом случае поедет зав кафедрой, ни ухом ни рылом в  проблеме  не  секущий?
Проводить школьные олимпиады? На овощебазе гнилой лук перебирать два раза  в
месяц? Донорскую кампанию проводить?  Подарки  к  Восьмому  марта  покупать?
Портреты товарища Суслова на демонстрациях носить?  По  домам  с  урной  для
голосования   бегать?   Рисовать   графики    выполнения    социалистических
обязательств? Каждое лето  и  каждый  сентябрь  возглавлять  так  называемый
"трудовой фронт", будто то, чем мы занимаемся в  учебном  году  за  труд  не
катит? И при этом тянуть на  себе  половину  плановой  научной  работы  всей
кафедры? Тому же Назарову, что естественно.
   - Что неестественно, - возразил Нил, разливая остатки