титульном листе: "Дорогим Татьяне  и  Павлу
от  автора"  -  и,  просительно  глядя  на  Таню,  вручил  ей.  Она  вежливо
поблагодарила.
   После ужина гуляли по прибрежному  променаду,  слушали  цикад  и  шорох
волн. Возвратившись, уложили Нюточку и, сидя на  кухне,  читали  друг  другу
вслух творения товарища Луганюка, среди которых попадались истинные перлы:
   Выйду за околицу - всколыхнется грудь.
   Сердце беспокоится, ждет чего-нибудь -
   Ждет и беспокоится, схоронясь в груди -
   Что там за околицей, что там впереди?
   Но особенно их потрясли стихи "трудовой" тематики. Одно начиналось так:
   Приспели на уборку сроки,
   В степи грохочут трактора.
   Знать, оттого-то нынче строки
   Рядами лезут с-под пера...
   Тане вспомнились заказные опусы Ивана. "Нет, - подумала она.  -  Ванька
так не смог бы. Искренности не хватает". Ей сделалось грустно.
   - Давай спать, - сказала она Павлу.
   Курортная жизнь шла своим чередом - купания,  прогулки,  послеобеденный
сон, ленивое общение  с  разным  народом.  Павла  это  все  начало  тяготить
примерно  через  неделю,  но  он  старался  не  подавать  виду,   не   желая
расстраивать Таню и особенно Нюточку, наслаждавшуюся  каждым  мгновением.  К
его досаде, Карадаг с его бухтами, куда он давно уже обещал сводить  Таню  и
дочку, оказался закрыт для посещения. Ни берегом, ни известной горной тропой
пройти оказалось  невозможно  -  путь  перекрывали  кордоны  со  скучающими,
расхлябанными,  малоприятными  в  общении  ментами.  Что  делать,   пришлось
ограничиваться доступным: они сходили в  Тихую  бухту,  побывали  на  могиле
Максимилиана Волошина, прорвались в дом-музей и осмотрели  расставленные  во
всех  комнатах  в  большом  количестве  раскладушки  для  друзей   директора
дома-музея.
   Нередко они останавливались возле теннисного корта и следили за  игрой.
В Доме  творчества  была  всего  одна  асфальтированная  площадка,  и  время
распределялось  среди   отдыхающих   по   предварительной   записи.   Будучи
кур-совочником, Павел никакого права на эту площадку не имел,  а  жаль:  вид
играющих всколыхнул в нем былую любовь к игре. Хотя, в отличие  от  покойной
сестры, теннисистом он был средненьким, а в последнее время не брал  ракетку
в руки, здесь он вполне мог бы стать чемпионом.
   Как-то в начале второй недели  отдыха,  хорошо  поспав  после  обеда  и
пребывая поэтому в особенно энергичном настроении, они  шли  мимо  корта  на
пляж и, как всегда, немного задержались посмотреть на игру. Спиной к  солнцу
играл пузатый мокрый гражданин с топорным фельдфебельским лицом,  наряженный
в сплошной белый "адидас". Его партнер был невысок ростом, поджар, лысоват и
одет только в выцветшие армейские шорты, кеды и темные очки.  Оценить  класс
его игры было нелегко - он лениво  передвигался  по  корту,  как  бы  нехотя
отбивал те редкие мячи, которые пузатому удавалось перекинуть  через  сетку,
не угодив при этом в глубокий аут, а при подаче явно старался  смягчить  ее.
При взгляде на эту пару у Павла почему-то перехватило дыхание и предательски
задрожали  ослабевшие  коленки.  Непонятно  откуда  пришло  липкое  ощущение
"дежа-вю". "Сейчас этот толстый запустит мячом в кусты, разозлится и  бросит
игру", - с тоской подумал Павел.
   Очередной мяч, отбитый пузатым, вихляясь, взвился над кортом, перелетел
через заграждение и приземлился в кустах. Автор столь мастерски исполненного
удара злобно хряпнул фирменной ракеткой об асфальт, развернулся и направился
с корта прочь. По пути он кинул партнеру:
   - С меня хватит!
   - Устали, Алексей Львович? Но ведь еще полчаса законно наши, - спокойно
ответил мужчина в темных очках.
   - Пригласите вон молодого человека или девушку, - сказал пузатый, ткнув
ракеткой в направлении Тани с Павлом, и зашагал прочь.
   - А что? - как бы про себя спросил  лысоватый  и  обратился  к  ним:  -
Молодые люди, не составите компанию?
   - Я не играю, - сказала Таня.
   - А у меня ракетки нет, - сказал Павел.
   - Это поправимо, - улыбнулся лысоватый, подошел к зеленой скамейке,  на
которой стояла длинная спортивная сумка, и достал из нее  вторую  ракетку  -
точную копию первой. - Всегда беру с собой две, на всякий случай, -  пояснил
он. - Прошу вас.
   - Можно? - спросил Павел.
   Таня с улыбкой кивнула, а вслед за ней с важным видом кивнула  Нюточка.
Павел крул на скамейку пляжное одеяло, взял предложенную ракетку и встал  на
корт.
   - Только я давно не играл, - предупредил он.
   - Я тоже, - приседая и  размахивая  руками,  сказал  человек  в  темных
очках. - Ну-с, поехали!
   После пятиминутной перекидки тело и рука  вспомнили  позабытые  навыки,
Павел разогрелся и примерно оценил класс партнера. "Если и проиграю,  то  не
позорно. Да и человеку со мной будет поинтересней, чем с тем толстопузым", -
решил он и отошел на заднюю линию.
   - Давайте на счет! - крикнул он. - Подавайте первым. Человек  в  темных
очках перекинул два мяча на сторону Павла.
   - Подает входящий, - пояснил он. - Поехали!
   Нюточка забралась на судейскую  вышку.  Таня,  присевшая  в  тенечке  с
книгой, отложила ее в  сторону  и  стала  наблюдать  за  игрой  -  буквально
накануне на этом самом месте Павел объяснил ей кой-какие правила.
   Начав как бы вразвалочку, соперники постепенно вошли в раж.  Силы  были
абсолютно равны. Более молодой Павел лучше  доставал  трудные  мячи,  мощнее
подавал и быстрее реагировал, но у лысоватого был лучше поставлен удар, да и
технический арсенал побогаче. Игра шла мяч в  мяч,  за  полчаса  они  успели
сыграть четыре  изнурительных  гейма.  Уставшая  следить  за  игрой  Нюточка
сначала слезла с вышки и уселась рядом с Таней, а потом стала  проситься  на
пляж.
   - Мы пойдем? - спросила Таня, дождавшись  паузы  между  розыгрышами.  -
Подождем тебя на пляже.
   - Да-да, идите, - рассеянно  сказал  Павел,  приготовившийся  принимать
подачу.
   Они ушли, а на их место тут же заявились две дамы средних лет и высокий
сутулый мальчик лет пятнадцати.
   - Товарищи, - заявила  одна  из  дам.  -  Сейчас  наше  время.  Попрошу
очистить.
   - Еще три минуты,  -  с  намеком  на  поклон  сказал  партнер  Павла  и
обратился к нему: - Досрочный тай-брейк при счете "два-два". Согласны?
   - А что делать? - покосившись на дам, ответил Павел.
   Тай-брейк он выиграл со счетом "шесть-четыре". Дамы тут же выскочили на
корт и принялись перебрасываться через сетку высокими слабенькими  свечками,
ударяя по мячу снизу и при каждом ударе молодецки ухая.
   - Спасибо за игру, -  сказал  Павел,  отдышавшись.  -  Хорошо  вы  меня
загоняли.
   - Взаимно, - сказал лысоватый,  растираясь  полотенцем.  -  Проигравший
платит. Приглашаю в свои апартаменты на "отверточку".
   - На что? - не понял Павел.
   - На "скрудрайвер". Так на гнилом Западе называют коктейль из водочки и
апельсинового либо грейпфрутового сока со льдом. Вещь  славная,  особенно  в
такую жару, да и название колоритное. Только говорить язык сломаешь. Вот я и
попросил одну добрую знакомую перевести на нашу мову... Так как?
   - Меня на пляже ждут, - пробормотал Павел,  которому  в  общем-то  идея
"отверточки" показалась заманчивой.
   - Да мы на минутку только. А потом вместе на пляж махнем.
   - Уговорили.
   Мужчина в темных очках натянул  выцветшую  футболку,  перебросил  сумку
через плечо и, жестом пригласив  Павла  следовать  за  собой,  направился  к
главному корпусу.
   Его апартаменты представляли  собой  просторный  двухместный  номер  на
втором этаже, с холодильником, телевизором и лоджией, выходящей на северную,
тенистую сторону. Туда и провел Павла хозяин. В лоджии  стоял  столик  белой
пластмассы и два таких же кресла.
   - Присаживайтесь, - сказал хозяин. - Я  сейчас.  Павел  слышал,  как  в
комнате хлопнула дверца холодильника, что-то  забулькало,  застучали  кубики
льда. И тут же вновь появился хозяин  номера,  держа  в  руках  два  высоких
стакана, наполненных оранжевой жидкостью  со  льдом  и  снабженных  красными
соломинками.
   - Ну вот, - сказал он, усаживаясь в  свободное  кресло.  -  Попробуйте,
по-моему недурно. - Он протянул Павлу стакан. - Со  знакомством.  Кстати,  я
Шеров. Вадим Ахметович Шеров.
   Павел невольно посмотрел собеседнику в лицо. Тот уже снял темные  очки,
и глаза его  были  хорошо  видны  -  круглые,  облачно-серые,  нисколько  не
азиатские. Без очков он больше всего походил на дошедшие до нас  изображения
Юлия Цезаря.
   - Павел Дмитриевич Чернов, - сказал Павел и протянул руку. Шеров крепко
пожал ее.
   - Да-да, - проговорил он. - А скажите-ка, Павел Дмитриевич, где  я  мог
про вас слышать?
   - Пожалуй что и нигде, - ответил Павел.  -  Я  личность  малоизвестная,
работаю в питерском ящике кем-то средним между переводчиком и архивариусом.
   - И все-таки... Чернов Павел Дмитриевич, - задумчиво проговорил Шеров.
   -  Наверное,  вы  слышали  про  кого-то  другого.  Фамилия   достаточно
распространенная. Или, может быть, про моего отца,  Дмитрия  Дормидонтовича.
Он много лет проработал в ленинградском обкоме, так что...
   - Нет-нет. Именно Павел Дмитриевич... Скажите, Павел Дмитриевич, вам не
случалось работать с покойным академиком Рамзиным?
   Павел вздрогнул.
   - Случалось, - чуть слышно проговорил он и добавил уже  погромче:  -  А
вы, Вадим Ахметович, тоже по научной части?
   Шеров улыбнулся и махнул рукой.
   - Ну что вы, я умом не вышел. Просто, видите ли, хоть Москва и  большой
город, люди, принадлежащие к определенному кругу, неизбежно  и  неоднократно
встречаются на всяких  мероприятиях  -  юбилеях,  торжественных  заседаниях,
приемах и прочее в таком роде. Встречаются, знакомятся,  общаются...  Андрей
Викторович много о вас рассказывал. Отзывался как о надежде  мировой  науки,
не меньше.
   Павел невесело усмехнулся.
   - Вы ведь, помнится, какими-то особыми минералами  занимались,  открыли
уникальные свойства, так? - продолжил Шеров.
   Павел кивнул  и  сделал  судорожный  глоток.  Стакан  его  опустел.  Он
поставил его на столик.
   - Тогда почему же переводчик-архивариус? - спросил Шеров.
   - Это больной вопрос, - со вздохом ответил Павел. - Оказалось, что  мои
разработки слишком опередили время.
   - Вот как? - Шеров,  чуть  склонив  голову,  внимательно  посмотрел  на
Павла. -  Но  это  было  несколько  лет  назад.  Возможно,  теперь  ситуация
изменилась. Павел Дмитриевич, а вы  не  хотели  бы  вернуться  к  той  своей
работе?
   - Да разве это возможно? - Павел махнул рукой.
   - Ничего невозможного нет. Было бы желание. У вас оно есть.
   - Конечно.
   - Что ж, попробую что-нибудь  предпринять.  Мы  еще  вернемся  к  этому
разговору. Договорились?
   Круглые глаза смотрели ободряюще. Павел кивнул.
   - Вот и прекрасно... Кстати, у вас уже емкость пустая. Непорядок.
   Шеров взял со стола стакан Павла, не спрашивая его согласия, удалился в
комнату и занялся приготовлением  второй  порции.  Павел  смотрел  на  яркую
клумбу за окном и слушал гулкие удары собственного  сердца...  Ну  и  ну!  А
вдруг и в самом  деле  получится,  вдруг  это  курортное  знакомство  заново
откроет путь, казалось бы, утраченный навек?.. Этот Шеров.  Принадлежащий  к
одному кругу с нобелевским лауреатом...
   - По второй - и на море? Как вы смотрите, Павел Дмитриевич?
   Павел поднял голову. Улыбающийся Шеров протягивал ему второй  стакан  с
"отверточкой".
   - Вадим Ахметович,  позвольте  встречный  вопрос,  -  принимая  стакан,
сказал Павел. - Ваше имя я мог где-нибудь слышать?
   Шеров пожал плечами.
   - Едва ли. Я ведь  тоже,  в  своем  роде,  личность  малоприметная.  Не
писатель и даже не "мудопис".
   - Не, простите, кто?
   Шеров звонко и заразительно расхохотался.
   - Как, вы не знакомы с этой классификацией? Видите ли, все отдыхающие в
домах творчества Литфонда делятся на несколько разрядов.  Помимо  собственно
писателей, точнее говоря, членов Союза, есть жописы -  это  жены  писателей,
сыписы и дописы - это соответственно сыновья и дочери писателей, и, наконец,
мудописы - это расшифровывается как "муж дочери писателя".
   Павел, прежде не слыхавший этой хохмы, смеялся до одышки.
   - А тот толстый дядя в "адидасе" - он вроде староват для мудописа, а на
писателя не тянет. Он кто? - отсмеявшись, спросил Павел.
   - Ну а как по-вашему? По первому-то впечатлению?
   -  Либо  крупный  милицейский  чин,  либо   какой-нибудь   министерский
хозяйственник с большим блатом, - сказал Павел.
   Шеров усмехнулся.
   - Второе - это как  раз  про  меня.  Столичный  чиновник-хозяйственник,
занимающий этот двухместный номер исключительно по блату.  Правда,  я  здесь
ненадолго, вчера приехал, а уезжаю дня  через  три-четыре...  А  вот  насчет
моего партнера - тут вы того. Это же Алексей  Львович  Толстых,  краса,  так
сказать, и гордость... Вы его эпопею "Братья Коромысловы" читали?
   - Не читал, - искренне ответил Павел.
   - Я тоже, - признался Шеров. - Но, с другой стороны, у нас всякий  труд
почетен.
   Он подмигнул Павлу, допил коктейль и поднялся.
   - Пойдем греть бока на вечернем солнышке? - предложил он.
   Павел тоже встал.
   - Спасибо за отверточки, - сказал он.
   - Приходите еще, - откликнулся Шеров из комнаты. - Милости просим.

   Они спустились и вышли из корпуса, не прерывая беседы.
   - Как вам здесь? - спросил Шеров уже на аллее.
   - Хорошо. Только скучновато  немного.  Карадаг  закрыли.  Поиграть  вот
сегодня в первый раз удалось, благодаря вам.
   - Не мне,  -  поправил  Шеров,  -  а  товарищу  Толстых.  Впрочем,  все
поправимо, было бы желание. Хотите, запишемся на утро,  с  семи  до  восьми.
Мешать нам не будут, других претендентов нет -  писатели  рано  вставать  не
любят. Согласны?
   - Согласен, - с радостью подтвердил Павел.
   - А что Карадаг закрыт, так это тоже не для всех. Хотите, завтра  после
завтрака в бухточки смотаемся? Вы там бывали прежде?
   - Да, студентом еще.
   - А супруга ваша?
   - Таня? Вроде нет.
   - Вот и отлично. И ей, и девочке вашей интересно будет...
   Суровый усатый отставник, дежуривший у калитки на закрытый для  простой
публики писательский пляж, пропусков у них не потребовал, а  даже  взял  под
козырек. На топчане у самого моря Павел заметил Таню, а Нюточка уже  неслась
к нему, и он еле успел наклониться,  подхватить  ее  на  руки  и  подбросить
высоко в воздух.
   - Мама! - заверещала Нюточка. - Папа пришел. Можно я еще раз искупаюсь?
   - Потрясающе! - сказал Шеров. - Так вы и есть та самая Татьяна  Ларина?
Извините, что еще вчера не признал вас, но, поверьте, времени ходить в  кино
не остается, к тому же я теперь не так часто бываю на родине.
   - А я в последнее время не снимаюсь, - тихо сказала Таня.
   - Ну, что я могу сказать? - Шеров  развел  руками.  -  Только  то,  что
режиссеры - дураки, но это вы и без меня знаете... Надо же, Татьяна  Ларина!
Мои друзья сейчас разыскивают вас в Ленинграде, в Москве, а вы - вот она.  И
как после этого не верить в судьбу?
   Они лежали на пустынном берегу Сердоликовой бухты,  неспешно  потягивая
прямо из горлышка чешское пиво,  доставленное  сюда  Шеровым  в  специальной
сумке-холодильнике. Павел и Нюточка,  нацепив  маски  и  трубки,  ныряли  на
мелководье в чистейшей воде, охотясь на рапанов и куриных богов. Таня  время
от времени поглядывала в их сторону, но  не  тревожилась:  ведь  Нюточка  не
одна, а с отцом, стало быть, в надежных руках.
   - И зачем они меня разыскивают? - спросила Таня.
   - По моей просьбе.
   - Вам-то я зачем, Вадим Ахметович?
   - Хочу сделать вам интереснее предложение.
   - Какое?
   - Ну, какое предложение можно сделать актрисе? Роль, конечно.
   - Но разве вы режиссер? Ведь сами вроде говорили, что не имеете к  кино
отношения.
   - Считайте меня полномочным представителем режиссера.
   - Так что же он сам?.. Впрочем, все пустое. -  Таня  обреченно  махнула
рукой. - Я свыклась с мыслью, что больше никогда не буду сниматься.
   - Почему? - чуть нахмурившись, спросил Шеров.
   - Потому что никто не утвердит меня даже на самую пустячную  роль.  Вам
известно, почему я перестала сниматься?
   - В общих чертах... Послушайте, Татьяна... э-э-э...
   - Можно просто Таня.
   -  Послушайте,  Таня.  Во-первых,  про  эту  историю  с   Огневым   уже
давным-давно и думать забыли. Во-вторых, все информированные люди  прекрасно
знают, что вы в ней никаким боком, не виноваты. А в-третьих, на студии,  где
работает режиссер, попросивший меня разыскать вас,  плевать  хотели  на  все
наши московские дрязги.
   - Прибалтика? - заинтересовавшись, спросила Таня.
   - Не совсем. Видите ли, я пару лет проработал в  нашем  торгпредстве  в
Братиславе, да и теперь нередко выезжаю туда по делам службы. Там живет  мой
добрый друг Иржи Биляк, кинорежиссер. Я беседовал с ним  месяца  два  назад.
Тогда Иржи в соавторстве с одним  писателем  как  раз  завершил  работу  над
интереснейшим сценарием исторического  плана  и  начал  заниматься  подбором
исполнителей. Ваша игра в... ну, в этом фильме из пушкинских времен...
   - "Любовь поэта", - подсказала Таня.
   - Да, именно. Так вот, она произвела на Иржи сильное впечатление,  и  в
одной из главных ролей он хочет видеть только вас, и даже сценарий  под  вас
написан.
   - Странно, - задумчиво проговорила Таня. - Что же у них, своих  актрис,
что ли, не хватает? К тому же я слышала, что чехи нас  последние  пятнадцать
лет не особенно любят.
   - То чехи, - возразил Шеров, - а  Братислава  в  Словакии.  Это  совсем
другой народ, православный, предпочитающий, кстати, не пиво, - он  отхлебнул
из бутылки, - а белое вино и очень тяготеющий к русской культуре. К тому  же
роль ваша - сугубо русская.
   - То есть?
   - Картина, задуманная Иржи, посвящена  судьбе  вдовы  Пушкина,  Натальи
Николаевны, и ее сестер. Он много  рассказывал  мне  о  них,  так  что  я  в
некотором роде специалист по семье Гончаровых. Натали будет играть их первая
красавица Дана Фиалова, польская звезда Эльжбета  Птах  приглашена  на  роль
несчастной Екатерины, жены Дантеса...
   - Что? - изумленно воскликнула Таня. - Сестра Натальи  Николаевны  была
замужем за Дантесом?
   - Представьте себе. Уже сюжет, не так ли?.. А  вот  в  роли  Александры
Николаевны Иржи видит исключительно вас... Я читал русский перевод сценария.
   - И все же непонятно. При чем здесь Словакия?
   - М-да, Танечка, на пушкиниста вам еще учиться и учиться, хотя этот ваш
вопрос более оправдан, чем предыдущий. Поясняю: года через три после  смерти
Пушкина Александрина вышла замуж за австрийского дипломата барона Фризенгофа
и уехала с ним в Вену, а еще через несколько лет Фризенгофы приобрели  замок
Бродяны, расположенный возле Братиславы, и долго там жили, там и похоронены.
Напомню, что в девятнадцатом веке Чехословакия была частью Австро-Венгерской
империи. От Братиславы полчаса езды до  австрийской  границы.  Кстати,  Иржи
собирается часть фильма снимать в Вене, а часть - в Париже.
   - Как интересно! - невольно воскликнула Таня.
   - Это хорошо,  что  интересно,  -  заметил  Шеров.  -  Надеюсь,  вы  не
откажетесь. Иржи нужно бы видеть вас в Братиславе к двадцатому сентября.
   - Да как же я успею? - заволновалась Таня. - Все  же  заграница,  одних
бумажек, наверное, оформлять целый воз. Паспорт там, билеты, еще что-нибудь.
Да и отпуск догулять хочется.
   - Догуливайте и не берите в голову, - сказал Шеров. - Я дам знать Иржи,
он даст знать дяде своей жены - и все проблемы  решатся  за  пять  минут,  К
вашему возвращению все бумажки будут у вас нафтоле.
   - А что это за дядя? - спросила Таня.
   - Густав Гусак.
   Таня замолчала и посмотрела на море. Павел выходил из  воды,  таща  под
мышкой упирающуюся Нюточку.
   - Не знаю, - сказала Таня. - У меня теперь семья, работа.
   - С работой мы  уладим,  а  семья,  надеюсь,  возражать  не  будет.  Мы
воздействуем на них нашим совместным обаянием.
   Таня усмехнулась.
   - Синяя вся, докупалась! - сказал подошедший Павел и принял