ь о самом главном.
   Дубойс  растираясь  полотенцем,  глянул  в  окно.  С  шестого   этажа
гостиницы "Санкт-Петербург" был хорошо виден противоположный берег  Невы
и громадный серый дом,  торчащий  каким-то  диссонансом  над  набережной
Робеспьера.
   Нет, сначала дело. Только когда он убедится, что все выполнено,  все,
что требовалось, получено, проработано, зафиксировано, тогда он позволит
себе первую прогулку по городу. А сейчас  будем  считать,  что  никакого
города  не  существует,  а  только  тот  мрачноватый  дом,  его  архивы,
сотрудники, кабинеты.
   Человек в сером костюме с довольно приятным лицом  провел  Питера  по
коридору. Открыл массивную дверь и пригласил его в небольшое помещение.
   - Располагайтесь, мистер Дубойс. Документы  из  архива  подготовлены,
сейчас их  принесут.  Вы  можете  работать  в  этом  кабинете.  Вот  мой
внутренний телефон, если что-то понадобится, звоните, не стесняйтесь.
   Неисповедимы пути твои, Господи. Когда-то его предок  не  вернулся  в
свою страну, опасаясь этого самого ведомства, у  которого  он  теперь  в
гостях. Сидит за столом в кабинете,  в  котором,  возможно,  допрашивали
кого-то из его близких или дальних родственников.
   - Здравствуйте, - в кабинет вошла женщина в темном костюме  с  папкой
документов. - Прошу вас расписаться здесь и здесь. Спасибо.
   Дубойс сел поудобнее. Придвинул к себе папку.
   Он читал изложенные сухим казенным языком данные уголовного дела 70-х
годов о деятельности преступной  группы  под  предводительством  некоего
вора  по  кличке  Генерал,  данные  наблюдений,  агентурных   донесений,
подслушанных разговоров, касающихся  некоего  гражданина  Шерова  Вадима
Ахметовича, а сам  почему-то  представлял  питерский  проспект,  обычный
зимний день.
   Девушка в черной шубе с распущенными рыжими волосами. Неба не  видно,
вернее, оно опустилось  на  город  и  лежит  теперь  на  плечах  сутулых
пешеходов. Поэтому снежинки появляются в воздухе неизвестно откуда. Если
долго на них смотреть, можно заметить, что некоторые летят вверх.  Рыжая
девушка остановилась. Она то ли глядит на снег, то ли ей померещился чей
то знакомый взгляд. Красивый рот портит  усмешка.  Вдруг  словно  что-то
попало ей в глаз. Она смотрится в маленькое  зеркальце  и  краем  платка
достает невидимую соринку...
   Дубойс взял в руки черно  белую  фотографию.  Долго  смотрел  на  эту
красивую молодую женщину, почти девочку. Он убирал  ее  в  папку,  читал
следующие документы,  но  потом  опять  доставал  фотографию  и  не  мог
насмотреться. Что он увидел в этом лице?  Он  испытывал  одновременно  и
восхищение, и непонятную, необъяснимую тревогу. Часть его существа будто
говорила: "Смотри, ничего прекрасней ее ты никогда не увидишь". А другая
половина шептала: "Не смотри ей в глаза, только не смотри ей в глаза,  а
не то..."
   Последним документом была справка  из  московского  адресного  стола.
Гражданка Захаржевская Татьяна Всеволодовна,  сочетавшись  в  1982  году
законным браком с гражданином Великобритании Аполло  Дарлингом,  в  оную
Великобританию на постоянное место жительства и убыла.
   Правда,  в  Ленинграде,   впоследствии   Санкт-Петербурге,   остались
ближайшие родственники: мать, Захаржевская Ариадна Сергеевна, 1931 г. р.
и брат, Захаржевский Никита Всеволодович, 1954 г. р.
   Питер подумал и решил своим визитом ближайших не беспокоить. Едва  ли
они смогут сообщить ему  что-нибудь  существенное,  а  вот  предупредить
сестру   и   дочь,   что   ее   персоной    интересуются    американские
правоохранительные   органы,   сумеют   наверняка.   То,   что   Татьяна
Всеволодовна,  согласно  справке  из  пограничных  служб,  после  своего
отъезда государственную границу СССР, впоследствии Российской Федерации,
не пересекала, вовсе не  означало,  что  она  не  поддерживает  связи  с
родными. Да и что четырнадцать лет на родине не была, тоже не означает -
для таких, как она, все границы условны, хоть на помеле перелетит...
   Выйти на Татьяну  Всеволодовну  Питеру  позволила  единственная,  как
оказалось,  существенная  улика,  оставленная  на  месте   преступления.
Отпечатки пальцев. Нет, не на  посуде,  не  на  дверных  ручках,  не  на
поверхностях предметов - здесь,  как  раз,  все  было  чисто-чисто,  как
учили. На  обнаруженной  в  мусорной  корзине  целлофановой  обертке  от
коробки  с  дискетами.  Сорвать,  выбросить  и  забыть  -  это  же   так
естественно... Если бы не Делох, вычисливший русскую в  случайной  своей
попутчице, если бы  не  лингвистическая  догадка  Питера,  подтвердившая
слова профессора, эта находка, сделанная  при  первом  же  осмотре  дома
Фэрфакса, так и осталась бы пустышкой. Но теперь,  вкупе  с  подписанным
Хэмфри Ли Берчем теплым дружеским письмом на имя директора ФСБ  генерала
Степанова, "пальчики" отправились в Москву, на Лубянку.
   Момент   оказался   благоприятным    -    в    ожидании    очередного
многомиллиардного кредита МВФ Москва  реагировала  на  просьбы  западных
партнеров с особой чуткостью и расторопностью. Не прошло и двух  недель,
как носитель отпечатков был идентифицирован с вероятностью 92, 8%...

***

   На следующий день Питер стоял перед  картиной  своего  тезки  Рубенса
"Персей и Андромеда" в Эрмитаже. Он думал о том, что все так и есть, как
изобразил  великий  нидерландец.  Одна  мертвая  гадина  убила   другую.
Отрубленная голова Медузы и окаменелый дракон.  Но  это  для  влюбленных
осталось по ту сторону щита, который  держит  в  отведенной  назад  руке
Персей. Он смотрит на свою  Андромеду.  Маленькие  боги,  амуры,  вьются
вокруг, теребят их, как дети. Рядом терпеливо стоит мощный рабочий  конь
Пегас...
   Если так долго стоять перед каждой картиной, не хватит и года,  чтобы
все осмотреть. Конечно, глупо бродить  по  залам  Эрмитажа  без  заранее
составленного  плана.  Скажем,  можно  было  бы  сегодня  обойти  только
импрессионистов или античность... А вот и статуя  Омфалы,  скопированная
им из Интернета. Питер почему-то заглянул ей в глаза.  Пустые  мраморные
полусферы смотрели в никуда.
   - Простите, - услышал он за спиной осторожный голос, - простите  меня
за беспокойство. Вы интересуетесь античностью?
   Дубойс оглянулся. Рядом с ним стоял  человек  лет  сорока.  Пиджак  в
зелено-розовую клетку, брюки вишневого цвета и, что  уж  совсем  нелепо,
яркий, цвета морской волны нашейный платок с якорями.
   - С некоторых пор интересуюсь,  -  дружелюбно  ответил  Дубойс,  хотя
смотрел на своего неожиданного собеседника  с  удивлением:  неужели  еще
один Делох?
   - А вы, видимо, англичанин или американец, судя по акценту?
   - Американец. Но мать и отец у меня - русские. И домашнее  воспитание
я получил русское.
   - Как интересно! -  удивился  незнакомец,  потирая  свои  длиннопалые
аристократические руки. - Раньше дворяне давали  детям  французское  или
английское воспитание, а вам, значит,  русское.  А  ваши  родители  были
дворяне?
   - Только мать, отец из крестьянской семьи.
   - Тоже необычно  -  крестьянин  и  дворянка.  Вы  прекрасно  говорите
по-русски.
   - Спасибо, я стараюсь  читать  русские  книжки,  смотреть  российские
фильмы. Правда, последний год времени все меньше и меньше. Вот, наконец,
побывал в России...
   - Так вы первый раз в России? Значит, первый раз в Петербурге?
   Странный собеседник как бы случайно коснулся длинными  пальцами  руки
Дубойса. Питер машинально убрал руку.
   - Позвольте представиться. Ник.
   - Очень приятно. Питер.
   Дубойс пожал вялую лапку нового знакомого.
   -  Питер,  я  бы  мог  взять  на  себя  обязанность  вашего   личного
экскурсовода, провести вас по музеям, паркам нашего города,  пригородам.
Если, конечно, вы найдете приятным мое общество?
   Ник опять коснулся его руки. Тут Дубойса осенило. А не гей ли к  нему
клеится? Этого  еще  недоставало!  Первый  знакомый  в  Петербурге  -  и
голубой. Не молоденькая студентка, а стареющий цветастый шут!
   - Я прошу прощения, - в голосе Дубойса появились металлические нотки,
- вы меня, на верное, приняли за скучающего туриста. У меня  очень  мало
свободного времени для экскурсий и прогулок.
   Собеседник сразу как-то сник, даже бант его шейного платка  опустился
вниз, на манер пионерского галстука.
   - Прошу прощения. Очень жаль. Извините, -  он  попятился  задом,  как
бедный чеховский чиновник или лакей, но вдруг  остановился.  -  Еще  два
слова, Питер. Я  обратил  внимание,  что  вы  долго  стоите  перед  этой
статуей.  Перед  лидийской  царицей  Омфалой.  Хорошо  помню  историю  с
переодеванием  в  мужскую  одежду...  Но  если  вас  так  интересуют  ее
изображения, есть еще одно, насколько  я  припоминаю.  Оно  находится  в
Ораниенбауме,  в  парке,  у  Китайского  дворца.  Если   вас,   конечно,
интересует...
   Зачем Питер поехал в Ораниенбаум? В последний день можно было сходить
в музей-квартиру Достоевского или Набокова? Да  мало  ли  куда?  Что  он
успел посмотреть за такую короткую командировку?  Нет,  зачем-то  сел  в
такси, сказал: "Ораниенбаум", таксист назвал сумму, Питер кивнул. И  вот
он  здесь,  среди  разрухи  и  запустения,  среди  дворцовых   построек,
превращенных в руины,  среди  разрушенных  мостиков,  больных  деревьев.
Зачем он приехал сюда? Чтобы увидеть другую сторону Петербурга?  Но  для
этого достаточно было зайти в любой  двор,  любой  подъезд.  Приехал  по
рекомендации того странного типа? Нет. Что то другое вело сюда  Дубойса,
то, что в обычной жизни кажется  случайностью,  бессмыслицей,  но  стоит
уловить невидимые обычному зрению знаки, как все  складывается  в  некую
цепочку,  в  которой  даже  знакомство  с  шутом  гороховым  в  Эрмитаже
неслучайно...
   Нет, хватит мистики. В последнее время он слишком  часто  попадает  в
какой-то странный круг, в другие измерения. Хватит.  Командировку  нужно
признать очень успешной. Вся жизнь  главной  подозреваемой  была  теперь
перед ним. Он знал про нее практически все, вернее, все, чем мог прижать
ее к стенке на допросе,  припугнуть,  удивить.  Татьяну  Захаржевскую  -
миссис Дарлинг...
   Что же она за человек? Что за женщина? Только ли умная,  расчетливая,
коварная и хладнокровная убийца или... нечто большее? Какая сила  хранит
ее, может быть, наделяет правом вершить суд и исполнять приговор? Почему
судьба ее так волнует его, следователя, которого должны волновать только
доказательства  и  факты?  Зачем  он  забивает   себе   голову   лишними
переживаниями, посторонними мыслями? Почему он все время думает о ней?
   А вот и Китайский дворец. Где же статуя Омфалы? Не  может  быть?  Что
это?
   На постаменте стояла женская фигура с львиной шкурой поверх  длинного
пеплоса и палицей в руке, но... без головы. Голова валялась на  земле  в
двух метрах. Дубойс  профессионально  определил,  что  статуя  разрушена
ударом узкого металлического  предмета,  ломика  или  монтировки.  Питер
зачем-то поднял отбитую голову, подержал ее в  руках.  Вспомнил  похожую
сцену  из  известного  англоязычного  шедевра,   грустно   улыбнулся   и
проговорил: "Бедная Таня..." Потом положил голову у подножья статуи.  На
постаменте среди всяких надписей известного содержания  почему-то  одна,
непонятная, привлекла его внимание: "Отсрочка".
   Ну, вот и все. Предъявить доказательства, добиться санкции на  арест.
Надо  надеяться,  "кузены"  из  Скотланд-Ярда  уже  установили  нынешнее
местонахождение миссис Дарлинг, так что много времени это не займет...

Леонид Рафалович
Москва, Россия
Июнь, 1996

   - Ну что? Выпьем за генерального директора ООО "Вторчерметутилизация"
и за президента ЗАО "Стил  энд  Каст  Айрон  экспорт"!  -  сказал  Леня,
поднимая бокал.
   Они отмечали регистрацию в  ресторане  ночного  клуба  "Метелица"  на
Новом Арбате.
   Гай-Грачевский, как владеющий языками,  стал  президентом  "Стил  энд
Каст Айрон", а Забродину досталось прозаическое ООО "Вторчермет".
   Однако никто из его старых флотских приятелей не  жаловался.  И  даже
Забродин, обидевшийся было, что в  Голливуд  на  консультации  фильма  о
российском флоте пригласили не его, а Леньку - и то не жаловался.  И  на
что  жаловаться?  Когда  приехавший  из  Америки  Леня  Рафалович  вдруг
предложил им работу в его фирмах, с окладами по пять  тысяч  долларов  в
месяц!
   И так забавно!
   Обе фирмы зарегистрировали, не выезжал из Москвы. Одну в Ингушетии  -
в так называемой "свободной экономической зоне", а вторую на Кипре  -  в
Кипрском офф-шоре.
   Какие Ленька давал взятки в  Московском  представительстве  Ингушской
республики и в консульском  отделе  посольства  -  этого  никто  из  его
друзей-партнеров не знал и не ведал.
   - Ленька, а нас не посадят? - спрашивал уже пьяненький Гай.
   - Не ссы, моряк моряка в обиду не даст никогда, - ответил Забродин за
Леонида, - я правду говорю, Леньк, а?
   - Ребята, риск присутствует в  любом  бизнесе  как  его  неотъемлемая
компонента, даже в торговле  мороженым,  -  говорил  Леонид,  -  кто  не
рискует, тот не пьет шампанского в ресторане "Метелица"... Но  наш  риск
находится в  разумных  и  допустимых  пределах,  это  я  вам  обещаю.  В
ра-зум-ных!
   Выпили еще. А потом перешли из ресторана в казино. Оно занимало  весь
первый этаж "Метелицы".
   "Метлы", - как называли  ее  в  годы  Ленькиной  курсантской  юности.
Тогда, в семидесятых,  чтобы  попасть  сюда  во  время  их  каникулярных
вылазок в столицу нашей Родины, чтобы  культурно  выпить  в  баре  через
модную  соломинку  пятирублевый  "шампань-коблэр",  надо  было  выстоять
трехчасовую очередь или дать швейцару "чирик" на лапу. А у кого тогда  в
середине  семидесятых  был  этот  червонец?  У   грузина-фарцовщика?   У
папенькиного сынка из московской золотой молодежи?
   А теперь вот здесь пьют они... Ветераны флота. Но пьют  в  новом  для
себя статусе - статусе новых русских бизнесменов.
   Казино занимало огромный задрапированный в  черное  зал  с  длиннющей
барной стойкой.
   На трех столах два мальчика и девочка-крупье, стоя,  играли  с  тремя
ленивыми  прожигателями  жизни.  Одному  прожигателю  -  небритому   под
мексиканского мачо - было лет девятнадцать. И если сбросить два года, на
которые его состарило недельное похмелье с двухнедельной небритостью, то
ему было семнадцать от силы.
   Другой игрок в "черного джека" был толстым армянином лет сорока. Весь
в шелку и бархате и весь увешанный золотыми перстнями и цепями.
   Третьим игроком был дикого вида штангист-тяжеловес. С бритой  башкой,
низким лбом и близко посаженными малюсенькими глазками.
   Трех совершенно разных игроков объединяло одно - полное равнодушие  к
проигрышу и бесконечная скука.
   Скука была нарисована и  на  журнально-обложечных  глянцевых  личиках
трехсотдолларовых проституток, что словно  куры  на  насесте  сидели  на
высоких табуретах вдоль  барной  стойки.  Все  с  блестящей  помадой  на
припухлых губках, все в мини-платьицах от Армани и  Нина  Риччи,  все  с
ногами, да с фигурами... Но без клиентов... Пока...
   - Сыграем? - спросил Леня своих новых партнеров.
   - Да стремно, чегой-то, - неуверенно ответил Забродин.
   - Ерунда! Надо привыкать к капиталистической жизни, ребята, -  весело
воскликнул Леонид и пошел покупать фишек.
   Он накупил на шесть тысяч долларов  и,  поделив  поровну  между  ними
тремя, сказал, что теперь они не могут отсюда уйти, покуда не  проиграют
все до конца.
   - А как тут играть-то? - беспомощно вопрошал Гай.
   - И ты меня спрашиваешь? - шипел в ответ  Забродин,  -  а  не  ты  ли
брехал, что в Париже с королем Занзибара не вылезал из казино?
   - Да я позабыл, - оправдывался Гай.
   - Ребята,  это  как  в  наше  простое  старое  "очко",  только  более
цивилизованное и  называется  "черный  джек",  -  поучительно  наставлял
Леонид.
   Сели играть.
   Забродин проиграл холодно-красивой крупье долларов пятьсот и поплелся
играть на французскую рулетку.
   Леонид тоже проиграл и тоже пошел попытать счастья у другого стола.
   А Гаю вдруг начало везти. Он выиграл тысячу долларов  в  блэк-джек  и
отправился поиграть вместе с Забродиным.
   Забродин проигрывал и  на  рулетке.  Ставил  на  красное  -  выпадало
черное. Ставил на чет - выпадал нечет...
   Гай подошел когда крупье щелчком выбросил шарик... И, резко  протянув
руку,  положил  столбик  из   шести   стодолларовых   фишек   на   цифру
"девятнадцать".
   - Ставок больше нет, - объявил крупье...
   Шарик  бежал-бежал...  Скакал-скакал...  И   остановился   в   ячейке
"девятнадцать".
   - Ну, Гай! Ну, засранец! - сокрушался Забродин. - Тебе в  любви  хрен
теперь повезет!
   Но Забродин ошибся.
   Выиграв около восьми тысяч долларов, Гай уехал из "Метелицы" с  двумя
самыми глянцевыми проститутками.  На  желтом  такси  уехал  в  гостиницу
"Интурист" на Тверской улице - бывшей улице Горького.
   А  Забродин  с  Леней  еще  погуляли  по  набережной   Москвы-реки...
Погуляли, на ходу прихлебывая по очереди из  горлышка  литровой  бутылки
шведского "Абсолюта".
   - А верно говоришь, не посадят нас, Ленька? - спрашивал Забродин.
   - А если я скажу, что посадят, убежишь? - переспросил Леонид.
   - Пошел ты к черту, - отмахнулся Забродин...
   Назавтра утром из Шереметьева-1 Забродин с Гаем улетали  в  Питер.  А
Леня из Шереметьева-2 улетал в Лос-Анджелес...
   А  в  Мурманске...  В  Кольском  заливе  крейсер  "Адмирал   Захаров"
готовился теперь в дальний-предальний поход.  Последний  в  своей  жизни
поход.

Таня Розен - Григорий Орловский
Голливуд, Калифорния - Сет-Иль, Канада
Июнь 1996

   Лизавета в своей подозрительности учудила - и решилась не только сама
приехать в Голливуд, но и привезти с собой мальчишек.
   Формально визит имел целью показать детям  город  Лос-Анджелес  и  то
знаменитое место, где снимают кино.
   Но на самом деле, и это Таня отлично понимала, Лизавета  притащилась,
чтобы  проконтролировать  -  как,  и  главное,  с  кем  живет  здесь  ее
младшенькая сестрица. Не сбилась ли с пути праведного.
   На той неделе выдался плотный съемочный график  в  павильонах.  Колин
порхал в своем эмпирейном творческом подъеме, с бригадой  скриптрайтеров
то и дело переписывал сценарий и, не жалея актеров, мог  позвонить  даже
ночью, мол, срочно приезжай на студию, будем все переснимать...
   Колин хотел  к  середине  июня  отснять  павильоны,  чтобы  сразу  по
готовности главного предмета его надежд -  настоящего  русского  боевого
крейсера - переехать в Канаду, и там за остаток короткого полярного лета
отснять натуру.
   Работать с Колином было трудно.
   Трудно, потому что он  полностью  подчинял  всех  своей  режиссерской
воле, ни грамма не считаясь с личными интересами  актеров  и  персонала.
Ему нужно, значит, вынь да положь! И никакой личной жизни...  Многие  из
команды  даже  поселились   на   киностудии   в   маленькой   гостинице,
напоминающей студенческое общежитие.
   Но работать с Колином было и интересно.
   Он сам играл главную роль командира  ракетного  крейсера  -  капитана
первого ранга Александра Чайковского. Играл искрометно, зажигательно, на
сильном нерве... Играл так,  что  партнеры  заводились  индуцируемым  им
электричеством - и не могли халтурить...
   У Тани была роль жены старпома  капитана  второго  ранга  Кутузова...
Главная женская роль - и она не могла сыграть бледно  и  блекло,  потому
что вторым партнером ее был обладатель прошлогоднего "Оскара" Ник Пейдж.
Молодчина Колин - он не побоялся на площадке такого партнера...
   Про гонорар Николаса Пейджа писали, что это самый большой в  нынешнем
году голливудский гонорар... А про фильм писали, что  Колину  удалось  в
три раза увеличить бюджет за  счет  частных  инвесторов,  среди  которых
газетчики указывали и на вдову покойного лорда Морвена.
   Татьяна  была  увлечена  съемками  и  даже  радовалась,   что   Гриша
задержался в Майами и на какое-то время она отвлечется от их безумия...
   Поэтому и к  приезду  Лизаветы  она  отнеслась  пр