ся растирать
Нюточку махровым полотенцем.
   - Еще купаться! - дрожащими губами лепетала Нюточка.
   - Нет, - строго сказала Таня. - Хватит.
   Нюточка надулась.
   - Ай, - сказал Шеров. - Что же делать? За нами скоро катер придет, а  у
нас тут шоколадка недоеденная осталась. Придется дельфинам отдать, наверное.
   - Зачем дельфинам? - мгновенно насторожившись, спросила Нюточка.
   На следующее утро, за завтраком, к их столику подошел Шеров и,  пожелав
Тане и Нюточке доброго утра, - с Павлом они уже виделись на корте  с  легким
поклоном положил перед Таней сценарий - стопку листов в прозрачной папочке.
   Папку Таня взяла с собой на пляж и не пошла купаться вместе с Павлом  и
Нюточкой, а села под навесом в шезлонг и принялась за чтение.
   Сценарий,  название  которого  было  переведено  как  "Вальс   разлук",
произвел на  нее  странное  впечатление.  Казалось,  авторы,  Иржи  Биляк  и
Мирослав с труднопроизносимой  фамилией  Црха,  приложили  максимум  усилий,
чтобы сделать из истории  сестер  Гончаровых  слащавую  салонную  мелодраму.
Текст  буквально  источал  томную   ностальгию   по   временам   кринолинов,
вицмундиров и тотального политеса. Герои изъяснялись между  собой  в  лучших
традициях "Бедной Лизы", диалоги зависали в воздухе  и  казались  невнятными
или вообще  лишенными  смысла.  Не  было  числа  целованиям  дамских  ручек,
шарканьям ножкой, поклонам, реверансам,  пылким  объяснениям.  Роль  Натальи
Николаевны сводилась к вздохам  и  красивым  трепетаниям  ресниц,  Екатерины
Николаевны  -  к  обильному  слезопаду,  перемежающемуся  истериками.   Брак
Александрины  с  чрезвычайно  добродетельным,   но   приземленным   Густавом
Фризенгофом трактовался как брак  по  психологическому  расчету,  стремление
бежать  от  мучительных  воспоминаний  о  тайном,  страстном  и   трагически
оборванном  романе  с  Пушкиным.  Эти  воспоминания  прорываются  на   экран
замутненными  врезками  -  бал,  прогулка  верхами,  будуар,   -   намеренно
неразборчивыми шепотками и сюрреалистическими спецэффектами. Слава  Богу,  у
авторов хватило такта не выводить на  экран  самого  Пушкина,  ограничившись
смутным силуэтом из невозвратного прошлого.
   И лишь потом, перечитав сценарий, Таня поняла, что фильм  вполне  может
оказаться  и  не  таким  муровым,  как  представляется  на  первый   взгляд.
Собственно  сюжет,  характеры,  диалоги  имеют   значение   вспомогательное,
второстепенное  и   подчинены   логике   изобразительного   и   музыкального
оформления,  а  проще  сказать,  подогнаны  под  пышные  платья  и  шикарные
интерьеры, под прихотливое движение  операторской  камеры,  под  музыкальные
темы и цветовые тона.  При  гениальном  художнике,  гениальном  операторе  и
гениальном композиторе может получиться сказочно красивая вещь.  Только  вот
Пушкин и сестры Гончаровы здесь как-то лишние...
   Незаметно для самой себя  Таня  подпала  под  чары  еще  не  рожденного
фильма, невпопад отвечала на вопросы Павла и Нюточки, механически ходила  на
море, в столовую, на прогулки. Наваждение спало  через  два  дня,  когда  за
ужином к ним подошел Шеров, сообщил, что рано утром уезжает, а потому просит
их к себе на отвальную, где и надеется получить от Тани окончательный ответ.
   - Я не могу принять его предложения, - сказала Таня,  когда  они  после
ужина возвращались к себе переодеться и попробовать уложить спать Нюточку. -
Оно, конечно, интересно и соблазнительно, но до меня  только  сейчас  дошло,
что согласиться - значит расстаться с тобой, с  Нюточкой  самое  меньшее  на
полгода. Вот уж действительно "вальс разлук"!
   - Мне бы хотелось согласиться с тобой, - медленно проговорил  Павел,  -
только, понимаешь, я видел твое лицо в эти дни. Если теперь  ты  откажешься,
то потом всю жизнь будешь терзаться упущенной  возможностью.  Соглашайся,  а
мы... мы будем жить предвкушением твоего возвращения.
   Нюточке стало  скучно  слушать  непонятный  разговор  взрослых,  и  она
побежала вперед, высматривая на темных ветках акации светлячков.
   Поняв, что родители намерены уложить  ее  спать,  асами  отправиться  в
гости, Нюточка смерила их таким скорбным взглядом, что Павел не выдержал.
   - Ладно, пойдешь с нами, быстренько надень что-нибудь нарядное.  Только
обещай, что будешь вести себя смирно, к взрослым не приставать, в  разговоры
не встревать.
   - Обещаю, - серьезно сказала Нюточка. - Ты выйди, я переодеваться буду.
   Павел усмехнулся и вышел на кухоньку. Там на подоконнике открытого окна
сидела Таня и курила.
   - Балуем мы ее, - сказал Павел. - И понимаю,  что  так  не  следует,  а
ничего поделать с. собой не могу. Как посмотрит!..
   - И я не могу, - сказала Таня. - Не простой у нее  взгляд,  колдовской.
Вырастет - будет людьми вертеть, как захочет. Дай Бог, чтобы к добру...
   Шеров ждал их у раскрытой двери своего номера.
   - Заходите, заходите, - сказал он. - Я вас из окошка приметил.
   - Вы извините, Вадим Ахметович, пришлось взять девочку с собой -  ни  в
какую спать не хотела, - пояснила Таня.
   - Это ничего. Для младшего  возраста  у  нас  найдется  и  угощение,  и
развлечение.
   - Какое? - тут же оживилась Нюточка.
   - Заходи - увидишь.
   Нюточка первая  проскользнула  в  комнату.  Угощение  было  легкое,  но
изысканное: коньяк "Хенесси",  шампанское  из  Нового  Света,  орешки,  явно
импортное  трехслойное  печенье,  разнообразные   фрукты   в   вазе,   белый
швейцарский шоколад.
   - Можно?  -  спросила  Нюточка,  с  вожделением  глядя  на  непривычный
шоколад. Ручонки уже тянулись к плитке.
   - Это ты у Вадима Ахметовича спроси.
   - Ну  конечно  же,  можно,  -  отечески  улыбаясь,  произнес  Шеров.  -
Угощайся.
   Нюточка угостилась, а Шеров разлил коньяк  по  трем  небольшим  рюмкам.
Таня и Павел сели к столу.
   - Что ж, за успех и процветание! - сказал Шеров, поднимая рюмку.
   Таня  и  Павел  отпили  по  чуть-чуть  густой,   вкрадчивой   жидкости,
отливающей темным топазом. Нюточка взяла из вазочки грушу.
   - Так как, Танечка, надумали? -  слегка  наклонившись  к  ней,  спросил
Шеров. - Что мне сказать Иржи?
   - Я прочла сценарий и... и я согласна, - тихо ответила Таня.
   - И славно. Вы не пожалеете. Интересная работа,  масса  поездок,  новых
впечатлений, прекрасный задел на будущее, европейская известность и, кстати,
контракт по европейским стандартам. В валюте.
   - Даже голова кругом, - призналась Таня, самую малость захмелевшая  уже
с первого глотка.
   - Тогда по бокалу  шампанского?  -  предложил  Шеров.  -  Событие  того
заслуживает, поверьте.
   - А мне? - спросила Нюточка.
   - А вам, сударыня, немного погодя будет мороженое, - сказал Шеров. -  А
пока что предлагаю посмотреть одну интересную книжку. Только для начала надо
бы помыть ручки.
   - Где у вас ванная? - совсем по-взрослому спросила Нюточка,  поднимаясь
со стула.
   Когда она возвратилась в комнату с  чистыми  руками,  Шеров  достал  из
шкафа большую книжку в яркой суперобложке и вручил Нюточке.
   - Сказки народов мира, - пояснил он  и,  обращаясь  к  Павлу  с  Таней,
добавил: - Местное издательство постаралось. Умеют же, когда захотят.
   Нюточка забралась на диван и принялась рассматривать книжку.
   В дверь постучали.
   - Арик, ты? - не вставая, спросил Шеров. - Привел?
   - Я. Привел, - ответил хрипловатый голос. Дверь  открылась.  На  пороге
стоял высокий  игмуглый  чернокудрый  мужчина  лет  сорока.  Синий  с  белым
лампасом спортивный костюм подчеркивал  атлетическую  мощь  фигуры.  Мужчина
сделал шаг в сторону и бросил в коридор:
   - Заходи давай.
   Робко озираясь, в комнату вошел  тощий  встрепанный  старичок  в  серой
парусиновой рубашке навыпуск и сандалиях на босу ногу. Под  мышкой  старичок
держал треногу, а с плеча у него свисал черный футляр.
   - Всех делать будем? - осведомился старичок, сгрузив треногу на пол.  -
Или только девочку? Или как?
   - Тебе ж объяснили, - брезгливо процедил чернокудрый. -  Семейное  фото
мы и сами нащелкаем Только ее, - он показал  пальцем  на  Таню.  -  Пять  на
шесть. Черно-белые. Тридцать две штуки.
   - Для картинной галереи? - попробовал  пошутить  старичок,  но  тут  же
опасливо съежился и замолчал.
   Он придвинул ближайший стул к пустому участкубелой стены  и  критически
прищурился.
   - С моей вспышкой сойдет. Хотя лучше бы в ателье.
   - Тебе ж сказали - срочно, - устало бросил чернокудрый.
   - Прошу сюда, - сказал старичок Тане, показывая на стул. Таня встала.
   - Зачем это? - недоуменно спросила она Шерова.
   - Я же обещал вам, Танечка, что к вашему приезду в Ленинград все нужные
документы будут у вас на столе. Включая заграничный паспорт. А для него, как
вы понимаете, нужна фотография. И не одна.
   - Ах вот оно что.
   Старичок извлек из футляра большой квадратный фотоаппарат в  деревянном
кожухе и приладил его на треноге.
   - Смотрите вот сюда, - сказал он  Тане.  -  Головку  чуть  влево.  Буду
работать со вспышкой, постарайтесь не жмуриться.
   К вспышкам Таня привыкла, так что обошлось без второй попытки.
   - Умница, - сказал старичок и начал упаковывать аппарат.
   К  себе  в  служебный  корпус  Таня  с  Павлом  возвращались  молча   и
пошатываясь. Следом брела сонная Нюточка, сжимая  в  руках  роскошную  книгу
сказок, подаренную Шеровым на  прощание.  Они  не  без  труда  поднялись  по
лестнице, и Павел тут же рухнул на диван. Таня принялась укладывать Нюточку.
Та дала себя раздеть, но потом схватила книгу, прижала к груди и нырнула под
одеяло.
   - Положила бы книжку-то. Растреплешь, - сказала Таня.
   - Нет. Я осторожно.
   - Что, так понравилась?
   - Очень. Только я одного слова не поняла.
   - Что за слово?
   - Тадзимырк.
   - Что-что?
   - Тадзимырк. Вот. - Нюточка протянула Тане книгу и ткнула  пальчиком  в
самый низ обложки.
   Таня прищурилась, прочла слово и засмеялась.
   - Ты бы наоборот читала, - сказала она.
   - А наоборот совсем непонятно получается - "Крымиздат" какой-то.
   Павел громко расхохотался.
   - Тш-ш, - шикнула на него Таня, склонилась над Нюточкой и поцеловала ее
в щеку. - Спи, тадзимырк мой ненаглядный.
   Она еще  нашла  в  себе  силы  ополоснуться  и  почистить  зубы,  потом
возвратилась в комнату, легла на диван и прижалась к Павлу.
   - Спишь? - спросила она.
   - Не-а.
   - Знаешь, у меня такое ощущение, словно все в жизни  пошло  по  второму
кругу. И в кино меня возвращают точно так же, как  когда-то  ввели  туда.  И
фотограф тогда тоже подвернулся в самый нужный  момент.  Ловко  у  него  все
получается, да?
   - У кого?
   - У Вадима Ахметовича. Мне кажется, у него все получается ловко.
   - Во мужик! - резюмировал Павел, повернулся набок и захрапел.
   Таня заснула не сразу. И приснился ей  неописуемый  дом-дворец.  Всякий
раз, когда Таня пыталась повнимательней  вглядеться  в  его  очертания,  они
плавно изменялись. Но она точно знала: это замок Бродяны.
   Двадцать девятого августа Таня, Павел и Нюточка  выгрузились  из  такси
возле подъезда своего  дома  на  Школьной  -  загорелые,  бодрые,  несколько
ошалелые от перелета и поездки. На скуле у Павла красовался свежий  синяк  -
результат беседы  с  пьяным  Луганюком,  вздумавшим  на  банкете  по  поводу
окончания смены недвусмысленно и крайне  незамысловато  лапать  Таню.  После
разговора с Павлом к Луганюку пришлось вызывать  "скорую",  а  самому  Павлу
вместе с Таней, представителями администрации и отдыхающих - долго  и  нудно
объясняться с милицией. Не считая этого  инцидента,  отпуск  закончился  без
особых происшествий.
   Шеров не подвел - на столе в гостиной лежал большой конверт из  плотной
коричневой  бумаги  с  надписью  "Т.  В.  Лариной"  и  запиской  от  Дмитрия
Дормидонтовича:
   "Получено с нарочным. Я расписался, но не вскрывал".  Сам  дед,  верный
себе, их не встречал, а вовсю копался  на  участке,  ловя  последние,  может
быть, погожие деньки. В конверте лежал красный заграничный  паспорт  на  имя
"Tatiana Larina", фирменный билет на "Красную стрелу", красивая брошюрка  на
несколько страниц, при ближайшем  рассмотрении  оказавшаяся  авиабилетом  на
рейс компании CSA "Москва - Братислава",  и  второй  конверт,  поменьше,  на
котором было аккуратно выведено: "Подъемные"  Таня  пересчитала  непривычные
денежки - две с половиной тысячи чешских крон.  Последним  из  конверта  был
извлечен многоцветный бланк Министерства  культуры  Словацкой  республики  с
текстом на русском языке:
   "Глубоко Уважаемая Госпожа Татьяна  Ларина!  Сильно  благодарю  Вас  за
милостивое согласие снимать себя в моем фильме. Надеюсь, чтобы работа с нами
доставила Вам ? полнейшее удовольствие. Искренне Ваш, Иржи Биляк.
   P.S. За информацией  можно  звонить  Братислава  346-504.  Ваш  самолет
встретят".
   Первого сентября вышел на работу Павел. Третьего  Нюточка,  черная  как
негритенок, отправилась в садик. Еще через день  Таня  по  договоренности  с
администрацией выступила в первом из шести концертов,  которые  должна  была
отыграть перед уходом в трехмесячный отпуск  за  свой  счет.  Оставшиеся  до
отъезда две недели Таня провела в приподнятом, чуть  взвинченном  состоянии,
отбирая, ускоренно ремонтируя и по возможности покупая  достойную  заграницы
одежонку, перечитывая сценарий и туристский  путеводитель  по  Чехословакии,
одолженный у соседей, репетируя перед зеркалом. Она словно  излучала  теплые
энергетические искры. Щеки ее  пылали,  зеленые  глаза  светились,  будто  у
кошки, в эти дни она была особенно прекрасна, притягивала к себе и  заражала
своим  настроением.  Посетители  ресторана  при  первых  звуках  ее   голоса
прекращали жевать и завороженно таращились на сцену, которую она всякий  раз
покидала после трех-четырех "бисов" под оглушительные аплодисменты. Павел на
работе сидел как на иголках  и  убегал  домой  при  первой  же  возможности.
Нюточка до отъезда мамы наотрез отказалась  ходить  в  детский  садик.  Даже
Дмитрий Дормидонтович, несмотря на сентябрьскую садовую страду,  через  день
приезжал со Мшинской, не жалея ни времени, ни бензина,  хотя  и  не  имел  в
городе особых дел.
   Провожали Таню всей семьей. Когда на крытую четвертую платформу  подали
красновагонный поезд, все зашли в купе, оказавшееся двухместным, посидеть  с
Таней на дорожку.
   - Вы тут смотрите, берегите себя, по столовкам не питайтесь, -  сказала
Таня. - А вы, Дмитрий Дормидонтович, лекарство принимать не забывайте. А  то
если я не напомню...
   - Слушаюсь, начальник, - с усмешкой отозвался Дмитрий Дормидонтович.
   - Ты папу и деду слушайся, будь умницей, - сказала Таня Нюточке. - А  я
тебе что-нибудь привезу. Что тебе привезти, а?
   - Сестричку или братика, - мгновенно отреагировала Нюточка. Черновы, не
сговариваясь, хмыкнули. Таня на секунду отвернулась к окну.
   - Это вряд ли получится, - сказала она. - Выбери что-то другое.
   - Тогда Барби и маленького крокодильчика.
   - Договорились. А тебе что привезти? - обратилась Таня к Павлу.
   - Себя. Больше мне ничего не надо.
   Она сжала его ладонь и прижалась щекой к щеке.
   - Ты без меня не впадай в тоску, пожалуйста, - тихо сказала она. -  Сам
ведь настаивал, чтобы я ехала. К тому же не один остаешься.
   - Не один, - повторил он.
   - Ты на эту зиму загрузись чем-нибудь толковым, - сказала она несколько
громче. - Лекционный. курс возьми, помнишь, предлагали. Или сядь за  большую
статью. Тогда и скучать некогда будет. А  с  домом  и  без  тебя  управятся,
правда?
   Она посмотрела на Дмитрия Дормидонтовича.
   - Управимся-управимся, - заверил тот.  -  С  такой  помощницей  как  не
управиться. - Он погладил Нюточку по головке.
   В открытой двери показалась подтянутая, отутюженная проводница.
   - Товарищи, отправление через две минуты.  Кто  провожающий,  прошу  на
выход.
   Первым поднялся Дмитрий Дормидонтович. Он подошел к Тане, наклонился  к
ней и поцеловал в щеку.
   - Ну, счастливого пути тебе... доченька. У Тани непроизвольно дернулись
уголки рта.
   - До свидания...
   Нюточка бросилась Тане на шею.
   - Мама, приезжай поскорее, ладно?
   - Уж как получится, кисонька... Заботься о папе с дедой - ты теперь  за
хозяйку остаешься.
   Дмитрий Дормидонтович взял Нюточку за руку  и  вывел  в  коридор.  Таня
крепко обняла Павла и стремительно поцеловала в губы.
   - Ну, иди же!
   Он вышел, пятясь и потерянно глядя на нее. Таня посмотрела ему вслед  и
обернулась на стук в окошко. Прижавшись лбом к стеклу,  ей  отчаянно  махала
Нюточка, забравшаяся на руки деду.
   - Господи, чтобы только у вас все было хорошо! - прошептала она.
   Под "Гимн великому городу" поезд плавно тронулся с места.
   С Таниным отъездом жизнь в семье Черновых как бы сжалась и  потускнела.
На другой день рано поутру Дмитрий Дормидонтович сел за баранку, сделал круг
по  магазинам  и  рынкам,  заглянул  в  распределитель,  вернувшись,   набил
продуктами холодильник и буфет и укатил на дачу, ни с кем не попрощавшись  -
впрочем, и не с кем было:
   Павел ушел в институт, по дороге забросив Нюточку в садик.  Возвратился
дед лишь в середине октября, когда умер Брежнев, потихоньку  началась  новая
эпоха и зарядили сплошные серые дожди.
   Нюточка ходила тихая, неразговорчивая, по вечерам забиралась с ногами в
кресло, смотрела телевизор или читала книгу, подаренную  Шеровым.  Чувствуя,
что начинает тихо сходить с ума, Павел стал изнурять себя многокилометровыми
утренними пробежками - дворами до Приморского шоссе, оттуда через  мостик  и
на Каменный, а  там  по  всем  дорожкам,  вдоль  и  поперек.  Потом,  наспех
позавтракав, поднимал Нюточку, отводил в садик и мчался в институт, обрыдший
уже  до  предела.  Позвонил  в  университет  насчет  почасовых  -   опоздал,
естественно, семестр уже начался, предложили оформиться с  февраля.  Вытащил
из  ящика  в  кладовке  старые  свои  бумажки,  сел  за  статью.  Но   ручка
отказывалась выводить на бумаге  что-либо,  кроме  заштрихованных  узоров  и
непроизвольного: "Таня Таня Таня".
   Она звонила часто, примерно раз в три  дня,  расспрашивала  о  здоровье
деда, Нюточки, о самочувствии, настроении, делах.  Павел  бодрился,  отвечал
оптимистично,  но  лаконично,  и  быстренько  переходил  к   вопросам.   Она
рассказывала оживленно: встретили ее  прекрасно,  поселили  в  самом  лучшем
отеле  со  шведским  столом  и  бассейном  под  крышей,  приставили   личную
переводчицу. Братислава - чудесный город, и люди  в  нем  замечательные,  но
времени на осмотр музеев и достопримечательностей практически нет. Буквально
со второго дня пошли читки, репетиции на студии, пробы...  Через  неделю  ей
принесли  контракт  с  русским  переводом.  Сумма  умопомрачительная;   даже
несмотря на все здешние налоги и  на  то,  что  родное  государство  законно
отберет половину оставшегося, она вернется  богачкой.  Когда?  Ну,  об  этом
говорить еще рано, сначала отснимут всю осеннюю натуру: народное  гуляние  в
имении Фризенгофов, прогулку Натали с Дантесом, сцену охоты. Потом -  потом,
наверное, Париж, представляешь?! Или Вена...
   Эти звонки заряжали Павла энергией,  он  словно  погружался  в  кипящую
веселым творчеством атмосферу,  окружавшую  Таню,  ощущал  рядом  ее  бодрое
присутствие. Но длилось это недолго.  Павел  увеличил  пробежки  с  часу  до
полутора, бегал в дождь и в слякоть, возвращался мокрый до нитки и  грязный,
вставал под ледяной,  перехватывающий  дыхание  душ;  второй  такой  же  душ
принимал после работы, смывая с себя  ту  внутреннюю  серую  смурь,  которая
овладевала им в кабинете,  где  помимо  него  сидели  десять  дам  и  девиц,
располагались груды словарей и справочников, кипы журналов, вырезок,  шкафы,
забитые пыльными фолиантами и ящиками с карточками. Как-то в  начале  ноября
кто-то услужливо  положил  ему  на  стол  новый  (всего-то  полуторагодичной
давности)  американский  информационный  бюллетень  в  цветастой   глянцевой
обложке. Он пролистал его, задержался на одной странице и обмер:
   АЛМАЗ