НАЯ ЛИХОРАДКА И ВЫСОКИЕ ТЕХНОЛОГИИ
   Странные события, на первый взгляд имеющие малое отношение  к  науке  и
передовым технологиям, происходят за последний год в далекой знойной Африке:
родезийский филиал "Де-Бирса" и местные алмазные компании завалены заказами,
заирский диктатор Мобуту направо и налево торгует концессиями на  разработки
алмазных месторождений в труднодоступных районах южного и восточного  Конго.
Казалось  бы,  мы  наблюдаем  очередной  алмазный  бум,   обросший   чертами
голливудского триллера: взрыв в офисе фирмы  "Ройал  Даймондз"  в  Солсбери,
налет  неизвестных  боевиков  на  намибийские  копи,   бесследно   пропавшая
экспедиция, загадочные убийства двух ; американцев в  киншасском  отеле.  Но
есть  особенности,   принципиально   отличающие   нынешний   бум   от   всех
предшествующих.  На  сей  раз  предметом  всеобщего  вожделения  стали   так
называемые   "голубые   алмазы".   Компактные   россыпи    этих    минералов
метаморфического происхождения были обнаружены в этих краях  более  полувека
назад, но почти никакого коммерческого  интереса  не  представляли:  в  силу
множества дефектов и посторонних включений "голубые алмазы" не  пользовались
спросом ни у ювелиров, ни у промышленных потребителей. Сейчас картина  резко
изменилась, и особенно примечателен тот  факт,  что  повышенный,  прямо-таки
ажиотажный интерес к этим  алмазам  проявляют  всемирно  известные  фирмы  и
организации, чьи названия ассоциируются с  высокими  технологиями  в  разных
отраслях, в том числе и военной, но никак не с алмазным бизнесом:  "Дженерал
Дайнамикс", "Сперри", "Ай-Би-Эм",  "Аэроспейс"  и  даже,  как  поговаривают,
НАСА. Можно предположить, что этот неожиданный  интерес  связан  с  недавним
открытием профессора Массачуссетского технологического  института  Джонатана
Ф. Кепке и профессора Джорджа Вилаи из Университета Колорадо, обнаруживших у
этих алмазов уникальные свойства сверхпроводников. Ученые полагают, что  эти
свойства  обусловлены  микроскопической  примесью  бора,  которой,   кстати,
объясняется и характерный голубоватый  цвет  минералов.  В  настоящее  время
ученые разрабатывают процесс искусственного легирования  бором  обыкновенных
алмазов.
   Павел схватился за голову и застонал, а потом выскочил  в  коридор.  До
обеденного перерыва он просидел в курилке, ни с кем в разговоры не  вступая,
на перерыв убежал в первых рядах, а возвращаться на работу  не  стал  вовсе,
благо по случаю предстоящих праздников рабочий день  был  укороченный.  Ноги
принесли его на Сенную, в заведение Вальки Антонова, и они  прямо  на  месте
накирялись до полной синевы.
   За праздники Павел немного пришел в себя. Вечером из  Парижа  позвонила
Таня, оживленная, бодрая, и разговор с ней впервые вызвал  в  нем  тягостное
чувство. Сославшись  на  необходимость  экономить  деньги,  он  быстро  этот
разговор завершил, но так и не отошел от аппарата. Застыл, глядя в  зеркало,
стараясь разобраться, что это на него  нахлынуло.  Понял  быстро  -  горькая
досада от ощущения собственной несостоятельности  невольно  выплеснулась  на
самого любимого человека... И тут же накатил стыд...
   Восьмого Павел весь день мотался по островам,  чередуя  бег  с  быстрым
шагом, и домой явился без задних ног. Девятого как ни в чем не бывало  вышел
на работу, где с легким злорадством выслушал стенания коллег, страдающих  от
лютого абстинентного синдрома. В последующие дни он  все  чаще  выбирался  в
курилку включался в общие разговоры и  постоянно  ловил  себя  на  том,  что
сводит беседу к одной теме: о тех, кто ушел из науки и подался в таксисты, в
официанты,  в  шабашники...  А  что?  Ну,  не  в  официанты,  конечно,  а  в
какую-нибудь бойкую разъездную бригаду коровники строить...  Или  в  длинную
изыскательскую экспедицию куда-нибудь  на  север,  на  восток,  к  черту,  к
дьяволу...
   Отец исправно ходил по магазинам, кухарил, выгуливал Беломора,  наводил
чистоту, , стирал белье в машине - но едва ли обменивался  с  сыном  и  даже
горячо любимой внучкой хотя бы десятком слов за день. Вечером  они  находили
на плите или в холодильнике готовый "обедо-ужин" (это название возникло само
собой еще до Тани - а что, для обеда поздно, для ужина рано) и  щелку  света
под дверью кабинета  Дмитрия  Дормидонтовича.  Он  безвылазно  проводил  там
вечера, что-то читал и записывал в толстую тетрадь. Как-то раз, когда  отец,
надев  парадный  костюм  с  орденскими  планками,  отправился  на   какое-то
партийное мероприятие, куда его по старой памяти изредка  приглашали,  Павел
зашел к нему в  кабинет  за  линейкой,  срочно  понадобившейся  Нюточке.  Он
посмотрел на стол, но линейки там не было. Зато Павел увидел там  тетрадь  и
раскрытую книгу.. В тетрадь он  лезть  посовестился,  а  в  книгу  заглянул.
"Материализм  и  эмпириокритицизм",  капитальный  труд  великого  вождя,  до
тошноты надоевший еще в студенческие годы. На полях -  заметки  рукой  отца.
"Неплохо как партийная директива,  но  как  мировоззрение  -  бред!..  Глупо
переть против науки, да и не надо... Ну и пусть Бог - разве он  мешает  нам,
коммунистам? Атеизм классиков - исторический казус,  дань  времени..."  Ого,
неслабо для секретаря обкома,  даже  бывшего!  А  в  сущности  это  здорово,
молодец старик -  нашел,  чем  мозги  занять  капитально,  не  дает  ржаветь
мыслительному аппарату.
   Осень  сменилась  зимой,  неровной,  со  скачками  давления  и  частыми
перепадами от колючих морозов до слякотной оттепели. Отец стал неважно  себя
чувствовать и из дома почти не выходил. Павел сменил пробежки на интенсивную
сорокаминутную  зарядку.  Между  Таниными  звонками  и  редкими   открытками
настроение падало до нуля, хотелось послать все к  черту.  И  когда  Нюточка
однажды проснулась с красным горлом и совсем сопливая,  Павел  беззастенчиво
воспользовался ситуацией, вызвал врача из детской поликлиники  и  потребовал
оформить себе больничный по уходу за ребенком. Получив бюллетень, он  смазал
Нюточке горло люголем, закапал в нос  всегда  имеющийся  в  доме  галазолин.
Немножко повякав для порядка, она преспокойно ускакала в  гостиную  смотреть
телевизор, а Павел снял с полки "Игру в бисер", залег на диван  и  незаметно
задремал под хитроумный текст Гессе.
   Разбудил его телефонный звонок и чуточку охрипший Нюточкин голос:
   - Папа, тебя!
   - Мама?
   - Нет, какой-то дядя.
   Из института? Быстро  хватились,  гады.  Ну  ничего,  у  него  документ
имеется. Павел лениво поднялся с дивана и гадливо взял трубку.
   - Чернов слушает.
   - Здравствуйте, Павел Дмитриевич. Хорошо, что застал вас дома. Узнали?
   - Вадим Ахметович?
   - Он самый. Проездом из Братиславы. У меня для вас письмо  и  посылочка
от Тани.
   - Где вы? Как она?
   - Я в "Астории". Она прекрасно. Работает увлеченно.  Иржи  ею  доволен.
Впрочем, она, наверное, сама обо всем написала.
   - Я... я хотел бы вас видеть.
   - Это просто. Сейчас мне надо отлучиться, но часикам к пяти рассчитываю
вернуться. Скажем, в половине шестого? Я буду ждать вас в холле.
   - Я приду.
   - Да, Павел Дмитриевич, вот  еще  что:  вы  помните  самый  первый  наш
разговор в Коктебеле?
   - Да.
   - А помните, я обещал, что мы непременно к этому разговору вернемся?
   - Да. - Голос у Павла дрогнул.
   - Так вот. Тут в  соседнем  номере  остановился  мой  добрый  знакомый,
доктор как раз ваших  наук,  тоже  из  Москвы.  Я  говорил  ему  о  вас,  он
заинтересовался и хотел бы побеседовать с вами. Вы не против совместить  две
встречи?
   - Нет.
   - Отлично. Так я жду вас.
   - Спасибо...
   Шеров повесил трубку. Павел еще немного постоял,  подышал  в  трубку  и
пошел курить на кухню.
   В двадцать пять минут шестого  Павел  стоял  у  внушительного  подъезда
"Астории" и нервно курил, притопывая ногами от холода. Конечно,  можно  было
бы войти в теплый вестибюль, но Павлу не  хотелось  появиться  там  даже  на
минуту раньше назначенного и  тем  самым  показать  свое  нетерпение.  Когда
минутная стрелка на его часах встала прямо напротив цифры шесть,  он  бросил
окурок, расправил плечи и толкнул дверь.  Шерова  он  заметил  сразу  -  тот
непринужденно сидел в кресле за киоском и листал журнал. Павел взял курс  на
это кресло. Шеров оторвал взгляд от страницы,  встал  и  двинулся  навстречу
Павлу.
   - Вадим Ахметович! - сказал Павел, крепко пожимая протянутую руку.
   Шеров был одет в добротную темно-серую "тройку",  от  него  ненавязчиво
пахло лимонным "Олд Спайсом".
   - Вот что, Павел Дмитриевич, - Шеров взял Павла под локоть и повел  его
через вестибюль. - Не знаю, как вы, а  я  чертовски  устал  и  проголодался.
Давайте-ка зайдем перекусим. Пальтишко можно оставить вон там.
   - Вы, Вадим Ахметович, говорили про одного человека. ..
   - А-а, так он ждет нас за столиком, -  сказал  Шеров,  толкая  створку,
высокой лакированной двери с резными стеклами. - Во-он за тем.
   И  деловито  двинулся  между  столами.  Павел  последовал  за  ним,  но
медленнее, невольно задержав взгляд  на  роскошном  интерьере  ресторана,  в
котором он оказался впервые. Шеров обернулся и остановился, поджидая Павла.
   - Впечатляет, да? - заметил он, обведя рукой зал. - Есть  легенда,  что
зал этот сделан как точная копия  знаменитого  "Максима"  в  Париже.  Только
знающие люди говорят, что это вранье. Наоборот, это "Максим" содран с  нашей
"Астории". Так-то...
   За угловым столом в нише на красном велюровом диванчике сидел мужчина в
модном кожаном пиджаке. Увидев Шерова и Павла, он встал.
   - Вот, Вячеслав Михайлович, это  и  есть  тот  самый  Павел  Дмитриевич
Чернов, о котором я рассказывал.
   Мужчина в кожаном пиджаке развел руки в стороны, сказал "О!" и протянул
руку Павлу.
   -  Очень,  очень  приятно,  Павел  Дмитриевич.  Я  Лимонтьев,  Вячеслав
Михайлович Лимонтьев, замдиректора института имени академика Рамзина.
   У Павла мгновенно участился пульс. Он порывисто сжал руку Лимонтьева.
   - Значит, наконец присвоили имя Рамзина? Это правильно, правильно! -  с
чувством произнес он.
   - Предлагаю сесть, - с чуть заметной усмешкой  сказал  Шеров  и  первым
подал пример. - Меню уже изучили, Вячеслав Михайлович?
   - Изучил, Вадим Ахметович, и более того, позволил себе сделать заказ  -
на свой вкус.
   - Зная ваш вкус, возражать не стану, - ответил  Шеров.  -  Ну-с,  Павел
Дмитриевич, что сначала - с Вячеславом Михайловичем о  ваших  делах  или  со
мной о Тане?
   - Да, Таня, - спохватился Павел. - Вы ее видели? Как она?
   - Если позволите, Павел Дмитриевич, давайте в первую  очередь  о  наших
делах, - вмешался Лимонтьев и посмотрел на часы. - За мной  через  пятьдесят
минут заедут.
   - Да, да, разумеется.
   У Лимонтьева была подчеркнуто  интеллектуальная  внешность:  удлиненное
лицо, высокий лоб, очки  в  солидной  оправе.  Общее  впечатление  несколько
нарушалось золотыми коронками на  передних  зубах  и  массивным  перстнем  с
топазом. Он уперся локтями в стол и наклонился поближе к Павлу.
   - Насколько я понимаю, Павел Дмитриевич,  та  тема,  которой  вы  столь
успешно начали заниматься при Андрее Викторовиче, теперь закрыта?
   - Да. Уже несколько лет.
   - Почему, позвольте спросить?
   - Объявлена неперспективной. Если точнее, то мне сказали, что  под  нее
не готова  технологическая  база  и  неизвестно,  когда  ждать  практических
результатов.
   - Да, - вздохнул Лимонтьев. - Все торопимся,  все  хотим  прямо  завтра
результат, на тарелочке с голубой каемочкой, перспективно мыслить не  умеем.
Вот и доторопились. Слыхали, что американцы-то творят?
   - Слыхал, - сказал Павел, глядя в стол.
   - Откровенно скажу вам,  Павел  Дмитриевич,  по  этому  поводу  наверху
имеется определенная  озабоченность.  Есть  мнение,  что  эту  тему  следует
открыть  заново.  Как,  Павел  Дмитриевич,  есть  желание   поучаствовать...
впрочем, что это я? - возглавить, конечно же?
   Павел сжал кулаки под столом.
   - Есть, - сказал он. - Только  нужно,  чтобы  Просфорову  были  спущены
четкие указания. Вы же нашего Ермолая Самсоновича знаете.
   - Знаю, - подтвердил Лимонтьев. - Только Просфорова  мы  подключать  не
будем. Как и ваш институт в целом. Павел изумленно посмотрел на Лимонтьева.
   - Видите ли, Павел Дмитриевич, мне думается, мы в  свое  время  сделали
большую ошибку, что вписали  вас  с  вашим  открытием  в  сугубо  прикладное
учреждение, к тому  же  подчиненное  оборонке,  -  глубокомысленно  произнес
Лимонтьев.  -  Боюсь,  если  мы  пойдем  по  второму  кругу,  история  может
повториться. База-то технологическая как тогда была не готова, так и сейчас.
   - И не будет готова, - горячо сказал Павел. - Не подо что. Минералов не
осталось, и пока я не получу возможность полноценной экспедиции...
   К ним неслышно приблизился официант в  черном  смокинге  с  бабочкой  и
принялся выставлять на стол салаты, заливную осетрину, корзинку с булочками,
бутылки с водой  и  запотевший  графинчик.  Павел  замолчал,  ожидая,  когда
официант уйдет.
   - Вот и я  считаю,  что  необходим  комплексный  подход,  которого  ваш
институт обеспечить, извините, не  сможет,  -  глядя  в  удаляющуюся  черную
спину,  сказал  Лимонтьев.  -  Должна  быть,   с   одной   стороны,   группа
квалифицированных геологов, геофизиков, кристаллографов, которая  занималась
бы  минералами  и  только  минералами.  Генезис,  химия,  петрофизические  и
структурные    свойства,    возможности    лабораторного    воспроизведения,
закономерности месторождений, перспективы  изыскательских  работ  на  других
территориях  Союза.  А  с  другой  стороны,   электрофизики,   электронщики,
системотехники... Первая группа будет, естественно, под вами, а  координацию
работы обеих групп я, пожалуй, мог бы взять на себя. - Он придвинул  к  себе
блюдо с осетриной и, налив в бокал  минеральной,  продолжил:  -  Только  так
можно рассчитывать на что-то реальное. У нашего института такие  возможности
есть.
   - Но, понимаете, это очень неожиданно, -  сказал  Павел.  -  Переезд  в
Москву... Я должен посоветоваться с отцом, с... с Татьяной. Конечно,  у  нас
здесь очень хорошая квартира, но все равно, обмен на Москву, переезд  -  это
время, хлопоты...
   - Которые при желании можно свести  к  минимуму,  -  закончил  за  него
доселе молчавший Шеров. - Что  же  вы,  Павел  Дмитриевич,  ничего  себе  не
положили? Кормят тут неплохо, заявляю со всей ответственностью.
   Он взял в руки блюдо и положил Павлу на тарелку осетрины,  придвинул  к
нему квадратную мисочку с салатом, воду  и  рюмочку  водки,  заблаговременно
наполненную официантом. Лимонтьев поднял свою рюмку.
   - Предлагаю выпить за успех нашей научной инициативы! - торжественно  и
чуть иронично произнес он, сделал маленький глоток и поставил рюмку на стол.
Павел просто поднял и поставил, не поднося ко рту.
   - Что же вы, Павел Дмитриевич? - спросил Шеров.
   - Простите, как-то не  хочется  голову  туманить,  -  немного  виновато
сказал Павел.
   - А второй, между прочим, и не предвидится, - сказал Шеров и перевернул
пустой графин. - 0-пуант, как говорят французы.  Трезвая  голова  никому  не
помешает.
   - Я, правда, к куропатке мускателя заказал, - добавил Лимонтьев.  -  По
это легкое вино.
   - Мускат легкое? - удивленно спросил Павел.
   - Не мускат, голубчик, а мускатель, - поправил Шеров. -  Очень  большая
разница. Ну  ничего,  эти  пробелы  в  вашем  образовании  мы  с  Вячеславом
Михайловичем быстро заполним.
   Лимонтьев довольно усмехнулся и отправил в рот  кусок  осетрины.  Павел
хлебнул из рюмки и запил водой.
   - Особенно меня беспокоит отец,  -  сказал  он.  -  Он  полжизни  здесь
прожил, к дачке своей прикипел. И вообще в его возрасте перемены...
   - Но я не настаиваю на вашем переезде в Москву, - сказал  Лимонтьев.  -
Достаточно  приезжать,  скажем,  на  недельку  в  месяц.   Жить   будете   в
академической гостинице, за наш счет, разумеется. Ну там, суточные, билеты -
тоже без проблем. Теорией вполне можно заниматься и в Ленинграде,  библиотек
здесь хватает. Лабораторная часть, анализы, приборы - это, конечно,  у  нас.
Но, как я уже говорил, мы даем вам группу,  она  будет  работать  и  в  ваше
отсутствие. Алгоритм возможен такой - вы приезжаете,  собираете  результаты,
обобщаете, даете установку на следующий месяц, по мере готовности  излагаете
собственные гипотезы и наработки и уезжаете домой  работать  самостоятельно,
оставив, так сказать, тактическое руководство группой на вашего порученца. В
первый год нашего сотрудничества основной акцент будет на  полевых  работах.
Сезон, полагаю, можно будет открыть в мае, а закрыть... Но  это  мы  уточним
ближе  к  лету.  Мы  даже  можем,  оставив  за  вами   научное   руководство
экспедицией, полностью
   снять с вас  материальную  ответственность.  Мы  располагаем  опытными,
проверенными работниками...
   Павел с воодушевлением  закивал.  Господи,  да  о  таком  можно  только
мечтать!
   - Отчитываться будете передо мной, -  продолжал  Лимонтьев.  -  Другого
начальства над вами не будет никакого. Судя по всему, я  для  вас  начальник
самый подходящий: сам терпеть не могу  мелочной  опеки  и  мелких  придирок,
бюрократических проволочек и показушных инициатив. С собственным начальством
берусь драться за вас, как лев. До вашего  официального  перехода  к  нам  я
попрошу вас сформулировать ваши пожелания - в этом не стесняйтесь, мы многое
можем, а если чего-то и не сможем, то честно об этом скажем. На основе этого
мы составим гибкий  план-график,  в  рамках  которого  вы  получаете  полную
свободу действий. Возникнут проблемы с кадрами, с техникой - сразу  ко  мне.
Для меня главное - дело. Ну  что,  устраивает  вас  такой  начальник?  -  Он
улыбнулся.
   - Устраивает, -  сказал  ошалевший  от  этого  монолога  Павел.  -  Вот
только... как вы меня оформите? Нештатным сотрудником?
   - Зачем нештатным? Несолидно. Вы, Павел Дмитриевич, о такой  вещи,  как
докторантура, слыхали?
   - Слыхал.
   - Мы зачислим вас в трехгодичную докторантуру. Вас, конечно, интересует
материальная сторона? Вы будете получать ставку старшего научного,  то  есть
триста двадцать в месяц, плюс  двадцатипроцентная  надбавка  за  руководство
группой и, как  я  уже  говорил,  гостиничные,  транспортные  -  только  уж,
пожалуйста, сдавайте нам все счета  и  билеты.  В  экспедиционный  период  -
командировочные и полевые как начальнику партии, естественно, с  сохранением
основной зарплаты. Квартальные и годовые премии по итогам работы...
   Подали мускатель и куропаток в белом  соусе.  Разговор  замер.  Обсосав
последнюю косточку, Лимонтьев обтер салфеткой руки и рот, посмотрел на  часы
и поднялся.
   - Куда вы, Вячеслав Михайлович? - спросил Шеров. - А десерт?
   - Десерт,  товарищи,  я  завещаю  вам,  -  с  ноткой  сожаления  сказал
Лимонтьев.  -  Мне  пора.  Павел  Дмитриевич,  если  вас   мое   предложение
устраивает, то чтобы не тянуть резину, напишите-ка прямо  сегодня  заявление
на имя нашего директора, академика Бахтерцова Тэ-Эн. Прошу зачислить  и  так
далее. С первого, пожалуй, февраля, с января уже не успеем. Я свяжусь с вами
сразу после Нового года, сообщу, что да как, чтобы вы успели уволиться,  как
положено,  и  получить  на  руки  трудовую.  Заявление  оставите  у   Вадима
Ахметовича, он передаст.
   - Сами вы, Вячеслав Михайлович, передаст, и дети ваши передасты  будут!
- сострил на прощание Шеров.

III

   Начало первой английской осени миссис Дарлинг ушло на  внедрение  новых
порядков в изрядно подзапущеном предшественницей  хозяйстве  на  Грейс-трит.
(Улица Благодати, иногда усмехалась про себя Таня.  А  детство,  отрочество,
юность  прошли,  между  прочим,  в  непосредственной   близости   от   улицы
Благодатной. Совпадение?) Но уже тогда мысли все чаще устремлялись на юг,  в
Доклэндз, где вовсю кипела  "ударная  стройка  капитализма":  шла  мощнейшая
реконструкция знаменитых, но пришедших в полный упадок лондонских  доков  на
Тем