орденских планок на синем пиджаке. - Такие стрельбы грех  не  отметить.  Как
насчет по пиву, авиация? Я угощаю.
   - А что, Нил Романыч, мы вроде заслужили, верно?
   - Факт! - важно констатировал Нилушка. Мужчины дружно рассмеялись.
   - Только ведь долго... -  Отец  показал  в  сторону  ларька,  к  которому
тянулась длиннющая очередь из одиноких мужчин.
   Народу в парке заметно поприбавилось. Большинство двигалось в направлении
стадиона.
   - Я вот что думаю,  авиация...  -  начал  орденоносный  дядечка,  заметно
приосанился,  протянул   отцу   крепкую   корявую   руку.   -   Главстаршина
Будивельников Роман Петрович, минный тральщик эр-полтыщи-второй,  Балтийский
Флот, ныне старший бухгалтер-экономист.
   - Майор авиации Баренцев, тоже Роман, - представился отец,  пожимая  руку
главстаршины.
   - Тем более, раз Роман, тезка... Тут  неподалеку  новый  шалман  открыли,
"Восток". Говорят, красиво  там  и  кормят  неплохо.  Заодно  пивко  двойной
наркомовской отполируем.
   - Я ж с мальцом...
   - А мальцу мы ситро возьмем. И мороженое. Идея Нилушке понравилась, и  он
принялся теребить отца за рукав.
   - Пап, пойдем, а?
   - А футбол пропустим?
   - Да ну его, этот футбол!
   - И верно, ну его, - неожиданно согласился Роман Петрович. -  За  "Зенит"
болеть - только нервы портить. Все равно ведь  продуют,  помяни  мое  слово,
продуют. А стиляга этот, Бурчалкин хваленый, ни разу в  ворота  не  попадет,
чистые верняки мазать будет. Расстройство одно.
   - Ну если расстройство...
   В зале "Востока" было пусто, прохладно.  Взрослые,  усевшись,  развернули
меню, Будивельников угостился отцовским  "Казбеком",  а  тот  -  "беломором"
главстаршины.
   - Четыре пива, два бутерброда, водочки сто пятьдесят, ситро  и  мороженое
для мальчика, - распорядился Будивельников.
   Официант, записав заказ, отошел было, но  среагировал  на  поднятую  руку
отца.
   - Сюда же добавить три  черных  икры  с  лимоном,  три  шашлыка,  бутылку
коньяку армянского, пирожное и фрукты для мальчика, - четко продиктовал отец
и откинулся на стуле.
   Будивельников  крякнул,  официант   же   почтительно   наклонил   голову,
выпрямился и отрапортовал:
   - Сей минут!
   Перепробовав всего, Нилушка  почувствовал,  что  объелся,  и  затосковал.
Взрослые  совсем  перестали  замечать  его,  углубившись  в  свои,  взрослые
разговоры. Он помаялся,  в  десятый  раз  оглядел  зал,  побродил  по  нему,
заглянул в туалет, вернулся, попросился  погулять.  Не  прерывая  разговора,
отец вытащил из кармана рубль, протянул ему.
   - Зачем?
   - На карусели покатаешься... А командир ему на это что?..
   Но карусель уже закрыли. Нилушка  одиноко  послонялся  вокруг  ресторана,
понял, что опять хочет есть, вернулся. Его снова не заметили. Большие сидели
с  пунцово-красными  лицами,  разговаривали  громко,   охрипшими   голосами.
"Заболели", - с тоской подумал Нилушка. Зимой мама как-то  пришла  из  оперы
такая же красная и хриплая, бабушка тут же уложила ее в  постель,  поставила
градусник и горчичники, а доктор прописал маме микстуру и  бюллетень.  Потом
звонили из театра, и бабушка долго ругалась с ними по телефону...
   - Тут, браток, как  на  войне,  -  говорил  между  тем  Будивельников.  -
Нештатная ситуация требует нештатного  решения.  Я,  конечно,  не  сторонник
силовой стратегии в семейных вопросах, но...
   Он многозначительно замолчал, мутными глазами глядя на отца.
   - Да какая силовая стратегия! - Отец в сердцах хлопнул кулаком по  столу.
Дзынькнули бокалы. С соседнего столика на  них  выразительно  посмотрели.  -
Говорю  тебе,  она  ж  певица,   знаменитая   певица,   солистка,   артистка
заслуженная! Ольга Баренцева, что ли не слыхал?
   - Погоди, погоди, Баренцева, говоришь? Которая из Мариинки? Как  же,  как
же...  То-то  мне  фамилия  твоя  знакомая  показалась.  А  оно   вот   как,
оказывается. Ну тогда, брат, совсем другой коленкор выходит... Парень-то  ты
вроде простой, и как же это тебя угораздило, бедолагу?
   - Затмение стр-растей... - Отец как-то странно  всхрапнул,  залпом  выпил
высокий стакан с чем-то желтым и тут же налил второй. -  Меня  перед  Китаем
сюда на "Выстрел" командировали, на  курсы  переподготовки  то  есть,  ну  и
задружились мы тут с одним...  А  у  него  подруга.  Культурная  подруга,  с
запросами. И вытащила она нас как-то на концерт.  Оказалось  -  классическая
музыка. Скукота, одним словом... Я уж уходить собирался по-тихому, а тут  со
сцены объявляют - Ольга Грушина, студентка консерватории. И выплывает такая,
такая!.. Понимаешь, потрясло меня тогда, что большая она, как  танк,  а  при
этом ладная, гладкая, будто  кто  специально  все  шовчики  отрихтовал,  ход
бархатный, не трясет, не дребезжит. А  уж  как  запела!..  Я  вообще,  когда
громко поют, не люблю, голоса сразу противные становятся, слушать  тошно.  А
тут, понимаешь, красиво... Красиво, понимаешь ты?! Я, как допела она.  ушла,
из зала сам не свой выскочил, в фойе у грузина какого-то букет роз перекупил
- и за кулисы... Примите, говорю, от страстного вашего обожателя... Она розы
приняла, молчит, улыбается, тоже стою как баран, слова  вымолвить  не  могу.
Хорошо тут Володька мой с подругой подрулили, замечательно,  говорят,  а  не
отметить  ли  такое  приятное  событие  в  хорошем  месте?..  Потом   такси,
"Ас-тория", шампанское, танцы до упаду, снова такси, танцы, шампанское...  В
общем, просыпаюсь утром, башка трещит, в глазах рябит, а вокруг меня комната
большая, незнакомая, окна на реку, а посередине - кровать, а на кровати  той
- она. Спит, разметалась вся и губами причмокивает, как маленькая...  И  вся
кровать... В общем, девочка она оказалась,  нецелованная...  Я  как  был,  в
трусах одних семейных, перед кроватью  той  на  колени  -  бух!  Она  глазки
открыла, щурится, не понимает ничего. Возьми, говорю, руку, сердце мое, душу
мою возьми. Тут-то сразу поняла... Такие  вот  дела...  Эх,  Рома,  давай-ка
выпьем!
   - Выпьем, Рома! -  громогласно  согласился  Будивельников,  а  проходящий
официант остановился и удивленно сказал:
   - Рома, товарищи, не держим. Может, еще коньячку желаете?
   - Папа, - вставил, воспользовавшись паузой, Нилушка. - Папа, пошли домой.
   - О,  и  малец  тут!  -  обрадовался  Будивельников.  -  Эй,  лимонада  и
мороженого для мальчика!
   - Я есть хочу! - со слезой в голосе сказал Нилушка.
   - И покушать чего-нибудь. Котлетку там или что. Котлетку будешь?
   Нилушка кивнул, поджав губу.
   Будивельников расплескал  по  стаканам  остатки  коньяка,  долил  доверху
шампанским, они чокнулись, выпили, и отец продолжил:
   - В раздумьях  я,  Рома,  в  тяжелых  раздумьях  на  перепутье  жизненных
дорог... С одной стороны,  предлагается  должность.  Отдельная  авиадивизия,
начальник полетов.  Хорошая  должность,  полковничья,  все  путем.  И  место
благодатное, не север дикий, не  Бекпак-дала  какая-нибудь.  Но  далековато,
Западная  Украина.  С  другой  же  стороны,  наклевывается  одна  конторская
работенка в здешнем округе...
   - Бескрылая! - Главстаршина в отставке энергично тряхнул головой. - Ты  ж
летун, Рома, тебе, ли за столом конторским корпеть?
   - Да и покорпел бы, ничего.... Я, Рома, не то,  чтобы  отлетался,  но  на
небо смотрю уже прохладным взором, в моем-то возрасте  можно  бы  немного  и
земельку потоптать...
   - Так за чем же дело стало? Не теряйся, приземляйся  в  канцелярию.  И  к
семье наконец прибьешься, и покой обретешь.
   - Да, покой... - Отец наклонился к самому  уху  Будивельникова  и  что-то
горячо зашептал. Глаза отставного моряка подернулись какой-то дымкой, взгляд
застыл.
   - Что? - хрипло переспросил он.
   - Душа мерзнет... - выдохнул отец, и это было так страшно, что у  Нилушки
перехватило дыхание.
   Трамваи уже развезли толпу болельщиков и за  оставшимися  не  спешили.  У
людей на остановке Будивельников узнал результат, полностью совпавший с  его
прогнозами, - "Зенит"  продул  два-ноль,  Бурчалкин  дважды  смазал  с  пяти
метров. Тихий, немного  протрезвевший  отец,  опустился  на  корточки  перед
Нилушкой и проникновенно сказал:
   - Ты, это... маме не надо рассказывать, что мы  в  ресторане  были.  Если
спросит, скажешь -  футбол  смотрели,  наши  ноль-два  проиграли,  Бурчалкин
промахнулся...
   Сонный, уставший Нилушка только кивал.
   А через десять дней отец уехал на Украину, к новому месту службы. Один.
   Нилушка не плакал, сидел тихонько в уголке, надутый, кислый, безучастный.
Ничего  не  хотел  делать  -  мусор  выносил  после  третьего   напоминания,
музицировал только по принуждению и из рук вон плохо, книжек  не  читал,  во
двор не выходил.
   - Надо что-то делать! - сказала бабушка и в середине июня отвезла  его  в
Усть-Нарву. Там было море и много ребятишек, и очень  скоро  боль  улеглась,
забылась...
 
XII 
(Ленинград, 1982) 
 
   - Устали, Нил Романович? Или прискучила наша беседа?
   - Что вы, Евгений Николаевич! Уставать мне не с чего, а кроме бесед...  Я
благодарен вам за возможность выговориться. Только...
   - Да, да, продолжайте.
   - И во время наших бесед, и в промежутках, выполняя ваши рекомендации,  я
постоянно реконструирую свое прошлое.  Но  чем  яснее  оно  выстраивается  в
сознании, тем понятнее становится, что  никакой  точки  опоры  для  грядущей
"нормальной жизни" в нем нет и быть не может.
   - Почему вы так решили?
   - Потому что едва обозначалось движение к норме, моментально шел сбой...
   - Применительно к людям, норма - понятие  широкое.  Человека  под  единый
жесткий стандарт не подгонишь.
   - Ах, когда бы вашими словами руководствовались те,  кто  планирует  нашу
жизнь...
 
XII 
(Ленинград, 1963-1964) 
 
   Вернулся он окрепший, загорелый, активно включился в гонку по магазинам -
перед первым сентября  столько  всего  надо  было  купить!  Школьную  форму,
ботиночки и физкультурные тапочки, тетрадки, кисточки. А  сколько  появилось
новых,  загадочных  пока  вещей  -  синие   и   красные   счетные   палочки,
чернильница-непроливайка и набор перьев, острых  и  длинных,  перочистка  из
пестрых толстых лоскутков, деревянный  пенал,  прописи,  новые  разноцветные
учебники... В ночь на первое сентября он долго  не  мог  заснуть,  но  встал
раньше всех, настойчиво будил маму с бабушкой, боялся опоздать.
   После торжественной линейки  в  школьном  дворе  первоклашек  развели  по
классам, "А" и "Б" соответственно. Нилушка еще в июне знал, что его  приняли
в класс "А", мама тогда сказала, что это хорошо, что в "А"  всегда  набирают
самых  талантливых  и  умных.  Нилушка  внимательно   вглядывался   в   лица
одноклассников, но ничего особенно умного и талантливого  не  заметил.  Дети
как дети. Все девчонки  с  косичками,  в  белых  фартучках,  мальчишки  -  в
одинаковых серых костюмчиках. Все  намытые,  причесанные,  чувствуется,  что
волнуются.
   Пришла учительница, небольшая, полная, вся тоже в  сером,  лицо  круглое,
простоватое (в очередях таких никогда не называют "дама"  или  "девушка",  а
только "гражданка"). Поправила  пышный  бюст,  поглядела  строго,  постучала
длинной палочкой по столу и сказала:
   - Здравствуйте, дети, садитесь, я ваш классный руководитель.  Зовут  меня
Лариса Степановна, и вы будете помнить  меня  всю  жизнь,  как  помнит  свою
первую учительницу Наталью Петровну наш  любимый  Никита  Сергеевич  Хрущев.
Здесь, в этом красивом желтом доме вы выучите буквы и  цифры,  прочитаете  и
напишете свои первые слова, решите свои первые задачи,  наизусть  расскажете
свое первое стихотворение, узнаете, что такое глобус и контурная карта...
   - Я знаю, что такое глобус! - крикнул с задней парты какой-то мальчишка.
   Все обернулись. Мальчишка был веснушчатый и лопоухий.
   Лариса Степановна поморщилась.
   - Запомните, дети, если вы хочете что-нибудь спросить или сказать,  нужно
не вскакивать и не орать, как это чучело  гороховое...  -  Она  показала  на
смутившегося мальчишку, - а  тихонечко  поднять  руку  и  ждать,  когда  вас
вызовут, а когда вызовут  нужно  встать,  сложить  руки  по  швам  и  четко,
членораздельно задать свой вопрос или ответить на мой. Поняли? И  ты  понял,
горе мое? - обратилась она к конопатому мальчишке.
   - Да, - чуть слышно пролепетал тот.
   - Громче! - строго потребовала учительница.
   - Да! - выкрикнул мальчишка.
   - Имя, фамилия?
   - Поповский Игорь!
   - Не кричи, Поповский Игорь, глухих здесь  нет.  Что  ты  хотел  сказать,
Поповский Игорь?
   - Что я знаю про глобус. У брата на столе...
   - Достаточно. Нет, не садись, постой пока... Что, ребята, хотел  показать
нам своим непристойным выкриком Поповский Игорь? Он хотел показать нам,  что
он умнее всех - я, дескать, знаю, что такое глобус, а вы, дураки, не знаете.
Так вот, зарубите себе на носу, что дураков у нас  нет.  Умных  тоже.  Между
собой вы все равны, равны абсолютно, и только оценки, которые  буду  ставить
я, покажут, кто из вас  действительно  умный,  а  кто  наоборот...  Понятно?
Садись, Поповский от слова "попа"...
   Некоторые первоклассники гаденько захихикали, Оттопыренные уши Поповского
засветились красным. Нилушке отчего-то стало стыдно.
   - Через десять лет -  самые  счастливые  десять  лет  вашей  жизни  -  вы
покинете  стены   нашей   прекрасной   школы   культурными,   образованными,
политически грамотными, а главное - порядочными людьми. А  ну-ка,  поднимите
руки те, кто знает, что такое порядочный человек. Смелее, смелее!
   Лариса Степановна грозно оглядела притихший класс. Дети  сидели,  опустив
взгляд в заляпанные чернилами парты. На Нилушкиной парте было,  кроме  того,
криво нацарапано слово из трех букв, и слово это не было словом "мир".
   - Молчите? Не знаете? Так вот я вам объясню.  Порядочный  человек  -  это
который порядки соблюдает. Поняли? Ну ничего, скоро поймете.
   Второго  сентября  Нилушка  получил  свою  первую  отметку  -  двойку  по
арифметике. Ее он схлопотал за то, что нечаянно столкнул со стола коробку со
счетными палочками и громко их рассыпал. Через  неделю  он  приволок  вторую
двойку, на сей раз по русскому - читал букварь бегло, а не по  складам,  как
положено первокласснику и как велела Лариса Степановна.
   - Но я не умею по складам, - пробовал оправдаться он.
   - Что значит "не умею"? Учись,  Баренцев,  учись,  терпение  и  труд  все
перетрут. Чтоб к  понедельнику  читал  как  положено!  Здесь  тебе  не  тут,
понимаешь! Не можешь - научим, не хочешь - заставим!
   Он и учился - вместо привычных слов и предложений выводил  ровненькие,  с
нажимом палочки и  крючочки,  причем  вместо  запрещенной  в  первом  классе
авторучки пользовался неудобной вставочкой, с которой чернила вечно  стекали
в тетрадь, вместо Шекспира и "Трех мушкетеров" читал про Машу,  которая  ела
кашу, вместо логических задачек из "Науки и жизни", к которым приохотил  его
отец, складывал в столбик три и два...
   - А тебе,  Баренцев,  что,  неинтересно?  Ах,  написал?  Ну-ка,  ну-ка...
Нацарапал, как курица лапой. Где ты видел  такое  "жэ"?  У  себя  в  жэ,  не
иначе... Выйди из класса и без родителей не возвращайся!
   На лацкане ее строгого, но справедливого серого пиджака гордо поблескивал
значок "Заслуженный учитель РСФСР"...
 
*** 
 
   Были, конечно, еще и переменки, веселые и шумные,  коридорный  футбол  со
старым танком вместо мячика, после школы - кружки. На бокс, куда Нил  тайком
от домашних пришел записываться в январе, его не приняли -  слишком  мал,  -
зато охотно взяли на спортивную гимнастику.  Еще,  разумеется,  он  ходил  в
секцию авиамоделизма. Эти увлечения были развитием линии, заложенной  отцом,
и в тот год для Нила они были куда  важнее  и  интереснее,  чем  школа,  чем
сведенные к минимуму (три раза в неделю по полтора часа) музыкальные занятия
с бабушкой. Каждое утро он по собственному почину делал зарядку,  обливался,
тоненько  повизгивая  под  холодной  струей,  досуха   растирался   шершавым
полотенцем. Мама давно смирилась с этими самоистязаниями, а бабушка, похоже,
молчаливо одобряла - пусть закаляется, меньше болеть будет. И действительно,
за весь первый класс Нил не болел ни разу.
   Далеко не всегда нагрузки были в радость -  и  уставал,  и  так  хотелось
понежиться еще немного в теплой постели, и в слякоть неохота  было  выходить
из дому с неудобной сумкой и тащиться на гимнастику. Но Нил заставлял  себя,
тренировал силу воли. Поддерживало и грело его  радостно-тревожное  ожидание
Большого Приключения, которое ждет его летом. Уже с осени в письмах от отца,
выдержки из которых мама иногда зачитывала ему, Зазвучали нотки,  облекшиеся
потом  в  конкретное  предложение.  Обстоятельства  службы,   писал   майор,
складываются таким  образом,  что  в  ближайший  год  ему  едва  ли  удастся
вырваться в Ленинград хотя бы ненадолго. С другой  стороны,  местность,  где
расположено его формирование (блюдя секретность, отец не считал возможным  в
письме, отправленном обычной,  а  не  фельдъегерской  почтой,  давать  более
точные обозначения), отличается горно-лесным ландшафтом,  обилием  природных
водоемов  и  воздухом  повышенной  свежести,  что  в  совокупности  образует
отличные условия для отдыха и поправления здоровья.  Жилищный  вопрос  также
решен вполне положительно, так что если Оленька, Нил и  Александра  Павловна
смогут и пожелают провести лето в Карпатах, то места хватит всем.
   Мама принять предложение мужа не могла  у  нее  намечалось  ответственное
летнее турне, и отпуск пришлось  передвинуть  на  конец  сентября  -  начало
октября. Бабушка категорически заявила, что ноги ее  не  будет  ни  в  каком
таком "формировании" и уж тем  более  под  одной  крышей  с  зятем.  Что  же
касается Нила, то здесь сказать "хотел"  значит  ничего  не  сказать.  Целое
лето! В горах! С папой! Рядом  с  самолетами  и  летчиками!  Золотая  молния
желания поразила его в самое сердце, и когда бабушка заявила, что  все  это,
может быть, и хорошо,  только  абсолютно  нереально  -  не  одного  же  его,
мальчишку семилетнего, отправлять в такую даль? - и предложила  ограничиться
дачей в Толмачево, он закатил форменную истерику, едва ли не первую в жизни.
От неожиданности бабушка настолько растерялась, что даже  не  наказала  его.
Только пробубнила, в качестве успокоительного, чтобы зря-то не надеялся.
   Однако он надеялся. Вдруг получится убедить маму, что он  уже  большой  и
сильный, и может самостоятельно доехать куда угодно,  хоть  на  край  света?
Чтобы самому укрепиться  в  этом  убеждении,  вместо  горячего  завтрака  за
шестнадцать копеек он брал в школьной столовке холодный, за  одиннадцать,  а
сэкономленные деньги тратил не на мороженое, как другие, а на  метро.  Нырял
туда после уроков и катил до самой  дальней  станции,  воображая  при  этом,
будто едет через всю страну в  настоящем,  всамделишном  поезде.  Бродил  по
незнакомым районам,  приучая  себя  не  бояться  неизвестности,  катался  на
трамваях, стараясь запомнить маршрут и обратную  дорогу.  Не  заблудился  ни
разу, всегда  попадал  домой,  а  дома  врал,  что  задержался  в  школе  на
продленке.
   Он был готов к путешествию в одиночку и знал, что когда доберется наконец
до отца, тот обрадуется, что у него такой взрослый, самостоятельный  сын.  А
самому  Нилу  не  стыдно  будет  показать  отцу  и   окрепшие   бицепсы,   и
собственноручно вырезанный пропеллер для будущей кордовой модели,  и  табель
за третью четверть без единой троечки. Он ждал чуда - и чудо свершилось!
   Когда мама за ужином объявила ему, что летом он не просто поедет к  папе,
но и полетит туда на самолете, он не сразу поверил, что это взаправду, потом
спросил:
   - У тебя, что ли, турне отменили? Мама покачала головой.
   - Значит, бабушка согласилась?
   - Вот еще! - Бабушка презрительно  фыркнула.  -  Что  я  там  не  видала?
Солдафонских рож?
   - Тогда как?
   Нил опустил руки и растерянно забегал глазами - то на маму посмотрит,  то
на бабушку. Бабушка нахмурилась, а мама