Александр, не отрываясь от спортивной странички. - Неужели тебе интересно про слепого скульптора?
     Она даже не слышала его, все ее внимание было устремлено на экран.
     Александр оторвал недоумевающий взгляд от газе ты. В телевизоре он увидел примелькавшееся лицо известной телеведущей, сияющее белейшими лошадиными зубами.
     - И сейчас мисс Теннисон у нас в студии... Дарлин, расскажите, пожалуйста, о вашем фонде и о том, чем именно вас привлекло творчество Амоса Татумбы?
     Камера отъехала, показав общий план студии и двух женщин, расположившихся под цветной панорамой города, потом совершила обратный маневр, выдав крупный план рыжеволосой ухоженной красотки в элегантном синем блейзере.
     Александр вновь зевнул - красотки были не по его части.
     - Наш фонд очень молод, он существует чуть больше года... - приятным низким голосом начала рыжая красавица.
     - Татьяна! - вскрикнула Анна и поникла без чувств в своем кресле...
     Утро она встретила бодрой и энергичной как никогда.
     - Будь добр, позвони Хэмишу и попроси подать автомобиль к половине двенадцатого. Если он не сможет, вызови такси, - заявила старуха изумленному Александру. - Сегодня я должна быть в замке Холируд!
     - И не подумаю! Вчера так разволновалась из-за этой выставки, что даже сознание потеряла, сегодня вынь да положь ехать. Дался тебе этот негр со своими поделками!.. Или тут что-то ваше, ведьминское?
     - Тебе знать не обязательно! - отрезала Анна. - Так позвонишь или нет?
     - Позвоню... - вздохнул Александр. - Или вот что, я даже поеду с тобой. На всякий случай. Вдруг опять в обморок грохнешься или чего похуже.
     - Не грохнусь. Впрочем, как хочешь. Поедем вместе, коли тебе делать нечего...

***

     Народу вокруг замка было, как всегда, полно. К привычному туристическому стаду - неотличимых друг от друга японцев с одинаковыми миниатюрными кинокамерами, горластых немцев и американцев, гомонящих стаек школьников со всей Британии - добавилось изрядное количество местной публики, которой явно не было никакого дела ни до постоянной экспозиции Холируда, ни, тем более, до сегодняшней выставки. Все они пришли поглазеть на принца, супруга Ее Величества Елизаветы Второй, с его блестящей свитой, на "Железную Мэгги", совсем недавно передавшую премьерский пост своему клеврету Мейджору, на других знаменитостей, в число которых, возможно, входила и ранее неведомая Александру, но теперь весьма интересовавшая его мисс Дарлин Теннисон, чье появление на телевизионном экране свалило в обморок древнюю, но сверхъестественно крепкую телом и духом ведьму.
     Татьяна.
     А ведь это имя, редкое для его шотландского уха и потому запомнившееся, он не впервые слышал из уст старой Анны...
     Лерман взял старуху покрепче за локоток и сказал:
     - Ну что, Анна, будет прорываться к кассам?..
     Очередь двигалась быстро, и через пять минут они поднялись по замковым ступеням и вошли внутрь.
     Справившись с указателями, Лерман повел Анну в просторную королевскую "переднюю", переоборудованную в конференц-зал. Там и должно было состояться торжественное открытие выставки Амоса Татумбы.
     Несмотря на то, что до начала церемонии оставалось больше часа, все сидячие места, за исключением президиума и первых рядов, забронированных для прессы и особо приглашенных гостей, были заняты.
     Кто сидел, лениво обмахиваясь рекламными буклетами, кто, оставив на сидении платочек, сумочку или чехол от фотоаппарата, слонялся по залу, разглядывая развешанные по стенкам фотографии, чертежи и пояснительные тексты.
     Александр нашел небольшую нишу, из которой был хорошо виден президиум, и поставил туда предусмотрительно захваченный из дому складной стульчик.
     Анна уселась. Он встал рядом, переминаясь с ноги на ногу.
     - Иди погуляй, - сказала Анна. - А хочешь, так и вовсе езжай домой. Ты мне здесь не нужен, Хэмиш меня встретит и довезет...
     - Я вернусь, - уходя, сказал Лерман.
     Он знал один укромный скверик с небольшим открытым кафе в нескольких минутах ходьбы и решил скоротать там часок за пинтой-другой легкого эля...

(5)

     Посетителей в кафе не было. Александр Ильич заказал себе пива, уселся за пластмассовый столик и от нечего делать принялся разглядывать окрестности.
     Вот за металлическим ограждением живописный, поросший кустами склон Лох-Нора. Вот фигурно подстриженная живая изгородь из терновника. Вот клумба, на которую высаживает с тележки рассаду садовник в зеленом комбинезоне.
     Совсем еще мальчик.
     Какие грациозные движения, какие позы, какая фигурка... И светло-русые локоны из-под форменной каскетки... Северный Адонис...
     Вот юноша разогнулся, утер лоб. Лерман ахнул про себя от свежей, чистой красоты лица-Взгляды их встретились. Сердце Александра учащенно забилось.
     - И не тяжело вам так, весь день в наклонку? - срывающимся от волнения голосом спросил он.
     Северный Адонис улыбнулся в ответ. Зубы были так себе.
     "К дантисту, - бухнуло в голове Лермана. - К самому лучшему.
     Непременно".
     - Передохните немного, - предложил он. - Кружечку эля?
     - Я на работе, - с удивительно милым акцентом ответил юноша.
     - В таком случае, сигарету?
     Александр Ильич достал серебряный портсигар. Сам он не курил, но привык носить с собой. На всякий случай. Например, подобный этому.
     - Не откажусь.
     Скинув на тележку рабочие рукавицы, Адонис подошел, потянулся к услужливо раскрытому портсигару. Александр вывернул руку так, чтобы пальцы юноши коснулись ее. От этого прикосновения словно электрический разряд прошел по телу.
     - Присядьте, - хрипло сказал Александр. - Надеюсь, вас не уволят, если вы посидите со мной минутку.
     - Если минутку, то не уволят. - Юный красавец вновь улыбнулся, на сей раз одними губами, чуть припухлыми и по-молодому яркими.
     - Александр Лерман, - представился Ильич, поднося зажигалку.
     - Роберт.
     - Роберт... А еще?
     - Просто Роберт.
     - Как угодно... Давно здесь работаете, просто Роберт?
     - Второй день... И последний. Меня наняли на два дня.
     - А потом? Каковы планы на ближайшее будущее?
     - А вы можете что-нибудь предложить? - Подозрительность в голосе сочеталась с заинтересованностью, мелькнувшей, как хотелось надеяться Лерману, во взгляде больших и влажных светло-серых глаз.
     - Я могу предложить многое. И самое разное... Слушайте, просто Роберт, если вам нельзя выпить пива здесь, может быть, заглянем в какой-нибудь паб на Королевской Миле и там все обсудим? Там есть несколько весьма пристойных...
     - Но мне надо закончить высаживать рассаду, а потом еще дорожки присыпать...
     - Я подожду...
     К черту выставку. К черту Холируд. К черту Анну и к черту мисс Дарлин!..

***

     - И все-таки, почему просто Роберт? Без фамилии? - спросил Александр, с удовольствием наблюдая, с каким аппетитом его Адонис наворачивает ростбиф со сливовой подливкой. - Признавайтесь, вы тайный агент?
     - Да какой там агент? Просто никак не привыкну, что теперь могу уже не стесняться такой фамилии.
     - Теперь? А почему вы должны были стесняться ее прежде?
     - А потому, что там, где я родился и вырос, во всех школах в обязательном порядке изучали русский язык.
     - О!.. А позвольте полюбопытствовать, где же вы родились и выросли?
     - Таллинн, Эстония...
     История Роберта походила на историю Анны в том, что он тоже оказался здесь благодаря проживающим в Великобритании родственникам.
     Родственники эти были детьми боцмана эстонского торгового судна, экипаж которого в полном составе сошел на берег в Бристоле, когда моряки узнали, что их родная Эстония насильственно присоединена к Советскому Союзу.
     - В сороковом году, - добавил Лерман.
     - Вы первый из англичан, кто про это знает! - воскликнул Роберт.
     - Многие вообще не слыхали про Эстонию.
     - Во-первых, я не англичанин, а шотландец, во-вторых, я историк, куратор Национального исторического архива... Но продолжайте, прошу вас.
     Вся семья Роберта давно уже мечтала перебраться на Запад, но до горбачевских послаблений сделать это было практически невозможно. В конце восьмидесятых из советской тогда еще Прибалтики начали выезжать многие, главным образом, в Швецию или Финляндию. По просьбе Эвы, матери Роберта, ее английские родственнички выслали приглашение, но на этом сочли свою миссию законченной и, когда таллиннское семейство со всем нехитрым скарбом прибыло в Лондон, даже на порог не пустили.
     После многомесячных мытарств семья осела в Эдинбурге. Старший брат, работавший грузчиком в Таллиннском порту, нашел здесь работу по специальности. Сестра-студентка устроилась стриптизершей в сомнительный ночной клуб. Отец-инженер и мать-завклубом получали мизерное социальное пособие, а Роберт перебивался случайными заработками. Жили все в двух комнатках матросского бордингауза и с тоской вспоминали прежнюю свою четырехкомнатную квартиру с видом на парк Кадриорг.
     - А у меня просторный двухэтажный домик в Грэндже, это вполне престижный пригород Эдинбурга, - как бы невзначай бросил Александр. - Мы живем вдвоем с престарелой родственницей. Не считая служанки, разумеется.
     На это юный Роберт лишь печально вздохнул.
     - Что бы вы сказали, если бы я предложил вам пожить у нас. Восемь комнат на двоих - вполне можем потесниться...
     - Но... Но мне не по карману такое жилье...
     - Что-нибудь придумаем. Например, вы могли бы привести в порядок мой сад.
     - Да я вообще то не ас в этом деле... Если честно - ни в каком деле не ас. Разве что английскому в школе прилично научили, но здесь этим не заработаешь...
     - А вы соглашайтесь, Роберт. Хозяин я добрый. Очень добрый. - Лерман накрыл ладонь юноши своей и ласково заглянул в глаза. - Кстати, вы так и не назвали мне свою фамилию.
     Роберт опустил глаза и промямлил что-то неразборчивое.
     - Что-что? Повторите, пожалуйста, погромче.
     Роберт набрал воздух в легкие и выпалил:
     - Отсосон!
     - Как вы сказали? Отсосон? Роберт Отсосон? Не понимаю, чего тут стесняться. Редкая, но вполне нормальная прибалтийско-скандинавская фамилия.
     - Но только не по-русски... На русском уличном жаргоне, если ударение перенести с первого слога на последний, это знаете что означает?..
     Роберт склонился к самому уху Лермана и зашептал. Александр Ильич расхохотался.
     - Простите... простите, милый Роберт... - залепетал он, отдышавшись и утерев слезы. - Я ни к коем случае не хотел вас обидеть и не хочу... Но если бы вы знали... Если бы вы только знали... Давайте-ка, дорогой друг, закажем шампанского по этому поводу!
     - По какому такому поводу? - набычившись, отрывисто спросил Роберт.
     - Позже, мальчик мой, позже...
     И только через полтора часа, после бутылки "Клико" и посланной ей вдогонку пинты двенадцатилетнего "Лафройга", окосевший Лерман подмигнул через стол окосевшему Роберту:
     - А что, заинька, не заняться ли нам тем самым, что по-русски означает твоя фамилия? Друг дружке по паре раз?..
     Роберт несколько секунд смотрел на него совершенно бессмысленным взглядом, потом нетвердо поднялся и положил руку на ширинку.
     - Пш-шли... Где здесь тубзик?
     Александр подпрыгнул, как чертик на пружинке, обнял Роберта за плечи и, стреляя глазами по сторонам, усадил на место.
     - Зачем же так, дружочек мой, закажем такси, поедем ко мне...
     Заодно и квартирку посмотришь...

***

     Роберт окончательно переехал к Лерману и поселился в двух комнатах с видом на море. Но случилось это уже после того, как из дома столь же окончательно выехала Анна. О своем решении она сообщила ему, когда Роберт в третий раз остался у Лермана на всю ночь. Александр пытался уговорить ее остаться, но как-то вяло и неубедительно. Анна осталась непреклонна. - Мне дела нет, хоть с мальчиком живи, хоть с девочкой, хоть с собачкой, мне вы не мешаете, и ухожу я вовсе не из-за вас. Есть вещи и поважнее.
     - А мы бы тебе помогали, заботились...
     - Я сама о себе позабочусь. И помощники найдутся.
     - И куда же ты пойдешь, интересно?
     - Есть тут дом в одной деревеньке... Сестры выкупили, - снизошла до объяснений Анна. - Там и поселюсь... Уж близок мой Переход, готовиться буду, отдам остаток дней Служению. Так что будем прощаться, Ильич Александр. Спасибо тебе за все, и злом не поминай меня, старую. Аминь.
     - Аминь... - прошептал Лерман.
     После ее отъезда он несколько часов шатался по дому как потерянный, а потом позвонил Роберт, и река жизни побежала по новому руслу...

***

     Они и скандалили, как заправская супружеская пара. Бобби визжал, топал ножками, бил посуду, обзывал Александра жмотом и сквалыгой. Тот в ответ стучал кулаком по столу, орал, что он пока еще не казначейство и денег на костюмы от Армани и запонки с бриллиантами не печатает, и вообще, чем сорить направо-налево сотнями и строить глазки первому встречному, не лучше ли чем-нибудь путным заняться, например, учиться пойти куда-нибудь.
     - Ах, так! Ах, так я тебя объедаю?! Да подавись ты, благодетель!
     И в лицо Александра летел кусок курицы или недоеденный кекс.
     Такие сцены повторялись все чаще и чаще. Иногда после них Бобби хлопал дверью и исчезал на несколько дней, но всякий раз возвращался, приносил какой-нибудь мелкий, но приятный подарочек, виновато ластился к Александру, тот оттаивал, и начинался новый цикл.
     Но однажды Бобби не вернулся, а через месяц Александр узнал из газет, что молодой Роберт Отсосон, арестованный при попытке ограбления ювелирного магазина в Чел си, приговорен к четырем годам тюремного заключения. Александр взял в архиве короткий отпуск и помчался в Лондон. Но в исправительном учреждении Колдбат, где содержался Бобби, ему сообщили, что заключенный Отсосон от свидания с мистером Лерманом отказывается и администрация не может принуждать его, тем самым нарушая конституционные права. Александр до закрытия просидел в ближайшем пабе, а потом отправился в Сохо разгонять печаль в каком-нибудь "голубом" заведении...
     Он пошел вразнос - пьянствовал сутками напролет, вступал в неразборчивые связи, "снимал" дешевых размалеванных профессионалов, его неоднократно вышибали из кабаков, били, обкрадывали, на службу он нередко выходил в непотребном виде, а случалось, что и вовсе не выходил... Ему ставили на вид, делали предупреждения, понизили в должности, переведя в рядовые архивисты, и посадили в самый дальний и пыльный закуток, чтобы не смущал посетителей своей гнусной, помятой рожей. После того как, столкнувшись в туалете с главным хранителем архива, Лерман обоссал начальству брюки, его и вовсе выгнали с позором.
     Неделю он провел в полном беспамятстве и пришел в себя в зарешеченном боксе психиатрической лечебницы. Как он сюда попал, ему так и не рассказали, только позже, уже посередине курса лечения, показали его фотопортрет, сделанный при поступлении. Александр пришел в ужас.
     Но самым страшным было не это. Как показали анализы, он подцепил ВИЧ-инфекцию...
     На прежнюю работу его приняли неохотно - и только по постановлению суда. Но опасения руководства архива были напрасны.
     Лерман приходил минута в минуту, осунувшийся и мертвенно-бледный, но трезвый, как стеклышко, тихой мышью сидел в своем пыльном углу, служебные обязанности исполнял безропотно и безукоризненно, с сослуживцами общался минимально и по необходимости, в столовую на обеденный перерыв не выходил - достав из портфеля термос и пластмассовый ланч-бокс, перекусывал прямо на рабочем месте, в конце дня вставал и тихо уходил ровно на две минуты позже всех. Только вот прибаливал часто и подолгу...
     От суицида его удерживало только одно - чувство глубокой вины перед несчастным Бобби, пострадавшим, конечно же, по его вине, ведь только его, Лермана, черствость и скаредность толкнула мальчика на отчаянный и безрассудный шаг, приведший за решетку. Давно уже было составлено завещание в пользу Бобби, по которому ему переходили и дом в Грэндже, и те шесть тысяч фунтов, которые Александр Ильич так и не успел спустить в лютую фазу своего умопомешательства.
     Но этого было мало, мало!
     Лерман лихорадочно думал, и все его мысли так или иначе сводились к персоне мисс Дарлин Теннисон.
     Безусловно богата, вхожа в высшее общество и некоей таинственной нитью связана с Анной, следовательно, в какой-то степени и с ним, Александром Лерманом... И с именем "Татьяна", слетевшим с губ Анны за миг до того, как старуха лишилась чувств...
     Вспоминай, Ильич, вспоминай!
     Татьяна. "Мальчик Никита и девочка Татьяна". Ленинград. Дочь и ее семья. Дочь Ада. Муж-ученый. "Академик жизнь в пробирке выводил, да не вывел". Фамилия. Фамилия???
     Йоль...
     "Дейрдра всегда "йолькой" называла..."
     "Йолька"! Смешно... Как в Ленинграде у Ады. Йолька в доме За...".
     За... ски. Закруски? Нет, длиннее, и что то посередине...
     Закрусесски? Закрутевски...
     Анна знает все ответы, но никак ее не найти... И ведьм с ведьмаком как ветром сдуло, спросить не у кого... Но даже если встретишь, спросишь, найдешь и опять спросишь - ответит?
     Ни черта она не ответит!
     Самому искать надо...
     Лерман сочинил от имени Анны липовый запрос, объяснив пробелы в сведениях дырявой старческой памятью просительницы, оформил как надо, сопроводил убедительными просьбами от старшего куратора, от хранителя отдела герольдии и генеалогии - кто ж откажет смертельно больному коллеге в такой малости! - и по их каналам запрос ушел в Ленинград, ныне снова Санкт-Петербург...
     Попутно Александр Ильич собирал всевозможную информацию о Дарлин Теннисон. Скудные сведения о прошлом этой дамочки никак не вязались с девочкой Татьяной из Ленинграда. Северная Ирландия. Подкидыш. Детский приют. Швейная мастерская в Белфасте, пожар, отбытие в неизвестном направлении... И полная пустота протяженностью более десяти лет...
     А потом стремительно и сразу - благотворительный бал в Чатсворте, конные прогулки с принцессой Анной, покровительство лорда Морвена, яхта Дарлин Теннисон побеждает в средиземноморской регате, беспрецедентный выигрыш на скачках в Эскоте, мисс Теннисон подтвердила участие своего фонда в международном проекте...
     Хоть режьте, что то тут не то, и поведение старой ведьмы тому свидетельство...
     Александр Ильич слег с простудой, хоть и лечился по всем правилам, но ослабленная иммунная система выдала редчайшее осложнение - хронический пневмоцистит. Первое же обострение на три месяца свалило его на больничную койку. И уже в больнице по телу пошли первые зловещие язвы...
     Бобби пришел прямо в палату. С цветами, конфетами - и с невысоким, коренастым, наголо стриженным молодым человеком, назвавшимся Джоном Дервишем.
     И Бобби, его кудрявый Адонис, его Аполлон, тоже блестел бритым черепом!
     Но это не портило его неземной красоты. А, может быть, даже подчеркивало ее.
     - Джон - мой лучший друг, вообще самый лучший человек на Земле.
     Это он научил меня, куда и что писать, чтобы досрочно откинуться... И видишь, на два года раньше отстрелялся!
     - Я рад... Я так рад тебя видеть... - пролепетал Александр, совсем ослабевший от болезни и волнения. - Как... как тебе жилось это время?
     - Хреновато, конечно, как еще в тюряге может быть? И совсем бы хана пришла, если бы не Джон. Был бы я там, знаешь, золотой принцессой, общей женкой всех колдбатовских паханов. Только он меня сразу под себя принял и всем крутым об этом сказал. Он там был в авторитете, мой Джон Дервиш.
     Лерман слабо улыбнулся. Он даже не ревновал. На то не было ни сил, ни желания...
     - Мы вообще зачем пришли-то... - продолжал Бобби. - Ты все равно тут лежишь, а дом пустует... Может, пустишь нас, пока то да се? А мы бы тебе... садик в порядок привели.
     Бобби склонил голову набок и лукаво улыбнулся. Улыбка у него была по-прежнему очаровательна.
     - Это и твой дом, Бобби... Живи... - он перевел взгляд на Джона. - И вы тоже.
     - Спасибо, мистер Лерман, - сказал Джон Дервиш.

***

     Когда Джон с