, Таня ясно представляла, что собранный  ею  по
кусочкам  хрустальный  облик  в  глазах  окружающих  разлетится   вдребезги.
Конечно, ее будут искать, скорее всего Павел или  Адочка,  а  то  и  вместе,
будут предпринимать всяческие попытки вернуть в  лоно,  направить  в  нужное
русло, но сейчас сознание опустошенности заставляло ее  разум  расслабиться,
пока не настанет второе дыхание, если вообще настанет.
   Прятаться Таня и не собиралась. Правда, здесь, у Анджелки, ее  и  не  так
просто вычислить. Пока не объявлен всесоюзный розыск, ей было покойно,  даже
выйти куда-то не хотелось. Честно говоря, она точно не знала название улицы,
на которой торчала Анджелкина  новостроечная  девятиэтажка.  Что  дома,  что
улицы - все на одно лицо единого соцлагеря: какая разница - Бухарестская или
Будапештская, если один и тот же ориентир - очередная  экзотическая  помойка
или забор, заляпанный словечками общечеловеческого содержания. А за  забором
- обязательно новенький стеклянный с  полупустыми  прилавками  универсам.  У
входа рыщут сердитые старушки.  Поднаторевшие  в  рубках  за  колбасой,  они
мгновенно выявляют несправедливость, устанавливая  свои  незыблемые  правила
очереди. И ничто не сломит их несгибаемой железной воли, и ничего  не  стоит
ради идеи въехать авоськой по харе  милиционеру...  Несчастным  старухам  не
снился тот харч, которым затаривался для дома Якуб.
   Гостеприимство, чувство благодарности или интуитивное  понимание  Таниной
нужды - неважно, что двигало этим восточным мужиком. Ей было  хорошо  в  его
доме. И в нынешнем своем состоянии едва ли не главную  прелесть  этого  дома
она находила в том, что здесь можно было одновременно  быть  -  и  не  быть.
Никто своим обществом не докучал, но в нужную минутку под рукой  оказывалось
все - тарелка супа и стакан вина, пахучий косячок и дружеское ухо,  приятная
музыка и пенистая ванна. Даже бесконечные наплывы Якубовых "своих  людей"  -
земляков, родни, подельников  -  шли  словно  в  обход  Тани,  никак  ее  не
затрагивая. Стоило ей появиться у них на глазах, гортанный кавказский  базар
моментально стихал, и каждый отмечал  ее  присутствие  почтительно-медленным
кивком. Она могла только догадываться, что напел про нее Якуб.  Косвенно  ее
догадку подтвердила Анджела:
   - А Якуб никогда из твоих рук ничего не берет.
   - То есть?
   - Ну, раньше, к примеру, я могла вино купить, правда, наливал  всегда  он
сам...
   - Хочешь сказать, если я ему стакашок поднесу, он не выпьет?
   Анджелка кивнула. Таня удивленно уставилась на подружку, и та,  улыбаясь,
стала ехидно объяснять:
   - Знаешь, у них такие женщины! Могут что угодно в вино  подлить,  в  пищу
подмешать, чтобы мужика завязать.
   - Как это? - обалдела Таня.
   - Ну ты наивная! Ну, приворожить. Чтоб ни на кого не стояло.
   - И он в это верит?
   - А ты нет?
   Она пожала плечами, но решила все проверить.
   - Кто готовил? - спросил Якуб, садясь вечером за стол.
   - Я, - мгновенно ответила Таня, хитренько подмигнув Анджелке.
   Он вытянул ладони, закрыл глаза, пробурчал под  аккуратно  подстриженными
усами "Бисмилаху рахману рахим", провел руками по лицу и только  после  этих
манипуляций взялся ломать хлеб.  Непонятно.  И  Таня  выждала  время,  чтобы
затосковала Анджелка, а Якуб стал забивать "беломорину". Она тихонько  вышла
в узкий коридор, мягко открыла дверцу "Саратова",  достала  початую  бутылку
"Киндзмараули" и вынесла бокалы  с  разлитым  вином  на  подносе,  прихватив
заодно блюдце с тонко наструганной  бастурмой.  Якуб  сосредоточенно  вбивал
косяк ногтем большого пальца, потому и не заметил вошедшей с подносом Тани.
   - Может, курнем на красненькое? - предложила она и протянула бокал Якубу.
   Тот внимательно поглядел на протянутую  руку,  потом  на  Таню  и  мотнул
черной гривой волос.
   - Не хочешь или боишься? - пристально глядя ему в глаза, спросила Таня.
   - Чего бояться, да? - удивился он.
   - Может, не веришь мне?
   - А кто женщине верит, да?
   Анджелка  в  этот  момент  закатила  глаза  от  возмущения.  Таня  решила
перевести все в шутку.
   - Знаешь, - обернулась она к Анджелке, - чем  отличается  наша  кошка  от
азербайджанской?
   Анджелка затрясла головой. Якуб поднял взгляд.
   - Наша говорит "мяу", а их, - она кивнула в сторону Якуба, - "мяу, да?"
   - Вот, - разулыбался Якуб, - разве  женщине  верить  можно?  Это  же  как
погода, да? Обижаться тоже нельзя... Абдулла, поджигай! -  смеясь,  приказал
он и протянул косяк Тане.
   Вина они все же  выпили.  Догнались  еще  одной  папироской.  Трава  была
пахучая,  но  убойная.  Шершавым  дребезжанием  ныла  магнитофонная   запись
Окуджавы. "Конопляное семечко в землю сырую зарою",  -  дружно  и  осоловело
пели они вместе с ним. Непонятно чему смеялись, а  потом  их  прибило.  Таня
вытянулась на диванчике под абажуром и провалилась  в  забытье.  Проснулась,
когда  ушла  Анджелка.  Они  дернули  с   Якубом   через   соломинку   нечто
темно-коричневое, и Таня улетела...
   В  половине  восьмого  к  гостинице  "Советская"  лихо  подкатили  желтые
"Жигули". Поставив машину на гостиничную стоянку, из нее вышел пижон в узких
джинсах, малиновой замшевой курточке и огромных темных очках,  на  одной  из
линз которых красовалась наклеечка "NEW YORK". Пижон вразвалочку  подошел  к
охраннику стоянки.
   - За пару часиков, мастер, - процедил он сквозь  зубы  и  небрежно  сунул
охраннику десятку.
   Той же  походочкой  пижон  прошел  и  мимо  вчерашнего  швейцара,  широко
распахнувшего перед ним двери и за это  тоже  одаренного  десяткой.  В  этом
типичнейшем питерском "мажоре" швейцар ни за что не узнал бы  позавчерашнего
растрепанного чмура, которого пришлось хватать за воротник.
   Чувствуя себя полным идиотом в этом прикиде, но не  подавая  виду,  Павел
продефилировал  мимо  стойки  администратора,  скосив  глаза  на  указатель.
Определив по нему, в какой стороне расположен ресторан, он направился  туда,
а когда вошел, остановился возле бара, кинул на стойку очередную  десятку  и
процедил сквозь зубы:
   - Безалкогольное. Я за рулем.
   Потягивая что-то сладкое со льдом, он внимательно осматривал зал. Анджелы
не было видно. Может, отгул взяла, может, с  клиентом.  Лучше  бы  второе  -
тогда есть шанс отловить ее сегодня. Поняв, что придется здесь  задержаться,
он стал прикидывать, к кому из официантов  лучше  подсесть.  Наконец  выбрал
одного - молодого, с гладкой хамской рожей, - определил, какие  столики  тот
обслуживает, и направился к свободному.
   Минут пять официант начисто игнорировал его. Павел  уселся  повольготнее,
вытащил из кармана куртки "Мальборо", импортную зажигалку и затянулся, глядя
в потолок.
   - Столик не обслуживается, - бросил официант, пробегая мимо.
   - Обслуживается, - возразил Павел и извлек еще один червонец. - Уединение
оплачивается особо.
   Официант промолчал, но уже через минуту появился с меню.
   - Что будем кушать?
   - Салатик, ну там, с креветками, что ли... Коньячку двести. Минералочки -
не "Полюстрово", естественно.
   - Горячее?
   - После закажем. Скорость тоже оплачивается. Заказ был  подан  через  две
минуты. Павел положил на столик уже пятый червонец и тихо  сказал,  выпустив
дым в лицо склонившемуся официанту:
   - Анджела здесь?
   - Какая Анджела?
   - Да знаешь! Такая пышная телка. Блондинка,
   - А-а, путана... - Официант понизил голос. - Да была вроде.
   - Значит, увидишь - сразу за  мой  столик.  Скажешь,  клиент  наш,  но  с
бабками. Понял?
   - Понял.
   Официант сгреб десятку и удалился. Павел плеснул себе ледяного "эвиана" и
принялся за салат. К коньяку, услужливо налитому в рюмку, он не притронулся.
   Ждать пришлось долго. Павел по второму разу заказал салат и воду и  начал
уже подумывать о шашлыке,  но  тут  напротив  него  приземлилась  Анджела  в
блестящем парчовом платье.
   - Привет! Я Анджела.
   - Узнал. Мне тебя хорошо описали.
   - Это кто же?
   - Неважно. Коньячку для начала?
   - Я на работе крепкого не пью.
   - Шампанского?.. Обер, пузырь шампанского!
   - А ты ничего... Не жмотишься.
   - То ли еще будет...
   - Как тебя звать-то?
   - Допустим, Макс. Устраивает?
   - Да хоть Крякс. Хочешь темнить - твое дело.
   Официант принес шампанского и разлил по бокалам. Анджела тут  же  осушила
бокал. Павел к своему не притронулся - поднял и поставил.
   - А сам чего не пьешь?
   - За рулем.
   - Деловой?
   - Деловой. Допивай и поедем. Я тебя снимаю. На ночь.
   - Разбежался! Бабки покажи.
   Павел достал кошелек  свиной  кожи  и,  закрывая  рукой  надпись  "Рига",
вытащил оттуда сотенную. Анджела протянула к купюре ладошку. Павел  легонько
хлопнул по ней.
   - Не спеши. Сначала заработать надо. Анджела надулась.
   - Только я к тебе не поеду. Наколешь.
   - Договорились. Поехали к тебе... Обер, приговорчик.
   - Эй, а шампани-то почти целую бутылку оставляем. И коньяк.
   - Резонно. Оставил бы  кому-нибудь  на  бедность,  но  что-то  бедных  не
видать... Ты давай,  слей  аккуратненько  коньячок  в  бутылочку,  пробочкой
заткни, в сумочку положи, как принято в приличных  странах.  "Бурым  мишкой"
подогреваться будем. А я пока с халдеем разберусь.
   Расплачиваясь, Павел невольно подумал: "Эх, нелегка ты,  жизнь  мажорная!
Ползарплаты оставляю".
   Анджела взяла в гардеробе полушубок - тот самый, "кожаный  в  обтяжечку",
отметил Павел, - и они вышли на воздух.
   - Карета вон там, - сказал Павел, указывая на стоянку.
   Они подошли к машине.
   - Что-то авто мне знакомое, - сказала Анджела задумчиво.
   - Советский стандарт, что поделаешь, - отозвался Павел. - Возьму "тойоту"
- большие  дяди  скажут:  "Не  высовывайся!"  -  и  по  рогам...  Ну,  прошу
садиться... Куда едем?
   - В Купчино.
   - Как скажешь.
   Павел вырулил со стоянки и поехал по Лермонтовскому.
   - Одна живешь?
   - С женихом... Испугался?
   - Чего нам боятся? Мы люди честные. Павел снял очки.  Анджела  посмотрела
на него и вдруг взвизгнула:
   - Останови! Я выйду!
   - Узнала? Это хорошо. Я, конечно, могу остановиться и высадить тебя. Но в
таком случае с утра начинай сухари сушить, ибо  ждет  тебя  дорога  дальняя,
казенный дом...
   - Не докажешь!
   - А мне и доказывать ничего не  понадобится...  Ты  ведь  была  на  нашей
свадьбе и представление о моих родственниках и их друзьях имеешь...  Раскинь
мозгами, если они у тебя есть, конечно.
   Анджела замолчала  и,  надув  губы,  молча  смотрела  в  окно  до  самого
Московского. Павел следил за дорогой,  но,  даже  не  глядя  на  пассажирку,
чувствовал, что она напряженно просчитывает, как лучше  выпутаться  из  этой
непонятной и малоприятной ситуации.
   - С женихом, говоришь, живешь?
   - Да, - сердито пробурчала Анджела.
   - Тот самый, брюнет с усами?
   - Да.
   - Как зовут?
   - Якуб. Он из Азербайджана, но  в  Питере  давно  уже  пасется.  Деловой.
Травку ему возят, а он по точкам кидает...
   "Так-так,  -  подумал  Павел.   -   Значит,   уже   жениха   закладываем.
Демонстрируем, так сказать, готовность сотрудничать. Это хорошо".
   - Давно, значит, пасется? И тебя пасет?
   - Нет, хотел  вначале,  только  старуха  не  дала.  Своих  ребят  к  нему
прислала, они все объяснили... Теперь так живем, по любви.
   - Что за старуха?
   - Да есть одна такая...
   Про старуху она явно не хотела  распространяться.  Ну,  черт  с  ней,  со
старухой... Пора переходить к главному.
   - Ты поняла, надеюсь, что мне от тебя надо?
   - Поняла, - печально ответила Анджела. - У нас она...
   - Якуб твой спит с ней?
   Вопрос прозвучал резко, как удар хлыстом.
   - Он со мной спит, - не без гордости сказала Анджела.
   - А она что делает?
   - Ничего. Живет. Домой не хочет... Ей с нами хорошо... Якуб - он  добрый,
он не против.
   Они уже мчались по проспекту Славы, и Павел лихорадочно думал, как  вести
себя с этим Якубом. Руки чесались сразу же врезать по усатой морде. Но вдруг
он там с дружками, или у него оружие?  Может,  опять  поиграть  в  "мажора",
пришел, дескать, товар купить? Не пойдет...
   По указанию Анджелы они свернули на одну из безликих новостроечных улиц и
остановились у стандартной девятиэтажки. Павел так ничего и не придумал.
   - Вон там. - Анджела показала на горящие окна шестого этажа.
   - Ну, давай веди... Он знает, кто я такой?
   - Знает. Видел один раз, и Таня говорила. Павел не стал доставать  темные
очки. Что-то подсказывало ему, что лучше всего играть в открытую. Если  Якуб
не полный кретин и умеет просчитывать последствия, все должно получиться.
   - Войдешь первая и скажешь, что я пришел за  Таней  и  не  хочу  никакого
шума, - сказал он Анджеле.
   Она кивнула.
   Дверь открыл Якуб. Анджела повисла  у  него  на  шее  и  между  поцелуями
проворковала:
   - Якубчик, милый, не сердись... Это Павел,  Танин  муж...  Он  пришел  за
ней... Пусть забирает, а? Ты же знаешь...
   Через голову Анджелы Якуб постреливал в сторону Павла  маслянисто-черными
глазками. Со смешанным чувством Павел  понял,  что  азербайджанский  "жених"
обкурен если не в хлам, то весьма основательно.
   - Зачем, дорогой, на пороге стоишь, заходи, гостем будешь!  -  воскликнул
Якуб, стряхивая с себя Анджелу. - Посидим, выпьем, потолкуем...
   - Где Таня? - спросил Павел.
   - Здесь, дорогой, здесь. Спит она, устала очень.
   - Я отвезу ее домой. Павел вошел в квартиру.
   - Здесь? - Он показал на одну из дверей. - Или здесь?
   -  Она  сама  попросила,  понимаешь...  Позвонила  нам,  заберите   меня,
говорит... Я хотел сам тебе отвезти ее, но она не хотела...  -  приговаривал
Якуб, семеня за Павлом. - Вот тут она, тут...
   Павел рывком открыл дверь. Из темной комнаты на него  пахнуло  спиртом  и
сладковатым дымом горелой травы. Он пошарил рукой по стене, включил свет. На
диване возле неприбранного  журнального  столика,  заставленного  стаканами,
тарелками и пепельницами, уткнувшись в стену лицом, лежала Таня. Он  подошел
к ней, наклонился, тряхнул за плечи. Безжизненно, как тряпочная кукла,  Таня
перевалилась на спину. Лицо бледное, глаза сжаты, из уголка оскаленного  рта
течет струйка слюны. Дыхание неглубокое, но ровное.
   - Я же говорил, отдыхает... - проговорил у него за спиной Якуб.
   Павел развернулся, схватил Якуба за рубашку  и  резко  рванул.  Импортная
джинсовая рубашка выдержала, только металлическая пуговка отлетела.
   - Наркотики ей давал, да?!
   - Зачем  наркотики,  какие  наркотики?  Мы  что,  звери?  Ханки  немножко
покурили... Устала она очень, понимаешь...
   Павел отпустил Якуба, вновь наклонился над Таней, начал похлопывать ее по
щекам, сначала тихонько, потом все сильнее. Она не реагировала никак, только
голова болталась, как на ниточке.
   - Хорошо уехала, - проблеял сзади Якуб. - Ты не буди. Не надо.
   - Где ее вещи? - бросил через плечо Павел. - Куртку, шапку,  сапоги  сюда
давай, сумку и чемодан вниз, к машине. Анджела покажет.
   - Да-да-да, - затараторила стоящая в  дверях  Анджела,  -  Я  покажу.  Мы
сейчас...
   Она  принесла  Танину  одежду,  и  Павел   принялся   одевать   обмякшую,
неподвижную Таню, переворачивая, поднимая ей то руку, то ногу.
   Закончив, он поднял ее на руки и понес.  "Как  тогда,  год  назад,  через
порог нашей дачи", - с горечью подумал он, переступая порог квартиры  Якуба.
Тот вышел следом, неся чемодан и сумки.
   - Ты только не сердись, дорогой, да? - попросил Якуб в лифте. - Она  сама
так хотела... Не мы, так другие...
   "А ведь он прав", - неожиданно подумал Павел и посмотрел Якубу в глаза.
   - Позвонил бы хоть...
   Якуб покаянно закивал головой.
   Павел посадил Таню на переднее сиденье и пристегнул ремнем. Ее  откинутая
голова упиралась в высокий подголовник. Якуб положил вещи на заднее  сиденье
и, не прощаясь, ушел.
   Доехав до дому, Павел  сначала  поднял  Таню  и  уложил  ее  на  диван  в
гостиной, потом спустился за вещами, не закрывая дверь квартиры. Он не  стал
отгонять машину в  гараж,  оставил  у  подъезда.  Поднявшись,  он  прошел  в
гостиную и сел на стул у изголовья дивана. Таня лежала, раскинув руки, лицом
в потолок, губы стали постепенно растягиваться в  блаженную  улыбку.  И  это
было страшнее всего.
   Павел заставил себя не отводить взгляда. Он сидел и пристально смотрел на
свою любимую, свою жену, свою единственную на свете Таню.
   - И что теперь? - спросил он неизвестно кого.

III

   Сквозь беспредельную муть ей казалось, что слышит голос  Павла.  Будто  в
чем-то он обвиняет Якуба, а тот  еле  оправдывается.  Казалось,  куда-то  ее
тащат, несут, а она ни двинуться, ни слова сказать не может. Вроде  стоит  у
входных дверей Анджелка и провожает ее  грустным  взглядом,  как  прощается.
Тане смешно, хочется успокоить,  крикнуть:  "Я  скоро  приду!",  а  губы  не
лепятся. Увозит ее кто-то домой, а кто - не видно, глаз не  открыть.  Опять,
наверное, эта ведьма с суровым взглядом. Но старуха так бережно уложила ее в
постель,  укрыла  пледом,  подушку  поправила,  что  Таня  не  выдержала   и
расплылась в блаженной улыбке.
   Разбудило ее чувство  голода.  Она  сладко  потянулась,  выпростала  ноги
из-под пледа и вдруг сообразила, что находится  не  там,  где  была.  Вместо
Якуба прямо на стуле у изголовья сидит задремавший Павел.
   -  Та-ак,  -  судорожно  соображая,  произнесла  Таня,  оглядывая   стены
собственной квартиры. - И что теперь?
   Очнулся Павел и резко дернулся на звук ее голоса.
   - Как ты? - не то встревоженно, не то виновато спросил он.
   - Нормально...
   Она старалась сдерживать ярость, подступившую к  самому  горлу,  мешающую
дышать и вышибающую слезы из глаз.
   - Что-нибудь пожевать в доме есть? - спросила, отвернувшись в сторону.
   - Наркотический голод? - Павел напрашивался на выяснение отношений.
   - Ты, Большой Брат, сначала накорми, напои, баньку истопи, потом  и  речь
держать будешь.
   Павел стушевался, опустил голову и так, с поникшими  плечами,  выгреб  на
кухонный стол все содержимое холодильника. Они ели молча, не глядя  друг  на
друга. Потом, стараясь унять  нервную  дрожь,  Таня  занялась  делом.  Когда
споласкивала посуду, словно невзначай спросила:
   - Ну и что тебя двинуло на подвиги?  Павел  не  отвечал.  Повернувшись  к
нему, она выставилась в упор. Его глаза беспомощно вопрошали. Но он молчал.
   - Я спрашиваю не о том, как ты меня нашел, а как ты  мог  увезти,  словно
бревно какое-то. Он усмехнулся.
   - Так ведь ты, родная, и была как бревно.
   - Чем ты и воспользовался! - заорала Таня и шваркнула тарелкой о стену.
   Один из осколков царапнул  небритую  щеку  Павла.  Тонкая  струйка  крови
побежала вниз. Он провел рукой, посмотрел  на  пальцы,  а  в  глазах  стояли
слезы.
   - Все... Край...  Абзац...  -  сказала  Таня  и,  прилепившись  спиной  к
кафельной стенке, сползла на пол, уронила голову на колени и громко, навзрыд
заревела.
   Он обнимал ее, целовал рыжую голову, сам всхлипывая как ребенок.
   - Ты больна. Ты  просто  больна.  Мы  пойдем  к  Сутееву.  Найдем  лучших
специалистов. Таня только кивала.
   Так Таня и влетела в Бехтеревку,  которую  считала  заурядной  психушкой,
годной только для своего отчима Севочки. "Лечение за колючей проволокой" для
себя казалось  немыслимым.  Каждый  ее  шаг,  любое  сказанное  слово  здесь
фильтровалось и было подотчетным. Заметив в одной из  палат  пристегнутых  к
койкам пациентов, она поняла, что лучше не противиться врачебным показаниям.
Лечащий, которого представил Сутеев, был  всегда  сама  обходительность,  но
вопросы задавал каверзные, предполагающие неоднозначные  ответы.  Медсестры,
санитарки и даже ближайшие родственники  работали  на  Льва  Ефимовича,  как
звали эскулапа, словно "утки" в камере предварительного заключения. Тетрадка
ее истории болезни не по дням, а по часам толстела, набирала жирный анамнез,
но уже шла вторая неделя, а более или менее точного диагноза поставить никто
не мог. Синдрома абстиненции, как ни  хотели,  не  обнаружили.  Нал