Я его один  раз  в  "Сайгоне"
видел, и то мельком. Бангладеш с ним кентовался, он и показал.
   - А Бангладеша этого найти сможешь?
   - На том свете? Копыта отбросил Бангладеш. Передозировка.
   Нил вжал сто долларов в потную ладонь очкарика.
   - Держи. Аванс. Разузнай мне все про Фармацевта,  получишь  на  новый
комп.
   - На "экс-ти"?
   - На "эй-ти". Обещаю. Только быстро, времени у меня неделя  максимум.
Информацию сбросишь в почтовый ящик по этому адресу.
   Нил вырвал из записной  книжки  листочек  и  на  грязном  подоконнике
записал адрес референта Оли.
   - Конверт как подписать, чтоб к тебе попал? Или один живешь?
   - Не один. А подпиши просто: "Филу"...
   Нил вышел на улицу, сразу сгорбился, поднял воротник. Ветер с  Залива
пробирал до костей, с  оловянного  неба  сыпало  мокрое,  рыхлое  нечто,
бывшие соотечественники, нахохлившись  как  воробьи,  хлюпали  по  бурой
слякоти или толпились на остановках, и выражения лиц были  такие,  будто
каждый  сегодня  похоронил  одновременно  всех  своих   близких.   Около
полуподвала с красно-белой вывеской "Водка - Крепкие  напитки"  бушевала
плотная толпа отвратительно одетых мужчин и женщин, ближе ко входу  двое
милиционеров, орудуя дубинками  и  матерными  окриками,  вытаскивали  из
орущей человеческой икры подавленных и потоптанных,  складировали  прямо
на мокрую землю между грудой ломаной  тары  и  переполненными  мусорными
баками. Из дверей молочного тянулся длинный  хвост  очереди,  суровой  и
молчаливой, как в мавзолей. Пропуская женщину с коляской, Нил замешкался
в непосредственной близости от ступенек магазина и был немедленно уличен
в преступном намерении пролезть внутрь.
   - А вас, молодой человек, здесь не стояло!
   - Вы за кем занимали?
   - Какой ваш номер?
   - Мой номер шестнадцатый! - ответил  он  общественным  обвинителям  и
побрел дальше.
   В угловом гастрономе, где они когда-то отоваривались с Линдой,  было,
наоборот, пусто, ни покупателей, ни продавцов,  ни  товаров,  не  считая
выставленных во всех отделах ржавых бутылок "Полюстрово". Впрочем,  одна
продавщица все же имелась. Она тихо посапывала  в  уголочке,  прямо  под
красным вымпелом "Отличник советской торговли". По ее засаленному халату
ползали жирные черные мухи, несвоевременные в начале апреля, но при этом
удивительно закономерные.
   Немноголюдно было и в кафе, куда он завернул, сам не  понимая  зачем.
Раньше он не бывал здесь, должно быть,  заведение  открылось  после  его
отъезда. Тихо  звучала  инструментальная  версия  "Странников  в  ночи",
неяркий розовый свет скрадывал все изъяны интерьера. Островок грустного,
щемящего юта посреди серого кошмара беспросветности...
   -  Спиртного  нет,  -  окликнула  буфетчица,   по-своему   истолковав
выражение его лица. Нил поднялся, подошел к стойке.
   - Да мне и не надо спиртного. Чашечку кофе. Если есть...
   - Есть, есть, - с гордостью заверила буфетчица. - У  нас  хороший,  в
песочке варим. Еще полоски есть, с повидлом, свежие, с утра завезли.
   Она была вполне привлекательна, даже несмотря на жуткую химзавивку  и
отливающие медью золотые зубы.
   - Давайте.
   - С вас тридцать четыре копейки.
   Получив заказ, Нил сел за столик у  окошка.  На  душе  было  муторно,
родина, как большая, так и малая, ничего, кроме тошноты, не  пробуждала.
Бежать, бежать отсюда,  из  холодного  ада,  куда,  если  верить  Данте,
попадают после смерти предатели. Найти Лиз и бежать...
   - Привет, акула империализма! Не помешаю? - Стряхнув с головы  мокрый
капюшон, напротив села референт Оля. - Что тебя так удивило? Не узнаешь?
   - Узнаю, конечно, только так странно видеть тебя здесь.
   - Видеть здесь тебя еще страннее. Иностранцы нечасто сюда  забредают.
Тем более, в такую погоду.
   - О-кей, берем  такси,  и  ты  отвезешь  меня  в  такое  место,  куда
иностранцы забредают.
   - Да ладно!  -  Оля  раскрыла  сумочку,  достала  вчетверо  сложенную
бумажку. - Это тебе.
   - Что это?
   - То, что ты просил.
   - А я что-то просил?
   Нил развернул листок и прочитал:
   "Сапунова   Светлана   Игоревна,   1963,   6-й   психоневрологический
стационар, отделение №2".
   - Нехороший стационар, нехорошее отделение,  -  сказала  Оля.  -  Для
неизлечимых хроников...
   - Но я...
   Оля наклонилась к нему и страстно зашептала:
   - Может, все-таки, перейдем на русский? Обоим легче будет...
   - I don't understand... - по инерции продолжил Нил по-английски.
   Оля невесело усмехнулась. Потом резко поднялась и пошла к выходу.
   Нил проводил ее взглядом.
   У дверей Оля остановилась и пристально посмотрела на него. Он  понял,
что должен пойти с ней.
   Она молчала, переходя улицу, молчала,  шагая  вдоль  чугунной  ограды
сквера, молчала, войдя в воротца. Лишь прибавляла шага,  и  Нил  не  без
труда поспевал за ней.
   По щиколотку утопая в раскисшем снегу,  Оля  вышла  на  неосвещенную,
мрачную детскую площадку, зашла в стоящую посередине  беседку,  села  на
дощечку.
   Здесь, по крайней мере, не капало сверху.
   Нил пристроился рядом.
   Оля порылась в сумочке, достала пачку "БТ".
   - Дай огоньку.
   Нил послушно щелкнул зажигалкой. Оля всхлипнула.
   -  А  говоришь,  не  андестэнд,  да  все  ты  андестэнд,  конспиратор
хренов... Ты  позавчера  после  подвигов  своих  ресторанных,  да  после
коньячка, что у меня дома добавил, на полный автопилот перешел и все мне
выложил. И про стерву-жену, и про бомжа-благодетеля, под чьим именем  ты
сюда  прикатил  Лизоньку  свою  ненаглядную  вызволять,   и   про   муки
неприкаянного  сердца.  Бедный  богатенький   Буратино!   Сам-то   потом
вырубился, как шланг, а я полночи на кухне проплакала...
   - Ну извини... - растерянно пробормотал Нил. -  Было  бы  из-за  кого
плакать...
   - Молчи, ты ничего не понимаешь... Явился, как мечта любой  советской
бабы - молодой, свободный  миллионер-красавец,  прекрасный  голливудский
принц, который возьмет за руку  и  умчит  в  далекую  сказочную  страну,
подальше от всякого краснознаменного дерьма! Тогда, в  ресторане,  когда
ты вдруг предложил мне сбежать от наших уродов и  вдвоем  покататься  по
городу на такси, я почувствовала, что такой шанс больше не повторится, и
решила во что  бы  то  ни  стало  воспользоваться  им.  Нагло,  цинично,
по-блядски. И вдруг оказывается, что  заграничный  принц  -  никакой  не
принц, а заурядный русский Вася, аферист и к тому же алкаш...
   - А что это меняет? - Нил тоже перешел на русский. - Я,  конечно,  не
принц, но миллионер-то  настоящий,  и  французский  гражданин  тоже  без
балды. Теперь, когда ты вывела меня на чистую воду, у тебя на руках  все
козыри. Банкуй, сестренка, как ты хотела - нагло, цинично, по-блядски...
Только вот, пожалуй, свою руку и сердце я тебе предлагать  не  стану,  у
меня на них другие планы. Да  и  зачем  тебе  я,  когда  есть  Жан-Пьер,
мужчина холостой, обстоятельный. Я дам ему денег, он не откажет.  Нужные
бумаги я выправлю,  потом,  если  надо  будет,  помогу  с  разводом,  не
проблема, у меня в Париже все схвачено. Будешь мадам Запесоцки, молодой,
свободной, естественно, богатой. Сколько ты хочешь - миллион, полтора?..
   - Я ничего не хочу!
   - Или как патриотка и комсомолка думаешь сдать меня на органы? Что  ж
валяй, потом повесишь почетную грамоту над кухонной раковиной...
   -  Замолчи!  -  Нил  дернулся  от  резкой  пощечины  и  закрыл  лицо.
Неожиданно увесистые Олины кулаки застучали по его груди, по  плечам.  -
Гад! Гад! Гад! Сволочь! Сволочь! Сволочь...
   Нил изловчился, поймал ее за обе руки.
   - Это как прикажете понимать, сударыня? Что еще за рукоприкладство?
   Оля тряхнула головой.
   - Дурак! Какой же ты дурак! Я же люблю тебя...

***

   - Ух, ну и маршрутик! Я и не подозревала, что в Ленинграде есть такие
квартиры.
   - Есть еще и не такие. У меня приятель в  подвале  жил,  так  у  него
коридор проходил прямо под трамвайными путями. То-то было весело...
   Они стояли на железном навесном  мостике,  перекинутом  через  глухой
двор-колодец,  и  переводили  дух  после  затяжного  подъема  по  черной
лестнице и многотрудного  перехода  через  чердак.  Впереди  возвышалась
башня, с куполом уже не черепичным, как раньше, а новым, оцинкованным. К
счастью, бойницы заделаны не были, и, протолкнув Олю впереди  себя,  Нил
остановился  на  знакомой  площадке  с  жестяной  табличкой   "109"   на
единственной двери.
   - Экскурсия по Баренцевым местам, - сказал Нил. - Не знаю, кто теперь
живет за этой дверью. А вот  наверху,  над  этим  люком  должен  обитать
потомок шаманов, некто Кир Бельмесов. Заглянем?
   Но дощатый люк был закрыт на тяжелый, блестящий замок.
   Нил постучал в дверь. Никто не отозвался.
   - Посмотрим... - Он открыл створки электрического щитка, пошарил там,
повернулся к Оле. - Есть!
   В руках у него был желтый французский ключ... В комнате все было  так
же, как в день его отъезда, пыли и той почти не прибавилось.
   - Вновь я посетил... - Нил походил по комнате,  погладил  поверхность
стола, шкаф, подоконник, постучал по оконному стеклу. - Наверное, это  и
имеют в виду, когда говорят "вернуться в прошлое", как считаешь?
   - Не знаю. По-настоящему в прошлое вернуться нельзя,  потому  что  мы
сами стали другие. - Оля стояла в дверях, задумчиво разглядывая странную
комнату.
   - Ты права, разумеется. Помнишь рассказ про другое  место  и  зеленую
дверь? - Оля  кивнула.  Нил  осторожно  опустился  на  старый  пружинный
матрас, прикрытый красным одеялом, вытянулся, закинул руки за голову.  -
Ну, что стоишь, прыгай сюда...

***

   - Оленька,  переведите  господину  Корбо,  что  мы  сможем  полностью
демонтировать второй сборочный за два месяца,  плюс  месяца  полтора  на
реконструкцию  и  столько  же  на  установку  новой   линии.   Спросите,
устраивают ли эти сроки?
   Выслушав перевод, Нил вымученно улыбнулся.
   - Нас устроят любые сроки, которые устроят вас..
   - Спросите, достаточно ли этих площадей для...
   -  О,  все  технические  подробности  лучше  выяснить   у   господина
Запесоцки. Я полностью доверяю его мнению специалиста...
   Беседа проходила на повышенных тонах,  но  вовсе  не  потому,  что  у
сторон были какие-либо основания для недовольства друг другом, напротив,
все проходило на удивление гладко, и дело плавно двигалось к  подписанию
первого, предварительного соглашения. Просто в цеху было очень шумно,  и
приходилось буквально кричать.
   Оставив Робера и Жан-Пьера дальше разбираться с директором, Нил вышел
из  корпуса,  снял  с  головы  каску,  предписанную  правилами   техники
безопасности, и закурил.
   День был погожий, впервые за почти неделю пребывания в Ленинграде Нил
ощутил в воздухе дыхание весны. Скоро, скоро проклюнутся почки, и  птицы
запоют, жаль только, жить в эту пору прекрасную...
   - Что с тобой? Ты не заболел?
   Оля встала рядом, Нил протянул ей сигарету.
   - Я здоров. Просто вчера... Вчера я был у нее.  Представился  братом,
моряком дальнего плаванья. Меня к ней не пустили, только показали палату
из коридора. Это ужасно. Тридцать-сорок человек, койки  впритык,  грязь,
вонь, одеяла рваные, лежат трупами, чуть кто пошевелился -  сразу  укол,
чтобы лежал и не дрыгался... Я бы и не узнал ее, если  бы  не  показали.
Высохшая, как мумия, волосы острижены, лицо восковое...  Врач  сказал  -
тяжелая. Немудрено, при таком-то лечении... - Нил сжал кулаки. - Я  убью
его!
   - Врача? Но при чем здесь врач, он делает, что может, от  него  почти
ничего не зависит...
   - Да я не о враче. С врачом-то  мы  договорились,  я  дал  денег,  ее
переведут в  отдельную  палату,  приставят  сиделку,  закупят  импортные
препараты... Я про другого, про того, кто...
   Оля дернула его за рукав и громко произнесла по-английски:
   -  Через   десять   дней   открываются   фонтаны   Петродворца.   Это
удивительное, незабываемое зрелище, надеюсь, вы к тому  времени  еще  не
уедете...
   - Правильно, дочка, давай, обрабатывай гостя, - с  отеческой  улыбкой
проговорил директор, вышедший из цеха вместе со свитой. -  А  то  совсем
что-то загрустил наш Бельмондо.
   - О, Бельмондо!
   Филипп Корбо энергично закивал; услышав знакомое слово...

***

   В номер, озираясь, вошел молодой высокий, хорошо одетый негр.
   - Здравствуйте, - сказал он по-французски.  -  Я  Эрик  Макомба.  Мне
передали, что у вас для меня посылка с родины.
   - А, мсье Макомба, - Робер Тобагуа широко, радушно улыбнулся.  -  Да,
да, мы вас ждали, проходите, пожалуйста.
   Он пропустил посетителя в гостиную, вошел следом  и  встал  у  двери,
закрыв собой выход.
   - Здравствуйте, - повторил Эрик Макомба.  Филипп  Корбо,  сидящий  за
столом, поднял голову и молча кивнул.
   Крохотный  транзисторный  приемник,  лежащий  на  подоконнике,  запел
голосом Африка Симона. Звук был сиплый, трескучий, но так было надо -  в
непритязательный  корпус  приемника  был  встроен   новейший   скремблер
направленного действия, посылающий неслышный, но  мощный  поток  "белого
шума" на оба "жучка", обнаруженных в  номере  Жан-Пьером.  Незачем  было
посвящать местных гэбистов в содержание предстоящей беседы.
   - Мне сказали, у вас для меня посылка...
   - Не спешите, мсье Макомба. Присаживайтесь.
   Негр уселся в предложенное кресло и  закинул  ногу  на  ногу,  ожидая
продолжения.
   Филипп Корбо листал какие-то бумаги, казалось,  не  обращая  на  него
никакого внимания.
   Макомба заерзал в кресле.
   - Простите, мсье, но моя посылка...
   - А ситуация-то непростая, - словно не слыша его, проговорил Корбо. -
Похоже, паренек влип по полной программе.
   - Похоже на то, - подтвердил Тобагуа.
   - Эй, господа, в чем дело?..
   - По уши в дерьме.
   - Иначе не скажешь.
   - Да что такое, я не понимаю, вы о ком?
   Корбо тяжко вздохнул и перевел взгляд на Макомбу.
   - Мы про тебя, Эрик...  Да,  кстати,  я  не  представился,  инспектор
Ожеро, парижское  отделение  Интерпола.  А  это  мой  коллега  инспектор
Саркисян.
   - К вашим услугам, - вставил Робер, не отходя от двери.
   - Какой еще к черту Интерпол?! Где моя посылка?
   - Посылку тебе в каталажке выдадут. Если вести себя хорошо будешь.  -
Саркисян-Тобагуа хмыкнул.
   - Что  это  значит?  Кто  вы  такие?  Я  требую  представителя  моего
посольства!
   - Будет тебе представитель. И адвокат будет, - пообещал "Ожеро".
   - Вы не имеете права!
   - Имеем. Вот у  нас.  официальное  заявление  родственников  Элизабет
Дальбер, послужившее основанием для возбуждения дела.
   - Не знаю я никакой Элизабет Дальбер! - возмущенно взвизгнул Эрик, но
оба "интерполовца"  заметили,  как  он  мелко  дернулся  при  упоминании
фамилии Лиз, и переглянулись со значением.
   -  Не  знаете,  а  между  тем  вот  уже  полгода  получаете  всю   ее
корреспонденцию, включая денежные переводы и ценные посылки. На корешках
квитанций ваша подпись и ваши паспортные данные.  Служащие  Главпочтамта
довольно точно  вас  описали  и,  думаю,  без  проблем  опознают  в  вас
человека, который, используя фальшивую доверенность...
   - Доверенность настоящая! - выкрикнул Эрик.
   - И кто, простите, вам ее выписал? Мадемуазель Дальбер, которую вы не
знаете? Согласитесь, это несколько странно.
   Макомба понял, что заврался, и угрюмо замолчал.
   -  Ах,  память  отказала?  Ничего,  сейчас  освежим.  -   Однофамилец
наполеоновского маршала проворно обошел стол  и  поднес  к  самому  лицу
Эрика ксерокопию газетной статьи из "Пари-Суар". - Узнаешь эту дамочку?
   При  виде  фотографии  СС  в   окружении   полицейских   Эрик   вновь
непроизвольно дернулся.. Взгляд его  заметался.  Без  всяких  объяснений
было ясно, что в эту секунду Макомба лихорадочно просчитывает, получится
ли вырваться отсюда силой.
   У  дверей   "инспектор   Саркисян"   как   бы   невзначай   поигрывал
основательного вида тростью с металлическим набалдашником.
   Макомба прикрыл глаза и часто задышал.
   -  Лямби-лямби-лямби  офонарела...   -   комментировал   происходящее
транзистор.
   - Ваши действия незаконны,  -  пробубнил  он.  -  Интерпол  не  имеет
представительства в СССР, и вы не полномочны действовать  на  территории
этой страны. Это провокация, и я сообщу, куда следует...
   "Ожеро" рассмеялся ему в лицо.
   - Ну, разумеется. Вы абсолютно  правы,  дорогой  Эрик.  Расследование
наше сугубо неофициальное. Я  вам  больше  скажу,  мы  здесь  инкогнито,
приехали под чужими именами, и одним из  следствий  вашего  обращения  к
местным властям будет наша высылка из страны.  Но  лично  для  вас  куда
важнее то, что  в  этом  случае  мы  вынуждены  будем  поделиться  своей
информацией с нашими  коллегами  из  КГБ,  а  уж  в  их  полномочиях  на
территории этой страны сомневаться не приходится.
   - А какие в России тюрьмы! -  ласково  проворковал  "Саркисян".  -  А
сибирские урановые рудники!..
   - Какие рудники, коллега? - возразил "Ожеро". - По здешним законам за
такие вещи полагается расстрел.
   Если бы на месте Макомбы сидел сейчас белый, про него можно  было  бы
сказать - смертельно побледнел. Эрик же смертельно почернел.
   - Какой расстрел, за что расстрел?.. - невнятно забормотал он.
   - За  убийство.  Вы,  Эрик  Макомба,  войдя  в  преступный  сговор  с
гражданкой  СССР   Сапуновой   Светланой,   обманным   путем   завладели
документами   гражданки   Франции   Элизабет   Дальбер,    по    которым
вышеупомянутая Сапунова выехала на Запад, предварительно оформив на  вас
доверенность - на получение ценных почтовых отправлений. Саму же Дальбер
вы хладнокровно убили... Молчите, Макомба? Имейте в виду, ваше  молчание
работает  против  вас,  арестованная   в   Париже   Сапунова   во   всем
призналась...
   - Да врет она! - выкрикнул Макомба. - Нагло врет! Все не так было!
   - А как? - вкрадчиво осведомился "Ожеро"...
   - Они на месте, - шепотом сказал Эрик. - Пойду скажу. Вы лучше  здесь
подождите, инспектор.
   - Филипп, - строго поправил Нил. - И смотрите, Макомба, без фокусов.
   - Да уж какие фокусы...
   Эрик со вздохом встал. Нил сделал  вид,  будто  погружен  в  изучение
скудного меню, искоса следил за его  движениями.  Из-за  дымчатых  очков
угадать направление его взгляда было невозможно.
   Макомба, озираясь, прошел к дальнему  угловому  столику,  за  которым
сидело трое мужчин. Среди них Нил сразу узнал Фармацевта -  вольный  сын
Африки был в своем описании достаточно точен.  Фармацевт,  он  же  Борис
Иосифович Борисов, был действительно очень похож на Гитлера, только  без
усиков. Двое других были на вид практически неразличимы и принадлежали к
какой-то новой породе русских, выведенной за те пять  лет,  что  его  не
было на родине. Короткие стрижки, бычьи  шеи,  маленькие  тупые  глазки,
одеты в одинаковые черные кожаные куртки и спортивные штаны с лампасами.
   Макомба наклонился к Фармацевту и что-то говорил  ему,  показывая  на
дверь. Фармацевт слушал хмуро, потом переглянулся с  амбалами.  Один  из
них встал и,  переваливаясь  на  коротких,  мощных  ножках,  подвалил  к
столику Нила.
   - Француз?
   - Допустим.
   - Чем докажешь?
   - А надо? - Нил  не  спеша  достал  бумажник,  извлек  купюру  в  сто
франков, разорвал пополам, одну половинку поджег зажигалкой, прикурил от
нее, выпустил дым  в  направлении  амбала  и  небрежным  щелчком  пустил
уцелевшую половинку через столик. - А это шефу отнеси. На экспертизу.
   Нил  придвинул  к  себе  газету  и  углубился  в  чтение  передовицы,
озаглавленной: "Выше знамя партийной демократии!"
   - Вы позволите?
   Нил поднял голову.
   Перед ним стоял Фармацевт, и в руках у него был полный сифон.
   - Милости прошу.
   Фармацевт сел, поставил сифон на стол.
   - Газировочки?
   - Не откажусь.
   - Слушаю вас внимательно.
   - Вам привет от СС, Борис Иосифович...
   - От СС?.. Ах, да, Светочка. Всегда была болтушкой... Я слышал, у нее
большие неприятности. Или мои сведения неверны?
   Фармацевт пристально посмотрел на Нила круглыми совиными глазам