Таня.  На  самом-то  деле  не  узнать
собственную свекровь она при всем желании не могла -  такое  не  забывается.
Однако лучше покривить душой, чем показать слабину.
   - М-да. - Женщина прищурила  глаза.  -  Теперь  я  понимаю,  чем  он  мог
прельститься.
   - Простите, кто? - Таня упорно выдерживала взятый тон.
   Незваная гостья вновь не обратила внимания на Танины слова. Она подошла к
столу, выдвинула стул и села на него совсем  по-хозяйски,  положив  на  стол
увесистую сумку и не сводя глаз с Тани.
   - Уберите сумку. - Таня начала сердиться. - Сумку, ключи и шапку на  стол
не кладут.
   - И кто это сказал? - Женщина презрительно прищурилась.
   - Я. Что вам, собственно, надо?
   - Где он?
   - Да кто "он"? Объяснитесь, наконец.
   - Культурно излагаете. Вы бы еще сказали "извольте объясниться". Вас  мой
сын научил, или кто-то из его предшественников?
   - А-а. - Дальше ломать комедию было бессмысленно. А  то  еще  решит,  что
новоявленная сынулькина жена ко всему прочему еще и клиническая  идиотка.  -
Вы Марина Александровна, мать Ивана.
   - Именно. И ваша свекровь, надеюсь, ненадолго.
   - Это мы еще посмотрим, - сказала Таня. - И не забудьте закрыть за  собой
дверь,
   Марина Александровна встала гордо, еще раз взглянула на Таню,  не  находя
слов и потому намереваясь испепелить ее взглядом. Но ничего у нее не  вышло.
Она наклонилась, открыла сумку и стала извлекать из нее всякие свертки.
   - Вот, - сказала она. - Здесь его теплое белье,  рубашки.  А  это  -  его
рукописи, материалы по дипломной работе. Вы, надеюсь, не настаиваете,  чтобы
он бросил учебу на последнем курсе и пошел мазать стены вместе с вами?
   - Не настаиваю, - сказала Таня. - У него вряд ли получится.
   Они обменялись убедительными взглядами.
   - Вы, - горячо произнесла Марина Александровна, - вы соблазнили  чистого,
неопытного мальчика. Уж не знаю, как вам это удалось, на какие вы  пустились
уловки. Вы задумали поживиться чужим счастьем, но. только ничего  у  вас  не
выйдет. Где бы вы ни прятали его, как бы ни настраивали против меня, как  бы
ни крутили перед ним своими прелестями,  рано  или  поздно  он  бросит  вас.
Бросит - и вернется ко мне!
   Тане было что сказать этой женщине. Слова так и рвались  наружу.  Но  это
были нехорошие слова, и она сдержала себя. Она подошла к двери и  распахнула
ее.
   - Уходите, - сказала она. - Вещи я передам, не беспокойтесь.
   Марина Александровна направилась к двери, но, оказавшись в проеме,  вдруг
схватилась за косяк и замерла. Плечи ее затряслись. Она обернулась,  и  Таня
увидела, как некрасиво распялился ее накрашенный рот.
   - Умоляю, заклинаю вас, скажите ему, чтобы хотя бы позвонил... Я все ж не
чужая ему., .
   - Он позвонит, - сказала Таня. - И будет приходить к вам, когда  захочет,
если захочет. Я ничего за него не решаю.
   -  С-спасибо,  -  пролепетала  Марина  Александровна.  -  Знаете...  если
что-нибудь... У Ванечки своя комната, и мы могли бы...  как-нибудь...  Я  не
могу без него!
   - Я понимаю, - сказала Таня.
   Марина Александровна выпрямилась. Видно, ей стало  неловко  за  слабость,
проявленную перед лицом... врага не врага, но, как бы сказать... Соперницы.
   - Разумеется, о том, чтобы прописать вас на нашу площадь, не может быть и
речи! - отрезала она и хлопнула дверью.
   Выждав несколько минут, Таня накинула на плечи  пальто  и  спустилась  на
вахту. Телефон был свободен. Припомнив номер, Таня сняла  трубку  и  набрала
семь цифр. На третьем гудке ответил знакомый неприятный голос.
   - Здравствуй, Настасья, - сказала  Таня.  -  Это  Таня  Приблудова.  Есть
разговор.
   Марина Александровна и года не продержалась бы на своей  должности,  если
бы откровенно, в лоб пользовалась всеми связями, которые эта должность перед
ней открывала. Но если бы не связи, то она  не  продержалась  бы  и  недели.
Искусство служебных взаимоотношений, несложное  в  основе  своей,  требовало
истинного таланта для практического  применения.  Для  той  ячейки,  которую
занимала Марина Александровна, этот талант надлежало употребить на  создание
ситуации, при которой нужные люди просто не  могли  не  предложить  ей  свою
помощь. За многолетний опыт работы она научилась  создавать  такие  ситуации
автоматически.
   И в тот понедельник у нее в мыслях не было как-то  побудить  своего  шефа
отрегулировать катастрофическое  положение  с  ее  сыном,  попавшим  в  лапы
беспардонной авантюристки. Честно говоря, в мыслях у  нее  тогда  вообще  не
было ничего путного - несколько бессонных ночей,  раздражение  от  идиотских
советов и навязчивых утешений недалекого мужа,  мигрень...  Она  явилась  на
работу в чулках от двух разных пар (оба черные, но левый со швом,  а  правый
ажурный), перепутала папку с входящими и папку с исходящими  и  принесла  на
подпись Дмитрию Дормидонтовичу бумаги, уже однажды им подписанные.  О  каком
плане, о каком умысле могла идти речь?
   Дмитрий Дормидонтович посмотрел на  бумаги,  потом  на  лицо  секретарши,
резко кивнул и сказал:
   - Садись. Рассказывай.
   Как и Марина Александровна, товарищ Чернов был, как это называлось  тогда
в  газетах,  "человек  на  своем  месте",   то   есть   природные   свойства
подкреплялись навыками, а навыки переросли в условные рефлексы, а  поскольку
его место было достаточно  высоким,  то  и  завязанность  на  рефлексы  была
высокой. Он еще не успевал получить очередные руководящие указания,  а  руки
уже сами хватались за надлежащий телефон, а голос доводил  эти  указания  до
нижестоящих инстанций, автоматически  внося  те  интонационные  и  смысловые
коррективы,  которые  диктовались  особенностями   поставленной   задачи   и
иерархическим соотношением объектов, между которыми выстраивалась  командная
цепочка. На том же автоматизме шла связь и  в  обратном  направлении,  снизу
вверх, по линии, так сказать, отчетности.
   Выслушав зареванную Марину Александровну,  он  приказал  ей  отправляться
домой и отдохнуть, а сам остался сидеть в своем  кресле,  обтянутом  красной
кожей, задумчиво  постукивая  толстым  двухцветным  карандашом  по  казенной
малахитовой чернильнице. Минуты через три он снял трубку белого телефона.
   - Лазуткин? Кто у нас на СМУ-14?
   - Минутку, Дмитрий Дормидонтович... Першиков.
   - Не знаю. Секретарь парткома, главный инженер?
   - Грызлов. Раппопорт.
   - Грызлов... Олег Тимофеевич?
   - Так точно.
   - Хорошо. Телефон его - служебный, домашний... Записываю.
   Наверстывая упущенное, Ванечка корпел над дипломом и допоздна засиживался
в  библиотеке.  Это  тянулось  уже  неделю,  с  того  самого  дня,  как  они
перебрались  в  каморку,  оставшуюся  после  безумной  старухи,  Настасьиной
свекрови.
   Вопрос об их новом жилище решился неожиданно быстро и легко. После смерти
старухи Николай с Настасьей долго пытались  обменять  свою  малогабаритку  и
освободившуюся комнату на жилье поприличней, но желающих не находилось -  уж
больно страшна была комната, да и коммуналка, в которой  она  располагалась,
привлечь никого не могла - газовые  плитки  прямо  в  узком  коридоре,  один
туалет с умывальником на этаж, то  есть  на  четыре  квартиры,  то  есть  на
двадцать одну комнату. Потом, когда нашелся наконец вариант - некая мать так
страстно мечтала отделить сына-наркомана, что соглашалась на все, тем  более
что старухина каморка предназначалась сыну, - выяснилось, что обмен разрешен
быть не может. Старухин дом предназначался к расселению в текущей пятилетке.
Супруги решили, что  так  даже  лучше  -  образуется  отдельная  жилплощадь,
которую тем удачнее можно будет  пустить  на  обмен.  Пока  что  в  ожидании
желанных перемен они стали сдавать комнату временным жильцам.
   Ничего хорошего из этого не вышло. Клиенты воротили нос,  пытались  сбить
цену, соглашались же совсем неприхотливые  -  либо  пьяницы,  либо  какие-то
темные личности.  Плату  за  комнату  приходилось  добывать  с  боем.  Пошли
скандалы. Соседи написали жалобу в домоуправление. Комнату заперли на  ключ,
предварительно стащив в нее всякий  хлам,  который  держать  было  тошно,  а
выбрасывать жалко - вот достроят дачу, тогда там пригодится, может быть.
   И тут появилась Таня. Настасья для виду покобенилась, запросила  тридцать
рублей и плату за два месяца вперед, а  потом  кусала  себе  локти,  что  не
заломила все сорок - Таня согласилась без торговли.
   Выходные ушли на расчистку. Приехал Николай, часть хлама  увез  с  собой,
остальное без жалости выгребли на помойку. Остался обшарпанный шкаф,  шаткий
стол и колченогий стул, коврик с барышней, балконом и кабальеро,  табуретка,
продавленный диван и тошнотворно-блевотный запах, слишком памятный Тане и не
выветрившийся за все эти годы. Отправив Ванечку к родителям за вещами,  Таня
настежь распахнула окно, впуская свежий морозный воздух, нагрела в баке воды
и взялась за тряпку.

II

   Иван вернулся заполночь с большим новым чемоданом, набитым  его  одежкой,
постельным бельем, кое-какой посудой и десятком книг.  Он  так  пылко  обнял
Таню, так жарко целовал ее, что Таня поняла: еще чуть-чуть, и ее муж остался
бы у родителей навсегда. Но он вернулся, и она ни о чем не стала спрашивать.
Только невесело усмехнулась про себя, помогая разбирать чемодан:  вроде  как
его приданое. А что принесла в семью она? Только саму  себя.  Ни  много,  ни
мало, а в самый раз.
   Таня поняла правильно. Благоухающей ванной,  вкуснейшим  ужином,  любимой
музыкой и вкрадчивой беседой Марина  Александровна  сломила  волю  сына.  Он
разомлел, переоделся в пижаму, почистил зубы и возлег на любимую  тахту  под
любимым бра с томиком Лескова, даже как-то и позабыв, что его ждет Таня.  Он
начал уже позевывать над "Соборянами", и тут в его комнату вошел отец с  тем
самым чемоданом.
   - Т-с, - сказал он, присев на краешек тахты, - мать не  разбуди.  Вот,  я
тут собрал кое-что. Одевайся тихонечко и иди.
   - Куда? - не понял Ванечка.
   - Как это куда? К жене. - Отец грустно вздохнул. - Будь хоть ты  мужиком,
в конце концов.
   Уже в прихожей он вынес Ванечке три новеньких четвертных.
   - На обзаведение... Ты хоть позванивай, что да как...
   Таня возвратилась с работы, выгрузила купленные по дороге продукты,  хлеб
и конфеты положила на блюдо и прикрыла салфеткой, а масло и колбасу засунула
между рамами - своего рода холодильник. Иван еще  не  пришел.  Она  вышла  в
кухню-коридор, поставила на плиту ковшик с водой, шепотом выбранив себя, что
опять забыла купить чайник. Когда вода вскипела, она унесла ковш в  комнату,
заварила чай и, облизав губы, потянулась к блюду за карамелькой.
   И тут в дверь постучали - странно постучали, будто бы  льстиво  и  как-то
удивленно.
   - Да, - сказала Таня.
   В дверь просунулась голова Марьи Никифоровны, одной  из  трех  квартирных
старух.
   - Танечка, - округлив глаза, зашептала старуха, - тут к вам... пришли.
   Таня встала и выглянула в  коридор.  Глазам  ее  предстала  немая  сцена,
напомнившая ей финал гоголевского "Ревизора". Жильцы  -  милиционер-лимитчик
Шмонов с женой и сыном, все три старухи, вечно пьяный грузчик из  гастронома
по имени Костя Циолковский, его  помятая  сожительница,  дворник  Абдулла  -
высыпали в коридор и застыли по стойке "смирно", вжимаясь в стенку.  По  обе
стороны входной двери замерли два крепкоскулых молодых человека в одинаковых
строгих костюмах, а посередине, в дверном проеме, стоял невысокий,  крепкий,
холеный пожилой мужчина с властным и гипнотическим взглядом удава. В руках у
него был добротный кожаный портфель. Таня сразу поняла, что  это  начальник,
причем не  просто  начальник,  а  высокий  начальник,  из  тех,  с  которыми
большинству простых людей за всю жизнь не выпадает общаться.
   Он быстро пробежался глазами по всем лицам и остановил взгляд на Тане.
   - Что ж в хоромы не приглашаешь, хозяюшка? -  спросил  он.  И  улыбнулся.
Улыбка цепенила еще сильнее взгляда.
   Таня тряхнула головой, сбрасывая морок, и сказала:
   - Проходите, пожалуйста.
   Начальник двинулся по замызганному коридору, и Тане показалось,  что  под
ногами его расстилается невидимая ковровая дорожка. Таня шагнула в  сторону,
и начальник первым вошел в старухину комнату.
   - М-да, - сказал он, осматриваясь, - неказисто живете, неказисто...
   - Мы только неделю назад въехали. Я собиралась на выходных все  освежить,
побелить. Работы немного.
   Она замолчала. "Что это я перед ним оправдываюсь? Он мне кто?"
   - Чаек на столе, я вижу. Может, угостишь?
   - Садитесь, - сказала Таня и достала  из  шкафа  чашку,  красивую,  но  с
отбитой ручкой.
   - И ты садись, в ногах правды нет, - сказал начальник,  наливая  себе  из
ковшика. Портфель он поставил на пол рядом с табуреткой.
   Таня села.
   - Ну что, чернобурая, поймала своего петушка? Сладко ли? - спросил гость.
   Таня, преодолевая робость, посмотрела ему прямо в глаза.
   - А вы кто?
   -  Ах  да,  не  представился,  извини...  Ну,  скажем,  друг  семьи.   По
имени-отчеству Дмитрий Дормидонтович. Отец  известных  тебе  Павла  и  Елены
Черновых.
   Таня всплеснула руками.
   - Ой, так это мы у вас свадьбу справляли? Спасибо вам...
   - Гулять гуляли, а хозяина пригласить забыли? Нехорошо.
   - Я не знала, простите...
   - Ладно, не винись. Это все Пашка придумал, ему и отвечать.
   - Он же ради нас. Я не хочу, чтобы у него были неприятности, слышите!
   - Слышу. - Дмитрий Дормидонтович улыбнулся. Давненько на него не повышали
голос. - Но речь у нас не про то... Расскажи-ка ты мне, Татьяна Ларина,  как
вы с Иваном жить думаете?
   Он задал вопрос с какой-то особой интонацией, так что нельзя было ни уйти
от ответа, ни ответить ложью.
   - Поживем здесь пока. Будем копить  на  кооператив  -  заработок  у  меня
хороший, Иван доучится, работать пойдет, тоже зарабатывать будет...
   - Ты, значит, на стройке, он в кабинетике, так?
   - А что же плохого?
   - Да ничего, ничего... Вот  только,  знаешь  ли,  -  лицо  его  сделалось
каменным, - в конторе тепленькой тебе в  ближайшем  будущем  не  служить,  в
квартирке уютной не жить.
   - Я и не собираюсь, - сказала Таня, почему-то внутренне холодея.
   - Потому что, хоть ты и замужем, а жить в городе имеешь право только пока
не рыпаешься - на строительстве работаешь и ведешь  себя  соответственно,  -
продолжал Чернов. - А  то  и  муж  тебе  не  поможет.  Квартира  не  его,  а
родителей, и прописать он тебя не имеет права... Кстати, вы и  здесь  не  по
закону живете.

***

   - Как это?
   - Очень просто. Проживаете не по месту прописки.  Ты  где  прописана?  На
Маклина, в общежитии. Иван где прописан? У себя на Мичуринской. Так  что  на
первый раз предупреждение, на второй будет денежный штраф,  а  на  третий  -
милости просим из Ленинграда, не хотите добровольно, можно  и  по  этапу,  к
месту постоянной прописки, в Хмелицы, к сестре Лизавете в  хибару...  Да-да,
не таращи глазенки. Я про тебя все знаю... И все могу  с  тобой  сделать.  И
выслать, и сослать, и в бараний рог скрутить.
   Он не кричал, не топал ногами,  но  от  этого  было  еще  страшнее.  Тане
казалось, будто он вырос,  раздулся  до  размеров  всей  комнаты  и  вот-вот
раздавит ее, не оставив ей жизненного пространства, или откроет  огнедышащую
пасть и проглотит. Она с силой закрыла глаза и резко раскрыла их.
   - Я не понимаю, к чему вы это говорите. Мне  не  нужна  их  квартира,  не
нужна теплая контора... Только не  трогайте  нас,  оставьте  в  покое  Ваню,
меня... Нам здесь хорошо.
   - Хорошо, значит? Допустим. А потом? Пойдут дети,  заботы  всякие,  денег
станет не  хватать,  жилплощади,  здоровья  весь  день  на  ветру  мастерком
орудовать. Что тогда, а?
   - К тому времени мы уже сможем купить квартиру.
   - Да? А кто вам позволит? Пушкин?  По  какому  праву?  С  твоей  лимитной
пропиской на очередь не ставят, а у Ивана семьдесят метров на троих, тоже не
полагается...
   - Тогда... тогда я на работе попрошу. Тресту пятнадцать процентов квартир
с каждого дома выделяют, я поговорю с начальством, объясню ситуацию...
   - А у них своя ситуация, и называется  она  кадровая  политика.  С  какой
стати им отдавать квартиру работнику, даже хорошему работнику, если он и без
всякой квартиры у них в кабале до самой пенсии? Уволишься - вон из города, в
другой трест перейдешь - у них такая же... ситуация, только еще хуже.
   - Ну не знаю...
   Таня хотела сказать, что есть ведь предприятия с  семейными  общежитиями,
есть такие, где по трудовому соглашению через несколько лет дают квартиру, в
ближайшем пригороде есть частные дома с постоянной пропиской... Но Чернов не
дал ей продолжить.
   - Вот именно, что не знаешь. Жить торопитесь,  любить  торопитесь,  всего
сразу хотите - только жизнь себе и другим ломаете...
   Таня молча смотрела на него.
   - А ведь я пришел не грозить тебе, не отчитывать, - сказал Чернов,  резко
переменив тон. - У меня к тебе есть  предложение.  Интересное.  Тебе  должно
понравиться.
   - Какое? - настороженно спросила Таня.
   - Ты на Каменном острове бывала когда-нибудь?
   Таня вспомнила давние прогулки с Женей. В груди защемило.
   - Да, - еле слышно ответила она.
   - Видела там такие красивые дома за высокими заборами?
   - Да.
   - Там принимают правительственные  и  другие  важные  делегации,  которые
приезжают к нам в город... Я уже говорил тебе, что все про тебя знаю.  Знаю,
что ты толковая, честная, работы не боишься,  не  распустеха,  речь  у  тебя
культурная, двигаешься красиво. Про внешние данные не говорю - пока  еще  не
слепой, сам вижу. Так вот, таких, как ты, не так уж много, и они очень нужны
для работы в резиденциях.
   - Что там нужно делать?
   - Для начала - пылесосить ковры, стелить постели, подавать гостям кофе...
   - Горшки выносить? Подтирать за ними?
   - Это вряд ли. К тому же тебе ведь и такая работа не в  новинку.  Правда,
мягко выражаясь, на другом уровне. Если не ошибаюсь, в  той  самой  комнате,
где мы сейчас сидим...
   - Спасибо. Мне это неинтересно.
   - Погоди отказываться. Это будет  только  начало.  Как  бы  испытательный
срок.  Присмотришься,  подучишься,  а  главное  -  к  тебе  присмотрятся.  И
предложат более интересную, ответственную работу.
   - А именно?
   - Возможности самые широкие. Можешь, например, годика через три оказаться
в каком-нибудь нашем представительстве, скажем, в Париже.
   "Странный человек. То в бараний рог, а то - в Париж.  Чего  ему  все-таки
надо?"
   - Работа чистая, культурная. С серьезными  надбавками,  так  сказать,  за
вредность. Оклад горничной - восемьдесят пять рублей.
   Таня невольно усмехнулась.
   - Погоди смеяться и слушай дальше.  Каждый  штатный  работник  резиденции
получает два оклада, ежемесячную премию в сто процентов оклада,  квартальную
премию в триста процентов, пособие на  дополнительное  питание,  соцстрах  и
транспортные. Так что даже по самому минимуму  получается  без  малого  пять
сотен в месяц. Интересно?
   - Интересно. Это за кофе в постель? У нас на стройке ребята, чтобы двести
наколотить...
   Чернов нахмурился и прервал Таню:
   - А вот это не твоего ума дело. У нас даром никому денег не  платят...  В
общем, если согласна, я уполномочен подписать с тобой трудовое соглашение  и
выплатить тебе подъемные в размере четырехсот пятидесяти рублей.
   Он залез в  портфель  и  вынул  оттуда  прозрачную  папку  с  бумагами  и
нераспечатанную пачку пятерок.
   "Новенькие, - подумала Таня и с трудом отвела от синей пачки взгляд. -  У
нас даром никому денег не платят".
   - А как же быть  с  пропиской?  -  спросила  она,  намеренно  меняя  тему
разговора. - Ведь если я соглашусь, мне придется уволиться из треста. Что же
тогда - в Хмелицы по этапу?
   - Молодец, - сказал Чернов. - Правильно ставишь вопрос. И ответ на него у
меня уже есть... Ты, наверное,  слышала,  что  есть  в  нашей  стране  такие
паразиты, отщепенцы, как правило, определенной  национальности,  которые  не
умеют ценить того, что дала