я.
   Не промахнулся - метров через пятнадцать вдруг ощутил под собой  пустоту,
но тут же шлепнулся на что-то мягкое. От неожиданности затряс головой, придя
же в себя, подал голос:
   - Эй!
   Впереди мигнул фонарик, и Рафалович пошел на свет. Но через десяток шагов
он внезапно оказался в полной темноте.
   - Ты где? - крикнул он, чувствуя, как от стыда  заполыхали  уши:  столько
страха было в его крике.
   - Нащупай правую стенку и иди на голос. Здесь поворот будет.
   Так он и поступил - и через две минуты замер в полном обалдении  на  краю
сталактитовой пещеры, нескончаемо уходящей вперед  и  вверх.  Свет  Таниного
фонарика искрил и переливался в прозрачных гранях колонн.
   - Ух ты! - Других слов он подобрать не мог, да и не пытался.
   - Смотри сюда.
   Фонарик  заскользил   по   ноздреватым,   неровным   стенам,   выхватывая
стилизованные наскальные изображения - людей, не всегда узнаваемых животных,
геометрические фигуры, узоры.
   - Что это? - прошептал Рафалович. Таня  молча  шла  дальше,  светя  вдоль
стен.
   - Вот, - сказала она, остановившись. - Моя приватная часовня.
   Он не заметил, откуда в  ее  руках  взялась  темная  тонкая  свеча.  Таня
выключила фонарик  и  чиркнула  зажигалкой.  Неровное  пламя  свечи  оживило
участок мертвой стены и выведенную на ней фигуру  -  человечка  с  непомерно
большой  головой,  украшенной  рогами.  Таня  застыла,   зашептала   что-то.
Рафаловичу стало холодно, горло сдавил безотчетный ужас.
   - Ты... ты поклоняешься дьяволу? - прохрипел он.
   - А? - переспросила Таня, и ледяной  ужас  моментально  отпустил  его.  -
Какому дьяволу? Этот рисунок  появился  в  бронзовом  веке,  когда  никакого
дьявола не существовало, не было даже развеселого греческого бога  Пана,  по
образу и подобию которого  мрачные  христиане,  ненавидящие  жизнь,  создали
дьявола, чтобы пугать им друг друга. А  это...  таким  древние  представляли
себе Отца всего сущего - людей и зверей, камней, травы и моря...
   Голос Тани под сводами гудел низко, чуть насмешливо, обволакивал. Ленечка
не отрываясь смотрел на ее обтянутую  грудь,  не  в  силах  отвести  взгляд.
Усилием воли он все  же  перевел  его,  но  уткнулся  в  проглядывающий  под
короткой маечкой гладкий, чуть выпуклый в мягкой окружности живота пупок.
   - Ом-м, - тяжело выдохнул Рафалович.
   - Он самый, Фаллос, - рассмеялась Таня. Не  поняв,  о  чем  это  она,  он
поднял голову и совсем потерялся. Таня улыбалась, а глаза светились, как эти
сосульки грота, изнутри, холодно и жестко. Лицо как серебряная маска.  Жутко
и  томно  стало  Рафаловичу.  Дотронуться  бы   только...   "А   че   только
дотронуться?!" - взыграло ретивое.
   - Я хочу тебя, - неожиданно для самого себя выпалил Рафалович.
   Он приблизился к ней, обнял сзади за плечи. Таня вывернулась, ушла из-под
руки.
   - Погоди, - сказала она.
   Пещеру залил молочный, ровный свет, падающий сверху. Рафалович заморгал.
   - Плюс электрификация всей страны. Минус, естественно, советская  власть,
- пояснила Таня. - Мы с тобой, Фаллос, забрались в знаменитый  Сталактитовый
грот.
   Ну что, двинули в центр экспозиции?
   Он не шелохнулся.
   - Ах да, ты, кажется, что-то говорил.
   - Я... - он запнулся.
   Отточенные за два десятилетия навыки  бабсклея  улетучились  напрочь.  Но
горящие глаза были красноречивее любых слов и жестов.
   - Ты действительно этого хочешь? - негромко и серьезно спросила она.
   - Да. Да!
   - Ты хорошо подумал?
   Он кивнул. Она повторила его жест, показывая, что поняла,  повернулась  и
пошла в глубь пещеры.
   - Куда ты?
   - А ты хочешь прямо здесь, "в греческом зале"? Не поймут.
   В дальнем конце послышались оживленные голоса, топот туристских ботинок.
   - Здесь километрах в трех  есть  кемпинг.  Думаю,  комнатку  получим  без
проблем.
   Группа экскурсантов подошла совсем близко. Возглавляющий ее лысый француз
в зеленой ливрее с серебряными пуговицами начал  что-то  выговаривать  Тане,
экспансивно размахивая руками. Она пожала  плечами,  достала  из  нагрудного
кармана кошелек, отсчитала несколько  купюр.  Француз  принял  их,  хмыкнул,
отошел.
   - Что это он? - спросил Рафалович.
   - Вошли с черного хода. электричество  без  спросу  включили...  Пришлось
платить штраф за самоуправство.
   Они вышли наружу,  в  узкую  долину,  поджатую  каменными  террасами.  По
карнизам сновали туристы, щелкали фотоаппаратами, запечатлевая  друг  друга,
причудливые скульптуры, созданные ветрами и эрозией, наскальные изображения.
Горловина  долины  перекрывалась  невысоким   турникетом,   возле   которого
примостилась будка.
   Таня  усадила  спутника  в  тенечке  на  белую  пластмассовую   скамейку,
поговорила о чем-то с высунувшимся из будки усатым билетером.
   - Через десять  минут  будет  электрокар  до  кемпинга,  -  сказала  она,
вернувшись.
   - Буйабесс здесь не может быть приличным по определению, ниццкий салат  -
тем более, - говорила Таня, отобрав меню у Рафаловича. - Можно  рискнуть  на
седло барашка в чесночном соусе и зелень. Вино?
   - Вот это, я думаю. - Леня  с  видом  истинного  гурмэ  ткнул  пальцем  в
красивое изображение длинной бутылки  со  знакомой  этикеткой  "шато-лафит".
Таня фыркнула.
   - Не выябывайся.
   Он обиженно вскинул брови.
   - Лафит забьет вкус барашка, мясо забьет вкус вина. - Она что-то  коротко
сказала небритому гарсону в  длинном  вязаном  жилете,  и  тот,  почтительно
наклонив голову, отошел. - Будем пить местное молодое винишко. Типа  божоле,
только лучше... Кстати, ты ручки помыть не забыл? В горах, конечно, и  грязь
чистая, но за полную стерильность не поручусь.
   Барашек  таял  во  рту,  а  терпкое  молодое  вино,  немного  похожее  на
грузинское маджари, ударило в голову. На глаза наплыла  розовая  дымка,  мир
стал ленив, заторможен и чрезвычайно приятен, а  Таня  сделалась  нестерпимо
желанной.
   Рафалович не сразу сообразил, что теребит ее за локоть и  в  десятый  раз
повторяет:
   - Ну пойдем же, пойдем...
   Она царственно улыбалась.
   ...Когда он открыл глаза, за окнами было черно. Неярко светил красноватый
ночник. Она сидела в кресле,  закутанная  в  простыню,  и  курила,  глядя  в
пространство. Он перевернулся на живот.
   - Который час?
   - Проснулся? - Она обернулась, окинула его непонятным в темноте взглядом,
и ему на мгновение показалось, что глаза ее светятся. - Не жалеешь?
   - Ну что ты? Только вот Лилька...
   Он осекся, боясь обидеть ее. Она хмыкнула.
   -  Соврем  чего-нибудь.  Обвал,  цунами,  нелетная  погода...  Да  ты  не
дергайся, все равно до утра идти нам некуда. Проголодался?
   - Нет, но... - Он облизал пересохшие губы. - Вина бы выпил.
   - Не проблема. Я из харчевни бутылочку прихватила.
   Выпили  по  стакану,  и  руки  сами  собой  потянулись  сдернуть  с   нее
простынку...
   Он опять лежал на животе, мокрый, блаженно томный, а Таня,  оседлав  его,
крепкими  пальцами  массировала   ему   спину.   Рафалович   похрюкивал   от
удовольствия.
   - Хорошо?
   - Да-а.
   - Ну, извини, - неожиданно произнесла она. Пальцы резко надавили на точки
у основания шеи, и он провалился в черную яму...
   Очнулся он в незнакомой комнате - большой, чистой, с полукруглым окном во
всю стену - на широкой  белой  кровати.  Немилосердно  болела  голова,  ныла
спина, в  глазах,  как  у  Бориса  Годунова,  плыли  кровавые  мальчики.  Он
приподнялся на локте и застонал.
   Дверь отворилась, и вошла Таня в строгом и прямом белом платье, отдаленно
напоминающем докторский халат.
   - Очухался? - не слишком нежно спросила она. - Вот и славно.
   - Где я? - пробормотал он.
   - У хороших людей.
   - А точнее?
   - Вилла Розальба, окрестности небезызвестного городка Сан-Ремо.
   - Погоди, погоди... - Он сморщился, от попыток сосредоточиться вспыхивала
с новой силой головная боль. -  Сан-Ремо.  Как  же  Сан-Ремо?  Это  что  же,
Италия?
   - Выходит так.
   Он резко сел, обхватил голову руками и принялся раскачиваться из  стороны
в сторону, приговаривая:
   - Италия... Без визы, без паспорта, без денег...  Лилька...  Ты!  Ведьма!
Это же похищение! Я пойду в полицию...
   - Прекрати истерику! - жестко приказала Таня. - Никто тебя здесь силой не
держит. Хочешь в полицию - пожалуйста. Только тебя там и слушать не  станут,
а без разговоров запакуют в кутузку. Кто ты для них  -  безымянный  бродяга,
нелегально пересекший границу и вторгшийся в чужие  владения,  беспаспортный
и, извини, беспорточный - на яхте ты так заблевал свои брюки,  что  пришлось
их выбросить за борт. - На яхте? На какой еще яхте?
   - Моторной. Типа "картуш". Фирмы "Эшби и Гомер". Порт приписки - Рапалло.
   Владелец - синьор Джанкарло Леоне. Что еще тебя интересует?
   - Кто тебя нанял, сука? Бернштейн, чеченцы или... или местная мафия?
   - Не понимаю, о чем ты говоришь.
   Рафалович устало опустил голову.
   - Сколько? - чуть слышно прошептал он.
   - Что "сколько"?
   - Ну, выкуп. Сколько вы хотите? Она презрительно хмыкнула.
   - Ты ж так хотел меня. Фаллос. Хотел и своего добился. А за  удовольствие
надо платить. Только денег твоих мне не нужно.
   - А что, что тебе нужно?
   - Ты влип. Фаллос, влип крепко, и вытащить  тебя  из  этой  истории  могу
только я. А это значит, что  ты  должен  делать  то,  что  я  скажу,  причем
беспрекословно.
   Тогда завтра же будешь в "Отель де Пари" обнимать  жену  свою  за  широку
талию, и в кармане у тебя  будет  лежать  несколько  лишних  монет.  А  если
выкинешь какой-нибудь номер - вон в том пышном саду  и  закопаем.  -  По  ее
глазам он понял, что она не шутит. - Понял?
   - Понял...
   Он опустил глаза.
   - Ну и умница. Тед!
   Вошел жилистый  мужчина  среднего  роста  и  неопределенного  возраста  с
неприметным, словно чуть  стертым  ластиком  лицом.  Таня  что-то  отрывисто
сказала ему по-английски - Рафалович разобрал только  "half  an  hour"  -  и
вышла из комнаты.
   Мужчина вплотную подошел к Рафаловичу, ткнул ему в лицо стакан  с  мутной
жидкостью и пролаял:
   - Drink!
   Полчаса  спустя  выбритый,  присыпанный  тальком  и  одетый   в   дорогой
светло-серый костюм Рафалович сидел на неудобном высоком стуле в  строгой  и
темной гостиной, обшитой темным деревом. Расположившаяся напротив него  Таня
что-то щебетала невысокому костлявому  старику  с  хищным  носом  и  густыми
сросшимися бровями. Старик глядел на Рафаловича и зловеще хмурился, а  потом
разулыбался, и улыбка эта была намного противней и страшней  прежней  хмурой
гримасы. Подошел к Рафаловичу, похлопал тощей лапкой по плечу, вышел.
   - Что он сказал? - дрожащим голосом спросил Рафалович.
   - Ждет тебя в саду,  возле  фонтана,  на  правой  скамейке.  Только  очки
придется надеть, а то глаза у тебя не те.
   - Очки так очки.
   Рафалович покорно нацепил на  нос  очки  с  круглыми  стеклами  и  встал,
подслеповато щурясь.
   - Пройдись-ка, - распорядилась  Таня.  Он  сделал  несколько  неуверенных
шагов,  налетел  на  отодвинутый  стул  и  остановился,  потирая  ушибленную
коленку.
   - Сними пока, - разрешила Таня. - Наденешь возле скамейки. Все запомнил?
   Повтори.
   - Подхожу, осматриваюсь,  сажусь,  пожимаю  руку,  беру  сверток,  ухожу.
Только зачем весь этот маскарад?
   - Не твое дело. Поехали. И не  забудь,  никакой  самодеятельности,  иначе
пеняй на себя.
   После этого непонятного рандеву в роскошном приморском  парке  Рафаловича
привезли назад, заставили принять душ, прыснули в рот какой-то мятной дряни,
выдали другие очки, с простыми стеклами переодели в вечерний костюм и  опять
повезли куда-то, на сей раз в закрытом черном "порше". К автомобилю вел  его
Тед, тоже нацепивший черный смокинг и очки, только темные,  жестом  показал,
чтобы садился назад, к незнакомой черноволосой женщине в темно-синем деловом
костюме, сам забрался рядом и захлопнул дверь. Водитель завел мотор.
   - Лисен, - обратился Рафалович к Теду. - Веар ви гоинг?
   - Куда надо, туда и "гоинг", - неожиданно  сказала  брюнетка,  в  которой
Рафалович с удивлением и досадой узнал Таню. - Сейчас будет  самое  главное.
Театр одного зрителя. Запомни, ты - очень важная персона. Неси себя гордо, с
пафосом.
   Как войдем в залу, легонько кивнешь головой, -  не  вздумай  никому  руку
протягивать, тем паче кланяться! -  сразу  иди  во  главу  стола,  садись  в
кресло.
   Сиди и молчи,  надув  щеки.  Я  подскажу,  когда  головой  кивать,  когда
улыбнуться, когда говорить...
   - Что говорить-то? - тоскливо спросил Рафалович.
   - Что я велю. Кстати, я - твой переводчик, звать меня мисс Софи.  Имей  в
виду, я буду рядом и глаз с тебя не спущу. А с другого боку будет Тед.
   Услышав свое имя, Тед улыбнулся и красноречиво  похлопал  себя  по  боку,
где, как знал  Рафалович,  под  пиджаком  таилась  кобура  с  автоматическим
пистолетом.
   Он закрыл глаза. Почти не оставалось сомнений, что, когда закончится  это
необъяснимое, нелепое и зловещее действо, закончится и  его  жизнь.  Обидно,
глупо... Но если не послушается этой твари, что упирается ему в  бок  острым
локтем, сорвет намеченный спектакль, жизнь закончится намного раньше. И  без
всяких "почти".
   Не испытывая уже никаких чувств, он отметил как свернули с  автострады  и
проехали немного по темной  аллее,  остановились  перед  ажурными  чугунными
воротами, которые мгновенно отворились, как  почтительно  взял  под  козырек
лакей-привратник как плавно и бесшумно катили колеса по ровнейшей подъездной
дорожке, обрамленной сплошной  стеной  цветущего  жасмина,  как  переливался
разноцветными огнями тонко  подсвеченный  фонтан-колокол,  низвергающийся  в
круглую беломраморную чашу бассейна. "Порше" остановился у широкой  лестницы
позади фонтана. Тед проворно выскочил из машины и застыл в поясном поклоне у
раскрытой дверцы.
   - Вылезай! - зашипела Таня. - И лицо сделай значительное.
   Она выпорхнула следом за ним и со сладкой, чуть застывшей  улыбкой  взяла
его под  локоток.  На  лестнице  улыбались  и  кивали  какие-то  прилизанные
господа.
   - Руку поднял, опустил, кивнул, улыбку убрал, в темпе, в темпе, - шепотом
командовала Таня, увлекая его вверх по лестнице. - В холле не задерживаться,
сразу взял налево, вон в ту дверь с матовыми стеклами.
   Три  человека,  сидевшие   за   длинным   столом,   поспешно   встали   и
приветствовали их наклоном головы. Одного  из  них  он  узнал  -  тот  самый
бровастый старик  с  хищным  носом.  Двух  других  он  видел  впервые.  Таня
ослепительно улыбнулась, незаметно ткнула Рафаловича в бок и прошептала:
   - Повторяй за мной: "Гуд ивнинг, джентльмен"...
   - ...Гуд ивнинг, джентльмен!
   - И быстрым шагом в дальний конец, в кресло.
   - И быстрым шагом...
   - Заткнись, идиот!..
   Она повернулась к остальным, и защебетала  на  ходу.  Рафалович  разобрал
слова "синьор Финнелихт" и что-то вроде "инкогнито".
   Все расселись вокруг стола. Внушительного вида толстяк с  висячими  усами
обернулся к бровастому старику, что-то тихо  спросил.  Тот  кивнул,  толстяк
откашлялся и, глядя на Рафаловича,  заговорил  густым  хриплым  басом.  Таня
деловито раскрыла блокнот и принялась там  царапать.  Рафалович  заглянул  в
блокнот и увидел  на  чистой  странице  весьма  приблизительное  изображение
черепа и костей. Толстяк продолжал говорить, помогая себе руками.
   - Что это он? - не выдержав, спросил Рафалович.
   Таня подняла голову и заговорила негромко, но энергично:
   - Синьор Скалли мой дядя самых честных правил. Когда не в шутку.  Занемог
он уважать, синьор Скалли, себя  заставил  и  лучше.  Выдумать  не  мог  его
пример...
   - Что за бред!
   - Ничего не бред. Важно наклони голову, покажи, что понимаешь. Ну?!
   Рафалович медленно, с достоинством кивнул.
   - Не на меня смотри, на него, на толстяка. И отвечай мне.
   - Что отвечать-то?
   - То же самое. Его пример - другим наука, но...
   - Боже мой, какая скука...
   - Весомей, не части, не блей. И паузы делай посреди строки.
   Она  чувствительно  придавила  ему  носок  ботинка  острым  каблуком.  Он
вздрогнул и громко, недовольно произнес:
   - С больным сидеть и день и ночь... Э-э, не отходя, так сказать...
   - Умница! Еще чего-нибудь, но обязательно вставь "синьор Скалли".
   - Мы, э-э, достигнем взаимопонимания, безусловно,  синьор  Скалли.  А  не
хрена ли? Чем меньше женщину мы любим.... Мсье, же не манж па сие жур!
   Брови толстяка изумленно поползли вверх. Тощий старик нахмурился. Третий,
молодой и смазливый, хранил невозмутимую рожу. Таня  метнула  на  Рафаловича
испепеляющий взгляд, но тут же звонко рассмеялась и вновь залопотала  что-то
на непонятном языке. Трое  иностранцев  переглянулись  и,  не  сговариваясь,
расхохотались. Хохотали долго, шлепали ладонями по  столу,  по  спинам  друг
друга.
   Молодой  залез  под  стол,  извлек  черный  дипломат  с   никелированными
застежками, придвинул  толстяку,  тот  кивнул  и  двинул  дипломат  обратно.
Молодой взялся за ручку, встал, подошел к Рафаловичу и  с  поклоном  положил
портфель перед ним.
   - Открой, - тихо сказала Таня.
   Он послушно щелкнул замочками и  откинул  крышку.  Доллары.  Тугие  пачки
сотенных в банковских упаковках.
   - Пересчитай, - сказала она. - Должно быть ровно двадцать пять пачек.
   Четверть миллиона.
   - Да уж знаю, не учи ученого! - неожиданно для самого себя огрызнулся он.
   Вид больших денег придал сил, даже глаза заблестели.
   Таня пожала плечами и  снова  обратилась  к  присутствующим  в  зале.  Те
закивали головами, молодой отошел к дверям, что-то сказал, и  тут  же  вошла
длинноногая кудрявая девица в красном мини-платье с  серебряным  подносом  в
руках. На подносе стояли пять высоких бокалов с шампанским. Девица принялась
обходить стол.
   - Сложи деньги, закрой портфель,  -  сказала  Таня  Рафаловичу.  -  Потом
возьми бокал, скажи что-нибудь  торжественное.  Обязательно  вставь  "синьор
Скалли", "синьор Доменгини" и "Оберску лимитед". Запомнил? Тогда вперед.
   Рафалович откашлялся.
   - Я... это самое... Союз нерушимый, товарищи, республик свободных, синьор
Скалли, навеки сплотила, синьор Доменгини, великая Русь и  Оберску  лимитед!
Ура, господа!
   - Си, си, Оберску лимитед! - радостно подхватил толстяк.
   - Теперь отхлебни два-три глотка, поставь бокал,  возьми  портфель  и  на
выход! - скомандовала Таня. - И никаких улыбок, никаких рукопожатий, понял?
   Она что-то сказала иностранцам, подхватила Рафаловича и  повлекла  его  к
дверям. На выходе он обернулся. И  увидел,  что  старик,  хищно  ощерившись,
явственно ему подмигнул.
   До машины добрались без приключений. Тед  почтительно  распахнул  дверцу,
принял из его рук дипломат с деньгами, передал Тане,  которая  на  этот  раз
села рядом с шофером.
   - Получилось, - не оборачиваясь, сказала она. - Спасибо, Фаллос.
   - Я... я тебя ненавижу! - неожиданно выкрикнул он.
   - Это твое право...
   Дальнейший путь проделали в молчании. Под конвоем Теда Рафалович поднялся
в отведенную ему комнату и сразу рухнул на кровать. В дверях щелкнул  замок.
Минут  через  десять  щелкнул  снова...  Невидимая  рука  поставила  на  пол
прикрытый салфеткой поднос, и дверь вновь закрылась. "Не подойду",  -  решил
Леонид - и тут же спрыгнул с кровати, подошел, сдернул салфетку. Три розовых
бархатных персика, длинный сэндвич - половина  французского  батона,  масло,
черная белужья икра.
   Бутылка. "Шато-лафит", - прочел  он  на  этикетке.  Небольшая  серебряная
салатница, прикрытая крышечкой. Рафалович хмыкнул, приподнял крышку. На  дне
салатницы лежала, скорее всего, одна из тех пачек, которыми был набит черный
дипломат.
   - Тьфу на вас! - пробормотал Рафалович. - В доме врага...
   Но жрать хочется. И перед кем  держать  принципы,  в  пустой-то  комнате?
Пачка перекочевала во внутренний карман, в  одной  руке  оказался  батон,  в
другой - стакан с лафитом. Надо же, суки, как его вкусы угадали!  За  стеной
заиграл Моцарт...
   - Ты спал? Извини...
   - Какое т