поросшую
травой и какими-то  желтыми цветами. Альпийская лужайка. Как странно, думала
Джейн, что любую горную лужайку называют альпийской. Надо будет покопаться в
литературе: откуда это пошло?..
     Лагерь Ахмад-шаха Масуда располагался в тесном  ущелье, по дну которого
серебристой змейкой бежала речка,  служившая моджахедам дорогой в долину. За
последним пикетом, появившимся,  как  из-под  земли, речка делала поворот, и
проводник повел  караван вверх  по  еле заметной  тропинке.  Обогнув  скалу,
похожую  на огромный обломанный  зуб, Джейн  со  спутниками вышли на  ровную
площадку,  стиснутую  серыми скалами. В скалистой  стене  Джейн  увидела два
темных  входа  в  пещеры.  Вверх  поднимался  дрожащий воздух  от  бездымных
костров. Два десятка  бородатых мужчин  сидели и лежали вокруг  них. Большая
серо-желтая собака местной породы лениво выбежала навстречу каравану.
     - Джейн!  - выстрел прозвучал бы для нее  менее неожиданно в этой дикой
стране, чем ее имя. дин из моджахедов, с такой же, как у остальных, бородой,
в пыльном, пропахшем костром халате поднялся ей навстречу.
     - Не узнаешь своего жениха?
     - Мой бог! Макс! Неужели это ты?
     - Тихо, Джейн...  Не висни на мне! Не  забывай,  что мы в мусульманской
стране...
     - Откуда ты здесь? Я глазам своим не верю!..
     -  Откуда? Из Совдепии,  конечно... Прямо, как в индийском кино. Зита и
Гита! Любовь без границ и железных занавесов.
     - Как тут не поверни, что это- судьба...
     - Вот-вот, и я о том же... Но какие песчаные бури тебя сюда занесли?
     -  Ты  разве забыл,  что  я репортер?  Вся  моя жизнь-  это  погоня  за
сенсацией.
     - Какая же сенсация тебя сюда привела? Неужели моя скромная персона?
     - Нет, меня интересует один японец, мастер по  рукопашному бою, который
обучает  афганских  повстанцев  и  сам  принимает  участие  в   диверсионных
вылазках.
     - Учитель Танори? Он сейчас отдыхает после ночного рейда...
     - Так  он здесь?!  Вот это удача! Я  мотаюсь  по  лагерям,  в песке,  в
дерьме,  в меня летят советские  реактивные  снаряды... И когда уже потеряла
всякую надежду... Нет, мне определенно сопутствует удача!
     - А как же  я, Джейн? Разве встретить меня- это меньшая удача для тебя?
- Назаров скорчил обиженную физиономию.
     - Макс, не обижайся...
     - Прошу называть меня Максум!
     - Ну-ну, не дуйся! Конечно, ты- моя самая большая удача!
     - То-то... остом Танори Минору был Джейн  по грудь. Коренастая фигура в
черном, покатые  плечи,  узловатые руки. Черные усы  и  брови  на  загорелом
обветренном лице. И очень быстрый взгляд...
     - Мистер Танори, что вас привело в Афганистан?
     - Мысль о жизни и смерти.
     - Вы хотели помочь афганскому народу в его освободительной борьбе?
     - Я хотел избавиться от мысли  о жизни и смерти. Джейн поняла, что пора
применять ее каратэ, то есть свои познания в этой области.
     - Мистер Танори, я, конечно, не могу считать  себя большим специалистом
в боевых искусствах, но я четыре года занималась каратэ...
     - Настоящее каратэ- это один удар наповал. Кто в современном мире готов
превратить свою руку в  стальной  слиток? Поэтому  современное  каратэ-  это
танцы.
     - А какую школу вы пракгикуете?
     - Я- второй патриарх школы Сидо-рю дзю-дзюцу.
     - В чем особенности вашей школы?
     - В  простоте и естественности. Весь секрет ее в четверостишье, которое
сочинил  великий  фехтовальщик  Камидзуми  Исэ  но  Ками  перед  смертельным
поединком:
     Мгновенье под обрушивающимся клинком
     Подобно аду. о сделай шаг вперед, обретешь рай.
     li0
     * * *
     Интервью  продолжалось уже около часа, но, кроме слов о жизни и смерти,
о шаге вперед, и нескольких имен древних японских стариков, Джейн от  своего
собеседника так ничего и не добилась. На все просьбы рассказать о его ночных
вылазках, следовал лаконичный ответ, что он  просто  выходит  по ту  сторону
жизни и смерти,  а потом  возвращается. А  эффектное начало  очерка было уже
почти готово.  Солдат Петров,  завоеватель,  незваный гость  хуже  татарина,
стоит  на посту. Думает о  непобедимости советской  военной машины. И вдруг,
черная  тень... Оставалось последнее средство. Влезть в шкуру этого рядового
Петрова.
     -  Учитель  Танори, позвольте  мне  тоже  сделать  этот  шаг  вперед  и
попросить  вас продемонстрировать свое искусство на  практике. понец был  до
того  мал ростом,  что для эффектного  удара ему  в  голову  не  требовалась
хорошая  растяжка.  А  Джейн  как  раз  обладала  почти  балетной  гибкостью
тазобедренных суставов. Поэтому она решила немного  пофехтовать ногами перед
черными усами  маленького японца.  Видел  ли он  такую  технику у  афганских
моджахедов  и  советских солдат? К примеру, показать ему мае-гири, а ударить
этой  же  ногой  маваши...  ерная  тень  оказалась  быстрее  ее  мысли.  Она
почувствовала даже не  удар, а легкий толчок в  грудную  клетку, от которого
перехватило дыхание.  Потом, словно клещи сжали шею и рванули вниз. Ее нос и
губы  расплющились  о  каменную  грудь Танори. Подчиняясь  собственной боли,
Джейн  упала  на колени,  и почувствовала, как  клещи  перехватывают ее  шею
по-другому, и ей  становится невозможно  дышать. А потом черная тень выросла
до размеров черной ночи...  огда она открыла глаза, то поняла, что лежит  на
земле  у  костра.  Над  ней склонилось  загорелое  бородатое,  но  все равно
знакомое, лицо Максима Назарова.
     - Очухалась? Ну и молоток!  Забыл тебя предупредить, что учитель Танори
очень не любит журналистов. А ты еще набралась нахальства приглашать его  на
поединок!  Слушай,  Джейн, давай  пошлем  подальше этих  афганцев,  русских,
японцев и  махнем  в  Соединенные  Штаты!  Короче,  предлагаю  тебе  руку  и
сердце!..
     * * *
     - ... Ни  на  каких военных  сборах Назаров не был. - Нил, хотя и тогда
еще понял, что Лео Лопс ему врет, слушал Эда Мараховски с большим интересом.
- Его  забрали на обыкновенную  срочную службу, обыкновенным  лейтенантом. И
через полгода он попал  в военный  контингент советских войск в Афганистане.
Это  было время  самых больших потерь  советской армии. Назаров по  отцу был
таджиком...
     - Вот откуда ого восточное в его чертах... - Нил вспомнил красивое лицо
с тонкими усиками и... якорек на руке.
     -  Он  сговорился  с  двумя  своими  земляками-сослуживцами, и  когда у
командиров была очередная русская пьянка, выкрал секретные штабные документы
и перешел на сторону  моджахедов.  Кажется, принял  ислам. А потом всплыл  в
отряде Ахмад-шаха  Масуда,  был  его  переводчиком,  пользовался доверием  у
афганцев.  И вдруг в отряде  появилась Джейн  Доу, как всегда,  в  погоне за
чем-то жареным. Они оперативно, можно сказать, в полевых  условиях заключили
брак, и пробивная Джейн, используя какие-то свои каналы, вытащила молодожена
в Америку.
     - Макс выбрал себе не самый прямой маршрут в Штаты...
     - Но  он достаточно ловко  использовал свою одиссею. На афганской волне
под  именем  "полковника  Мак-сума"  он  читает  лекции,  участвует в  сборе
пожертвований в помощь борцам за  независимость Афганистана против советской
оккупации. В конце концов даже написал книжку "Горячие камни Афганистана"...
     -  У  Гайдара название  сдул,  - Нил посмотрел  на красный огонек своей
сигареты.
     - У Егора Гайдара?
     - Нет, у  его дедушки. Кто разобьет горячий  камень,  тот начнет  жизнь
сначала, -  проговорил Нил  задумчиво. колько раз Назаров- полковник Максум-
Лео Лопс начинал жизнь сначала!
     - А книгу ему не Джейн ли написала?
     -  Вполне возможно.  Книга  эта наделала  много шума,  но не  того,  на
который  рассчитывал  Назаров.  В   прессе   появился  ряд  разоблачительных
публикаций, афганцы обвинили его в самозванстве.  Много камней попало на его
овощные плантации! Но у него был сильный покровитель- сенатор Смит...
     - Сенатор-ястреб от "Дженерал Дайнэмикс"...
     - Да... и его помощник Фэрфакс.
     -  Фэрфакс-  террорист  Денкташ-   афганские  моджахеды...   Интересные
получаются  цепочки!  И,  надо  полагать,  Джейн  взорвалась  в  собственном
автомобиле  как  раз  в  самый  разгар  скандала вокруг книги  "полков  пика
Максума". Или Назаров мне и в этом соврал?
     - Нет, так и было... Темная история, - Эд  почесал свою розовую голову.
- Они куда-то  собирались ехать, но Макс вернулся за зонтиком и сигаретами и
остался жив... Было подозрение, что взрыв устроил сам муж, прошедший хорошую
диверсионную школу в  лагерях моджахедов, чтобы  получить крупную страховку.
Но прямых доказательств не было, а  сенатор Смит прикрыл его версией о мести
КГБ предателю и смелой антисоветски настроенной журналистке.
     - Вот откуда у Макса собственная недвижимость...
     -  Лео Лопс  опять  начал  жизнь снова  и  с большой выгодой  для себя.
Правда, за несколько лет спустил весь свои капитал, и когда ты его встретил,
он состоял на побегушках  у Смита и Фэрфакса, выполняя деликатные поручения,
по части девочек и наркотиков.  Нил, как у поэта Есенина? "Мой удел катиться
дальше вниз...  " Странная жизнь Назарова, полная какого-то вечного движения
снаружи  и совершенно  пустая  внутри, промелькнула  перед  ним.  Веселая  и
бесшабашная, когда он еще звался  Максим,  и циничная, жестокая- Мак-сума  и
Лео  Лопса.  Эх, амиго, амиго... Мирный советский авантюризм, вырвавшийся на
оперативный международный простор...
     - Эй, Нил! Что ты загрустил? - Эд хлопнул его по плечу. - Забыл русскую
песню  "Брось  ты  хмуриться  сурово...  "?  н хмурится  сурово... Сурово...
Асуров. чего это вдруг ему вспомнился Асуров?
     * * *
     А ведь  не  с пустого  вспомнился! ерез  час, когда  Нил,  собиравшийся
покинуть гостеприимных фэбээровцев с утра, одолжил у Эда Мараховски машину и
немедленно выехал в  аэропорт,  после  долгого  перерыва  подал голосок  его
мобильный "Эрик-сон".
     - Да?
     -  Мсье  Паренсеф, вас беспокоят  из парижской префектуры.  Мы пытались
связаться с вами ранее, но ваш номер не отвечал...
     - Что вам угодно? нтонация Нила была  не слишком любезной. Утомили  его
внутренние органы...
     - Соединяю с  комиссаром  Буланже. И  тут же  в  трубке зазвучал другой
голос, напомнивший Нилу грибоедовское "хрипун, удавленник, фагот":
     -  Мсье Паренсеф, по обвинению  в вымогательстве  нами арестован  некто
Константин Асуров...

     Глава седьмая. Mon papa, mon papa...
     (июнь 1995, Париж)
     се-таки, правильно говорил классик- не читайте за едой советских газет.
И оттого, что эти газеты уже четыре года как именуются российскими, суть  не
меняется... онстантин Сергеевич Асуров брезгливо отбросил недельной давности
"КоммерсантЪ" и попытался  сосредоточиться  на  еде,  но  в кофе моментально
проявилась  мерзкая  маслянистая   пережаренность,  и  намек  на  тухлятинку
явственно  у слышался в вареном яйце,  и  рокфор завонял уже не  благородной
плесенью,  а немытыми  с  месяц ногами, и апельсиновый  сок посулил жестокую
изжогу. Асуров с отвращением отодвинул серебряный поднос и жадно, хоть и без
всякого удовольствия, закурил натощак. рессу он читал наметанным, чекистским
глазом,  наряду с общедоступной извлекая из газетной  строки  информацию для
служебного  пользования.  Точнее,  теперь  уже  скорее для  личного. И почти
всякий  раз  чтение  подтачивало  его  и  без  того  хрупкую  уверенность  в
правильности когда-то сделанного выбора... началось все в тот приснопамятный
день,  когда  его, Асурова,  самый перспективный, хотя и  весьма непростой в
обращении сексот, гражданин,  он же мсье, Нил Баренцев навернулся на гладком
паркете Георгиевского  зала  в  момент  вручения  высокой  правительственной
награды. Баренцев  тогда сильно ударился головой, и награда нашла героя лишь
два дня спустя, в отдельной палате Центральной клинической больницы, где его
несколько раз  навестил  Асуров.  Нил вскоре выписался с  паспортом  на  имя
Филиппа Корбо, снабженном отметкой о продлении советской визы,  и билетом на
самолет до  Парижа.  А к заботливо  собранному  багажу  прилагался небольшой
такой саквояжик, под завязку набитый иконами ушаковской школы.

Впрочем, на таможне  туда даже не заглянули, только небрежно бросили  в ящик
декларацию, из которой следовало, что из страны вывозятся изделия кустарного
промысла,  не   представляющие,   согласно   имеющимся   справкам,   никакой
художественной  ценности.  Содержимое  саквояжа,  равно  как  и  контейнера,
прибывшего через  неделю  на  Северный  вокзал,  положило  начато  коллекции
небольшого антикварного салона, открытого Нилом на  Ришелье-Друат,  напротив
библиотеки.  Потом  он  еще  несколько  раз  наведывался   на  роди  ну,  но
значительно чаще к нему самому приходили мрачные личности с  посылочками  из
Москвы. На волне "1а perestroika" русские иконы, как и русский авангард, шли
нарасхват, но  львиную долю доходов раз в  месяц забирал и  уносил  с  собой
некий развязный господин, отзывавшийся на  имя Гектор и упорно делавший вид,
что ни слова не понимает по-русски.
     В начале девяносто  первого вместо Гектора явился  улыбающийся  Асуров.
Улыбаться,  казалось,  были  все резоны:  по протекции всесильного  генерала
Мамедова  он  сумел-таки  выхлопотать  себе местечко  за  бугром,  причем не
где-нибудь, а в горячо любимом еще со времени гастролей  Кировского  Париже.
"Дезертируешь, подполковник?  Как  крыса  с  корабля?  - сурово  осведомился
Мамедов, но туг же смягчился: -  Может, и правильно. Что тут ловить? Бардак,
бедлам,  а скоро  такая буза начнется, что ой!  С другой  стороны, в  мутной
водице...  Нет, не боец  ты, Сергеич,  не  боец".  ак в  воду  глядел  Рашид
Закирович- не боец оказался Костя Асуров.  Нагуляв к исходу  лета  ласкового
французского  жирку  и утратив голодный гончий нюх, не разобрался  в жаркой,
наблюдаемой из безопасного далека, круговерти московского августа и в первый
же  день пресловутого путча прискакал в полицейское управление с прошением о
политическом убежище в зубах. Французы, перепуганные августовскими событиями
еще больше  Асурова, по запарке моментально  просимое  убежище предоставили.
Разумеется,   он   тут  же   лишился   и   теплого  местечка   в   парижском
представительстве  Аэрофлота,  и  уютной,  оплачиваемой  из закромов  Родины
квартирки. Взамен ему выдали зубную щетку, стерильно запечатанную в пластик,
полотенце с Пер-Ноэлем- здешним  Дедом Морозом, талоны на бесплатное питание
и койкоместо в эмигрантской общаге, расположенной в самом  непрезентабельном
уголке  Нан-терра.  Полгода  безработный  и  почти  безъязыкий  Костя  делил
комнатушку с  двумя неграми из Сьерра-Леоне и камбоджийцем. И каждую неделю,
как на  работу, пешком тащился на Ришелье-Друат в  тщетной надежде встретить
там  Нила.  Патрон  в  отъезде, -  брезгливо, сквозь зубы,  цедил  охранник,
здоровенным своим телом перекрывая вход в салон. - Звоните, мсье... " Асуров
звонил, выкраивая на карточку "Франс Телеком" последние  сбереженные франки-
пособие выдавалось  исключительно талонами  на  еду и лежалой  мануфактурой.
Однако,  в салоне  с ним  не  разговаривали, заслышав его спотыкливую  речь,
незамедлительно бросали трубку, оба домашних номера Нила не отвечали.
     "Хамы!  - бурчал себе  под нос  Асуров, шлепая Елисейскими  Полями  под
секущим зимним дождичком. - Жабоеды! "
     А  проходя  мимо  серого  здания  Аэрофлота, неизменно  показывал кукиш
гипсовому  рельефу  Ленина,  оставшемуся  от  той  страны,  которая  коварно
обманула его, исчезнув столь внезапно.

Дразнился Асуров, впрочем,  с противоположной стороны проспекта,  от недавно
отстроенного "Макдоналдса". От  советских, ныне российских учреждений, равно
как и от  персон,  с  оными  учреждениями связанных,  он  старался держаться
подальше- все же, как ни крути, перебежчик, изменник  Родины. И  хотя зыбкая
новая власть  проявляла  в этом  вопросе не просто либерализм, а  либерализм
гнилой,  и  даже  поднимала  на  щит  откровенных,  матерых предателей вроде
Калугина  или  Гордиевского,  Константин  Сергеевич  не  обольщался: все это
только до поры, до соответствующего указания.
     В  марте  он  получил  место  смотрителя  общественного туалета  и,  по
русскому обычаю подмазав  с первой получки коменданта,  обзавелся,  наконец,
отдельной конурой с видом на помойку. Конечно,  в своем роде это был большой
успех,  но  перспектива  мерить  всю  оставшуюся  жизнь такими вот  успехами
Асурова не вдохновляла. Пришла пора что-то предпринять. Для начала была, как
учили, нарисована схема- замысловатая, с  множеством кружочков и  стрелочек.
ледующий  этап  состоял  в  пошаговом анализе  схемы  и  составлении  дерева
вариантов, из этого анализа вытекающих.
     Вариантов получилось  несколько, каждый  имел  свои плюсы  и минусы, но
беспроигрышного  среди них не было. Асуров вздохнул и решил работать по всем
одновременно- а дальше, как карта ляжет.
     Для  начала набросал  несколько документов:.  Покаянное  письмо на  имя
российского  посла с  признанием  прошлых  ошибок  и заблуждений  и  слезной
просьбой восстановить права гражданства и помочь вернуться на Родину.
     2. Покаянное письмо на  имя начальника  Управления охраны  территорий с
признанием  истинного  своего  статуса  и   перечнем   всех  известных  ему,
полковнику  КГБ Асурову (для пущей солидности Костя накинул себе звездочку),
"кротов", нелегалов и  агентов  влияния  Москвы, действующих  на  территории
Франции.
     3.  Болванку  циркулярного  обращения,  адресованного  самим  "кротам",
нелегалам  и агентам влияния и содержащего незамысловатое требование-  энную
сумму  денег в  обмен на молчание касательно их тайной  деятельности во вред
Французской Республике.  В списке адресатов на  почетном третьем месте стоял
Нил Баренцев.. Проект  циркулярного  же обращения к криминальным структурам,
как местным, так и  российским, с предложением "бомбить" по его наколкам как
лиц, упомянутых в п. п. 3  и 4, так  и состоятельных россиян, прибывающих на
жительство  в веселый  город Париж.. Наконец, черновик  письма  в  парижские
туристические  агентства с предложением собственной кандидатуры на должность
русскоязычного  секретаря и/или гида экскурсовода. Этот вариант  был по сути
капитулянтским, но, на худой конец, устраивал  Асурова возможностью вступить
в контакт с доверчивыми туристами, с тем, чтобы при первом же удобном случае
лохануть  их на приличную  сумму.  аспихав недописанные  бумаги по карманам,
Константин Сергеевич  отправился  на  службу, рассчитывая еще поработать над
ними  в  клозетном  своем  закутке  под  умиротворяющее  журчание  струй.  е
случилось.
     Едва  он облачился  в  фирменный халат  и  протиснулся на рабочее место
между  сверкающим  кассовым аппаратом  и  шкафчиком  с  моющими средствами и
запасными рулонами туалетной бумаги,  как в стеклянную дверь вплыла  сдобная
восточная красавица с выщипанными бровями, сходившимися к тонкой переносице.
     - Бонжур, - проворковала она, очаровательно оскалив белоснежные зубки.
     - Де  франк, - привычно пробубнил равнодушный к ее чарам Асуров  и  для
наглядности  ткнул  в  прейскурант.  расавица,  нетерпеливо  перетаптываясь,
крикнула себе за спину:
     - Суслик, кинь мой ридикюль, здесь геморрой два франка требует! усская,
хоть и с акцентом, речь  уже встрепенула Асурова,  но когда в дверном проеме
показался "суслик"  с замшевой  дамской  сумочкой в руке,  он вообще  чуть в
обморок  не  упал. На него  смотрел  давно  и  безнадежно разыскиваемый  Нил
Баренцев.    мотрел   и   не   узнавал.   На    оцинкованный   лоток   легла
пятидесятифранковая бумажка.
     -  Gardez la monnaie [Сдачи не надо (франц. )], - надменно бросил Нил и
повернулся  к  спутнице.  - Я,  пожалуй,  тоже  воспользуюсь.  суров  сделал
приглашающий жест и  спрятал  денежку  в  карман.  Забурел командор, однако-
сорит деньгами  даже  в  таких местах, где ни  одному  французу этого бы и в
голову не п