ановиться  в  гостинице  ЦК,  но  в
интересах дела я предпочла правительственную дачу, - четко выговорила Таня.
   Застывший на пороге кабинета круглолицый  Мумин  ел  глазами  начальство,
дожидаясь указаний. Полковник, намеревавшийся, очевидно, отдать какую-нибудь
нехорошую команду относительно Тани, оказался  в  замешательстве,  вызванном
последней ее фразой. Никто, находящийся в здравом  уме,  такими  именами  не
козыряет впустую. А эта  красотка,  выдающая  себя  за  корреспондентку,  на
идиотку не похожа. Если она действительно знакома с самим Сафаровым...
   - Мумин, - тем же  четким  тоном  проговорила  Таня.  -  Будьте  любезны,
рюмочку коньяку для полковника.
   Адъютант вопросительно посмотрел на Пиндюренко. Тот молча  кивнул.  Мумин
вышел.
   - Почему вас интересует Гречук? - сиплым голосом спросил он.
   - Не меня, а более серьезных людей. Из Ленинградского обкома КПСС.
   - Но почему вы?..
   - Татьяна. Можно просто Таня.
   - Республика у нас, уважаемая Таня, маленькая, а город - тем более. Да  и
дело было резонансное...
   На столе полковника оглушительно завопил телефон. Пиндюренко поморщился и
снял трубку.
   - Слушаю... Здравствуйте, Джафар Муратович... Да...  Да...  Так  точно...
Сейчас поднимаюсь. - Он повесил трубку и обратился к Тане:
   - Генерал на совещание вызывает. Может, завтра?
   - Завтра я улетаю.
   Пиндюренко озадаченно посмотрел  на  нее.  Да,  покатать  по  Варзобскому
ущелью не получится. Деловая попалась баба.
   - К вечеру все материалы подготовлю...
   В раскрытое окно залетал ласковый ночной ветерок. Шуршали листья, трещали
цикады, сладострастно орали майнушки. Ветерок занес в комнату летучую  мышь.
Она покружила возле лампы и улетела.
   Низкий журнальный столик украшало блюдо с  дынными  корками,  объеденными
веточками винограда и персиковыми косточками. В роскошной коробке  сиротливо
маялись три последних конфетки. Воинственно щерилась фольгой бутылка  из-под
шампанского. Таня листала папку.
   Картина получалась ясная и полностью  вписывалась  в  составленный  Таней
психологический портрет Варвары Гречук.
   Еще на втором курсе медучилища Варя по большой и пылкой любви вышла замуж
за молодого красавца-летчика, должно быть, до самой свадьбы скрывавшего, что
летает он всего-навсего на допотопном  "кукурузнике",  опыляя  инсектицидами
хлопковые поля. Брак, судя по всему, получился удачный, у Варвары и Анатолия
родились двое мальчишек. Но потом случилась беда.  Старый,  давно  требующий
замены самолетик Анатолия загорелся прямо в воздухе. Летчику  чудом  удалось
посадить его прямо на хлопковую карту, но выбраться из  кабины  сил  уже  не
хватило. Подоспевшие солдаты расположенной рядом воинской части сбили пламя,
вытащили полумертвого пилота и доставили в город со страшными ожогами. Жизнь
его была спасена, но превратилась в ад.  От  человека  осталось  обгоревшее,
гниющее нечто - обездвиж„нное, слепое,  воющее  от  бесконечной  нестерпимой
боли, временное освобождение от которой давали только препараты  морфия.  Из
уважения  к  Варе,  которая  работала  тогда  реанимационной  медсестрой   в
центральной городской больнице, безнадежного летчика  продержали  там  целых
четыре месяца. Но  -  дефицит  коек,  медикаментов,  персонала.  И  Анатолия
выписали умирать домой. А дозы, когда-то приносившие желанный покой, уже  не
действовали. По рецептам больному полагался какой-то мизер,  еще  сколько-то
Варя выпрашивала у старшей  сестры,  еще  сколько-то,  впервые  злоупотребив
служебным положением, получила на аптекобазе по рецептам  на  несуществующих
людей. Все вс„ прекрасно понимали, многие  сочувствовали  Варе  и  закрывали
глаза на ее противозаконные действия. Некоторые же смотрели косо, шептались,
втихаря жаловались начальству. Вскоре вышла негласная  директива:  медсестре
Гречук без визы главврача препаратов не выдавать. Дальше все покатилось  как
снежный ком - Варе  приходилось  уже  подкупать  других  сестер,  вынося  из
нищающего дома последнее, недодавать больным... Выкрасть ключи от  аптечного
склада и ночами, убегая с дежурств... На втором ночном визите ее поймали,  и
поймали нехорошо - не медики и не своя вохра, а кем-то вызванный милицейский
наряд. Был составлен
   Протокол и заведено дело.
   Пока Варю  таскали  по  инстанциям,  Анатолий  упросил  несмышленыша-сына
достать коробочку  с  оставшимися  порошками,  высыпать  их  все  в  стакан,
перемешать и дать папе выпить. Откачать его не успели.
   Эта история взбудоражила весь город. У Вари  неожиданно  нашлись  сильные
заступники.  Во-первых,  мощная  и  сплоченная  община  немцев-католиков,  с
которыми был крепко  связан  отец  Варвары  Казимир  Гречук,  поляк  и  тоже
католик.  Рукастые  и  дисциплинированные  немцы  занимали  в   душанбинском
обществе особое место и представляли собой немалую силу уже хотя бы  потому,
что на них держалась вся электрика, сантехника и столярка в  домах  высокого
местного начальства и самых важных учреждениях  -  русские  мастеровые  хоть
нередко и талантливы, но ненадежны и пьют без меры, а  таджики  и  вовсе  не
приспособлены к такой работе. Во-вторых, почти все, знавшие Варю по  работе,
в том числе и директор крупнейшего в городе бетонного завода,  единственного
сына которого она буквально  вытащила  с  того  света.  Командир  отряда,  в
котором служил покойный Варин муж, вышел на всесильного  министра  сельского
хозяйства республики - того самого Масуда Мирзоевича, на которого  ссылалась
Таня в кабинете у Пиндюренко. В третьих, юристы, бывшие коллеги отца,  много
лет проработавшего в районном нарсуде.
   Но были и серьезные противники. Главврач со своим окружением - как поняла
Таня, та попросту воспользовалась ситуацией с Варей, чтобы  списать  на  нее
кой-какие собственные грешки. Городской прокурор, с опережением  выполнявший
все вышестоящие указания  об  усилении  борьбы  с  негативными  явлениями  и
недавно  добившийся   весьма   сурового   приговора   в   отношении   группы
великовозрастной шпаны, промышлявшей как раз сбытом наркотиков. В эту группу
входил родной племянник  прокурора.  Были  и  другие  влиятельные  люди,  не
знакомые с Варей и в жизни ее не видевшие, но намеренные  заработать  на  ее
деле политический капитал.
   Судя по всему, несчастная молодая вдова даже и  помыслить  не  могла,  на
каких высотах определялась ее участь.  Само  решение  суда,  в  сочетании  с
нынешним  Вариным  трудоустройством,  навело  Таню   на   мысль   о   некоей
предварительной договоренности. С одной  стороны,  формально  и  протокольно
наказать, с другой - вроде как помочь по жизни. Ведь Варя оставалась одна  с
двумя детьми и престарелым отцом на руках, с грошовой зарплатой медсестры  и
совсем  уж  смехотворной  пенсией  по  потере  кормильца.  Вот  и  отправили
попастись в обильных номенклатурных закромах.  Разумеется,  на  определенных
условиях...
   Старо, как мир...
   Вот кто удивляет во всей истории, так это Павел. Так лохануться  мог  кто
другой... Как же он все-таки тонко устроен! Совсем как его камешек-талисман.
   Таня отложила исписанные и испечатанные листы -  да,  постарался  Пиндюра
добросовестно! - и взяла чистый.  Расправила  на  твердой  обложке  папочки,
вставила в позаимствованную внизу портативную машинку, пробежалась  пальцами
по клавишам.
   "Уважаемые Товарищи Чернов и Чернова..." Вот  так.  Завтра  эта  цидулька
начнет неспешный путь в Северную Пальмиру и, надо надеяться, доспеет как раз
вовремя и попадет в цепкие ручки Лидочки, будущей свекровушки. Если Таня все
правильно вычислила, Лидочка примет анонимку очень близко к сердцу,  поверит
твердо  и  сразу,  но,  чтобы  убедить  и   Павла,   запросит   официального
подтверждения. Что ж, запросит - и получит. А Варенька с ее польским гонором
не снизойдет ни до объяснений,  ни,  тем  паче,  до  оправданий,  а  выкинет
какую-нибудь страстную сцену и убежит, хлопнув дверью гордо  и  навсегда.  А
потом, политично выждав некоторое время, можно и самой  вновь  появиться  на
сцене.
   - Ай, тюх-тюх-тюх, разгорелся наш  утюг,  -  припевала  вполголоса  Таня,
дописывая письмо. - Все равно он будет мой, никуда не денется...
   Теперь пора подумать об уютном семейном гнездышке.  Конечно,  с  таким-то
свекром без крыши над головой они  не  останутся,  но  принимать  что-то  от
кого-то, не предлагая ничего взамен  -  увольте!  Нет  уж,  прочное  счастье
куется только своими руками, а на  халяву  и  счастье  бывает  исключительно
халявное. Это понимать надо...  Только  вот  поиздержалась  она  этим  летом
изрядно, со всеми этими хлопотами. Пора бы и в прибыток поработать. Кстати о
прибытках - Шеров  сказал,  что  будет  ждать  ее  пятнадцатого.  А  сегодня
семнадцатое.  Остается  надеяться,  что  дядя  Кока  его   предупредил.   Но
послезавтра прямо с утречка...
   Х
   Десятого  сентября  загорелый,  улыбающийся  Павел,  слегка  опираясь  на
изящную трость, сошел с трапа самолета "Душанбе-Ленинград". Рядом с  ним,  в
бежевом "сафари" -  Танином  подарке  -  шла  Варя.  Она  была  счастлива  и
испугана. Город встретил их крутой тридцатиградусной жарой.
   - Ну вот, - сказал Павел, оказавшись на летном поле. - Совсем  как  дома.
Значит, все будет хорошо.
   Он наклонился и поцеловал Варю в губы.
   - Что? - тревожно чирикнула она, заметив пробежавшую по  его  лицу  тень.
Павел подмигнул ей и улыбнулся:
   - Все отлично!
   Не скажешь ведь, что его резанул запах духов. Приятный, да, но не ее,  не
Варин это запах...
   Вопреки опасениям Павла, Лидия Тарасовна встретила Варю хоть и без особой
радости, но вполне корректно. Сдержанно поблагодарив Варю за заботу о  сыне,
она тут же выдала ей большое махровое  полотенце  и  отвела  в  ванную,  где
показала, как пользоваться импортным кнопочным душем  и  шампунем-аэрозолем.
Пока Варя  принимала  ванну,  она  молча  расставила  на  столе  деликатесы,
заготовленные к приезду Павла, и  привезенные  из  Таджикистана  фрукты.  За
столом она тоже больше молчала, смотрела на них и только подкладывала им  на
тарелки еду и подливала в бокалы, особое  внимание  уделяя  Варе.  Молодежь,
уставшая  с  дороги,  совсем  разомлела  после  ужина,  и  Лидия   Тарасовна
предложила им пойти отдохнуть. Когда Варя вышла  помыть  руки,  она  сказала
Павлу:
   - Я постелила ей в твоей комнате. Это правильно?
   - Правильно, - сонно сказал Павел. "Все-таки она умеет  быть  чуткой",  -
думал он, засыпая. Неожиданная снисходительность  матери  нисколько  его  не
насторожила.
   Больше никого из Черновых в доме не было -  Елка  уехала  долечиваться  в
Трускавец,   а   Дмитрий   Дормидонтович   согласился   на   послеинфарктную
реабилитацию при условии, что санаторий будет находиться недалеко от  города
и что ему будет предоставлена там возможность  работать  хотя  бы  вполсилы.
Поэтому вместо партийно-правительственной Барвихи он  попал  в  сравнительно
общедоступное Репине, где из трех смежных палат ему были оборудованы рабочие
и  жилые  апартаменты.  В  четвертой  палате  разместилась  охрана.   Марина
Александровна выезжала  туда  каждое  утро.  В  палатах  весь  день  звонили
телефоны, приезжали и отъезжали черные "Волги", а врачи хватались за  головы
и считали дни, оставшиеся до отъезда такого важного и  хлопотного  пациента.
На второй день после прилета Павел вместе с Варей съездил проведать отца.
   Им пришлось ждать в коридоре минут  сорок.  Наконец  из  дверей  высыпали
какие-то важные люди с папками, потом показалось раскрасневшееся лицо Марины
Александровны. Увидев Павла и Варю, она крикнула:
   - Сегодня приема не будет!.. Ой,  Павлик,  простите,  я  вас  не  узнала.
Заходите, пожалуйста. Девушка с вами?
   На вид отец нисколько не изменился, даже несколько загорел и  постройнел.
Он крепко обнял сына и внимательно посмотрел на  Варю.  Та  смущенно  отвела
взгляд и одернула бежевое "сафари", сидевшее на ней  как-то  криво.  Дмитрий
Дормидонтович на мгновение нахмурился.
   - Сейчас обед принесут. На всех, я распорядился, - сказал он.  -  Значит,
как я понимаю, живой пока?
   - Ты, как я понимаю, тоже? - в тон ему сказал Павел.
   Отец рассмеялся.
   - Нас, Черновых, голыми руками не  возьмешь...  А  это,  как  я  понимаю,
Варвара?
   - Да, - коротко ответил Павел.
   - Очень приятно. Павел  писал  о  вас  много  хорошего.  Надеюсь,  будете
соответствовать?
   - Буду, - пискнула Варя, покрываясь некрасивыми красными  пятнами.  Павла
это разозлило. "Ну что она, прямо как девчонка!"
   Больше отец к Варе не обращался, а разговаривал  только,  с  сыном.  Она,
вытянувшись, сидела на краешке стула, не зная, куда себя деть.
   После обеда вышли погулять на залив. Варя все время  оказывалась  на  два
шага позади, пока Павел не взял ее за руку и не повел рядом с  собой.  Орали
чайки, шипели мелкие волны. Отец  закрыл  глаза  и  откинулся  на  скамейке,
подставив лицо вечернему солнцу. Павел чертил тростью на песке бессмысленные
знаки. Варя, нахохлившись, сидела на самом краю  скамейки,  глядя  себе  под
ноги, на окурки и пучки чахлой травы. Минут через пятнадцать Павел встал.
   - Ну, нам, пожалуй, пора, - сказал он, - Мы еще заедем, если позволишь.
   - Конечно, заезжайте, - сказал Дмитрий Дормидонтович, не открывая глаз. -
Не забывайте старика.
   И на перроне, и в  электричке  Варя  упорно  молчала.  Павел  наконец  не
выдержал.
   - Тебе нехорошо? - спросил он. - Что-то не понравилось? Ты скажи.
   Она вскинула голову и гордо, по-шляхетски посмотрела на него.
   - А санаторий у вас так себе, - сказала она. - Наш-то побогаче будет.
   На  выходных  Павел  интенсивно  таскал  Варю   по   городу,   показывал,
рассказывал, свозил ее посмотреть петергофские фонтаны.  Павловск  и  Пушкин
пришлось оставить на следующий раз. Домой они возвращались поздно, усталые и
счастливые, и, наскоро перекусив и сполоснувшись, валились спать.
   Но наступил понедельник, и Павлу нужно было возвращаться на работу.
   Полноценного, грамотного отчета по экспедиции он дать  не  мог  -  карты,
полевые дневники, образцы  остались  в  искореженной  сгоревшей  машине.  Он
прекрасно помнил все обнажения, каждый отколотый им образец, без  труда  мог
восстановить  маршруты  -  но  сами  по  себе   эти   воспоминания   научной
убедительности  не   имели,   и   требовалась   кропотливая   реконструкция.
Единственным оставшимся у него  фактическим  материалом  были  те  минералы,
которые он  вывез  в  кожаном  мешочке.  Надо  было  срочно  подвергнуть  их
тщательному анализу, сделать все нужные замеры и эксперименты,  привязать  к
конкретному месторождению... Он шел в институт и садился за  приборы,  думая
только о Варе. Но после первых же минут работы мысли его перетекали совсем в
иное русло. Результаты, как он и ожидал, получились  настолько  интересными,
что нужно было немедленно расширить базу  эксперимента,  а  по  тем  данным,
которые  он  рассчитывал   получить,   следовало   подготовить   развернутое
сообщение, статью, главу диссертации, организовать крепкую группу,  начинать
уже готовиться к следующей, полноценной экспедиции. Его материал стоил  всех
этих усилий, и много больше.
   За свою нелегкую жизнь Варя научилась многому, но  одного  она  не  умела
совершенно - ничего не делать. Павел всю неделю допоздна пропадал на работе,
в город, пока еще чужой, она самостоятельно почти не выбиралась, разве что в
булочную и один раз в кино - сидела в полупустом зале на дневном сеансе да и
разревелась,  непонятно  отчего.  Книжки  читать  она  привыкла  только   на
дежурствах, и сейчас они валились у нее из рук. Она взялась перештопать  все
белье - но в этом
   Доме прохудившиеся вещи не штопали, их выбрасывали. Приладилась было,  по
азиатской привычке, ежедневно мыть полы  -  но  уже  на  второй  день  Лидия
Тарасовна заметила ей, что при здешнем климате это не  обязательно,  и  даже
вредно,  только  сырость  разводить.  Занялась   стиркой   -   но   немецкая
машина-автомат все делала сама,  ей  оставалось  только  загрузить  белье  и
порошок да два раза нажать на кнопку. И то  она  что-то  перепутала,  раньше
времени открыла иллюминатор и устроила в ванной  хороший  потоп.  Оставалась
готовка - но в этом доме не было ни мантушницы, ни казана для плова, к  тому
же никто не мог толком объяснить ей, где в городе базар, а  в  магазинах  не
было ни приправ, ни парного мяса, ни  нормальных  овощей  и  фруктов.  Лидия
Тарасовна сказала, что все нужное  им  привозят  на  дом,  и  действительно,
привозили довольно много. вкусного, но все, по большей части,  уже  готовое.
Ночи - да, ночи были прекрасны и упоительны, но дни-то длиннее, и днями Варя
просто не знала, куда себя деть. Хотелось послать к черту всю эту  затею,  и
каких же усилий стоило заставить себя терпеть!.. Она осунулась, под  глазами
проступила чернота.
   - Нехорошо? - заметил наконец Павел. - Тебя что-то гнетет?
   Она замялась, покраснела пятнами.
   - Дети, - догадался Павел. Варя согласно закивала.
   - Так что ж ты не позвонишь? У Клары ведь есть телефон.
   - Ну...
   - Неужели боялась попросить? Ах, какая ты у меня... Да и я хорош, мог  бы
и сам догадаться. Ничего, потерпи  немного.  Примерно  через  месяц  я  сдам
отчет, проведу самые необходимые опыты, подготовлю  доклад,  и  тогда  мы  с
тобой полетим в Душанбе и заберем наших малышей... Зато  завтра  мы  едем  в
Павловск. Ну, поцелуй меня.
   - Да...
   - Все образуется, - прижимая ее к себе, шептал Павел. - Главное,  что  мы
любим друг друга...
   Слушай, эти духи...
   Она чуть отпрянула, посмотрела ему в глаза.
   - Французские, мне твоя сестра подарила. Павел открыл рот. Ведь Елка даже
о существовании Вари  не  догадывается...  Вовремя  спохватился,  промолчал,
поняв, что речь вовсе не о  Елке...  Так  вот  почему  этот  запах  ему  так
знаком... и так приятен.
   Вторник стал для Павла определяющим днем.  Сегодня  решалось  -  пан  или
пропал. Или  он  действительно  сделал  выдающееся  открытие,  или  все  его
наработки окажутся очередной неоправдавшейся гипотезой, и нужно будет  брать
новое направление и начинать все заново...
   В пятом часу к  дому  Черновых  подкатила  белая  "Волга",  а  еще  через
несколько минут в двери  квартиры  позвонили  -  громко,  настойчиво.  Лидия
Тарасовна, вынырнув из оцепенения, встала с кресла, одернула  халат,  уже  в
прихожей посмотрела на себя в зеркало, сменила выражение лица на нейтральное
и пошла открывать. На пороге  стоял  бледный,  ошалевший  Павел  и  улыбался
безумной  улыбкой.  К  груди  он  прижимал  портфель,  из  которого  торчало
серебряное горлышко шампанской  бутылки.  За  другую  руку  его  поддерживал
представительного вида мужчина с короткой седой бородкой.
   - Профессор  Лобанов,  -  представился  он.  -  Принимайте  именинника...
Значит, завтра жду вашего звонка, Павел Дмитриевич.
   - Да, - произнес Павел и нетвердо ступил в прихожую. Лобанов  за  ним  не
последовал.
   - Василий Васильевич! -  Павел  обернулся,  но  дверь  за  Лобановым  уже
закрылась. Павел растерянно улыбнулся матери, - Ну вот...
   - Что случилось? - деревянным голосом спросила Лидия Тарасовна.
   Вместо ответа Павел сгреб ее в  охапку,  увлек  в  гостиную  и  закружил,
припевая:
   - Там-тарарам-тарарам-тарарам!
   Она высвободилась из его объятий и отступила на шаг.
   - Объясни толком.
   - Ма,  представляешь,  все  подтвердилось...  Я  даже  не  рассчитывал...
Стойкая сверхпроводимость : всего при минус  тридцати...  Это-это-это...  Ты
все равно не поймешь.
   - Не пойму. Сядь.
   - Не сяду. Давайте пить шампанское, танцевать до упаду! Может быть,  я  и
на самом деле гений! Тащите бокалы! Где Варя? Варенька, ау!..
   - Сядь, - повторила Лидия Тарасовна  таким  тоном,  что  Павел  замолчал,
недоуменно моргнул и послушно сел на стул от  столового  гарнитура.  -  Варя
уехала.
   - На рынок? В театр?
   - В Душанбе. У нас с ней был серьезный разговор. Она не вернется.
   Павел смотрел на