винулась.
   - А ты-то сама не работаешь?
   - Куда там, с двумя-то малявками! Меня и  сюда  переводчицей  оформили,
чтобы с визами лишних хлопот не было. Так, иногда, чтобы переключиться, поем
в нашем загородном клубе попеременно с Аланной. А Павел подыгрывает. Ничего,
народу вроде нравится, хотя ни слова не понимают.
   - Или просто хотят подольститься к жене босса, - вставил Ник.
   - Нет, - серьезно ответила Таня. - Таких в нашей фирме не держат.
   - Завидую, - сказал  Рафалович.  -  И  вообще  хорошая  фирма,  классно
поднялись. Вы только с Готей Васильевым на насадки подписались?
   - И все-то ты знаешь, -  сказал  доселе  молчавший  Павел.  -  Нет,  не
только... Перейдем к окошечку, другим мешать не будем.
   Они встали и отошли к тому столику, за которым три  часа  назад  дремал
Иван.
   Сейчас он очень даже  бодрствовал.  Жадно  ел,  курил,  пил  лимонад  и
блестящими глазами смотрел на Таню.
   - А скажи, только честно, после такой-то благодати домой,  наверное,  и
не тянет? - осторожно спросил он.
   - Поначалу не тянуло. Долго не могла насытиться Павлом,  новой  жизнью,
новыми впечатлениями.  А  каквсе  понемногу  устаканилось,  временами  стало
забирать. Тоска, ничего вокруг не мило, запрусь и реву в подушку...
   - Так вы квартирку здесь купите или даже дом, теперь это  просто,  были
бы деньги. Будете приезжать раз или два в год на недельку, на месяц.  Сейчас
многие так делают.
   - А мы теперь и так будем приезжать. Есть много предложений по  работе,
вон через месяц в Москву летим с Минздравом соглашение подписывать. А  Павел
еще хочет по Сибири полазать, по Северу...
   - Ага, - сказал Ник. - Вам теперь никакой Шеровне страшен.
   - Шеров? - переспросила Таня. - Кто такой Шеров?.. Ах, да... Слушай,  а
ты-то откуда знаешь про Шерова?
   - Добрые люди рассказали. - Ник  поморщился,  как  от  зубной  боли.  -
Только нет теперь Шерова. Пять лет как грохнули.
   - Грохнули?
   - Ну, замочили, прикончили. Поехал за бугор  проветриться,  а  там  его
и... Не дожил, а то сейчас высоко бы парил. Ночным президентом, не иначе.
   - Это как?
   - Днем Ельцин, а он ночью. Когда все кошки серы.
   - Ну и черт с ним! - подвела черту Таня. - Иван, кинь мне сигаретку.
   Он подождал, пока она закурит, и сказал:
   - Слушай, Танька, ты молодчина, что всех нас собрала,  Павла  привезла.
Представляешь, мы не то чтобы  встречаться,  а  даже  здесь  друг  друга  не
узнали, пока ты не вошла. А ведь когда-то такие друзья были... Только скажи,
а почему ты все так странно устроила? Карточки эти, "доктор и  миссис  Розен
просят пожаловать..." Неужели нельзя было по-простому, позвонить, сказать?
   - Драматургия, брат Вано, эффектная концовка, - высказался Ник. -  Таня
все же актриса, хоть и бывшая.
   - Не только. Иначе я бы вряд ли вас всех собрала.
   Да и объясняться по отдельности не хотелось.
   - Ты им про Алиссию расскажи, - подал голос Павел.
   Остальные недоуменно переглянулись.
   - Про какую еще Алиссию? - спросил Иван.
   - Это книжка такая есть, и фильм тоже. Когда в девяносто  первом  Павел
получил гражданство и мы с Митькой смогли к нему в  Денвер  переехать,  меня
Аланна  крепко  под  крылышко  взяла.  Про  страну  объясняла,  язык   учить
заставляла, записала на специальные курсы для иммигрантов. А по  вечерам  мы
друг к дружке ходили, чай пили,  разговаривали,  она  все  требовала,  чтобы
по-английски. Потихоньку я ей про всю жизнь мою рассказала. А  она  говорит:
"А ты знаешь, что есть книжка про  тебя?"  Я  удивилась.  Какая,  спрашиваю,
расскажи. Она книжку из кабинета вынесла, мне дала, а рассказывать ничего не
стала. Сама, говорит, прочтешь, а слова непонятные,  которых  в  словаре  не
найдешь, я, так  и  быть,  подскажу.  Я  взяла,  раскрыла,  книжка  толстая,
непонятная, но я стараюсь, читаю - любопытно  все-таки,  что  там  про  меня
написано. Сначала через пень-колоду понимала,  потом  ничего,  вчиталась.  И
поняла: как есть про меня. Там главная героиня - киноактриса, Алиссия.  Тоже
в деревне росла, только в лютой бедности, тоже сиротой,  как  и  я,  и  тоже
старшая сестра была вместо матери; и в город сбежала, потому что сестрин муж
проходу не давал. В городе в прислуги нанялась,  а  потом  парня  встретила,
точь-в-точь как ты, Иван, тоже писателем мечтал  стать  и  выпить  любил,  и
поженились они тайком от его родителей, а родители узнали и попросили одного
родственника, большого босса, чтобы разлучил их,  тот  пришел  и  деньги  ей
предлагал и грозился, как тогда Дмитрий Дормидонтович, а  потом  в  кино  ее
устроил,  чтобы,  значит,  семья  не  стыдилась,  что  жена   племянника   -
прислуга... Ну, да это совсем не так, как у меня было. А у этого  босса  сын
был, прямо как Павел...
   - Это ты погорячилась, - прервал ее Павел. - Тот был герой, рыцарь, а я
обыкновенный.
   - Не перебивай... Она того парня полюбила, а  с  писателем  у  них  все
наперекосяк пошло. Тогда дядя их во Францию отправил, от греха  подальше,  а
ей нашел роль хорошую. И вот живут они себе во Франции, а тут к ним является
еще один родственник с приятелем, совсем как ты, Никита, к нам в  деревню  с
Огневым приехал. И точно так же писатель на этого  родственника  с  кулаками
полез, когда тот тайком  его  рукопись  читал,  а  он  стал  этого  писателя
расхваливать и в кино зазывать, сценарии писать. И вообще тот парень, его  в
книжке Максимом звали, вылитый ты - такая же  язва  и  с  теми  же,  извини,
половыми наклонностями.
   - Читал я эту книжку, - пробурчал Ник. - У нас ее переводили. Слезливый
дамский романчик. Но похожие моменты есть,  согласен,  я  раньше  как-то  не
задумывался. И этот приятель Максима тоже с собой покончил, как... как  Юра,
и положительного героя гангстеры якобы убили в Африке,  а  потом  оказалось,
что не его. И действительно, в финале героиня всех в одном месте собирает  и
предъявляет  им  героя,  живого  и  здорового.  Кстати,   даже   Кения   там
фигурирует... Только вот одной персоны, по-моему, очень важной, в книге нет,
а многим из нас она по жизни как танком проехалась...
   - Ты про кого? - спросил Иван. Павел пожал плечами. Рафалович  поднялся
и подошел поближе.
   - А про сестрицу мою лучезарную, а твою, Поль, бывшую благоверную.
   - Это про Таню, что ли? - спросил Иван. - Так при чем здесь она?
   - Я от нее никакого зла не видел и до сих пор  считаю  ее  достойной  и
очень несчастной женщина, - твердо сказал Павел. - И до конца жизни буду  ей
благодарен за Нюточку.
   Рафалович угрюмо промолчал.
   - Кстати, кто знает, что с ней теперь?  -  спросил  Иван.  -  Я  ее  не
видел... страшно подумать, пятнадцать лет.
   - Я тоже, - помолчав, сказал Павел. - А последний раз, когда она лежала
в коме.
   - Я видел чуть после того, - сказал Ник, - хотя и не жаждал. Она жила в
Москве, вышла замуж за какого-то англичанина и уехала с ним. Меня на свадьбу
не пригласили. Думаю, у нее все в порядке.
   - Два года назад точно все было в порядке, - с внезапным  остервенением
сказал Рафалович. - Цвела и пахла. Я встречал ее на Ривьере.
   Он замолчал. Все тоже притихли как-то разом.
   - А я так вообще ни разу ее не видела, - сказала Таня. -  Так  что  для
меня она точно не очень  важный  персонаж...  Не  знаю,  кто  как,  а  я  за
разговорами изрядно проголодалась. Так что предлагаю спуститься в ресторан и
пообедать. По дороге прихватим Кристи, Алекса и Джоша с Лизаветой...
   - Как, и Лизавета здесь? - изумленно воскликнул Иван.
   - Конечно здесь, и все вы ее  видели,  -с  легким  злорадством  сказала
Таня.
   - Что, неужели  та  японская  бизнес-дама,  которая  нас  впускала?!  -
воскликнул Ник. - Ну Лизавета Валентиновна, ну всех нас обула...
   - То-то она мне знакомой показалась, - сказал Рафалович.
   - Ну прям не жизнь, а книга перемен, - философски заметил Иван.
   И, не прекращая переговариваться, все двинулись к выходу.

IV
   (27 июня 1995)

   В проеме распахнувшейся двери стоял весьма  внушительный,  несмотря  на
малый рост, усач, видно, в немалом чине. Сделав два решительных шага вперед,
он остановился и уже отнюдь не решительно произнес срывающимся голосом:
   - С-сидите.
   - Сижу, - подтвердила она, с любопытством глядя на незнакомца.
   Он набрал в легкие воздуха, сдвинул на затылок  фуражку,  поднял  перед
собой руку с зажатым в ней листком, откашлялся и начал читать:
   - "С сожалением уведомляю  Вас,  что  Ваше  ходатайство  о  помиловании
рассмотрено Господином Президентом Республики и..."
   - Отклонено, - подсказала она. - Мерси, я уже догадалась -  шампанское,
омары, цыпленок по-амстердамски... Да и радио не молчит...
   - "Принимая во внимание, что апелляционные суды трех инстанций не сочли
возможным..." - хрипло продолжал он.
   - Да не утруждайте вы себя, господин надзиратель. Все ясно. Когда?
   - В четырнадцать тридцать, - опустив глаза,  как  мальчишка,  прохрипел
он. - Вообще-то я не надзиратель, а старший судебный исполнитель...
   - Простите, господин старший судебный  исполнитель,  -  сказала  она  и
задорно добавила: - В следующий раз не ошибусь.
   - Вы... вы... вы... - совсем уже сбился он. - Понимаете... понимаете...
Пять полностью доказанных умышленных убийств с отягчающими. А не  полностью?
Заговоры, перевороты, политический и  промышленный  шпионаж?..  Может  быть,
хотите еще вина? Коньяку? Писчей бумаги? Транквилизаторов?
   - По-моему, - участливо сказала она, - транквилизаторы нужнее вам.
   - Само собой, священника... Он уже ждет.
   - Священника не надо, - твердо сказала она.
   - Но... но вы подумайте... Может быть, все-таки... Или желаете раввина,
ламу, православного... У нас есть приходы...
   - Никакого, - повторила она.
   - Тогда, может быть, какой-нибудь лювбимый фильм, книгу, музыку? Или...
- он перешел на еле слышный щепот, - марихуаны...  Вообще-то  запрещено,  но
можно и укольчик... А? Что?
   - Мужчину.
   - Что-что? - переспросил он, мгновенно покрываясь потом.
   - Я, кажется, ясно сказала - мужчину.
   - Но... но... То есть, в каком смысле?.. - Он попятился, словно  увидел
черта. Сейчас, того и гляди, перекрестится.
   - Неужели непонятно - в каком смысле? Или  никто  из  ваших  коллег  не
захочет близости с самой знаменитой женщиной десятилетия? Да еще в  подобных
обстоятельствах?
   Он судорожно вытащил платок и принялся утирать пот с багрового лица.
   - Например, вы? Будет о чем рассказать внукам... - И впервые пристально
посмотрела ему в глаза.
   Судебный исполнитель резко  выпрямился  и  замер.  На  лице  его  легко
читалась вся гамма сильнейших чувств. Ужас,  восхищение  -  и,  конечно  же,
беспредельно алчное вожделение... Что ж, такое предложение разбудит  мужчину
и в безнадежном паралитике.
   Он, пятясь и не сводя с нее глаз,  подобрался  к  дверям,  развернулся,
что-то резко выкрикнул в коридор. Потом развернулся обратно и шагнул  внутрь
камеры,  захлопнув  за  собою  тяжелую  дверь.  На  лице  его  было   новое,
сосредоточенное выражение. Он сделал еще один шаг. Пальцы теребили  пуговицу
форменной тужурки.
   - Ну, иди ко мне, моя последняя любовь!
   Он сделал еще шаг и вдруг остановился, опустив руки.
   - Ну что? Не желаете ли вызвать подчиненного подержать ваш драгоценный?
   - Я читал про вас все, - четко  и  медленно  проговорил  он.  -  Книгу,
статьи, все материалы дела.  Видел  фильм,  присутствовал  в  зале  суда.  И
понимаю, что вы обязательно попытаетесь задушить  меня,  переодеться  в  мою
форму и бежать отсюда. Или что-то в  этом  роде.  Только  у  вас  ничего  не
получится.
   Она усмехнулась.
   - Не доверяете?
   - Вам?! Я пока еще не сошел с ума...
   - Я тоже... Вам ли не знать, что мой... номер оборудован по  последнему
слову техники... "Жучки",  телекамеры..  Смелее  же,  господин  исполнитель,
смелее! Я вас не съем, а вы напишете  об  этих  минутах  толстый  мемуар  и,
уверена, станете миллионером, мировой знаменитостью.
   Он нервно сопел. Усатое лицо налилось краской.
   - Я... я не...
   - Не смущайтесь...
   Рука его боролась с пуговицей.
   - Впрочем, я пошутила.
   Стрекот дикторской скороговорки из  белого  приемничка  над  изголовьем
сменился сладкой музыкой. Она протянула руку  и  прибавила  звук.  Испанский
душка-тенор...
   - Что ж ты, Иглесиас? - с усмешкой пробормотала она. По-русски.
   - А? - Господин  судебный  исполнитель  решил,  должно  быть,  что  она
обращается к нему.
   -  Бэ...  Белое  танго.  Дамы  приглашают  кавалеров.  Не  откажите   в
любезности.
   Она ловко спрыгнула со стула и притянула  усача  к  себе.  В  приемнике
соловьем разливался Что-ж-ты:
   - Натали-и...
   Он водрузил дрожащую руку на ее тонкую талию и, застонав, повалил ее на
кровать...
   Потом они молча курили. Потом она угостила  его  шампанским  из  своего
стаканчика и выпила сама. Потом они повторили еще раз, и он был как пылкий и
нежный Ромео, как тигр, как молодой полубог, а она - как трепетная лань, как
пылкая пантера, как кроткая голубица...
   Чиновник вновь прильнул к ней, но она отстранила его:
   - Довольно. Вы исполнили свой долг, служебный  и  человеческий.  Теперь
ступайте. Вас давно уже разыскивает начальство.
   Он попятился и опустился на стул. Глаза его светились безумием.
   - Я... я... у меня есть верные люди в охране... деньги...  оружие...  я
подкуплю...   подгоню   фургон...   устрою   аварию,   взрыв.   Я   отравлю,
перестреляю... Мы  бежим  отсюда...  Я  спрячу  вас...  в  горах;..  Я  знаю
местечко.
   Она, не поднимаясь, холодно смотрела на него сквозь дым сигариллы.
   - Господин исполнитель, не пыхтите под киноглазом. У  вас  и  без  того
могут быть неприятности... Спасибо вам, конечно, но это  чистое  ребячество.
Вы и сами прекрасно понимаете абсурдность  ваших  слов.  Лучше  успокойтесь,
приведите себя в порядок, выпейте водички и отправляйтесь исполнять дальше.
   Он уронил голову на стол и громко зарыдал.
   - Господи, ну почему... почему? - лепетал он. - Раньше  я  верил  тебе,
Господи... Теперь больше не верю... Если в мире, сотворенном тобой, возможно
такое.... такое, тогда ты - дьявол! Лживый, премерзкий дьявол! Враг! Враг!..
   Она решительно встала, прошла мимо него  в  закуток  за  белой  ширмой,
налила в пластиковый стаканчик воды  и  склонилась  над  плачущим  мужчиной,
свободной рукой поднимая его голову за подбородок.
   - Ну все, ну все, мой хороший, не надо, -  ласково  приговаривала  она,
отпаивая его, как малого ребенка. - Не надо ругать Боженьку. Он  хороший.  И
он здесь совсем, совсем ни при чем... Пей, милый. .
   Он пил, все дальше запрокидывая голову. На толстой шее дергался кадык.

   - Все? - спросила она, отходя от него.
   - Да...
   - И прекрасно. Теперь  наденьте  брюки,  застегнитесь,  сходите  умойте
лицо. Причешитесь, примите бравый вид и идите.
   - Но я...
   - И позвольте напомнить вам, что ваш визит несколько затянулся.  Видите
ли, сегодня  у  меня  важное  деловое  свидание,  к  которому  надо  немного
подготовиться. Так что извините, но...
   Ее слова мгновенно отрезвили его. Он вскочил.
   -  Да-да,  простите,  конечно,  разумеется,  -  он  поспешно  натягивал
форменные брюки. - Я готов.
   - Не забудьте привести свой лик в порядок. А то вас не узнают.
   Сгорбившись, на деревянных ногах, он пошел в  закуток  и  почти  тотчас
вышел, вытирая лицо ее бумажным полотенцем.
   - Я готов, - повторил он.
   Она щелкнула пальцами, как дрессировщик кнутом.
   -  И  распорядитесь,  пожалуйста,  чтобы  мне  прислали  еще  мерзавчик
шампанского и пачку "Локс". Больше ничего не надо.
   - Да, да-да, конечно.
   Он повернулся к дверям, но тут же развернулся, подбежал к  ней,  крепко
обнял и поцеловал в губы. Потом так же стремительно побежал прочь.  У  самых
дверей камеры он еще раз развернулся и крикнул:
   - Меня зовут Лео Крюгер! Лео Крюгер,  старший...  нет,  бывший  старший
судебный исполнитель! Прощай! Я люблю тебя...
   И, с силой распахнув двери, он выбежал в коридор.
   - Про вино и сигариллы не забудьте! - крикнула она ему вслед и услышала
в ответ затихающее:
   - Не забуду-у-у...
   Она взяла со столика бутылку, прямо из горлышка допила  остатки.  Потом
закурила и, не одеваясь, легла на кровать.  Ее  блуждающий  взгляд  упал  на
круглые электронные часы, вделанные в стену прямо над дверью, и  остановился
на них.
   Если часы не врут и если  они  будут  вежливы,  как  короли,  ход  очка
закончится через два часа шестнадцать минут. Говорят,  эти  часы  полагается
посвятить воспоминаниям... Ну что ж... Тем более есть что вспомнить....

V
   (27 июня 1995)

   В казино морили тараканов. Леху, естественно, предупредить  забыли,  и,
явившись, как положено, на смену, он долго  и  недоуменно  дергал  бронзовую
навороченную ручку, стучал в дубовую дверь молоточком. Ему так и не открыли,
только за армированным стеклом сверкнул перебитой рожей Старшой и  волосатой
лапой показал: чеши, мол, отсюда, до завтра свободен.
   - Суки! - сплюнув, пробормотал Леха. - Хоть бы позвонили, так  я  бы  с
утречка на дачу смотался. А так день, считай, пропал.
   Домой, в гегемонский отстойник на  проспект  Большевиков,  не  хотелось
совершенно, и как-то  само  собой  вспомнилось,  что  совсем  неподалеку,  в
"Прибалтийской", работает армейский еще  дружок  Стае,  тоже  после  дембеля
пошедший по части секыорити. Стас давно уйсе зазывал Леху в  свое  заведение
закусить, расслабиться, да не получалось как-то. Все недосуг было. А  вот  и
досуг нежданно образовался. Только бы Стас на месте оказался.
   Стас оказался на месте. Более того, он как раз  сдавал  смену  и  другу
обрадовался несказанно. По-быстрому переодевшись в "гражданское",  т.  е.  в
джинсы и розовый пиджачок, он уволок Леху в  ресторанный  зал.  Для  разгону
взяли  литруху  всамделишного  "Абсолюта"  (своих  не  дурят!),  белужины  с
черемшой и хреном, расстегаев. Разговор развивался предсказуемо - вспоминали
былое,  товарищей  по  оружию.  После  второй  разговор  плавно  перетек   в
настоящее: семья, работа. Невольно начали сопоставлять, делиться опытом.
   - Главное ведь в нашем деле что? - вопрошал Стас, постукивая пальцем по
столу. - Главное - это фейс-контроль, а по-нашему говоря, мордальный. Чтобы,
значит, нежелательный элемент не допустить, а желательный, наоборот, лишними
придирками не обидеть.
   - Это верно, - поддакнул Леха. - У нас, как у саперов, права на  ошибку
нет. Хоть в ту, хоть в другую сторону ошибешься - со службы  в  три  шеи,  а
тогда хоть в грузчики иди.
   -  В  грузчики  оно  тоже  того,  -  авторитетно  заявил  Стас,  окинув
красноречивым взглядом тщедушную Лехину фигуру. - Не всякого возьмут.  Опять
же, сокращения везде, заводы закрываются, части военные расфасовывают.
   - Расфор.. расформировывают, - поправил Леха.
   - И это тоже, - не утрачивая солидности, кивнул Стас. -  В  общем,  без
фейс-контроля никуда. За считанные секунды сумей любого кадра прочитать.
   - Ага. Вот этих, например, я бы не пустил, пока лимон не  предъявят.  -
Леха показал на компанию краснорожих мужичков,  гомонящих  в  дальнем  конце
зала.
   Стае иронически фыркнул.
   - Ты чего? - обиженно спросил Леха.
   -  А  того.  Учиться  тебе,  дорогой  товарищ,  и   учиться.   Это   же
железнодорожники контракт с ирландцами обмывают. У них у каждого  лимоны  из
ушей торчат, да не деревянные, а настоящие, зеленые.
   - Откуда? - недоверчиво спросил Леха. - Дороги ведь убыточные.
   - Потому-то и торчат. Дотациями государственными с умом распоряжаются.
   - А у этих тоже лимоны из ушей? - язвительно спросил Леха, показывая на
двух пожилых, скромно одетых теток, чинно вкушающих фаршированный авокадо.
   - У самих -  не  знаю,  а  у  конторы  их  точно,  -  заверил  Стае.  -
Евангелисты какие-то. Третий месяц два люкса держат, чуть не по тонне баксов
каждый день выкладывают.
   Леха присвистнул и  обвел  глазами  зал,  намереваясь  хоть  на  ком-то
отыграться перед Стасом. Но в этот час в ресто