льнее...
   - Стоп! - сказала Елена своей зазеркальной двойнице. - За нас с тобой  мы
уже пили. У меня другой тост. Подожди.
   Она побежала в гостиную, до краев наполнила бокал, немножко наплескав  на
стол. Ничего, потом сотрем. Вынеся  вино  в  прихожую,  она  во  второй  раз
чокнулась с зеркалом.
   - Да преобразится это вино в кровь твою, сволочь! - провозгласила она  и,
закинув голову, залпом осушила бокал. -  Это  я  не  тебе,  радость  моя,  а
Воронову, суке.
   На этот раз она не  стала  наливать  в  гостиной,  а  вынесла  полупустую
бутылку в прихожую и поставила на полочку у зеркала.
   Что, Виктор Петрович, сладко? Чья взяла, а?
   Гейм и сет. Два-ноль в мою пользу.
   Она  налила  бокал,  криво  улыбнулась  в  зеркало   и   залпом   выпила.
Темно-красная  струйка  стекла  по  подбородку  и   пролилась   на   бежевую
курку-пиджак от Кардена. Елена матерно выругалась, скинула  куртку  на  пол,
потом подняла,  отнесла  в  ванную,  подставила  было  под  струю  воды,  но
сообразила, что такие пятна надо вроде  бы  выводить  солью.  Она  пошла  на
кухню, положила куртку на стол, щедро посыпала солью из  пачки.  Пусть  пока
отлеживается. А  мы  тем  временем  перекурим  и  соберемся  с  мыслями.  Не
нажираться же сюда пришли, а думать.
   А думать-то вот о чем. Этот слизняк, ее творение, в последние три  месяца
совсем уже скурвился - вдарился в запои, перестал мыться, сделался слезливым
и непредсказуемым. Один раз явился на фирму пьяным и растерзанным, хотя  она
утром строго-настрого приказала ему сидеть дома и уехала без него. Добрался,
гад, на попутке и метро, на глазах у всех ввалился  к  Жан-Полю  в  кабинет,
стал высказываться. Хорошо, что спьяну забыл и тот хилый английский, которым
владел (а из французского и выучил-то разве что "мерси", "комбьен" и  "анкор
юн водка"), и ругался исключительно по-русски,  так  что  Жан-Полю  пришлось
пригласить ее и в переводчицы тоже. При  ее  появлении  Воронов  сник,  стал
просить прощения, и им вдвоем не  составило  труда  вывести  его  на  свежий
воздух, затолкать  в  служебный  "мерседес"  и  отправить  подобру-поздорову
домой. После этого скандала у руководства  фирмы  возникло  очень  серьезное
намерение  и  вовсе  отказаться   от   услуг   столь   "несбалансированного"
специалиста из России, но по ходатайству того же  Жан-Поля  его  оставили  в
покое до  истечения  срока  контракта.  Оставшиеся  полтора  месяца  Воронов
просидел в той самой гостинице, в которой началось их пребывание во Франции,
выходя только в  бакалейную  лавочку,  где  можно  было  по  дешевке  купить
кулинарного спирта, а заодно уж и булки. Правда, однажды он испортил-таки ей
вечер. Они с Жан-Полем как раз принимали другого вице-президента фирмы, мсье
Батистона с супругой, и где-то между аперитивами и  зеленым  салатом  явился
Воронов, устрашив своим клошарским видом впечатлительную мадам  Батистон,  и
стал требовать денег. Елена выставила мужа в холл и заперла в чулан, где  он
гремел ведрами, угрожая донести в  вышестоящие  инстанции  о  ее  аморальном
поведении, пока не приехало такси, вызванное по ее просьбе Жан-Полем. Деньги
за проезд до гостиницы она выдала  шоферу,  прибавив  приличный  пурбуар  за
хлопоты.
   Доносов мужа она не боялась  нисколько.  От  возможных  неприятностей  со
стороны посольских кэгэбэшников она подстраховалась просто и элегантно:  как
только она наконец-то почувствовала интерес вице-президента к своей персоне,
тут же пошла ко второму советнику по науке, "курировавшему"  их  пребывание,
должным образом представилась, изложила свою версию создавшейся ситуации  и,
как честная советская патриотка, предложила свои услуги по  части  получения
неофициальной информации. Второй советник немедленно  вызвал  еще  какого-то
деятеля и, согласовав с ним этот вопрос, предложение Елены принял, тем самым
давая ей карт-бланш на тот образ жизни, который она себе наметила.  Поначалу
она .не давала "товарищам" никаких сведений, отторговав время на вживание  в
образ и ситуацию. И лишь когда  ее  роман  с  вице-президентом  обрел  черты
устойчивости, она рискнула сообщить Жан-Полю, что в посольстве знают  об  их
отношениях и, угрожая скандалом  и  отправкой  на  родину,  требуют  от  нее
секретных сведений о работе фирмы. Разговор этот происходил под шум волн  на
живописном бретонском побережье, куда Жан-Поль повез ее на уикэнд, вдали  от
свидетелей и вполне вероятных микрофонов. Жан-Поль  от  души  посмеялся  над
идиотизмом советских начальников и тут же экспромтом накидал ей  целую  кучу
материалов для первого отчета - сборной  солянки  о  реальных  общеизвестных
фактов и всякой чепухи. Потом они составили еще несколько подобных  отчетов,
которые даже удостоились похвалы советника  по  науке.  Пои  таком  раскладе
сплетни рядовых советиков, люто ей завидовавших, значили мало,  а  от  любых
обвинений Воронова можно было  с  легкостью  отмахнуться  по  принципу  "сам
дурак".
   Вернувшись в Ленинград, Воронов первые дни вел себя  прилично:  сходил  с
ней в гости к ее родителям, вручил подарки, как бы от  них  обоих  купленные
Еленой, и даже сумел без особых ляпсусов выдержать серьезные и обстоятельные
расспросы  Дмитрия  Дормидонтовича  о   поездке.   Правда,   Елена   и   тут
подстраховалась, сама отвечала на вопросы и не давала мужчинам уединиться  в
отцовском кабинете, умоляя в первый вечер после долгой разлуки не говорить о
делах и напирая на то, что за три месяца, остающиеся до  следующей  поездки,
они тысячу раз успеют обо всем наговориться. Вопрос об этой поездке  и  она,
и, главное, Дмитрий Дормидонтович считали делом решенным. Для  себя  она  не
могла решить одного -  брать  с  собой  Воронова  или  нет.  Вконец  ли  это
отработанный  материал,  или  еще  не  исчерпал  себя  в  качестве   объекта
глумления? А решать надо было  быстро:  после  праздников  следовало  начать
оформлять выездные дела.
   Вопрос этот за нее решил сам Воронов. На третий день,  рано  поутру,  он,
естественно, заручившись ее согласием и  получив  исчерпывающий  инструктаж,
отправился отметиться по здешнему месту работы -  на  комбинат.  Вечером  он
домой  не  вернулся.  Отсутствовал  он  два  дня,  Которые  Елена   провела,
мучительно разыгрывая перед  изнемогающей  от  тревоги  старушкой  свекровью
беспокойство любящей жены... И вот вчера Воронов явился без шапки,  в  чужих
замшевых ботинках, дыша гнусным многодневным перегаром.  Явился  и  сообщил,
что встретил женщину своей мечты и уходит к ней,  оставляя  Елене  квартиру,
имущество и сбережения. Маму он обещал забрать в  ближайшее  же  время,  как
только устроится на новом месте. Держался он неровно - то петушился,  крича,
что он тоже имеет право на личную жизнь, то  трусливо  сжимался,  "удто  его
собираются бить: видно,  срабатывал  глубоко  засевший  в  нем  страх  перед
всемогущей женой и еще более всемогущим тестем. Елена в истинно  французском
духе пожала плечами - это, мол,  твои  проблемы,  -  вежливо  попросила  его
полчасика прогуляться, пока она соберет его чемоданы...
   Что ж, скатертью дорога. Значит, в Париж она летит  одна.  Это  проясняет
перспективу...  Конечно,  может  быть,  Воронов  все  это   время   попросту
пьянствовал у того же Кузина,  а  теперь,  с  типичной  для  пьяного  мужика
логикой, решил сблефовать, выдумав какую-то женщину и рассчитывая хоть  этим
самоутвердиться и поднять себя в ее глазах - дескать, мы тоже имеем право  и
можем, - вызвать в ней хоть какое-то чувство: ревность, сожаление, комплексы
по поводу ответно полученных рогов... Дурак, на что он рассчитывал? Что  она
будет страдать? Кинется следом и закричит? Папочке пожалуется?
   Елена театрально прижала руки  к  груди  и,  пошатнувшись,  поднялась  со
стула.
   - Ой-ей-ей! - Причитая по-деревенски, она вышла в прихожую и остановилась
перед зеркалом. - Ой-ей-ей, батюшки-матушки, бросил меня, изменщик коварный!
   За стеклом кривлялась, заламывая руки, зазеркальная Елена. Она подмигнула
ей, согнулась пополам от разбирающего ее смеха, выпрямилась, вылила в  бокал
остатки кагора, чокнулась с зеркалом и выпила.
   - Прощай, изменщик! - криво усмехнувшись, сказала она. - Прощай навсегда!
   Кружась, как в вальсе, она протанцевала на  кухню,  извлекла  из  сумочки
губную помаду, в том же ритме вернулась к зеркалу и в самом верху его  криво
и старательно намалевала: "Изменщик  коварный,  прощай  навсегда!!!"  Писать
помадой на зеркале - это тоже французский обычай.
   Елена отступила на полшага, прочла написанное,  улыбнулась  и  плюнула  в
зеркало, метя в надпись, но попав в голову своему отражению.
   - Прости, золотко мое, - сказала она и стерла плевок  подвернувшейся  под
руку пуховкой. - Не в тебя хотела...
   Она зашла в гостиную, отодвинула стул, плюхнулась  на  него  и,  упершись
локтем в стол, положила подбородок на ладонь.
   Минус Воронов...  Остается  мадам  Воронофф  и  мсье  Жан-Поль.  Жан-Поль
Ленуар, по-русски Чернов.
   Вот так-то!.. Блистательный, элегантный молодой бизнесмен,  находчивый  в
разговоре, ловкий, как черт, в постели - мужские  стати  не  Бог  весть,  но
изобретателен, неутомим, хорошо работает руками и языком... Только росточком
не вышел - метр в шапке, ей еле до уха достает, а  ведь  она  не  Бог  весть
какая каланча. Холост в свои двадцать девять, но не  гомик,  это  уж  точно.
Возможно, бисексуал - это нынче в моде. Богат и с каждым днем становится все
богаче,  дополняя  доходы  от  фирмы  удачливыми   биржевыми   операциями...
Потрясающий невежда, как и все французы, даже в том,  что  касается  своего,
родного: Матисса не знает, Равеля не знает, Виктора Гюго с трудом  вспомнил.
Зато точно знает, в  каком  из  тысячи  ресторанчиков  лучше  делают  свиной
паштет, а в каком можно сэкономить пару  франков,  не  потеряв  в  качестве.
"Шанель" по номерам различает с десяти шагов, по одной  капле  определит  не
только марку вина, но и год урожая. Изысканный  вкус  по  части  интерьеров,
особенно спальных, дамского белья и легковых автомобилей... Лощеная скотина,
типичный хряк-шовинист, в женщине видит, в лучшем случае,  дорогую  игрушку.
Ничего, мон шер, я тебе покажу  игрушку!..  Кстати,  по  этому  поводу  надо
выпить... Кагор кончился, да и не годится за это дело пиТь  отечественное...
Ну-ка, поглядим... Во, "Дюбонне". Папаше вроде подаренный... Ничего, ему все
равно пить нельзя, врачи не велят...
   Елена лихо свинтила пробку с отливающей металлом бутылки и, не  обнаружив
под рукой бокала, хватанула  из  горлышка...  Господи,  какая  дрянь!  Будто
пол-аптеки в себя влила! Не ссы, казак, атаманом будешь!
   Значит, мсье Жан-Поль... С разводом, пожалуй, спешить не стоит - у нас не
любят пускать за рубеж разведенных, тем  более  женщин.  Бдят  за  моральным
обликом, а во-вторых,  стремятся,  на  всякий  случай,  оставить  на  родине
заложника. Вот Воронов и побудет заложником... А  она,  не  сразу,  конечно,
станет, как  это...  невозвращен-кой,  вот.  Немножечко  определится  там  с
Жан-Полем... и вообще, а тогда заявит, что выбрала свободу! Папаша, конечно,
с должности своей полетит... Ну, это уже будут его проблемы. А она...
   Стоп. За это надо выпить!
   Она подкатилась к  зеркалу,  стукнула  об  стекло  бутылкой  и  исполнила
героический затяжной глоток...
   - Уф-ф!.. , Не закусить ли? Чего там на кухне есть такого... ну, чем и во
Франции закусывают?
   Открыть  банку  крабов  не  хватило  сил,  и  Елена   принялась   поедать
маринованные огурцы прямо из банки, капая себе на юбку.
   Так. Теперь разложим все по полочкам.  Первое,  летим  в  Париж.  Второе,
Воронова не берем. Третье, выбираем Жан-Поля и свободу... Кстати о  свободе.
Что есть свобода . без денег? Свобода без денег есть не свобода, а... говно.
Правильно? И что мы имеем на сегодняшний день? На сегодняшний день мы  имеем
абонированный на год сейф на авеню Клебэр,  а  в  нем  -  колье,  подаренное
Жан-Полем, кой-какое золотишко, франки, честно заработанные  и  сбереженные,
которые нельзя было ни  везти  в  Союз,  ни  доверить  Жан-Полю,  ни  просто
положить в  банк  -  наличие  заграничного  банковского  счета  у  советской
гражданки чревато  крупными  неприятностями...  Ну,  еще,  конечно,  кое-что
перепадет от того же Жан-Поля. Хотя тут как  раз  не  следует  переоценивать
собственные возможнос - ти. Залезть к французу в постель и залезть к нему  в
карман - это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Очень большие. Даже
если в один прекрасный день она станет  мадам  Ленуар,  это  решит  проблему
очень  относительно.  Пойдут  всякие  там  брачные   контракты,   раздельное
владение,  совместное  владение,  временное  пользование,  пользование   при
условии... Суки они все-таки, эти французы! Нет, ну какие суки...  Однако  к
делу. Что мы имеем помимо этого? Да ничего мы не имеем. Все, что есть здесь,
здесь и останется. Суровая  правда  жизни.  Следовательно...  следовательно,
надо что-то такое отсюда вывезти, а там  загнать.  Что?  Что-нибудь  ценное,
малогабаритное, легко скрываемое. Золото, бриллианты? Да где ж их  взять-то?
Надо что-то такое, чтобы легко было взять... Антиквариат, иконы? Нет...  Оп,
нашла!
   Елена вскочила и вприпрыжку помчалась через  прихожую,  помахав  по  пути
своему отражению, через гостиную, в кабинет отца. Решено  -  она  вывезет  и
продаст. государственную тайну! Родину продаст! Кто носит майки "Адидас"., .
Должны же у такого большого начальника храниться дома государственные тайны.
Ну, хоть маленькие...
   Она стала один за другим открывать ящики  стола  Дмитрия  Дормидонтовича,
выгребать оттуда  папки  и  разрозненные  бумаги,  раскладывать  по  кучкам.
Печатные и рукописные слова плыли у нее перед глазами... Постановления ЦК по
промышленности.  Тут  все  вырезки  из  газет,  это  не  пойдет...  Закрытые
постановления... А  вот  это  интересно,  надо  только  отобрать  что-нибудь
позабористей, про диссидентов там, или по еврейскому  вопросу.  И  куда  это
добро потом сдавать? В "Фигаро"? Ну, дадут  тысчонку-другую,  и  все.  Мелко
плаваете, Елена Дмитриевна... Надо бы что-нибудь  капитальное,  чтобы  ихнее
"Сюрте Женераль" расколоть по полной программе. Скажем,  агентурные  списки,
чертежи атомной подлодки... Хотя откуда у секретаря обкома  такие  списки  и
такие чертежи?.. Сводки о выполнении  плана  на  предприятиях  Ленинграда  и
области. Что тут? "Арсенал",  Кировский  завод,  Петрозавод,  Адмиралтейские
верфи... В сторону! Нет, это же оборонка! Пригодится... Ну куда  ты  полезла
листочки вырывать, дура? Он же хватится. Это мы  потом,  поближе  к  отъезду
выберем денек, придем сюда с фотоаппаратиком, все щелкнем аккуратненько...
   Средний ящик стола не  открывался.  Заперт  на  ключ.  Подумаешь,  секрет
Полишинеля!  Она  распахнула  шкаф,  где  висел  повседневный  костюм  отца,
бесцеремонно залезла во внутренний карман, достала оттуда ключ...  Помнится,
в детстве он нередко показывал ей свои ордена, которые как раз хранил в этом
ящике, ключик же всегда доставал из внутреннего кармана. А он не из тех, кто
меняет привычки... Нет, ей положительно повезло, что  сегодня  отец,  как  и
положено, облачился в костюм парадный, с  орденскими  планочками  и  звездой
Героя Труда. Говорят, она из золота высшей пробы... Слушайте, а может, какой
орденок слямзить и загнать потом в антикварную лавку из тех, что подороже?
   Она открыла ящик и потянула за край плотной  красной  папки  с  красочным
гербом СССР. Папка оказалась пустой, но зато вслед за ней из  глубины  ящика
вытянулось такое,  что  Елена  тут  же  забыла  о  своем  намерении  стащить
орденочек. Пистолет! Настоящий тяжелый пистолет в пупырчатой черной  кобуре.
Елена нетерпеливо вытащила  его  из  стола,  расстегнула  кобуру,  взяла  за
рукоятку,  подержала  на  ладони...  Мата  Хари!..  Вот  она  уходит   через
норвежскую  границу,  унося  с  собой  выкраденный  портфель  с   бесценными
сверхсекретными документами, отстреливаясь от погони... Визжа  от  восторга,
Елена выскочила через гостиную в прихожую, к зеркалу, и навела  пистолет  на
свое отражение, держа его двумя руками, как в западных боевиках, которых она
до тошноты насмотрелась во Франции.
   - Один унижение -  и  ты  труп!  -  крикнула  она,  ловко,  как  в  кино,
передернула затвор, целясь в зеркало, чуть согнула  колени  и  сделала  вид,
будто нажимает на спусковой крючок. - Пух-пух-пух!.. А-а!
   Она основательно глотнула из горлышка.
   - За процветание будущей мадам Ленуар!  -  Взгляд  ее  упал  на  помадные
каракули, которые  она  с  трудом  разобрала.  -  И  за  погибель  Воронова!
Пух-пух-пуХ! - Она опять как бы выстрелила в зеркало и расхохоталась. - А ты
что ждал? Что я заплачу и вот так сделаю? - Она поднесла пистолет к виску  и
тут же отдернула.
   Господи, какая идиотка! Внимательно  рассмотрев  пистолет,  Елена  отвела
рычажок внизу рукоятки, и на ладонь ей выпала обойма с патронами.
   - Вот так-то лучше, - заметила она, положила обойму на  полочку  рядом  с
бутылкой и вновь шутя поднесла пистолет к виску.
   Звякнул  дверной  звонок.  От  неожиданности  палец  на  крючке  дрогнул.
Оглушительно хлопнул выстрел. На мгновение увидев в зеркале чье-то  безмерно
удивленное лицо,
   Елена рухнула на пол. Гейм, сет и матч.

VIII

   Павел взбежал по лестнице широким шагом, перемахивая через две ступеньки.
Дыхания не хватало, сердце отчаянно колотилось в груди, его судорожные ритмы
отдавались в ушах несказанными словами: "мать-отец? мать-отец? мать-отец?.."
В хаосе мыслей, не оставлявшем его того  момента,  как  он  снял  телефонную
трубку, этот двойной вопрос всплывал неизменно, терзая неизвестностью. Такой
вызов мог быть обусловлен только самой серьезной причиной. Так с кем  же  из
них произошло это? Мать или отец? Несколько раз он ловил  себя  на  позорной
мысли: "Лучше бы мать...", но мгновенно пресекал ее. Опомнись, это же  мать,
не кто-нибудь. Господи, сделай так чтобы это был не кто-то из них. Только не
отец... и не мать...
   Задыхаясь, он  остановился  перед  закрытой  дверью  квартиры,  по  краям
которой стояли двое - один в милицейской форме, другой в штатском.
   - Нельзя сюда!  -  сурово  сказал  милиционер,  а  штатский  одновременно
произнес участливым голосом:
   - Вы Чернов? Павел Дмитриевич?
   - Да...
   - Проходите! - Штатский  широко  распахнул  дверь.  В  прихожей  толпился
народ: милиция, соседи, видимо, понятые, люди в штатском. Павел рванулся  на
вспышку  фотоаппарата,  осветившую  место  в  дальнем  конце   прихожей,   в
нескольких шагах от него. Люди расступались, и Павел оказался один на один с
неестественно растянувшейся  на  полу  фигурой.  Ноги  подогнуты.  Удивленно
смотрят в потолок огромные, застывшие глаза. Руки раскинуты в стороны,  одна
сжимает отцовский пистолет. Под головой темная лужица, а в  виске  -  черная
дыра с остановившейся, остывшей  кровью.  Елка.  Вымолил!  И  тут  на  Павла
обрушился шквал звуков, нестройных,  нескоординированных  ,  перекрывавшийся
нечеловеческими воплями из спальни, в которых он с трудом узнал голос матери
и выхватил слова: "Леночка... о-о-о!..  Леночка,  родная...  о-о-о!"  Кто-то
тихонько тронул его за плечо.
   - Павел Дмитриевич?
   Павел обернулся. Перед ним стоял невысокий крепкий  мужчина  в  штатском,
лет сорока на вид.
   -  Старший  следователь  прокуратуры   Чернов   Валерий   Михайлович,   -
представился мужчина. -  Ваш  однофамилец.  Пойдемте  в  комнату.  Несколько
вопросов, если позволите...
   - Как... как это произошло? - спросил Павел.
   - Пойдемте, - повторил следователь.
   - Я хочу видеть отца, - сказал Павел. - Пожалуйста, - кивнул следователь.
- Он у себя в кабинете. Лучше бы его не тревожить сейчас,  но  вам  можно...
Потом выходите сюда. Я жду вас.
   Павел вошел в гостиную, где за столом сидело несколько мужчин с бумагами,
чемоданами, двое из них были в белых халатах. Он прошел мимо и открыл  дверь
в кабинет.
   Отец, прямой как палк