е.
   — А мы могли бы поговорить с вашей дочерью? — спросил Карелла.
   — Пожалуйста. Поговорите. Она может помочь вам. Вам легко будет найти
ее в «Эль-Центро». Вы знаете этот ресторан?
   — Да, — сказал Карелла.
   — Вы легко ее найдете там. Она... она может помочь вам.  Если  только
она захочет разговаривать с вами.
   — Мы попробуем, — сказал Карелла и встал.  Одновременно  поднялся  со
своего места и Клинг.
   — Огромное спасибо вам, миссис Эрнандес, — сказал Клинг.
   — Не за что, — ответила она. Она обернулась и  поглядела  в  окно.  —
Глядите, — сказала она. — Уже утро. Сейчас солнце встанет.
   Они вышли из квартиры. Оба молчали, пока не вышли на улицу.
   У Кареллы все время было такое ощущение, что солнце  уже  никогда  не
встанет над домом матери Анибала Эрнандеса.
   Глава IV
   Территория 87-го участка с севера  ограничена  рекой  Харб  и  шоссе,
которое извивается по ее берегу. Прямо на юг отсюда, продвигаясь квартал
за кварталом по Айсоле, вы  сначала  наткнетесь  на  Сильвермайн-Роуд  и
затейливые жилые здания, выходящие на реку и на  Сильвермайн-Парк.  Если
вы отсюда продолжите свой путь на юг, вы сначала пересечете Стэм,  затем
Эйнсли-Авеню и Калвер-Авеню, откуда попадете на короткий отрезок Мэйсон,
известный среди пуэрториканцев как Ла Виа де Путас.
   «Эль-Центро», несмотря на профессию Марии Эрнандес, был  размещен  не
на улице Шлюх. Он притаился на одной из боковых улиц, одной из  тридцати
пяти  узких  улочек,  которые  и  составляют  значительную  часть  жилых
кварталов, протянувшихся с востока на запад, территории 87-го участка. И
хотя здесь встречаются и итальянцы, и  евреи,  основную  массу  местного
населения  составляют  преимущественно  ирландцы.  «Эль-Центро»  же  был
расположен на улице, которая считалась исключительно пуэрториканской.
   Человек, которому принадлежал «Эль-Центро»,  жил  на  противоположном
берегу реки, в другом штате. Он очень редко навещал свое  заведение.  Он
почти целиком передал его в заботливые руки  Терри  Донахью  —  ирландца
огромного роста и  с  огромными  кулаками.  Для  ирландцев,  живущих  на
территории 87-го участка, Донахью был человеком весьма  необычным  —  он
любил пуэрториканцев. Но это вовсе  не  означает,  будто  ему  нравились
пуэрториканки. Хотя данного факта тоже  нельзя  отрицать.  Однако  очень
многие из американцев 87-го участка, которые на словах  резко  возражали
против наплыва иностранцев, незаметно провожали  восхищенными  взглядами
туго обтянутые зады иностранок. А Терри они нравились все — и мужчины, и
женщины, без различия полов. И  ему  также  очень  нравилось  править  в
«Эль-Центро». Ему случалось работать  в  самых  разных  забегаловках  по
всему белому свету и он не уставал твердить, что  «Эль-Центро»  —  самый
паршивый из всех кабаков, которые ему случалось видеть, но тем не  менее
он искренне любил его.
   Честно говоря, Терри Донахью нравилось почти все на свете. И учитывая
характер заведения, в котором он правил,  казалось  просто  невероятным,
чтобы он питал теплые чувства к полицейскому. Однако ему очень  нравился
Стив Карелла, и поэтому он самым дружеским  образом  приветствовал  его,
когда Стив появился у него.
   — Ах ты, вислоухий итальяшка! —  воскликнул  он.  —  Слышал,  что  ты
женился!
   — Правильно, — сказал Карелла,  обнаружив  при  этом,  что  улыбается
самым глупым образом.
   — Бедная девушка, наверное, совсем сошла с ума, — сказал Терри, качая
своей  могучей  головой.  —  Придется  послать  ей  букет  с  выражением
соболезнования.
   — Бедная девушка имеет отличную голову на плечах,
   — ответил Карелла. — Она выбрала самого лучшего из всех  доступных  в
этом городе мужчин.
   — Нет! Вы только послушайте этого  хвастуна!  —  выкрикнул  Терри.  —
Кстати, как ее зовут, парень?
   — Тедди.
   — Терри? — не поверил своим ушам Терри. — Терри, говоришь?
   — Тедди! Полное имя Теодора!
   — Теодора, а дальше как там у нее?
   — До последнего времени она звалась Теодорой Франклин.
   Терри игриво склонил голову набок.
   — Уж не ирландская ли девчонка досталась вам?
   — Разве я стал бы жениться на ирландке? — спросил усмехаясь Карелла.
   —  Такая  здоровая  итальянская  образина  заслуживает   кое-чего   и
пострашнее, чем миленькая ирландская девчонка, — сказал Терри.
   — Она шотландка, — сказал Карелла.
   — Вот это здорово!  —  прорычал  Терри.  —  Я  сам  на  четыре  пятых
ирландец, а на одну пятую — шотландец.
   — О господи!  —  простонал  Карелла.  Терри  задумчиво  почесал  свою
шевелюру.
   — Обычно  полицейские  радуются  такой  смеси.  Так  что  вы  сегодня
выпьете, Стив?
   — Ничего не выпью. Сегодня я тут по делу.
   — Никакому  делу  не  может  помешать  маленькая  рюмочка  приличного
спиртного, клянусь богом.
   — Не видно было здесь сегодня Марии Эрнандес?
   — Стив, что я слышу? — с укоризной произнес Терри.
   — Имея дома такую славную шотландочку, с чего бы это вдруг...
   — По делу.
   — Ладно, по делу или по чему другому, но здесь ее  сегодня  не  было.
Это по поводу ее брата?
   — Да.
   — Тоже наркоман, да?
   — Да.
   — Если есть хоть какая-то вещь,  которая  способна  довести  меня  до
бешенства, — сказал Терри, — то это наркотики. Да и сами скажите,  Стив,
вы когда-нибудь видели здесь хоть одного толкача с наркотиками?
   — Нет, не видел, — сказал Карелла. — Но на улице я видел  их  сколько
угодно.
   — Правильно, потому что покупатель всегда прав и всегда получает  то,
что ему требуется. Но ни одного из этих  сукиных  сынов  вы  никогда  не
видели в моем заведении и не увидите впредь, в этом я могу вас заверить.
   — А когда она может тут появиться?
   — Обычно она не появляется здесь раньше двух. Если ока вообще сегодня
зайдет  сюда.  Вы  же,  Стив,  сами  знаете  этих  наркоманов.  Они  все
подсчитывают, подсчитывают, все время подсчитывают. Богом клянусь,  даже
президент «Дженерал Моторс» не производит стольких подсчетов, сколько их
проделывает самый паршивый наркоман.
   Карелла искоса глянул на свои часы. Было двадцать семь минут первого.
   — Тогда я зайду попозже, — сказал он. — Мне нужно где-то перекусить.
   — Вы меня оскорбляете, — сказал Терри.
   — Что?
   —  Вы  что,  читать  разучились?  Ведь  на  вывеске   ясно   написано
«Гриль-бар». Видите вон тот стол, в  углу?  Так  за  тем  столом  подают
лучший ленч в этом городе.
   — Неужели?
   — Сегодня у нас цыпленок на  вертеле  —  наше  фирменное  блюдо.  Мне
удалось заполучить прехорошенькую девчонку, которая и готовит к тому  же
преотлично. — Терри ухмыльнулся. —  Днем  готовит  цыплят,  а  по  ночам
разыгрывает из себя такую цыпочку, что не дай бог. Так-то вот, парень.
   — И сама она тоже ничего? Терри улыбнулся еще шире.
   — А вот этого я не могу  сказать,  потому  что  так  подналег  на  ее
жареного цыпленочка, что о цыпочках уже и думать не хотелось.
   — Ну что ж, меня уже пробовали отравить в местах и  похуже  этого,  —
сказал Карелла. — Рискнем съесть цыпленка.
   Мария Эрнандес соизволила появиться  в  «Эль-Центро»  только  к  трем
часам  пополудни.  Какой-нибудь  пижон  из   центра   города,   желающий
поразвлечься в этом квартале, скорее всего не решился бы даже подойти  к
ней,   приняв    ее    за    очень    миловидную    и    добропорядочную
студентку-старшекурсницу. Дело в том, что стереотипное  представление  о
проститутке, как о женщине, носящей туго облегающие  наряды  с  разрезом
чуть ли не до самого пупка,  не  имеет  под  собой  никакой  почвы.  Как
правило, большинство проституток в  районе,  опекаемом  87-ым  участком,
бывают  одеты  и  лучше,  и  с  большим  вкусом,  чем   основная   масса
встречающихся на улице женщин. Все они выглядят весьма прилично,  хорошо
ухожены и при этом ведут себя вежливо и по-светски,  в  результате  чего
многие маленькие девочки из  окрестных  кварталов  считают  их  сливками
общества. О них можно сказать примерно то же, что  и  о  рассылаемых  по
почте брошюрах в простой бумажной обложке — вы никогда не можете  знать,
что скрывается под обложкой у этих девиц, если  вы  не  познакомились  с
ними поближе.
   Карелла не был знаком с  Марией  Эрнандес.  Он  оторвался  от  своего
стакана и бросил на нее взгляд,  когда  она  вошла  в  бар.  Глазам  его
предстала хрупкая девушка, на вид не старше восемнадцати лет.  Волосы  у
нее были черные, а глаза темно-карие. Она  была  в  расстегнутом  пальто
зеленого цвета, под которым виднелся белый свитер и черная прямая  юбка.
Подобно всем женщинам из пригорода она носила нейлоновые чулки  и  туфли
на высоком каблуке, что было явно не по сезону.
   — Это она, — сказал Терри, и Карелла кивнул.
   Мария уселась на высокий стул у стойки  в  дальнем  конце  бара.  Она
приветливо кивнула Терри,  быстрым  взглядом  окинула  Кареллу,  как  бы
прикидывая, годится ли он на роль возможного клиента, а потом  принялась
глядеть в окно на улицу. Карелла подошел к ней.
   — Мисс Эрнандес? — спросил он.
   Она повернулась к нему на вертящемся стуле.
   — Да? — игриво отозвалась она. — Меня называют Марией.
   — А меня называют полицейским, — сказал  Карелла,  полагая,  что  ему
следует сразу поставить все на  свои  места,  не  давая  ей  времени  на
кокетство и заигрывания.
   — Я не имею ни малейшего представления  о  том,  почему  моему  брату
захотелось убить себя, — сказала Мария. Кокетство ее тут же улетучилось.
— Есть еще какие-нибудь вопросы?
   — Есть еще кое-какие. Не перебраться ли нам в кабинку?  —  Мне  здесь
больше нравится, — сказала Мария.
   — А  мне  не  нравится.  Значит,  кабинка  или  полицейский  участок.
Выбирайте.
   — А вы деловой человек, не так ли?
   — Я пытаюсь стать им.
   Мария медленно поднялась со стула. Вместе они направились к ближайшей
кабинке. Мария сняла пальто и заняла место напротив Кареллы.
   — Слушаю вас, — сказала она.
   — Как давно вы начали употреблять наркотики?
   — А какое отношение это имеет к моему брату?
   — Отвечайте!
   — Около трех лет.
   — А почему вы приучили к ним и его?
   — Он сам попросил.
   — Не верю.
   — А с чего бы это я стала врать вам? Однажды ночью он вошел в  ванную
как раз в тот момент, когда я делала  себе  укол.  Этот  нахал  даже  не
постучался.. Ему хотелось знать, что это я там делаю. Вот я и  дала  ему
понюхать.
   — А потом?
   — Ему понравилось, ему захотелось продолжать. Ну вы сами знаете,  как
это бывает.
   — Ничего я не знаю. Поэтому и прошу вас рассказать мне.
   — Прошло две недели и он уже начал колоться. Вот и все.
   — С каких пор вы начали заниматься проституцией?
   — Ну, знаете... — сказала Мария.
   — Я могу и сам узнать это.
   — Вскоре после того, как приучилась к наркотикам. Мне ведь нужно было
как-то добывать себе деньги для этого, разве не так?
   — По-видимому, так. Кто снабжает вас наркотиками?
   — Бросьте... Вы же не первый день в полиции и знаете, что об этом  не
говорят.
   — А кто снабжал ими вашего брата? Мария промолчала.
   — Ваш брат мертв, вам известно об этом? — резко спросил Карелла.
   — Я это знаю, — ответила Мария. —  И  что  же,  по-вашему,  я  должна
теперь делать? Он всегда был  глупым  и  нахальным  сопляком.  Если  ему
взбрело в голову наложить на себя руки...  —  А  может  быть,  он  и  не
накладывал  их  на  себя.  Мария  растерянно  замигала   глазами,   явно
удивленная этим его заявлением.
   — Не накладывал? — осторожно спросила она.
   — Нет. А теперь скажите, кто снабжал его?
   — А какая разница?
   — Большая разница.
   — Все равно я этого не знаю. — Она немного помолчала. — Послушайте, —
сказала она вдруг, — почему бы вам не перестать цепляться ко мне? Знаю я
вас, полицейских.
   — В самом деле?
   — Да, знаю. Вы хотите кое-чего добиться от меня бесплатно, не так ли?
Вы думаете, что можете меня запугать, а потом...
   — Я не хочу от вас ничего, кроме сведений о  вашем  брате,  —  сказал
Карелла.
   — Да, так я вам и поверила.
   — Поверьте  и  не  ошибетесь,  —  сказал  Карелла.  Мария  продолжала
смотреть на него, недовольно хмурясь.
   — Я знала полицейских, которые... — начала было она.
   — А я знаю проституток, которые больны сифилисом, — резко перебил  ее
Карелла.
   — Послушайте, вы не имеете права...
   — Тогда перестаньте вилять, — бросил он. —  Мне  нужна  информация  и
больше ничего.
   — Ладно, — сказала Мария.
   — Ну если ладно, то и давайте, — сказал Карелла.
   — И все равно я ничего не знаю, — сказала Мария.
   — Вы же сказали, что сами приучили его к наркотикам.
   — Верно.
   — А если верно, то вы, по всей вероятности,  и  свели  его  с  кем-то
после того, как он  приучился  к  этой  дряни.  Так  с  кем  же  вы  его
познакомили?
   — Ни с кем я его не сводила. Он всегда все делал по-своему.
   — Мария...
   — Ну что вы от меня хотите? — сказала она, неожиданно разозлившись. —
Я совершенно ничего не знаю о моем брате.  Даже  то,  что  он  мертв,  я
узнала от постороннего человека. Я не была у себя дома уже больше  года,
так откуда я могу  знать,  кто  снабжает  его  наркотиками  или  кто  не
снабжает его, или, что он сам снабжает себя и когото другого?
   — Он что, был толкачом наркотиков?
   — Да ничего я о нем не знаю. Я его самого уже давно не знаю,  неужели
вы не понимаете этого?  Если  бы  я  встретилась  с  ним  на  улице,  я,
наверное, и не узнала бы его. Теперь вы видите, как много я могу сказать
вам о своем брате.
   — Вы говорите неправду, — сказал Карелла.
   — А зачем мне врать? Кого я этим  могла  бы  покрыть?  Он  повесился,
значит...
   — Я уже сказал вам, — напомнил Карелла, — что очень может  быть,  что
он не сам повесился.
   — Вы что, собираетесь построить  целое  федеральное  дело  на  смерти
какого-то паршивого наркомана? — спросила Мария. — Не стоит стараться. —
На какое-то мгновение глаза ее затуманились.  —  Может  быть,  ему  даже
лучше, что он умер.
   — Считаете, что лучше? —  спросил  Карелла.  За  столиком  воцарилось
молчание. — Вы что-то скрываете от меня, Мария. Хотелось бы  знать,  что
именно?
   — Ничего я не скрываю.
   — Вам что-нибудь известно?
   — Ничего.
   Взгляды их встретились. Карелла внимательно вглядывался в ее глаза  и
понял, что в них скрывается. Теперь он точно знал, что больше она ничего
ему не скажет. Он продолжал глядеть в два светящихся драгоценных  камня,
затянутых темной вуалью. Ее глаза и то, что  таится  в  их  глубине,  не
позволят открыть ей рот.
   — Ну что ж, ладно, — сказал он.
   Судебно-медицинский эксперт не любил иметь дела с новенькими.  Именно
так он был воспитан. Он терпеть не мог новые лица и он  очень  не  любил
посвящать в  свои  секреты  чужих.  А  сейчас  у  эксперта  были  важные
сведения, а Берт Клинг был для него чужаком, и  поэтому  он  внимательно
изучал его лицо и мучительно сортировал в уме факты,  прикидывая,  какие
из них можно открыть этому человеку.
   — А зачем это им понадобилось посылать вас? — спросил он.  —  Они  не
могли дождаться официального заключения? К чему такая спешка?
   — Карелла сказал мне, чтобы я выяснил это  у  вас,  доктор  Соумс,  —
сказал Клинг. — Я не знаю, зачем это ему понадобилось,  но,  думаю,  что
ему хочется поскорее запустить  это  в  дело  и  он  решил,  видимо,  не
дожидаться заключения.
   — Странно, странно... Не могу себе даже представить, почему это он не
может дождаться заключения, — сказал Соумс. — Все всегда  спокойно  ждут
заключения. Сколько лет работаю здесь, и все всегда ждут. И  почему  это
только ваш Карелла не может подождать?
   — Я был бы вам очень благодарен, если бы вы...
   — И почему это некоторые считают, что можно ворваться сюда ни с того,
ни с сего и сразу вам тут выложат результаты. Вы  что,  думаете,  что  у
меня кроме вас нет никаких дел?  Вы  хоть  представляете  себе,  сколько
трупов у нас ждут вскрытия?
   — Сколько? — спросил Клинг.
   — Нечего пытаться поймать меня, — взорвался Соумс.
   — Просто я  хочу  дать  вам  понять,  что  такое  поведение  —  самое
настоящее нахальство. Не будь я джентльменом и врачом, я прямо сказал бы
вам, что вы нужны мне здесь как гвоздь в заднице.
   — Видите ли, я очень сожалею, что причиняю вам столько  беспокойства,
честное слово. Но...
   — Если бы вы на самом деле сожалели, то просто не  явились  бы  сюда.
Послушайте,  неужели  вы  думаете,  что  я  могу  забыть   выслать   вам
заключение, отпечатанное по форме? Я печатаю всего  двумя  пальцами,  но
никто у нас не печатает быстрее меня. А знаете, скольких человек у  меня
на сегодня не хватает в штате? Вы считаете, что я  могу  позволить  себе
выделять какое-либо из ваших дел,  кому-то  отдавать  предпочтение?  Тут
нужна слаженная работа всего  коллектива.  Стоит  только  чуть  нарушить
процесс, и вся наша работа полетит вверх тормашками. Так почему  бы  вам
не дождаться заключения, как его ждут все люди?
   — Потому что...
   — Ладно, ладно, хорошо, — раздраженно сказал Соумс.
   — Столько шума из-за какого-то наркомана. — Он покачал головой. — Так
что, Карелла считает, что это было самоубийство?
   — Он... Я думаю, что он  хотел  бы  услышать  ваше  мнение  по  этому
поводу. Именно поэтому он и...
   — Вы что, хотите сказать,  что  у  него  имеются  сомнения  по  этому
поводу?
   — Ну, если судить... если судить по внешним признакам... то  есть,  я
хочу сказать,  что  он  не  совсем  уверен,  что  мальчишка...  умер  от
удушения...
   — А что вы сами думаете по этому поводу, мистер Клинг?
   — Я?
   — Да, — Соумс ехидно улыбнулся. — Вы.
   — Я... я, собственно,  и  не  знаю,  что  подумать.  На  этот  раз  я
впервые... вообще, впервые увидел повешенного.
   —  Вы  имеете  хоть  какое-нибудь  представление  о  том,  что  такое
странгуляция?
   — Нет, сэр, — сказал Клинг.
   — Так что, мне еще придется читать вам  курс  по  судебной  медицине?
Неужели вы  считаете,  что  я  в  дополнение  ко  всем  своим  служебным
обязанностям должен еще  и  проводить  тут  семинары  с  невежественными
детективами  всех  участков,  которые  к  тому  же  врываются  сюда  без
приглашения?
   — Нет, сэр, — сказал Клинг. — Я совсем не хотел...
   — Речь у нас здесь идет не о повешении в полном смысле этого слова, —
сказал Соумс. — Мы не вправе  говорить  сейчас  о  повешении  с  помощью
палача, когда мощная петля и внезапно  проваливающийся  пол  под  ногами
осужденного ломают у него шейные позвонки. Речь сейчас может идти только
о смерти путем странгуляции, когда  смерть  наступает  от  асфиксии.  Вы
имеете хоть малейшее представление о том,  что  такое  асфиксия,  мистер
Клинг?
   — Нет, сэр. Когда кого-нибудь задушат, то это я...
   — Мы ведем речь не об этом, мистер Клинг, — сказал Соумс,  все  более
распаляясь, — его раздражало и присутствие чужака, и его  невежество.  —
«Задушить», как это вы выражаетесь, прежде всего предполагает удушение с
помощью рук. Задушить же себя  самого  абсолютно  невозможно.  В  данном
случае мы с вами ведем  речь  об  асфиксии,  вызванной  путем  пережатия
шейных вен и артерий при помощи  веревки,  кабеля,  полотенца,  носового
платка, подтяжек, поясных ремней, подвязок, бинтов, чулок и вообще, чего
угодно. В случае же с Анибалом Эрнандесом  предполагается,  что  орудием
якобы послужила веревка.
   — Да, — сказал Клинг. — Да, там была веревка.
   — Если причиной  странгуляции  явилось  давление  веревки  на  шейные
артерии... — Соумс сделал небольшую  паузу.  —  Шейные  артерии,  мистер
Клинг, питают кровью головной мозг. И если их пережать, то  прекращается
поступление крови в мозг, в результате чего  наступает  анемия  мозга  с
последующей потерей сознания. — Понятно, — сказал Клинг.
   — В самом деле?.. Давление же в мозгу  одновременно  повышается,  что
еще более усугубляет положение, поскольку  вены  шеи  также  оказываются
пережатыми, а это мешает оттоку крови,  которая  в  нормальных  условиях
циркулирует именно с  помощью  венозной  системы.  Вообще-то,  подлинная
странгуляция — асфиксия — возникает у потерявше