фе. Увидев  фамилию
Ореккио в блокноте Хоуза, Джиниро пошутил:
   - Опять итальянца подозреваете?
   - Почему ты решил, что он итальянец?
   - Фамилия кончается на "о".
   - А как насчет Монро? - осведомился Хоуз.
   - Очень ты умный, - усмехнулся Джиниро. Он еще раз глянул  в  блокнот.  -
Вообще-то для итальянца странная фамилия.
   - В каком смысле? - спросил Хоуз.
   - Это ведь по-итальянски ухо, - пояснил Джиниро. - Ореккио - значит ухо.
   А в сочетании с "Морт" получалось что-то вроде "мертвого уха".
   Хоуз  вырвал  страничку  из  блокнота,  скомкал,  швырнул  в  корзинку  и
промазал.
   - О чем я говорил-то? - спросил Джиниро, чувствуя, что не видать ему кофе
как своих ушей.
 
   5
   На этот раз  записку  принес  восьмилетний  мальчуган.  Ему  было  велено
передать ее дежурному.  Мальчик  стоял  в  комнате  следственного  отдела  в
окружении детективов, которые рядом с ним выглядели великанами.
   - Кто тебе дал эту записку? - спросил один из детективов.
   - Человек в парке.
   - Он заплатил тебе за то, что ты доставишь сюда письмо?
   - Да...
   - Сколько?
   - Пять долларов.
   - Как он выглядит?
   - Со светлыми волосами.
   - Высокий?
   - Угу.
   - У него был слуховой аппарат?
   - Что?
   - Ну такая штучка в ухе?
   - Угу! - сказал малыш.
   Детективы ходили вокруг записки  на  цыпочках,  словно  это  была  бомба,
способная взорваться в любую минуту. Ее брали пинцетом и, прежде чем взять в
руки, надевали белые хлопчатобумажные перчатки. Затем  решили  отправить  ее
криминалистам. Каждый из сыщиков прочитал записку по меньшей мере  дважды  и
изучил ее самым тщательным образом. Заходили взглянуть на нее и  патрульные.
Это был документ огромной  важности.  На  него  было  потрачено  около  часа
драгоценного рабочего времени. Лишь после этого листок завернули в  целлофан
и отправили в Главное управление.
 
   Ясно было одно. Глухой (увы, как ни печально, это  был,  несомненно,  он)
требовал пятьдесят тысяч долларов за то, чтобы заместитель мэра  Скэнлон  не
разделил участи  смотрителя  парков  Каупера.  Поскольку  новая  сумма  была
значительно больше, детективы 87-го участка обозлились. Наглость негодяя  не
укладывалась ни в какие рамки. Все это напоминало киднаппинг, но там сначала
похищают жертву, а потом требуют выкуп. Здесь же никто никого не  похищал  и
выкупать было некого. Это смахивало на вымогательство, однако в тех  случаях
вымогательства, с которыми им доводилось сталкиваться,  обычно  использовали
"силу  или  устрашение  для  незаконного  отторжения  собственности   второй
стороны". Но  здесь  этой  самой  "второй  стороны"  не  было  и  в  помине.
Вымогателю было наплевать, кто будет платить. Как  прикажете  действовать  в
такой дурацкой ситуации?
   - Это маньяк! - изрек лейтенант Бернс. - Откуда,  интересно,  мы  возьмем
пятьдесят тысяч?
 
   Стив Карелла только утром выписался из больницы. Бинты  на  руках  делали
его  похожим  на  боксера  перед  выходом  на  ринг.  Карелла  повернулся  к
лейтенанту и спросил:
   - Может, он думает, что Скэнлон сам раскошелится?
   - Тогда какого черта он обращается к нам?
   - Мы  вроде  как  посредники,  -  ответил  Карелла.  -  Он  считает,  что
требования  будут  выглядеть  внушительней,  если  Скэнлону  сообщит  о  них
полиция.
   Бернс удивленно уставился на Кареллу.
   - Я серьезно, - сказал тот. - А может, он решил отомстить нам?  Ведь  это
мы  помешали  ему  ограбить  банк  восемь  лет  назад.  И  теперь  он  решил
поквитаться.
   - Это маньяк, - снова повторил Бернс.
   - А по-моему, он хитрый мерзавец, - возразил Карелла. -  После  того  как
ему не заплатили  пять  тысяч,  он  укокошил  Каупера.  Теперь  этот  подлец
удесятерил плату. Деньги на бочку или Скэнлону крышка! Пиф-паф!
   - В записке не сказано, что Скэнлон будет застрелен, - возразил Бернс.  -
Там написано, что следующий - заместитель мэра Скэнлон.
   - Верно, - согласился Карелла. - Он может, например,  отравить  Скэнлона,
размозжить ему голову, зарезать...
   - Хватит! - перебил его Бернс.
   - Надо позвонить Скэнлону, - сказал Карелла. - Вдруг  у  него  завалялись
пятьдесят тысяч, которые ему не нужны.
   Они позвонили Скэнлону и  сообщили  о  записке.  Выяснилось,  что  лишних
пятидесяти тысяч у заместителя мэра нет. Через десять минут зазвонил телефон
на столе Бернса. Это был начальник полиции города.
   - Слушайте, Бернс, - сказал он, - что у вас там опять стряслось?
   -  Сэр,  мы  получили  две  записки  от  человека,  который,   по   нашим
предположениям, убил смотрителя  парков  Каупера.  В  этих  записках  угроза
расправиться с заместителем мэра Скэнлоном.
   - Что же вы намерены предпринять? - спросил начальник полиции.
   - Сэр, - сказал Бернс, - мы уже передали обе записки криминалистам. Кроме
того, сэр, мы обнаружили комнату, из которой прошлой ночью  предположительно
были сделаны два выстрела, и у нас есть все основания полагать, что мы имеем
дело с преступником, уже однажды промышлявшим на территории нашего участка.
   - Кто это?
   - Мы не знаем.
   - Но вы, кажется, сказали, что уже...
   - Да, сэр. Нам приходилось с ним сталкиваться, но кто он,  установить  не
удалось.
   - Сколько он хочет на этот раз?
   - Пятьдесят тысяч.
   - Когда он намерен убить Скэнлона?
   - Мы пока не знаем.
   - Когда он хочет получить деньги?
   - Тоже пока не знаем.
   - Куда он требует их доставить?
   - Пока не знаем, сэр.
   - Что же, черт побери, вы тогда знаете, Бернс?
   - Мы делаем все от нас зависящее, чтобы взять ситуацию под  контроль.  Мы
готовы предоставить всех наших сотрудников в распоряжение заместителя  мэра,
если ему понадобится охрана. Более того,  я  полагаю,  мне  удастся  убедить
капитана Фрика, который, как вам, наверное, известно, руководит  восемьдесят
седьмым участком...
   - Что значит, как мне, наверно, известно?
   - Так работает полиция в нашем городе, сэр.
   - Так работает полиция в большинстве городов Америки, Бернс.
   - Разумеется, сэр. Я думаю, что смогу уговорить его  выделить  нескольких
сотрудников  патрульной  службы  и  даже  вызвать  тех,  кто  освобожден  от
дежурства, если руководство полиции города сочтет это необходимым.
   - Я полагаю, надо обеспечить охрану заместителю мэра.
   - Да, сэр. Все мы придерживаемся того же мнения.
   - Неужели я вам так не нравлюсь, Бернс? - осведомился начальник полиции.
   - При  исполнении  служебных  обязанностей  я  стараюсь  не  давать  воли
эмоциям, сэр, - ответил Бернс. - Не знаю, как  вы,  но  я  еще  ни  разу  не
сталкивался с подобным. У меня отличные сотрудники, и мы делаем все,  что  в
наших силах. На большее мы не способны.
   - Бернс, - сказал начальник, - боюсь, вам придется сделать больше.
   - Сэр... - начал Бернс, но начальник положил трубку.
 
   В подвальном помещении школы № 106 сидел Артур Браун. Он был в наушниках.
Рядом стоял магнитофон. Браун держал палец на  кнопке  "запись".  Телефон  в
доме Ла Брески звонил за сегодня тридцать второй раз. Браун подождал,  когда
Кончетта снимет трубку, включил свою машину и тяжело вздохнул.
   Конечно, это было  правильное  решение  -  подключить  для  прослушивания
телефон Ла Брески. Полицейский, переодетый монтером  с  телефонной  станции,
повозился в  квартире  Ла  Брески,  потом  провел  провод  с  крыши  дома  к
телефонному столбу,  оттуда  на  крышу  школы,  по  стене  и  через  окно  в
подвальную каморку, где хранились старые учебники и древний проектор  и  где
теперь расположился Браун.
   Хорошо, конечно, что прослушивание поручили Брауну. Он не раз  участвовал
в подобных операциях и мог отличить главное от второстепенного. У  него  был
лишь один  недостаток.  Он  не  знал  по-итальянски  ни  слова,  а  Кончетта
разговаривала со  своими  приятельницами  исключительно  по-итальянски.  Они
могли задумать любое преступление - от  аборта  до  взлома  сейфа,  обсудить
тридцать три заговора, а Браун был вынужден  записывать  все  подряд,  чтобы
потом  кто-то,  скорее  всего  Стив  Карелла,  расшифровал  записи.  Он  уже
израсходовал две кассеты.
   - Привет, - сказал по-английски голос в трубке.
   От неожиданности Браун чуть не упал со  стула.  Он  выпрямился,  поправил
наушники, прибавил громкость и начал слушать.
   - Тони? - вопросительно произнес второй голос.
   - Да, кто это? - первый голос принадлежал Ла Бреске. Похоже,  он  недавно
пришел с работы. Второй же голос...
   - Это Дом.
   - Кто?
   - Ну, Доминик.
   - А, привет, Доминик. Как дела?
   - Отлично.
   - Что новенького?
   - Ничего. Просто решил узнать, как ты поживаешь.
   После этого наступила пауза. Браун поправил наушники.
   - Я в полном порядке, - наконец сказал Ла Бреска.
   - Это хорошо, - отозвался Дом.
   И снова пауза.
   - Ну, если у тебя все... - начал Ла Бреска.
   - Собственно говоря, Тони, я тут подумал...
   - Что?
   - Подумал, не одолжишь ли ты мне пару сотен, пока я не налажу свои дела.
   - Что ты надумал?
   - Две недели назад я сильно пролетел и пока не налажу...
   - Ты всю жизнь налаживаешь, налаживаешь и ничего не  можешь  наладить,  -
сказал Ла Бреска.
   - Это не так, Тони.
   - Ладно, пусть не так. Но у меня нет двух сотен.
   - У меня другие сведения, - сказал Дом.
   - Правда? Какие же?
   - Я слышал, ты собираешься сорвать хороший куш.
   - Серьезно? И где ты это услышал?
   - В одном месте. Я много где бываю и кое-что слышу.
   - На этот раз ты узнал полную чушь.
   - Я ведь прошу всего-навсего пару сотен  до  следующей  недели,  пока  не
налажу дела.
   - Дом, я уже давно забыл, как выглядят сто долларов.
   - Тони...
   Дом замолчал, но в его молчании чувствовалась  угроза.  Браун  это  сразу
заметил и с нетерпением ждал, чем кончится разговор.
   - Мне все известно, - сказал Дом. И снова  пауза.  Браун  слышал  тяжелое
дыхание одного из собеседников.
   - Что же тебе известно?
   - Насчет вашей операции.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Тони, не заставляй  меня  говорить  об  этом  по  телефону.  Вдруг  нас
подслушивают.
   - Вот ты, значит, как?.. - сказал Тони. - Шантажируешь?
   - Нет, просто я хочу, чтобы ты одолжил мне пару сотен, вот и все. Мне  бы
страшно не хотелось, Тони, чтобы ваши планы пошли насмарку. Честное слово!
   - Значит, если у нас ничего не выйдет, мы будем знать, чьих это рук дело.
   - Тони, если об этом узнал я, значит, об  этом  знает  вся  округа.  Твое
счастье, что легавые еще не пронюхали.
   - Легавые даже не подозревают о моем существовании, - сказал Ла Бреска. -
Я никогда не рисковал зря.
   - Одно дело - риск, другое - удача, - загадочно произнес Дом.
   - Не подначивай. Дом, ты хочешь все испортить?
   - Боже упаси. Я прошу в долг две сотни - да или нет? Мне надоело  торчать
в этой чертовой телефонной будке. Да или нет, Тони?
   - Сукин сын.
   - Это означает да?
   - Где мы встретимся? - спросил Ла Бреска.
 
   В шерстяных перчатках  на  забинтованных  руках  Карелла  снова  лежал  в
проулке в засаде. Он размышлял не столько о двух юных подонках, которые чуть
не сожгли его, сколько о Глухом.
   Сейчас Карелла выглядел как самый последний ханыга - потрепанная  одежда,
разбитые ботинки, спутанные волосы, грязное лицо, запах  дешевого  вина.  Но
под старой рваной одеждой его рука  в  перчатке  с  отрезанным  указательным
пальцем сжимала револьвер калибра ноль тридцать восемь.  Карелла  был  готов
выстрелить в любой момент. На этот раз он никому не  позволит  застать  себя
врасплох.
   Прикрыв глаза, Карелла внимательно следил за входом в проулок,  но  мысли
его были далеко. Он думал о Глухом. Думать об этом человеке было  неприятно.
Вспоминались печальные события восьмилетней давности: ослепительная вспышка,
ружейный выстрел, адская боль в плече и удар прикладом по голове, после чего
он рухнул без сознания. Неприятно было вспоминать,  как  он  болтался  между
жизнью и смертью и как  противник  перехитрил  их,  сыщиков  87-го  участка.
Талантливый, хладнокровный мерзавец,  для  которого  человеческая  жизнь  не
стоила ни гроша, Глухой, похоже, снова  объявился  в  городе.  Он  напоминал
робота, а Карелла побаивался тех, кто действует точно и бесстрастно,  словно
по программе, и не способен ни на какие чувства. Мысль  о  новой  схватке  с
Глухим пугала его не на шутку. Ну, а с этой засадой все было просто. Подонки
рано или поздно попадутся, потому  что  полагают,  будто  все  их  жертвы  -
беззащитные слабаки и, уж конечно, среди  них  не  может  быть  детектива  с
револьвером.  А  когда  "пожарников"  поймают,  он,   Карелла,   постарается
встретиться с Глухим и еще раз померяется  силами  с  высоким  блондином  со
слуховым аппаратом.
   Странное совпадение, размышлял Карелла, моя  обожаемая  жена  Тедди  тоже
глухая. Но, может, Глухой только притворяется глухим и  ему  это  нужно  для
маскировки? Самым печальным было то,  что  Глухой  считал  всех  идиотами  и
олухами. Судя по его поступкам, он в этом не  сомневался.  И  еще  одно.  Он
действовал с такой уверенностью в успехе, что его желания, вопреки  здравому
смыслу, сбывались. И если в том, что все вокруг сплошные болваны, была  хоть
доля правды, не лучше ли поскорей заплатить ему, пока он не перестрелял всех
отцов города? Он имел наглость предупредить полицию о готовящемся убийстве и
сдержал свое слово. Как, черт побери, помешать ему убить еще и еще раз?
   Карелла чувствовал себя идиотом, и это было неприятно.
   Далеко не все дела службы приводили его  в  восторг.  Ему  не  нравилось,
например, валяться в темном и грязном проулке, отмораживая задницу. И все же
он любил свою работу. В ней все было просто и ясно - хорошие против  плохих.
Он был из команды хороших. И хотя плохие так часто  брали  верх,  что  добро
начинало  казаться  чем-то  устаревшим,  Карелла  был  по-прежнему  убежден:
убивать некрасиво, вламываться в чужую квартиру  глубокой  ночью  бестактно,
торговать  наркотиками  глупо.  Драки,   мошенничество,   похищение   детей,
сутенерство и привычка плевать на тротуар не укрепляют морали и не возвышают
душу.
   Карелла был настоящим полицейским.
   А стало быть, его тошнило от кинодетективов, где тупой следователь мешает
талантливому сыщику-любителю, а  из-за  бесчувственного  идиота-полицейского
юные озорники превращаются в закоренелых преступников. Куда деваться от этих
штампов? Попробовал бы какой-нибудь  сценарист,  подумал  Карелла,  полежать
сегодня вечером в засаде, ожидая двух юных подонков. Но самое отвратительное
в выходках Глухого было то, что из-за  него  эти  штампы  казались  правдой.
Стоило ему только появиться на горизонте, как лихие ребята из 87-го  участка
начинали выглядеть болванами.
   Если он добился этого при помощи двух записок, что же будет, когда он...
   Карелла содрогнулся.
 
   Браун позвонил лейтенанту и сообщил, что его под-опечный задумал какую-то
пакость. Было решено приставить к нему хвост. Наблюдать за Энтони Ла Бреской
поручили Берту Клингу, поскольку Ла Бреска не  знал  его  в  лицо.  Клинг  с
сожалением вышел на холод из уютной квартиры Синди. В Риверхеде он  поставил
машину напротив дома  Ла  Брески  и  стал  ждать,  когда  тот  отправится  к
Доминику. По словам Бернса, свидание было назначено на десять  вечера.  Часы
Клинга показывали 21.07 - достаточно времени, чтобы замерзнуть как собака.
   Ла Бреска вышел без десяти десять. Клинг спрятался за машиной. Ла  Бреска
зашагал по улице. Похоже, он направлялся к станции надземки в двух кварталах
отсюда. Слава богу, что у этого типа нет машины, подумал Клинг. Он  дал  ему
отойти на полквартала и только потом двинулся следом. По улице  вовсю  гулял
ветер, а Клингу приходилось то и дело высовывать  нос  из  шарфа,  чтобы  не
упустить объект. Он в пятьдесят седьмой раз обругал зиму  и  холод,  который
обрекал человека, работающего  под  открытым  небом,  на  жуткие  страдания.
Конечно,  иногда  он  вкалывал  и  в  помещении  -  печатал  отчеты  в  трех
экземплярах, допрашивал свидетелей, потерпевших. Но все-таки чаще он работал
на улице - шастал по этому огромному  городу  и  добывал  информацию.  Такой
мерзкой зимы Берт Клинг давно не видел.  Хорошо  бы,  думал  он,  Ла  Бреска
назначил свидание где-нибудь в тепле, например в турецкой бане. Доминику  бы
там понравилось!
   Тем  временем  Ла  Бреска  стал  подниматься  по  лестнице  на   станцию.
Неожиданно он оглянулся - Клинг втянул голову и прибавил ходу. Ему очень  не
хотелось упускать этого парня.
   Но опасение оказалось напрасным. Ла Бреска поджидал его у билетной кассы.
   - Вы за мной следите? - спросил он.
   - Что? - растерялся Клинг.
   - Я спрашиваю, вы за мной следите? - повторил Ла Бреска.
   Что оставалось делать Клингу? Он мог сказать: "Вы в своем  уме?  С  какой
стати я буду следить за вами?" Или: "Да, я из полиции, вот мой  значок".  Но
ясно было одно - его засекли.
   - Ты что, в глаз захотел? - буркнул Клинг.
   - Что-что? - испугался Ла Бреска.
   - Я говорю, ты что, свихнулся? - сказал Клинг.
   Ла Бреска удивленно уставился на Клинга, что-то забормотал, но осекся под
злобным взглядом детектива. Клинг тоже пробормотал что-то невнятное и  вышел
на платформу. Он стоял на пронизывающем  ветру  и  мрачно  смотрел,  как  Ла
Бреска переходит на противоположную платформу.  Минуты  через  три  подкатил
поезд. Ла Бреска зашел в вагон, поезд с грохотом отправился дальше, а  Клинг
разыскал телефон-автомат и позвонил в участок.  Трубку  снял  Уиллис.  Клинг
сказал:
   - Это я, Берт. Ла Бреска засек меня в двух кварталах от своего дома. Надо
кого-то послать вместо меня.
   - Ты сколько лет работаешь в полиции? - осведомился Уиллис.
   - С кем не бывает, - отозвался Клинг. - Где у них встреча?
   - Браун сказал, в баре на Кроуфорд-авеню.
   - Несколько минут назад он сел в поезд. Пока не поздно,  надо  послать  к
нему кого-то еще.
   - Ладно, сейчас свяжусь с Брауном.
   - А мне что делать, возвращаться в участок?
   - Как же ты так опростоволосился? - спросил Уиллис.
   - Сегодня мне не везет, - ответил Клинг.
 
   В этот день не повезло не только Берту Клингу.
   Они  появились  в  проулке  и  быстро  направились  к  Карелле,   крепкие
мускулистые ребята лет восемнадцати. Один из них  держал  жестянку,  которая
зловеще поблескивала в свете уличного фонаря.
   Бензин, подумал Карелла и начал  вытаскивать  револьвер.  Но  впервые  за
долгие годы службы тот застрял в одежде, запутался в свитере. Застрял,  судя
по всему, безнадежно, хотя Карелла положил его так, чтобы можно было достать
быстро  и  без  помех.  Начинается  комедия,  подумал,  вскакивая,  Карелла.
Револьвер попал в капкан, и Стив понял, что сейчас его окатят  из  жестянки,
потом вспыхнет спичка или зажигалка - и привет! На  этот  раз  даже  в  87-м
участке почуют запах жареного. Карелла  изо  всей  силы  ударил  по  руке  с
жестянкой, услышал вопль, но сам в ту же секунду почувствовал  такую  адскую
боль, что чуть было не потерял сознания.  Это  ожоги,  мелькнуло  у  него  в
голове. Теперь у меня ни револьвера, ни рук.  Сейчас  начнут  бить  смертным
боем - и оказался неплохим пророком: именно так все и произошло.
   К счастью, жестянка валялась на земле, и юнцы не смогли его  поджечь.  Но
это мало утешало,  ибо  он  оказался,  по  сути  дела,  без  рук.  Револьвер
безнадежно  застрял  в  свитере.  Карелла   тащил   его   секунду,   минуту,
тысячелетие, вечность, пока юнцы не смекнули, что им попался отличный жирный
кролик, и не ринулись в атаку. Судя по всему, ребята знали  толк  в  уличных
драках. Работали они отменно: пока один атаковал спереди, второй зашел сзади
и ударил Кареллу по затылку так, как его никто еще не бил.  Они  в  отличной
форме, думал Карелла, интересно только, в каком гробу меня будут хоронить  -
в деревянном  или  цинковом?  Тем  временем  один  из  спортсменов,  видать,
отличник трущобных курсов честной борьбы, ударил его ногой  в  пах.  Карелла
скрючился от боли, и в этот момент вт