первый раз, когда он увидел Огасту в ее ограбленной квартире на Ричардсон-драйв, он попросту утратил дар речи. Она вернулась с гор, где каталась на горных лыжах, и обнаружила, что квартиру ограбили. Клинг никогда не катался на горных лыжах. Он всегда считал, что это спорт для богачей. Наверно, теперь они и сами были богачами... Правда, он себя богачом никогда не чувствовал, но это уже его проблемы.
     - Приветик, лапочка! - крикнула Огаста из прихожей, вытащила ключ из замка и вошла в гостиную. Клинг сидел перед телевизором, с банкой теплого пива в руке. Огаста мимоходом чмокнула его в макушку и сказала:
     - Ты не уходи. Мне надо пописать.
     В телевизоре диктор рассказывал о последних событиях на Ближнем Востоке. На этом Ближнем Востоке вечно что-то происходит. Иногда Клинг думал, что Ближний Восток выдумало правительство, так же, как у Оруэлла Большой Брат выдумал войну. Если бы людям не забивали голову Ближним Востоком, они начали бы думать о безработице, инфляции, уличной преступности, расовых проблемах, коррупции в верхах и мухах цеце. Клинг отхлебнул пива. Он пообедал, не отрываясь от телевизора: телячья котлета с яблоками, горошком, соусом с приправами и лимонными оладьями. И выпил три банки пива. Это была уже четвертая. Размороженная еда была совершенно безвкусной. Клинг был крупный мужчина и уже успел снова проголодаться. Он услышал, как Огаста спускает воду в унитазе. Потом она открыла дверцу шкафа у себя в спальне. Клинг ждал.
     Когда Огаста вернулась в гостиную, на ней был черный нейлоновый халат с поясом. Распущенные волосы падали на лицо. Огаста была босиком. На экране по-прежнему зудел диктор.
     - Ты его смотришь? - спросила Огаста.
     - Вроде как.
     - А может, выключишь? - спросила она и, не дожидаясь ответа, подошла к телевизору и нажала на кнопку. В комнате стало тихо.
     - Что, снова жаркий денек выдался? - спросила Огаста. - Как у тебя дела?
     - Так себе.
     - Когда ты вернулся домой?
     - После шести.
     - Ты что, забыл, что нас приглашали к Бианке?
     - Мы расследуем сложное дело.
     - У тебя все дела сложные! - улыбнулась Огаста.
     Клинг смотрел, как она уселась на ковер перед потухшим экраном, вытянув ноги. Полы черного халата разошлись. Огаста принялась качать пресс - это была часть ее ежевечерней гимнастики. Она сцепила руки на затылке и стала поднимать и опускать туловище.
     - Нам было нужно съездить к этой леди, - сказал Клинг.
     - Я же тебе утром говорила про вечеринку!
     - Я знаю, но Стив хотел повидать ее непременно сегодня.
     - Ну да, судьба расследования определяется в первые двадцать четыре часа, - сказала Огаста. Эти слова она знала назубок.
     - Ну, на самом деле это так и есть. Как прошел вечер?
     - Чудесно! - сказала Огаста.
     - Она все еще живет с этим фотографом - как его там?
     - Энди Гастингс. Всего-навсего ведущий модный фотограф Америки.
     - Я их все время путаю, - сказал Клинг.
     - Энди - черноволосый, с голубыми глазами.
     - А лысого как зовут?
     - Ламонт.
     - Ах да. С серьгой в левом ухе. Он там тоже был?
     - Там все были. Кроме моего мужа.
     - Ну, надо же мне зарабатывать себе на жизнь!
     - Ты не обязан зарабатывать себе на жизнь после четырех.
     - Человек принял смертельную дозу секонала. Нельзя же отложить это дело на неделю!
     - В первые двадцать четыре часа... - повторила Огаста и закатила глаза.
     - Вот именно.
     - Это я уже слышала.
     - Ты не возражаешь, если я снова его включу? - спросил Клинг. - Хочу посмотреть погоду на завтра.
     Огаста не ответила. Она легла на бок и принялась поднимать и опускать ногу - упорно, ритмично. Клинг поставил банку с пивом, встал из мягкого кожаного кресла, в котором сидел, и включил телевизор. Когда он повернулся, перед ним на миг мелькнули темно-рыжие волосы у нее в паху - а потом ее ноги сомкнулись, и снова открылись, блеснув огненной рыжиной, и снова сомкнулись... Клинг тяжело опустился в кресло и снова взял банку с пивом. Дикторша была хорошенькой брюнеткой. Идиотски улыбаясь, перешучиваясь с ведущим, она все же наконец удосужилась сообщить неутешительную информацию: завтра температура поднимется до девяноста восьми - девяноста девяти градусов. <Примерно тридцать шесть по Цельсию.> "Но ведь это же нормальная температура тела! - заметил ведущий. - Тридцать шесть и шесть!" Относительная влажность шестьдесят четыре процента. Показатель загрязнения окружающей среды - неудовлетворительный.
     - Ну, что у нас еще плохого? - спросила Огаста у телеэкрана, продолжая поднимать и опускать ногу.
     - А сейчас Марио Троваро сообщит вам новости спорта! - сообщил ведущий. - Оставайтесь с нами!
     - Ну вот, сейчас нам сообщат о сегодняшних подвигах всех бейсбольных команд, - вздохнула Огаста. - Может, выключишь, Берт?
     - Мне бейсбол нравится, - ответил он. - А куда вы ездили после вечеринки?
     - В китайский ресторанчик на Бун-стрит.
     - Хороший?
     - Так себе.
     - И сколько вас было?
     - Человек двенадцать. Точнее, одиннадцать. Твое место пустовало...
     - На Бун-стрит, говоришь?
     - Да.
     - Это в Чайнатауне?
     - Да.
     - В самой глубине...
     - Бианка живет в Квортере, ты же знаешь.
     - А, ну да, конечно.
     Все спортивные комментаторы в Америке стригутся у одного и того же парикмахера. Клинг раньше думал, что эта прическа свойственна только этой части страны, но однажды ему пришлось побывать в Майами - он отлавливал преступника, на которого был выписан ордер на арест, - так у тамошнего спортивного комментатора тоже была такая прическа: точно кто-то надел ему на голову горшок и обстриг в кружок. А может, они все лысые и носят парики? Вот Мейер Мейер последнее время тоже начал поговаривать о том, чтобы купить парик. Клинг попытался представить себе Мейера Мейера с волосами. Нет, пожалуй, лысым он смотрится убедительнее... Теперь Огаста делала отжимания. Двадцать пять отжиманий каждый вечер. Пока комментатор зачитывал результаты бейсбольных матчей, Клинг смотрел, как она отжимается на ковре, смотрел на ее ладную попку, обтянутую халатом, и машинально считал отжимания. Она закончила, когда он насчитал только двадцать три - должно быть, сбился в счете. Клинг встал и выключил телевизор.
     - Слава Богу, наконец-то стало тихо! - воскликнула Огаста.
     - Во сколько кончилась вечеринка? - спросил Клинг.
     Огаста поднялась на ноги.
     - Кофе хочешь? - спросила она.
     - Нет, а то не засну.
     - Тебе во сколько завтра уходить?
     - У меня выходной.
     - Слава тебе Господи! - сказала она. - Точно не хочешь?
     - Точно.
     - Ну а я, пожалуй, выпью, - сказала она и направилась в кухню.
     - Так во сколько? - повторил Клинг.
     - Что - во сколько?
     - Во сколько вы уехали?
     Она обернулась к Клингу.
     - Это от Бианки, что ли?
     - Ну да.
     - Около полвосьмого.
     - И поехали в Чайнатаун, да?
     - Да.
     - На такси или как?
     - Некоторые поехали на такси. А меня подвезли.
     - Кто?
     - Сантессоны, - ответила она. - Ты их не знаешь.
     Развернулась и ушла на кухню.
     Клинг слышал, как Огаста возится на кухне. Как она достала банку с кофе из шкафчика над кухонным столом, потом достала из другого шкафчика кофеварку и с грохотом поставила ее на стол. Клинг знал, что должен поговорить с ней, знал, что надо перестать играть в сыщика и задавать дурацкие вопросы о том, где она была, и в какое время, и с кем. Надо поговорить с ней прямо, обсудить создавшееся положение, черт побери! Он же обещал Карелле, что сделает это. Он сказал себе, что заговорит об этом, когда она вернется в комнату. Он спросит, правда ли, что она встречается с... с другим мужчиной. И, возможно, потеряет ее... Огаста снова ушла в ванную. Он услышал, как она открыла и закрыла дверцу аптечки. Огаста провела в ванной довольно много времени. Когда она наконец вышла, она прошла на кухню и налила себе кофе. Потом вернулась в гостиную, держа в руке кружку с кофе, уселась на ковер, скрестив ноги, и принялась прихлебывать кофе.
     "Ну, давай!" - сказал себе Клинг.
     Он посмотрел на Огасту.
     - Во сколько вы ушли из ресторана? - спросил он.
     - Берт, в чем дело? - неожиданно сказала Огаста.
     - Что ты имеешь в виду? - сказал Клинг. Сердце у него заколотилось.
     - Я имею в виду - в чем дело? Во сколько я ушла от Бианки, во сколько я ушла из ресторана... Какого черта?
     - Мне просто любопытно.
     - Ах, тебе просто любопытно? Это что, профессиональное заболевание? Любопытной Варваре на базаре нос оторвали!
     - Да? В самом деле? Неужели любопытство...
     - Если тебе, черт возьми, так интересно, во сколько я ушла оттуда-то и оттуда-то, отчего бы тебе в следующий раз не поехать вместе со мной, вместо того чтобы разыскивать по всему городу какие-то пилюли?
     - Какие пилюли?
     - Ты что-то говорил насчет секонала, каких-то там...
     - Он был в капсулах.
     - Да плевать мне, в чем он там был! Я вышла от Бианки в семь часов двадцать две минуты четырнадцать секунд! Устраивает? Я села в черный " Бьюик-Регал" с номером...
     - Ладно, ладно...
     - ...с номером ноль-ноль-семь, Берт, а за рулем сидел владелец автомобиля, некий Филипп Сантессон, художественный руководитель театра...
     - Ну ладно, хватит!
     - ..."Уинстон, Лойб и Фильдс", и с ним была его жена, Джун Сантессон. Подозреваемое средство передвижения проследовало в Чайнатаун, где мы и присоединились к остальным участникам сборища в ресторане, который называется "У А-Вонга". Мы заказали...
     - Гасси, прекрати!!!
     - Нет, черт возьми, это ты прекрати!!! Я ушла из этого гребаного ресторанчика в десять тридцать, поймала такси на Акведуке и поехала прямиком домой, к своему любящему супругу, который в ту же минуту, как я вошла, устроил мне допрос с пристрастием! - орала Огаста, тыкая пальцем в сторону входной двери. - Берт, какого черта?! Если у тебя что-то на уме, так скажи прямо, в чем дело! А иначе заткнись! Я устала играть в полицейских и воров!
     - Я тоже.
     - Ну и в чем дело?
     - Ни в чем, - ответил он.
     - Я говорила тебе о вечеринке. Я говорила, что нам надо было быть там...
     - Я знаю, что ты...
     - Нам надо было быть там в шесть, самое позднее - в полседьмого.
     - Ну да, я помню...
     - Ну ладно, - сказала она и вздохнула. Весь ее гнев внезапно куда-то улетучился.
     - Извини, - сказал он.
     - Мне хотелось заняться любовью... - тихо сказала Огаста. - Когда я вернулась домой, мне хотелось заняться любовью...
     - Извини, солнышко...
     - А вместо этого.
     - Извини... - Он поколебался. Потом осторожно сказал: - Но мы и сейчас могли бы заняться любовью.
     - А сейчас - нет, - ответила она.
     - Но почему?
     - У меня только что начались месячные.
     Клинг посмотрел на нее. И внезапно понял, что весь ее рассказ о вечеринке у Бианки, и о поездке через город с Сантессонами, и об обеде у А-Вонга, и о такси, которое она поймала на Акведуке, был ложью. Она нагло врала ему в лицо, как врет убийца, застигнутый с дымящимся пистолетом в руке.
     - Ну ладно, - сказал он. - Как-нибудь в другой раз.
     Пошел и снова включил телевизор.

Глава 4

     Если бы у всех копов выходные были в один и тот же день, некому было бы дежурить на улицах и всякие бандиты тут же распоясались бы. Логично? Логично.
     Поэтому копы работают по гибкому графику. Вот почему выходные Клинга далеко не всегда совпадали с выходными Кареллы. График дежурств полицейского участка загадочен и непонятен, как древний свиток с берегов Мертвого моря. А ночные смены усложняют дело еще больше. Ночные смены - это все равно что примечания на санскрите. А самое удивительное в этом графике то, что любой коп, едва бросив взгляд на таблицу, тут же точно скажет вам, когда у него в этом месяце выходные. Когда выходные выпадали на субботу и воскресенье, как у всех нормальных людей, это считалось необыкновенной удачей. Такое бывало только раз в месяц. На этой неделе у Клинга были выходные в понедельник и вторник, а сейчас было воскресенье, и у него снова был выходной. И у Огасты тоже. Только Огаста отправилась навестить фотомодель, которую звали Консуэла Геррера. Консуэла свалилась с гепатитом и сейчас лежала в роскошной больнице "Физишенс Павильон". Клинг не стал возражать - он все равно намеревался сегодня поработать.
     Работа была связана с расследованием, но не имела отношения к деятельности 87-го участка. Как только Огаста закрыла за собой дверь, Клинг открыл телефонный справочник Айсолы и нашел адрес ресторана А-Вонга. Надев синие джинсы, шлепанцы и голубую футболку с номером "13" на спине - воспоминание о прошлогоднем бейсбольном матче между полицейскими участками, где он играл за 87-й вторым защитником, - Клинг спустился вниз, взял такси и попросил отвезти его в Чайнатаун, на Бун-стрит, дом сорок один. Когда таксист опустил свой флажок, Клинг взглянул на часы. Ровно одиннадцать минут первого.
     - Вот жарища, а? - сказал таксист.
     Клинг поморщился.
     - Говорят, это на всю неделю, - продолжал таксист.
     - Надеюсь, что это неправда, - ответил Клинг.
     - На всю неделю, бля! Вы знаете, где сейчас моя жена и ребята? Они сейчас на пляже, вот где! А где сейчас я? А я, как проклятый, кручу эту баранку, чтоб ее черти съели!
     - Ага, - сказал Клинг.
     В воскресенье - особенно в августе, когда те, кто не в отпуске, находятся на пляже, как и жена таксис-га, - уличное движение почти замирает. Огаста ему сказала, что дорога от ресторана А-Вонга заняла полчаса: она вышла из ресторана в десять тридцать, а домой пришла в одиннадцать. Однако это было вечером в субботу, когда улицы забиты машинами. Значит, надо набавить еще минут десять-пятнадцать, учитывая вчерашнее количество народа и пробки на перекрестках.
     Таксист высадил его у ресторанчика в двенадцать двадцать шесть по часам Клинга. Пятнадцать минут. Ладно, значит, вчера вечером Огаста действительно могла добираться до дома полчаса. С другой стороны, она в этом году наверняка по меньшей мере раз десять ездила в Чайнатаун на такси. Она знала, сколько времени занимает поездка, и не стала бы говорить, что доехала домой за десять минут, потому что это была бы явная чушь. Клинг расплатился с таксистом, дал ему на чай и направился к ресторану.
     Ресторанчик "У А-Вонга" был зажат между китайской прачечной и зданием полицейского участка округа Чайнатаун. Это был один из старейших полицейских участков в городе. В этом году он должен был отметить свое столетие. Клингу захотелось зайти в участок, перекинуться парой слов с Фрэнком Райли. Они вместе учились в академии, а теперь Фрэнк служил детективом второго ранга. Он работал на третьем этаже старого здания. Но вместо этого Клинг немного постоял на тротуаре перед рестораном, осматривая улицу и пытаясь представить себе, как она выглядела накануне вечером, когда здесь была - говорила, что была, - Огаста.
     Шелковые полотнища с китайскими надписями неподвижно свисали в свинцовом воздухе, были натянуты через улицу и на стенах домов в обе ее стороны.
     На улице было полно ресторанчиков, таких же, как "У А-Вонга". Ярко сияло солнце, и неоновые вывески были потушены. Вчера вечером улица, наверно, полыхала оранжевыми, голубыми и зелеными огнями. А теперь она была почти пуста, мусорные ящики на тротуарах набиты битком, и зеленые полиэтиленовые мешки стояли рядом с ними, точно пухлые часовые. К одному из чугунных столбиков крыльца ресторанчика был прикован цепочкой полицейский мотоцикл. Надо же, в этом городе даже копам приходится приковывать свои мотоциклы цепочкой, перед самым участком!
     И тем не менее Чайнатаун был относительно спокойным районом, не то что район 87-го участка или другие с высокой преступностью. В него входили также Стрейтс-ов-Наполи - так называлась часть района, населенная итальянцами, - и полоса дешевых отельчиков и забегаловок, обычно именуемая Винным Погребом за обилие дешевой выпивки, а также несколько кварталов, населенных черными и латиноамериканцами, в частности, муниципальные дома губернатора Джеймса Л. Грейди, идущие вдоль реки Дикс, там, где Стем примыкает к Даллас-авеню. Большинство преступлений в этом районе совершали китайские молодежные банды. Подозревали, что многие из них связаны с содержателями игорных заведений в подвальчиках, где в основном процветала игра, именуемая маджонг. Владельцы игорных заведений, которым надоело, что их то и дело грабят заезжие гастролеры, несколько лет назад стали нанимать этих ребяток для охраны своих владений. Когда ребятки поняли, какие деньги крутятся на игорных столах, они начали требовать повысить им плату, угрожая в противном случае устроить погром. А из игорных притонов малолетние рэкетиры расползлись по ресторанам и лавкам и теперь держали в страхе всех честных торговцев.
     Публичных домов как таковых в Чайнатауне не было. Не было там и "массажных кабинетов" - что довольно странно для города, где за последние десять лет они распространились, точно венерическая сыпь. Но в районе между Акведуком и Кленси было довольно много девиц, ловящих клиентов на улицах (правда, китаянок среди них - ни одной), и время от времени какому-нибудь сутенеру приходило в голову утвердить свою власть над одной из девиц, изрезав ей бритвой грудь или смазливую мордашку. Еще чаще случалось, что какой-нибудь фраер, забредший сюда в поисках дешевых развлечений, получал по голове и приходил в себя в темном проулке, воняющем мочой и прокисшим вином, ограбленный и избитый. Немало головной боли доставляла копам неутихающая вражда между доминиканцами и пуэрториканцами, живущими в районе Далласа, и, поскольку в пределах района, ближе к центру, на Хай-стрит, находились здания уголовного, гражданского, муниципального и городского судов, его поневоле посещало множество правонарушителей. Но в целом район был тихий.
     Райли раньше работал в Риверхеде, в округе Марин-Тайгер, получившем это название в честь корабля, который, по легенде, привез сюда первую партию пуэрториканцев из Сан-Хуана. Так вот, Райли называл свою новую работу каникулами в деревне. Это несмотря на то, что в этом округе ежегодно совершалось около двадцати убийств, не считая всяческих ограблений, краж со взломом и крупных мошенничеств. Но Райли пришел сюда работать из округа, где жизнь копа, вышедшего на патрулирование в одиночку, не стоила и ломаного цента. В Чайнатауне редко стреляли в копов - не то что в Марин-Тайгер или в знаменитом округе Вейл-стрит. И уровень преступности здесь был ниже, чем в том же восемьдесят седьмом - правда, там население, слава Богу, еще не научилось стрелять в полисменов. Клинг подумал, что ему бы понравилось здесь работать - он любил китайскую кухню.
     Берт вошел в ресторан, и навстречу ему хлынула волна экзотических ароматов. Клинг только теперь понял, как он голоден. Он уселся за столик у стены, заказал джин с тоником, жареных креветок, яичные рулеты, мясо на ребрышках, клецки. Потом, все еще не наевшись, заказал му-гу-гай и запил его бутылкой "Хайнекена". Когда официант вернулся к столу спросить его, будет ли он заказывать что-нибудь еще, Клинг подумал, не показать ли свою бляху перед тем, как начать его расспрашивать, но потом решил этого не делать.
     - Все было очень вкусно, - сказал он. - Мне о вашем ресторане жена говорила - она тут была вечером с друзьями.
     - Да? - улыбнулся официант.
     - Их было довольно много. Человек двенадцать.
     - А-а, мисс Мерсье и ее друзья! - кивнул официант.
     Мисс Мерсье - это Бианка Мерсье, которая только в прошлом месяце появилась на обложке "Harper's Bazaar": - черноволосая красавица с надменным взором Нефертити, сводившая с ума издателей модных журналов.
     - Да-да, - сказал Клинг.
     - Их нет двенадцать, - сказал официант. - Только десять.
     - А по-моему, одиннадцать, - возразил Клинг.
     - Нет, десять. Только один больсой стол, - сказал официант, указывая на круглый стол на другом конце зала. - Туда садится десять целовек. Вчера их было только десять,