Словом, здесь было все, о чем только может мечтать ребенок,  который  не
теряет надежды разыскать в старом доме  какую-нибудь  забытую  кладовку,
вещи из которой можно использовать для игр.
   — Никак не пойму, что это за квартира, — сказал Карелла.
   — Я тоже, — сказал Браун. Он включил торшер в гостиной, и они  сидели
сейчас один напротив другого, усталые и пропыленные.  Карелла  устроился
на огромном диване, а Браун на таком же огромном  кресле.  Комната  была
залита светом от торшера. Карелла в какой-то  момент  даже  почувствовал
себя мальчишкой, который заигрался и забыл про уроки на завтра.
   — В этой комнате все мне кажется  каким-то  искусственным,  —  сказал
Карелла. — Здесь все как-то не так, за исключением одной только комнаты.
   — Очень может быть, что и наоборот, — заметил Браун.
   — Я хочу сказать, какого черта, кто-то стал бы в наши дни  обставлять
квартиру такой мебелью?
   — У моей матери была именно такая мебель, — сказал Браун.
   Оба они погрузились в молчание.
   — А когда умерла мать Голденталя? — прервал наконец молчание Карелла.
   — Если судить по данным, представленным нам, то примерно  три  месяца
назад. До того времени он жил вместе с ней.
   — А не может быть так, что все это барахло принадлежало ей?
   — Очень может быть. Может быть он перевез сюда  все  ее  вещи,  когда
съезжал с той квартиры.
   — А ты не помнишь как ее звали?
   — Минни.
   — А как ты считаешь, сколько  Голденталей  может  быть  в  телефонном
справочнике?
   Они и смотреть не стали справочники по таким районам,  как  Маджеста,
Бестаун  или  Калмс-Пойнт,  учитывая  что  Гросс  направился  в  сторону
делового центра города. Не стали они смотреть и ту часть справочника,  в
которой содержались данные по Риверхед, потому что Гросс сел в  автобус,
а добираться автобусом до Риверхед нужно чуть ли не целый день.  Поэтому
они решили ограничиться  справочными  данными  по  одной  только  Айсоле
(была,  правда,  еще  одна  причина,  почему  они  решили   ограничиться
справочником только по этому району — дело в том, что в квартире  Гросса
никаких других справочников не было).
   В справочнике фигурировало восемь абонентов с фамилией Голденталь.
   Но только одна из них принадлежала Минни Голденталь — ныне  покойной.
Бедняжка, ее имя будет фигурировать здесь только до  тех  пор,  пока  не
будет выпущен справочник следующего года.
   Сик транзит глориа мунди.
   Дом, в котором некогда проживала Минни Голденталь, представлял  собой
двенадцатиэтажное  кирпичное  здание,  крыша   которого   была   утыкана
телевизионными  антеннами.  Перед  его  фасадом  был  разбит  небольшой,
покрытый бетоном дворик,  въезд  куда  был  ограничен  двумя  кирпичными
колоннами, на верхушках которых стояли цементные  урны,  предназначенные
для того, чтобы в них высаживались цветы. От цветов сейчас остались лишь
какие-то полусгнившие стебли. Левую и правую стороны  бетонного  дворика
образовывали крылья здания. Таким образом, весь  дом  представлял  собой
архитектурную фигуру в форме буквы «П», на верхнюю перекладину  которого
выходила парадная с плоским крыльцом перед нею. Почтовые  ящики  каждого
из крыльев висели по разные стороны от входа. Браун проверил их по одной
стороне, Карелла по другой. Фамилии Голденталь ни там, ни там не было  —
с именем «Минни» или без него.
   — Ну, что ты думаешь? — спросил Карелла.
   — Давай сверимся у смотрителя, — предложил Браун.
   Смотритель жил  на  первом  этаже,  занимая  квартиру  за  лестничной
площадкой. Он вышел к ним в нижней рубашке. В  квартире  за  его  спиной
продолжал работать телевизор, однако передача, по всей  видимости,  была
не  слишком  захватывающей,  потому  что  в  руке  у  старика  находился
воскресный  выпуск  газеты   с   комиксами.   Детективы   представились.
Смотритель   внимательно   рассмотрел   жетон   Кареллы,   а   потом   и
удостоверение. И только после этого вымолвил первое слово.
   — Да? — сказал он.
   — Проживала ли в последнее время в этом доме некая Минни  Голденталь?
— спросил Карелла.
   Смотритель так внимательно вслушивался в каждое сказанное ему  слово,
как будто  ему  задавали  вопрос,  правильный  ответ  на  который  может
принести ему стотысячный выигрыш.
   — Да, — наконец сказал он.
   — В какой квартире?
   — В девятой «Д».
   — Кто-нибудь живет сейчас в этой квартире?
   — Сын все еще проживает там.
   — Берни Голденталь?
   — Совершенно верно. Но, должен вам  сказать,  я  просто  не  понимаю,
почему он все еще продолжает там жить. Он вывез всю мебель вскоре  после
того,  как  Минни  умерла.  Но  он  продолжает  вносить  квартплату,   —
смотритель пожал плечами. — Должен сказать вам, что владельцы хотели бы,
чтобы он съехал. Плата вносится фиксированная. То есть он платит  сумму,
определенную договором о найме. А это  очень  хорошая  старая  квартира.
Если бы он съехал, то  владельцы  дома  получили  бы  право  значительно
повысить оплату.
   — А кто-нибудь есть сейчас у него? — спросил Карелла.
   — Не знаю, — сказал смотритель. — Я не веду учета приходов  и  уходов
проживающих здесь людей. Они  занимаются  своим  делом,  а  я  занимаюсь
своим.
   — По закону вы обязаны иметь ключи от всех  квартир  вашего  дома,  —
сказал Карелла. — У вас имеется ключ от квартиры девять «Д»?
   — Есть.
   — А можно воспользоваться им?
   — А зачем?
   — Чтобы войти в квартиру.
   — Но это противозаконно, разве не так?
   — Если вы  об  этом  никому  не  скажете,  то  и  мы  будем  об  этом
помалкивать.
   — Ну что ж, — пожал плечами смотритель. — О'кей, — добавил он и снова
пожал плечами. — Я так полагаю.
   Карелла с Брауном поднялись на лифте на девятый этаж  и  оказались  в
коридоре. Ни один из них не  произнес  ни  слова,  но  оба  одновременно
достали свои револьверы. Квартира за номером  девять  «Д»  находилась  в
самом конце коридора. Они прислушались, стоя за дверью, но так ничего  и
не расслышали. Очень осторожно Карелла вставил ключ в прорезь замка.  Он
кивнул Брауну и тут же повернул ключ.
   Послышался легкий щелчок, когда замок открылся,  однако  щелчок  этот
прозвучал в квартире как  предупредительный  выстрел.  Карелла  и  Браун
ворвались в узкую прихожую квартиры. В  дальнем  конце  ее  они  увидели
Герберта Гросса  и  светловолосого  человека,  в  котором  они  признали
Бернарда Голденталя. И тот и другой были вооружены.
   — Руки вверх, бросай оружие! — крикнул Карелла, однако ни один из них
не поднял рук и не бросил оружия. Вместо  этого  они  открыли  огонь,  и
Карелле  с  Брауном  пришлось  броситься  плашмя  на   пол.   Голденталь
постарался скользнуть в дверь по правой стороне парадной.  Браун  что-то
резко выкрикнул и выстрелил, не успев договорить. Пуля попала Голденталю
в ногу, ударом его отбросило к стене, по которой  он  и  сполз  на  пол.
Гросс  решил  не  сдаваться  и  палил  вдоль  узкой  прихожей,  пока  не
расстрелял все патроны. Он сунул руку в карман за запасной обоймой и тут
раздался крик Кареллы.
   — Не двигаться, убью!
   Рука Гросса остановилась на полпути. Он, прищурившись, глянул в глубь
затянутой дымом передней, чуть освещенной светом из  распахнутой  двери,
за которой так и не удалось скрыться Голденталю.
   — Бросай пистолет, — сказал Карелла. Гросс не шелохнулся. — Бросай! —
выкрикнул Карелла. — Сейчас же!
   — И ты тоже, Годди! — крикнул Браун.
   Голденталь и Гросс  —  один,  сидя  у  стены  и  сжимая  кровоточащую
простреленную ногу, а второй — с рукой, застывшей у пиджачного  кармана,
— обменялись короткими взглядами. Так и не сказав ни слова  друг  другу,
они бросили свои пистолеты на пол. Гросс ногой отшвырнул их  в  сторону,
будто  боясь  заразиться.  Вертясь  от  полученного   удара,   пистолеты
заскользили по натертому линолеуму.
   Карелла поднялся с пола и направился  к  задержанным.  Браун  застыл,
опершись на одно колено и держа под прицелом  револьвера  дальний  конец
передней. Карелла толкнул Гросса лицом к стене,  быстро  обыскал  его  и
согнулся над Голденталем.
   — О'кей, — крикнул  он  Брауну,  а  затем  глянул  в  открытую  дверь
комнаты, куда так стремился попасть Голденталь. Эта  комната  тоже  была
битком набита вещами, но в отличие от квартиры, которую они  осматривали
раньше, эти вещи отнюдь не походили  на  наследство  покойницы,  некогда
жившей здесь. Это никак не напоминало остатки собранного  за  всю  жизнь
добра. То, что находилось  здесь  сейчас,  было  результатом  бог  знает
скольких квартирных краж и ограблений, совершенных  в  последнее  время.
Здесь был самый настоящий склад  телевизоров,  радиоприемников,  пишущих
машинок, магнитофонов, миксеров, и прочего багажа, который только  можно
вообразить, все, вплоть до Энциклопедиа Британника  включительно.  Склад
украденных разнообразных  случайных  вещей,  которые  только  и  ждут  и
дожидаются, что услуг проворного и хитрого скупщика краденного.
   — А миленькая квартирка здесь у вас,  —  сказал  Карелла  и  приковал
наручниками Гросса к Голденталю, а Голденталя — к радиатору центрального
отопления. По телефону, что стоял на кухне покойной Минни  Голденталь  и
под которым  все  еще  лежал  последний  список  необходимых  на  завтра
покупок, он позвонил в участок и попросил  прислать  санитарную  машину.
Она прибыла ровно в шесть часов, примерно через семь минут после  звонка
Кареллы. К этому моменту из  раны  Голденталя  натекла  приличная  лужа,
растекшаяся по линолеуму квартиры его покойной мамаши.
   — Я здесь у вас мог истечь кровью, — пожаловался  задержанный  одному
из санитаров, который как раз укладывал его на носилки.
   — Вот уж этим тебе следовало бы меньше всего огорчаться, —  отозвался
санитар.
   Дельгадо не сумел разыскать Пепе  Кастаньеду  в  игральном  зале,  не
нашел он его и в той дюжине окрестных баров,  которые  он  добросовестно
обошел. Сейчас уже четверть седьмого  и  пора  было  прекращать  поиски.
Однако, предположив на минуту, что игральным залом можно с определенными
скидками назвать и зал для игры  в  боулинг,  он  решил  заскочить  и  в
Понс-Боулинг-Лейнс на Калвер-авеню, прежде  чем  направиться  в  дежурку
своего участка.
   Зал  этот  находился  на  втором  этаже  старого  кирпичного  здания.
Дельгадо поднялся  туда  по  узенькой  лестнице  и  оказался  в  залитом
искусственным светом помещении со стойкой бара у стены  напротив  входа.
Совершенно лысый человек сидел на стуле за стойкой бара и читал  газету.
Он оторвал взгляд от газеты, глянул на Дельгадо  и  снова  погрузился  в
чтение. Только дочитав до конца заинтересовавшую его статью, он  свернул
наконец газету и положил обе руки на стойку.
   — Все дорожки заняты, — сообщил он. — Вам  придется  ждать  не  менее
получаса.
   — Мне не нужны дорожки, — сказал Дельгадо.
   Человек за стойкой присмотрелся к нему более  внимательно,  определил
для себя, что перед ним полицейский, и коротко понимающе кивнул,  но  не
сказал ни слова.
   — Я разыскиваю человека по имени Пепе Кастаньеда. Он сейчас здесь?
   — А зачем он вам понадобился? — спросил мужчина за стойкой.
   — Я полицейский офицер, — сказал Дельгадо и предъявил свой  жетон.  —
Мне нужно задать ему несколько вопросов.
   — Мне не нужны здесь скандалы, — сказал человек за стойкой.
   —  А  с  чего  это  вдруг  должен  быть  скандал?  Разве   Кастаньеда
скандалист?
   — Он-то не скандалист,  —  и  человек  многозначительно  поглядел  на
Дельгадо.
   — И я не скандалист, — сказал Дельгадо. — Где он?
   — Дорожка номер пять.
   — Спасибо.
   Дельгадо вошел в дверь  рядом  со  стойкой  и  оказался  в  помещении
значительно более обширном, чем можно было судить по  скромным  размерам
зала с баром. В зале было двенадцать дорожек и каждая из них была занята
играющими. Здесь тоже был бар. Он  находился  в  дальнем  конце  зала  и
вокруг него было несколько стульев. Автоматический  проигрыватель  играл
какую-то мелодию в стиле рок-н-ролла. Пластинка закончилась  как  раз  в
тот момент, когда Дельгадо проходил мимо стоек с  шарами  для  боулинга,
лежавших на низких полках, которые одновременно служили  и  перегородкой
между дорожками для игры и  баром.  Из  проигрывателя  раздались  первые
аккорды и зазвучала песня на испанском языке. Зал  был  заполнен  глухим
шумом катящихся шаров и  падающих  кеглей,  в  который  врывались  крики
играющих, отраженные и усиленные высоким потолком.
   На пятой дорожке играло четверо мужчин. Трое из них сидели на  обитом
искусственной кожей диванчике  у  доски,  на  которой  мелом  отмечались
полученные результаты, а четвертый  как  раз  возвращался  к  ним  после
удачного броска.
   — Который из вас здесь Пепе Кастаньеда? — спросил Дельгадо.
   Тот, что возвращался к доске, внезапно  остановился  и  посмотрел  на
Дельгадо. Это был высокого роста мужчина с прямыми  черными  волосами  и
рябым от перенесенной оспы лицом. Походка его была грациозной и  легкой,
как у профессионального танцора.
   — Я Кастаньеда, — сказал он. — А вы кто такой?
   — Детектив Дельгадо, Восемьдесят седьмой участок, — сказал  Дельгадо.
— Не возражаете, если я задам вам несколько вопросов?
   — О чем?
   — Рамон Кастаньеда ваш брат?
   — Брат.
   — Может быть, мы все-таки отойдем в сторонку?
   — Куда это — «в сторонку»?
   — Ну, хотя бы вон за тот столик.
   — Но у нас сейчас игра в полном разгаре.
   — Игра может и подождать.
   — Валяй, Пепе. А мы пока что закажем себе по пивку, — сказал один  из
сидевших на диване. Кастаньеда пожал плечами.
   — Сколько еще у нас осталось фигур?
   — Всего три, — ответил второй из сидящих.
   — У нас с вами надолго? — спросил Кастаньеда.
   — Не думаю, — ответил Дельгадо.
   — Тогда давайте поговорим. Мы тут как раз выигрываем и я не хотел  бы
перебить везение.
   Вдвоем они направились к бару в дальнем конце зала. У автоматического
проигрывателя стояли две молодые девицы в обтягивающих  брюках,  выбирая
пластинки. Кастаньеда игриво оглядел их и отодвинул  стул  у  одного  из
столиков. Они заняли места друг  против  друга.  Динамики  проигрывателя
взревели на полную мощность. Фоном для  музыки  служил  монотонный  стук
падающих кеглей.
   — Так что же все-таки вас интересует? — спросил Кастаньеда.
   — У вашего брата есть деловой партнер по имени Хосе Уэрта,  —  сказал
Дельгадо.
   — Совершенно верно.
   — Вы его знаете?
   — Конечно знаю.
   — А вам известно, что он был избит сегодня утром?
   — Да? Нет, этого я не знаю. Нет ли у вас сигаретки? Свои я оставил на
столике.
   — Я некурящий, — сказал Дельгадо.
   — Когда-то и я не курил, — сказал Кастаньеда. — Но, знаете ли... — Он
пожал плечами.  —  Избавляешься  от  одной  дурной  привычки  и  тут  же
приобретаешь другую, что тут поделать? — Он  улыбнулся.  Улыбка  у  него
была открытой и заразительной. Он был всего на три — четыре года  моложе
Дельгадо, но сейчас выглядел совсем  по-мальчишески.  —  Я  ведь  бывший
наркоман, небось слышали. Вы это знали?
   — Да. Я слышал об этом.
   — А потом я взял да и бросил.
   — Об этом я тоже слышал.
   — И это не произвело на вас никакого впечатления?
   — Произвело, да еще какое, — сказал Дельгадо.
   — Честно говоря, я сам себе удивляюсь, — сказал  Кастаньеда  и  снова
улыбнулся. На этот раз Дельгадо улыбнулся в ответ. — Но я все-таки так и
не пойму, чего вы от меня хотите, — сказал Кастаньеда.
   — Избили его очень здорово, — сказал Дельгадо. —  У  него  переломаны
обе ноги, да и лицо превращено в сплошной бифштекс.
   — Да, паршивы его дела, — сказал Кастаньеда. — И кто же это  его  так
обработал?
   — Четыре человека.
   —  Подумать  только,  —  сказал  Кастаньеда  и  сочувственно  покачал
головой.
   — Они напали на него прямо на крыльце его дома.  Он  как  раз  вышел,
чтобы идти в церковь.
   — Да? А где он живет?
   — На Шестой Южной.
   — Да, правильно, — сказал Кастаньеда. — Это, если не ошибаюсь,  прямо
напротив кондитерской, так, да?
   — Да. А поговорить с вами я решил потому, — сказал  Дельгадо,  —  что
брат ваш, судя по всему, считает, что  этих  четверых  человек,  которые
избили Уэрту, кто-то попросил избить его.
   — Простите, не понял, — сказал Кастаньеда.
   — Когда я спросил у вашего брата, кто относится к Уэрте с неприязнью,
то он сказал примерно следующее: «Никто к нему так не  относится,  чтобы
просить кого-то о такой услуге».
   — Ну и что? Что это должно означать?
   — Это означает...
   — Да ничего это не означает, — сказал Кастаньеда и пожал плечами.
   — Это означает, что ваш брат считает, что те, кто избил его,  сделали
это по поручению кого-то другого, а совсем не потому, что  имели  что-то
против него.
   — Никак не пойму, откуда вы это взяли,  —  сказал  Кастаньеда.  —  Он
просто так это сказал. Может,  он  не  совсем  точно  выразился.  Но  он
наверняка и не подразумевал чего-нибудь такого.
   —  А  предположим  на  минутку,  что  он  именно  это   подразумевал.
Предположим,  что  кто-нибудь  очень  хотел,  чтобы  Уэрту   избили.   И
предположим, что он попросил эту четверку о таком одолжении.
   — О'кей, предположим, что так.
   — Не могли бы вы в таком  случае  догадаться,  кем  были  эти  четыре
человека?
   — Нет, — сказал Кастаньеда.  —  Послушайте,  я  все-таки  выкурил  бы
сейчас сигаретку, как вы на это посмотрите? Что, если я все-таки  сбегаю
за ними к столику?
   — С сигаретками можно и подождать,  Пепе.  В  больнице  сейчас  лежит
человек с переломанными ногами и изуродованным лицом.
   — Да, паршиво, — сказал Кастаньеда, — но, может быть, этому  человеку
следовало вести себя поосторожней, а? И тогда,  может  быть,  никому  не
захотелось бы избивать его и никто не стал бы просить об этом кого бы то
ни было. — Кто мог хотеть этого, Пепе?
   — Вам хотелось бы, чтобы я высказал несколько догадок?
   — Да, я очень хотел бы этого.
   — Хосе приторговывает наркотиками, вам это известно?
   — Да, я знаю.
   — Травкой. Но это пока. Я еще ни разу  не  встречал  парня,  который,
торгуя  или  приторговывая  марихуаной,  не  пришел  бы  к  выводу,  что
настоящие наркотики приносят значительно  большую  прибыль.  Тут  вопрос
только во времени, и ничего больше. — Ну?
   — Ну и очень может быть, что кому-то не понравилась сама идея, что он
будет травить таким образом всю округу, улавливаете? Это  я  просто  так
говорю, но здесь ведь есть о чем подумать, правда?
   — Да, подумать здесь есть о чем.
   — А очень может быть, что Хосе приударил за чьей-нибудь женой.  Такое
ведь тоже случается. Может, у кого-то есть  очень  хорошенькая  жена,  а
Хосе подбивает к ней клинья, улавливаете? Такую возможность тоже  нельзя
исключить. И вот этот кто-то  решил  перебить  ему  ноги,  чтобы  он  не
носился по всему  городу  за  чужими  женами  и  не  травил  наркотиками
ребятишек со всего района. А заодно и так разделать ему морду, чтобы  он
не выглядел соблазнительно для чужих жен. А с другой  стороны,  если  он
начнет цепляться к окрестным подросткам с желанием втянуть  их  в  такую
гадость, как наркотики, то, может, иной мальчишка или девчонка просто  и
не захотят иметь дело с человеком у которого морда, словно ее пропустили
через мясорубку, — Кастаньеда сделал паузу. — Видите, здесь  есть  целая
куча вещей, о которых стоило бы подумать, правильно?
   — Да, здесь о многих вещах стоит подумать, — сказал Дельгадо.
   — В  общем,  я,  честно  говоря,  не  думаю,  что  вам  удастся  хоть
когда-нибудь разыскать тех парней, что его избили, — сказал  Кастаньеда.
— Да и какая вам разница?
   — То есть как это — какая?
   — Он получил именно то, что заслужил. Это же справедливо, не так  ли?
А чего вы, полицейские, добиваетесь? Установления справедливости,  разве
не так?
   — Да, хотим установления справедливости.
   —  А  это  и  есть  справедливость,  —  сказал  Кастаньеда.  Дельгадо
пристально посмотрел на него. — Разве не так? — спросил Кастаньеда.
   — Да, пожалуй, так оно  и  есть,  —  сказал  Дельгадо.  Он  кивнул  и
поднялся из-