— Я требую ареста этих молодых особ,  —  сказал  он.  —  Мною  подана
официальная жалоба, я являюсь пострадавшим лицом, я  намерен  настаивать
на своих обвинениях и требую немедленного их ареста.
   — Прекрасно, мистер... — Капек сверился с записью, —  мистер  Сеарли.
Но не расскажете ли вы мне сначала, что же все-таки произошло?
   — Я приехал из города Индепенденс, — штат Миссури, — начал Сеарли.  —
Это родина президента Гарри Трумена.
   — Да, сэр, — сказал Капек.
   — Подумаешь, — сказала Ребекка.
   — Приехал я сюда по серьезному делу, —  сказал  Сеарли.  —  Обычно  я
останавливаюсь в центре, но завтра утром мне предстоит нанести несколько
деловых визитов именно в этом районе, поэтому  я  и  решил  снять  номер
где-нибудь  поблизости.  —  Он  откашлялся  и  после   некоторой   паузы
продолжил: —  Тут  есть  довольно  приличный  отель  рядом  с  парком  —
«Гроувер».
   — Да, сэр, — сказал Капек.
   — По крайней мере до настоящего случая я считал его приличным.
   — Настоящий клоповник, — сказала Ребекка.
   — Может, вы помолчите? — сказал Капек.
   — А чего я должна молчать? Этот псих  ни  с  того  ни  с  сего  зовет
полицию, а мы должны молчать...
   — Может, вы дадите мне выслушать, что он говорит? — прикрикнул на нее
Капек.
   — О'кей — сказала Ребекка.
   — Он тут будет городить всякую хреновину,  а  мы  должны  слушать,  —
вставила Салли.
   — Помолчи, сестренка, — предупредил ее Капек.
   — Ну ладно, ладно, — проговорила Салли и отбросила с  лица  белокурую
прядь волос. Ребекка закурила. Она выпустила тонкую струю дыма в сторону
Сеарли, который брезгливым движением руки попытался развеять дым.
   — Я вас слушаю, мистер Сеарли, — подбодрил его Капек.
   — Я сидел у себя в номере и читал «Тайме», — проговорил Сеарли,  —  и
тут раздался стук в дверь.
   — Когда это было, мистер Сеарли?
   — Примерно час назад. Я не могу сказать точно.
   — Когда ты принял вызов, Фил? — спросил Капек.
   — В час двадцать.
   — Значит, почти ровно час назад, — резюмировал Капек.
   — Нет, это  должно  быть,  произошло  значительно  раньше,  —  сказал
Сеарли. — Они пришли примерно в десять  минут  второго.  —  Кто  пришел,
мистер Сеарли?
   — Эти две молодые особы, — ответил он, не глядя в их сторону.
   — Это они постучали в вашу дверь?
   — Да, они.
   — И что было потом?
   — Я открыл дверь. Они стояли в коридоре. Обе они там  стояли.  И  они
сказали... — Сеарли покачал головой. — Нет, это просто непостижимо!
   — Так что же они сказали вам?
   —  Они  сказали,  будто  лифтер  сообщил  им,  что  я   якобы   желаю
поразвлечься и что они готовы предоставить мне  развлечение.  Сначала  я
просто не мог понять, о  чем  это  они.  И  я  прямо  спросил,  как  это
понимать. И они мне объяснили, что кроется за их предложением.
   — И что они сказали вам, мистер Сеарли?
   — Нужны ли здесь эти подробности?
   — Если вы намерены  выдвинуть  против  них  обвинение,  то,  конечно,
придется. Я не могу знать, что эти  девушки  сказали  вам  или  что  они
сделали...
   — Они сказали, что хотят спать со  мной,  —  сказал  Сеарли  и  отвел
глаза.
   — Да кто захочет спать с ним? — пробормотала Салли.
   — Совсем сошел с ума, — проговорила Ребекка  и  пустила  новую  струю
дыма в его сторону.
   — Они сказали, что обе будут  спать  со  мной,  —  сказал  Сеарли.  —
Вместе.
   — Ага, — сказал Капек и глянул на Ребекку. — Это правда? — спросил он
у нее.
   — Нет, — ответила Ребекка.
   — Ладно, о'кей, а что было дальше? — спросил Капек.
   — Я сказал им, чтобы они пришли через пять минут.
   — А зачем вы им это сказали?
   — Потому что я решил заявить в полицию.
   — И заявили?
   — Да.
   — И девушки вторично пришли к вам?
   — Через семь минут. Я специально засек время.
   — А что было потом?
   — Они вернулись в номер и сказали, что это будет стоить по  пятьдесят
долларов каждой. Я сказал им, что они для меня слишком дороги. Тогда обе
они сняли свои свитера, чтобы показать мне, что я получу за свои деньги.
Обе они были без бюстгальтеров. — Это правда? — спросил Капек.
   — Сейчас никто не носит лифчики, — сказала Салли.
   — Ни одна живая душа, — подтвердила Ребекка.
   — Это не делает нас проститутками.
   — А вы спросите у этого полицейского, который  доставил  их  сюда,  в
каком виде он застал их, когда вошел в номер.
   — Фил?
   — Обнаженными сверху до пояса, — сказал полицейский.
   — Требую их немедленного ареста, — сказал Сеарли. — И требую суда над
ними как над проститутками.
   — Кончай трепаться, пончик, — сказала Ребекка.
   — А как насчет интима, а, пончик? — сказала Салли.
   — Неужели я должен  выслушивать  все  это?  —  сказал  Сеарли.  —  Вы
должны...
   — Ладно, кончайте, — сказал  девушкам  Капек.  —  Они  пытаются  этим
сказать вам,  мистер  Сеарли,  что  в  этом  городе  невозможно  осудить
кого-либо за проституцию, если женщина не обнажила своих интимных частей
тела. Вы понимаете, о чем идет речь? Речь  идет  о  половых  органах,  —
добавил Капек. — И уж вы поверьте моему опыту, именно так оно и есть,  —
он с сожалением пожал плечами. Ребекка и Салли улыбались.
   — Но они обнажались в моем присутствии, — настаивал Сеарли.
   — Вы совершенно правы, но интимных частей они не обнажали. А тут  все
дело в обнажении интимных частей. А без этого ничего не получится  —  ни
ареста, ни судебного  приговора.  Полиция  уже  не  раз  сталкивалась  с
подобными ситуациями. Мы, естественно, можем задержать  их,  скажем,  за
вызывающее поведение...
   — Вот и задержите, — сказал Сеарли.
   — Статья 722, раздел девятый, — сказал Капек, — но и  в  этом  случае
вам придется выступать в суде  и  давать  свидетельские  показания.  Вам
нужно будет доказать, что они приставали к вам или  что  они  вели  себя
непристойно  в   публичном   месте   с   целью   совершения   поступков,
противоречащих природе или общепризнанным нормам морали. Именно так  это
изложено в статье кодекса. Таким  образом,  вы  должны  будете  подробно
объяснить в суде, что именно происходило между вами. Повторять  все  то,
что они говорили вам, и все такое прочее. Теперь вам ясно, что  я  хотел
вам сказать, мистер Сеарли? — Полагаю, что ясно.
   — Мы  можем  также  привлечь  их  по  статье  887,  раздел  четвертый
уголовно-процессуального  кодекса.  В  ней   говорится,   понимаете,   о
склонении, соблазнении или содействии путем сводничества другого лица  к
развратным действиям, половому акту...
   — Да, да, я понимаю, — попытался прервать  его  объяснения  Сеарли  и
помахал  рукой,  примерно  так,  как  он  делал,  разгоняя  направленную
Ребеккой в его стороны дыма.
   — ...к противоестественным сексуальным отношениям и тому подобное,  —
невозмутимо закончил Капек. — Но и это вам тоже  придется  доказывать  в
суде свидетельскими показаниями.
   — Неужели нельзя ограничиться  подтверждением  полицейского,  который
здесь присутствует? Он же собственными глазами видел, в каком  виде  они
были.
   — Как вам сказать, в нашем городе  в  данный  момент  идет  не  менее
полудюжины  различных  спектаклей  и  других  шоу,  в  которых   девушки
выступают обнаженными до пояса и даже  ниже  пояса,  но  это  отнюдь  не
означает,  что  они  занимаются  проституцией  или  пытаются  соблазнить
кого-либо из зрителей, а то и принудить их  к  развратным  действиям.  —
Капек обернулся в сторону полицейского. — Фил,  вы  слышали,  чтобы  они
склоняли его к прелюбодеянию?
   — Нет, — ответил  полицейский  и  ухмыльнулся.  Он  явно  наслаждался
происходящим.
   — Но я слышал, — сказал Сеарли.
   — Естественно. И как  я  уже  говорил  вам,  если  вы  желаете  лично
выступить в суде и дать соответствующие свидетельские показания...
   — Но они же явные проститутки...
   — Более того, возможно, что у них уже были и приводы, — сказал Капек.
— Но...
   — Меня никогда не задерживали, — сказала Салли.
   — А как с тобой, Ребекка? — спросил Капек.
   — Если вы собираетесь задавать мне вопросы, то я требую  задавать  их
только в присутствии адвоката. Вот как со мной, понятно?
   — Ну, так как вы решаете, мистер Сеарли? Вы настаиваете на том, чтобы
мы  дали  делу  законный  ход,  или  отказываетесь  от   первоначального
намерения? — спросил Капек.
   — А когда мне нужно будет выступать в суде?
   — Дела о проституции, как правило, слушаются  немедленно.  Их  у  нас
каждый день разбирается по нескольку десятков. Думаю, что завтра.
   — Но у меня назавтра  дела.  Собственно,  ради  этих  дел  я  сюда  и
приехал.
   — Ну, как хотите, — сказал Капек, пожимая плечами.
   — Я очень не хотел бы, чтобы это сошло им с рук, — сказал Сеарли.
   — С чего бы это? — спросила Салли. — Вас кто-нибудь обидел?
   — Вы нанесли мне тяжкое оскорбление.
   — Каким это образом? — спросила Ребекка.
   — Будьте любезны, скажите им, пусть уходят, — сказал Сеарли.
   — Так вы, значит, решили отказаться от обвинения?
   — Да, таково мое решение.
   — Проваливайте, — сказал Капек девушкам. — И  держите  ваши  прелести
подальше от этого отеля. В следующий раз вам может и не повезти.
   Ни одна из девушек  не  произнесла  ни  слова.  Салли  выждала,  пока
Ребекка погасит свою сигарету в пепельнице. Потом они игриво выплыли  из
дежурной  комнаты.  Сеарли  сидел  совершенно  растерянный,  уставившись
взглядом прямо перед собой.
   — Когда им такое приходит в голову, когда  они  думают,  что  мужчине
нужны две женщины, — проговорил  он  наконец,  удрученно  кивая,  —  это
значит, что они думают на самом деле, что ему ни за что не справиться  и
с одной. — Он еще раз сокрушенно покачал головой  и  вышел  из  дежурки.
Патрульный сделал приветственный жест  своей  дубинкой  Капеку  и  пошел
вслед за Сеарли.
   Капек вздохнул и принялся наконец за перечень раскрытых  преступлений
с описанием методик совершения их.
   Последним  известным  местом  проживания  Бернарда   Голденталя   был
Норс-Сайд, совсем на другой стороне города  в  районе,  полном  товарных
складов, растянувшихся вдоль реки Харб.  Дом,  в  котором,  если  верить
имеющимся данным обитал Голденталь,  размещался  между  двумя  огромными
зданиями, готовыми, казалось, в любой момент раздавить его окончательно.
Улица была почти совершенно безлюдной, а по случаю воскресенья не было и
движения транспорта. Даже буксиры на реке, что виднелась отсюда  в  двух
шагах, похоже, замерли совершенно неподвижно. Карелла и  Браун  вошли  в
дом, проверили фамилии на почтовых ящиках —  на  них  сохранилась  всего
одна фамилия, но фамилия эта была не Голденталь, — а затем поднялись  на
третий этаж, где должен был проживать Голденталь в квартире  номер  3-А.
Прислушались, не происходит ли чего за дверью, но  не  услышали  ничего.
Карелла кивнул Брауну и Браун постучал.
   — Кто там? — спросил мужской голос из-за двери.
   — Мистер Голденталь? — спросил Браун.
   — Нет, — ответил голос. — А вы кто такой? Браун  вопрошающе  поглядел
на Кареллу, Карелла кивнул.
   — Офицеры полиции, — сказал Браун. — Откройте, пожалуйста.
   Человек за дверью наверняка раздумывал, что ему предпринять.  Карелла
расстегнул  пальто  и  положил  руку  на   рукоять   револьвера.   Дверь
отворилась. Мужчине, открывшему дверь, было лет сорок, он  был  примерно
одного роста с  Кареллой,  но  более  грузный.  Черные  волосы,  густыми
прядями спадавшие на лоб, напоминали обвивающий стены плющ. Карие  глаза
смотрели на полицейских  внимательно  и  настороженно  из-под  кустистых
черных бровей. Кем бы он не был, но внешность его совсем не совпадала  с
описанием внешности Голденталя, полученным из полицейского архива вместе
с карточкой с отпечатками его пальцев.
   — Да? — сказал он. — В чем дело?
   — Мы разыскиваем Бернарда Голденталя, —  сказал  Браун.  —  Он  здесь
проживает?
   — Весьма сожалею, но нет, он здесь не живет. — Голос человека  звучал
очень мягко. Таким тоном  обычно  разговаривают  очень  крупные  люди  с
детьми или  стариками,  стремясь  как  бы  компенсировать  свои  размеры
понижением голоса.
   — По имеющимся у нас сведениям,  он  живет  именно  здесь,  —  сказал
Карелла.
   — Ничем не могу помочь, — сказал он, —  но  здесь  он  не  проживает.
Может, он и жил здесь когда-нибудь раньше, но сейчас — нет.
   — А ваши имя и фамилия? — спросил Карелла. Пальто его все еще было не
застегнуто, а рука продолжала находиться на бедре в удобной близости  от
револьверной кобуры.
   — Герберт Гросс.
   — А вы разрешите нам войти, мистер Гросс?
   — А зачем вам сюда заходить? — Чтобы убедиться, что Голденталя  здесь
нет.
   — Я только что сказал вам, что его здесь нет.
   — А почему бы вам не разрешить нам проверить это? — сказал Браун.
   — Я просто не вижу причин, почему я вас  должен  впускать,  —  сказал
Гросс.
   — Голденталь — известный преступник, — сказал Карелла, — и мы  сейчас
разыскиваем его в связи с его последним преступлением. По нашим  данным,
его адрес 911-й номер по Форрестер, квартира 3-А.  Это  911-й  номер  по
Форрестер и квартира тоже номер 3-А, а значит, вполне  естественно,  что
нам хочется проверить, верна наша информация или нет.
   — Ваша информация  неверна,  —  продолжал  настаивать  Гросс.  —  Это
наверняка сильно устаревшая информация.
   — Нет, информация наша вполне свежая.
   — И насколько она свежа?
   — Ей менее трех месяцев.
   — Так вот, я живу здесь уже два месяца, а это означает,  что  выехать
он должен был до этого.
   — Так впустите вы нас внутрь, мистер Гросс?
   — Нет. Не понимаю, зачем это мне, — сказал Гросс.
   — Но почему не впустите?
   — А  просто  потому,  что  мне  не  нравится  идея  впускать  к  себе
полицейских по воскресным дням. Вот, собственно, и все.
   — Помимо вас есть еще кто-нибудь в квартире?
   — А это уж совсем не ваше дело, — сказал Гросс.
   — Послушайте, мистер Гросс, мы  без  труда  можем  вернуться  сюда  с
ордером на обыск, — сказал Браун. — Зачем эта лишняя  возня?  Почему  бы
вам не облегчить нам поиск?
   — А почему я должен что-то вам облегчать?
   — А почему бы и  нет?  —  сказал  Карелла.  —  Вы  что,  там  прячете
что-нибудь или скрываете?
   — Абсолютно ничего.
   — Так в чем же дело?
   — Простите, — сказал Гросс, захлопнув дверь и повернул ключ в замке.
   Оба детектива стояли на лестничной площадке,  молча  продумывая  свой
следующий ход. Перед ними открывались две возможности, и  обе  они  были
связаны со значительным риском.
   Первая возможность основывалась на предположении, что Голденталь и  в
самом деле находился в этой квартире и был вооружен. В  этом  случае  он
уже предупрежден и, если только они попытаются выбить дверь, он  откроет
огонь незамедлительно.
   Вторая  возможность  строилась   на   том,   что   учетная   карточка
преступника, по которой  они  разыскали  этот  адрес,  и  в  самом  деле
устарела, и Голденталь действительно выехал  отсюда  два  месяца  назад.
Тогда Гросс получит великолепный предлог для предъявления  иска  властям
города в  случае,  если  они  сейчас  вышибут  его  дверь  и  произведут
незаконный обыск.
   Браун сделал головой знак и оба они направились к лестнице,  подальше
от двери.
   — Ну, что ты думаешь? — шепотом спросил Браун.
   — В зеленной лавке действовали два человека, — сказал  Карелла,  —  и
Гросс вполне может оказаться тем вторым.
   — Внешность  его  вполне  совпадает  с  той,  которую  описывала  мне
старушка, — сказал Браун. — Ну как, будем вышибать дверь?
   — По-моему, лучше дождаться его внизу. Он, скорее всего, считает, что
мы обязательно вернемся к нему. Если же он был  в  этом  деле  вместе  с
Голденталем, то он должен постараться смыться и как можно скорее.
   — Хорошо, — сказал Браун. — Давай сматываться.
   Машина Брауна  была  припаркована  рядом  с  домом.  Зная,  что  окна
квартиры Гросса выходят на улицу, и надеясь, что  он  сейчас  следит  из
окна за ними, они сели в машину и двинулись в  направлении  реки.  Потом
Браун свернул направо, на улицу, ведущую в центр  города.  У  следующего
поворота он снова свернул направо, а затем поехал в сторону Скавил-авеню
и Форрестер-стрит, где и оставил машину. Там они оба вышли из машины.
   — Думаешь, он все еще наблюдает в окно? — спросил Браун.
   — Сомневаюсь, но рисковать  не  стоит,  —  сказал  Карелла.  —  Улица
пустая. Если мы притаимся  в  какой-нибудь  из  парадных  в  этой  части
квартала, мы будем видеть всех, кто входит или выходит из его дома.
   Первый попавшийся подъезд, в  который  они  вошли,  наверняка  служил
пристанищем каким-то бродягам.  Пустые  бутылки  из-под  пива  и  из-под
виски,  обрывки  оберточной  бумаги  валялись   повсюду   среди   пустых
сигаретных пачек, каких-то пакетов и винных бутылок.  Едкий  запах  мочи
ударил в нос.
   — Ну и работенка, — сказал Браун. — За такое любой зарплаты мало.
   — Лучше бы они пристрелили здешнего хозяина дома, — сказал Карелла.
   Ждать им пришлось недолго.
   Ровно через пять минут Гросс  показался  на  крыльце  своего  дома  и
направился прямо к тому дому, в  котором  они  укрылись  в  засаде.  Они
отпрянули от двери и прижались к стене,  но  он  прошел  мимо,  даже  не
глянув  в  сторону  их  убежища.  Они  дали  ему  отойти  на  порядочное
расстояние, а затем тронулись следом,  причем  шли  по  разным  сторонам
улицы, образуя нечто вроде журавлиного  клина,  во  главе  которого  был
Гросс, а Браун и Карелла представляли собой крылья.
   Они  потеряли  его  на  Пейн-авеню,  где  он  неожиданно  вскочил   в
отъезжающий в сторону центра автобус, который у них из-под носа  умчался
прочь, оставив за  собой  облачко  выхлопных  газов.  Тогда  они  решили
вернуться в квартиру и взломать, наконец, дверь,  что  им,  по-видимому,
следовало сделать с самого начала.
   Есть старая испанская пословица, которая в переводе  звучит  примерно
так: «Если никто ничего не знает, это означает, что все знают все».
   Казалось, что никто ничего не  может  сказать  о  нападении  на  Хосе
Висенте Уэрту. На него напали средь бела дня, нападающих было четверо  и
вооружены они были всего лишь палками. Однако избили они  его  настолько
жестоко, что у него оказались переломанными обе ноги, не  говоря  уже  о
множестве ран и кровоподтеков  на  теле  и  на  лице.  И  тем  не  менее
получалось так, что никто даже не глянул на эту четверку, хотя  избиение
это продолжалось не менее пяти минут.
   По натуре своей Дельгадо не был циником, относящимся с недоверием  ко
всему на свете, однако он весьма сомневался в  реальности  происшедшего.
Он обошел весь дом, в котором  жил  Уэрта,  и  переговорил  буквально  с
каждым из его жильцов. Потом он направился в кондитерскую  напротив,  из
окон которой отлично просматривалось крыльцо дома, где это  происходило,
поговорил с владельцем ее, но и тут никто ничего не  видел.  Поэтому  он
решил начать с другого конца.
   Неподалеку  отсюда  жила  проститутка,  успевшая,  несмотря  на  свои
девятнадцать лет, уже стать закоренелой наркоманкой. Кроме того,  у  нее
не было одной руки, однако этот ее недостаток не  только  не  отталкивал
возможных клиентов,  а,  наоборот,  казалось,  привлекал  их  к  ней.  К
однорукой Бандитке, а такова была ее кличка, стекались  любители  острых
ощущений даже из других районов  города.  Местному  населению  она  была
более известна под своим настоящим именем — Бланка Диас, но и  под  этим
именем она тоже пользовалась большим спросом. Дело  в  том,  что  будучи
наркоманкой, она часто нуждалась в деньгах, а это заставляло ее  снижать
ставку до предела. Вот местная клиентура и соблазнялась  дешевизной,  не
особенно смущаясь неполной комплектностью объекта. Как бы там  ни  было,
Бланка довольно близко  знала  многих  мужчин  своего  района  и  именно
поэтому Дельгадо решил обратиться к ней.
   Бланке совсем не улыбалась лишняя встреча с  полицейским,  даже  если
этот полицейский и был пуэрториканцем. Но  она  помнила  и  о  том,  что
местные детективы, возможно, из сочувствия к ее физическому  недостатку,