— Где вы проживаете, Беатрис?
   — Вот в том-то и вся загвоздка, — сказала девушка. — Видите ли,  меня
выставили из моей комнаты.
   — Так куда же он заехал за вами?
   — К моей приятельнице. Можете спросить у нее. Когда  он  пришел,  она
была дома. Ее зовут Розали Дьюв. Во всяком случае, Тимми заехал за  мной
в девять, мы с ним перекусили в китайском ресторанчике  и  потом  пришли
сюда примерно в одиннадцать.
   — Надеюсь, что вы говорите правду, мисс Норден, — сказал Карелла.
   — Клянусь господом богом, мы пробыли тут всю ночь,
   — ответила Беатрис.
   — Ладно, Мортон, — сказал Хейвс, — а теперь  мы  хотим  взять  у  вас
пробу вашего почерка.
   — Чего?!
   — Вашего почерка.
   — Зачем?
   — А мы — собиратели автографов, — сказал Карелла.
   — Нет, ты полюбуйся, эти ребята просто решили уморить меня  здесь,  —
сказал Мортон, обращаясь к девушке.
   — Надо же, посылают посреди ночи пару юмористов.
   Карелла подал ему вырванный из записной  книжки  листок  и  шариковую
ручку.
   — Сделайте одолжение, напишите, хорошо? — попросил его Карелла. —  Но
сначала пишите печатными буквами.
   — А разве я сказал  вам  что-то  непечатное?  —  недоверчиво  спросил
Мортон.
   — Он говорит, чтобы вы написали это такими буквами, как в книжках,  —
сказал Хейвс.
   — Так почему он так прямо и не сказал этого?
   — Оденьте вашу одежду, мисс, — сказал Карелла.
   — Зачем? — испуганно спросила Беатрис. — Я здесь  лежала  в  постели,
когда вы пришли...
   — Это я диктую ему то, что он должен написать, — объяснил Карелла.
   — О-о!
   —  Наденьте  вашу  одежду,  мисс,  —  повторил  Мортон,   старательно
вырисовывая буквы. — А что еще? — спросил он, любуясь результатами своих
трудов.
   — А теперь обычным своим почерком поставьте следующую подпись: «Ангел
Мщения».
   — Что это за дурацкая чертовщина? — спросил Мортон.
   — Напишите, пожалуйста, что я вам сказал, ладно?
   Мортон написал продиктованное  и  подал  листок  Карелле.  Хейвс  тем
временем достал сложенный вдвое листок и они вместе с Кареллой  сравнили
тексты.
   — Ну, и как? — поинтересовался Мортон.
   — А так, что вы чисты на этот раз, — сказал Хейвс.
   — Слава богу, а то я собирался лезть в душ, — ответил Мортон.
   Ронни Сэнфорд был по-прежнему погружен в  учебник  по  бухгалтерскому
учету. Он снова встал, когда детективы вышли из лифта.
   — Удалось что-нибудь? — спросил он, поправляя очки.
   — Боюсь, что нет, — ответил Карелла.  —  Нам  придется  на  некоторое
время взять ваш регистрационный журнал, если позволите.
   — Видите ли...
   — Напиши ему расписку, Коттон, — сказал Карелла.
   Было уже достаточно поздно и ему вовсе не хотелось вступать в спор  в
холле этого обветшалого отеля. Хейвс быстро выписал под копирку расписку
в двух экземплярах. Расписался на том и другом и  оба  экземпляра  подал
Сэнфорду.
   — А как нам быть с этой порванной обложкой?  —  спросил  он  с  явным
опозданием.
   — Да-а-а, — протянул  Карелла.  На  корешке  журнала  была  небольшая
задиринка, он потрогал ее пальцами и тут же сказал:  —  Сделай  об  этом
отметку в расписке, Коттон.
   Хейвс взял расписку обратно и на  каждой  из  копий  сделал  приписку
«Небольшой разрыв  на  корешке»,  после  чего  снова  протянул  расписку
Сэнфорду.
   — Вы тоже распишитесь под этим, мистер Сэнфорд, — сказал он.
   — Зачем это? — спросил Сэнфорд.
   — Чтобы подтвердить, что мы получили журнал именно в таком состоянии.
   — Ах, да, — сказал Сэнфорд.  Он  выбрал  у  себя  на  столе  одну  из
шариковых ручек и спросил: — А что я должен здесь написать?
   — Ваше имя и звание, вот и все.
   — Звание?
   — Ночной дежурный отеля «Эддисон».
   — Ах, да, — сказал Сэнфорд  и  расписался  на  листах.  —  Так  будет
правильно? — осведомился он.
   Оба детектива внимательно поглядели на то, что он написал.
   — Любишь девочек? — внезапно спросил Карелла.
   — Что? — спросил Сэнфорд.
   — Девочек, — сказал Хейвс.
   — Конечно. Конечно же я люблю девочек.
   — Одетых или голых?
   — Что?
   — В одежде или без нее?
   — Я... я не понимаю, о чем это вы, сэр.
   —  Где  вы  были  сегодня  вечером  между  одиннадцатью  двадцатью  и
двенадцатью часами? — спросил Карелла.
   — Я был... я  готовился  к  выходу  на...  на  работу,  —  проговорил
Сэнфорд.
   — А вы уверены, что вы  в  это  время  не  были  в  аллее  театра  на
Тринадцатой улице, и не зарезали там девушку по имени Мэрси Хоуэлл?
   — Что? Нет конечно... нет, конечно... конечно нет. Я... я был дома...
я одевался... как раз... чтобы пойти на работу, — Сэнфорд вдруг набрал в
легкие воздуха и решил проявить твердость:  —  Послушайте,  что  это  вы
болтаете? — выпалил он. — Может вы, наконец, объясните мне, в чем дело?
   — Дело вот в чем, — сказал Карелла и ткнул пальцем в текст расписки в
получении журнала и подписи под ней.
   — Собирайся и пошли, — сказал Хейвс. — Бухгалтерия подождет.  У  тебя
теперь каникулы.
   Было двадцать минут шестого, когда Адель Горман подала чай Мейеру. Он
как раз сидел на корточках перед кондиционером подвешенным на стене чуть
слева от оконной портьеры. Услышав шаги, Мейер глянул на нее через плечо
и тут же поднялся.
   — Я не спросила, какой именно чай вы  любите,  —  сказала  она,  —  и
поэтому на всякий случай принесла все.
   — Огромное спасибо, — сказал он.  —  Чуточку  молока  и  сахар,  если
позволите.
   — Ну, вы уже сделали обмер комнаты? — спросила она и поставила поднос
на стол перед диваном.
   — Да, теперь у меня, как я полагаю есть  все,  что  нужно,  —  сказал
Мейер. Он положил в  чай  ложечку  сахара,  помешал  чай,  потом  подлил
немножко молока и снова помешал, и  только  после  этого  сделал  первый
глоток. — Горячий, — проговорил он с одобрением.
   Адель Горман  молча  наблюдала  за  ним.  Так,  в  полной  тишине  он
продолжал свое чаепитие. Красивые  каминные  часы  тикали,  казалось,  в
ускоренном темпе.
   — У вас всегда так темно в комнате? — прервал наконец молчание Мейер.
   — Видите ли, муж у меня слепой, как вы знаете,  —  сказала  Адель.  —
Поэтому мы, собственно, и не нуждаемся в более ярком освещении.
   — Угу. Но отец ваш читает в этой комнате, так ведь?
   — Простите?
   — Помните, в ту ночь, когда вы вернулись из гостей. Он сидел тогда  в
этом кресле подле торшера и читал. Помните, вы говорили?
   — О, да. Да, правильно — он тогда читал.
   — Слабое здесь освещение для чтения.
   — Пожалуй, вы правы.
   — Может быть тут какой-то брак у этих лампочек, — сказал Мейер.
   — Вы так полагаете?
   — Угу. Я, знаете ли, осмотрел ваш торшер и оказалось, что  там  целых
три лампочки  по  сто  ватт  каждая  и  притом  все  они  включены.  При
использовании трех столь мощных лампочках яркость света наверняка должен
быть значительно больше.
   — Ну, знаете, я вообще не очень-то разбираюсь в этих...
   — Если этот торшер не подключен к реостату, естественно.
   — Боюсь, что я вообще не знаю, что это за реостат.
   — Это приспособление для регулирования сопротивления. С  его  помощью
можно заставить лампочки гореть тускло или ярко. Вот я  и  подумал,  что
торшер этот может оказаться подключенным к реостату, но здесь в  комнате
я что-то не нашел ручки регулятора. — Мейер сделал паузу.
   — А вы не могли бы припомнить, есть ли в доме  где-нибудь  реостат  и
его регулятор?
   — Я совершенно уверена, что ничего такого у нас в доме нет, — сказала
Адель.
   — Значит, наверное, здесь лампы все-таки не в порядке,
   — сказал Мейер и улыбнулся. — А кроме того, я  думаю,  что  у  вас  и
кондиционер поломался.
   — Нет, я совершенно уверена, что он в полном порядке.
   — Я тут просто осмотрел его и заметил, что все рычаги включены, но он
так и не работает. Поэтому-то я и решил, что он у вас поломался.  Просто
безобразие, потому что прибор этот у вас очень хорош — шестнадцать тысяч
британских тепловых единиц. Он мог бы здорово выстудить такую комнату. У
нас, знаете, одна из  таких  весьма  обширных  квартир  с  фиксированной
квартплатой на Конкорд, так там воздух охлаждается  просто  великолепно,
хотя мощность нашего кондиционера всего пятьсот БТЕ. Какая жалость,  что
такая великолепная машина испорчена.
   — Да, действительно, если это так. Видите ли, детектив Мейер, мне  не
хотелось бы показаться недостаточно гостеприимной, но сейчас  уже  такое
позднее время...
   — Само собой разумеется, — сказал Мейер. — Правда, если  только  этот
кондиционер также не имеет дистанционного управления. Ну, такого,  чтобы
можно было из другого помещения нажать кнопку и он заработал  бы.  —  Он
выжидающе посмотрел на Адель. — У  вас  такого  устройства  нет,  миссис
Горман?
   — Понятия не имею.
   — Вот допью свой чай и бегу, — сказал Мейер. Он снова поднес чашку  к
губам, глянул на нее поверх чашки, затем отставил ее. — Но мне  придется
сюда снова вернуться,
   — добавил он.
   — Не думаю, что в этом  может  возникнуть  необходимость,  —  сказала
Адель.
   — Но,  видите  ли,  в  доме  были  похищены  драгоценности...  —  Эти
привидения...
   — Оставьте, миссис Горман. В комнате воцарилась тишина.
   — А где поставлены динамики, миссис Горман? — спросил Мейер. — Внутри
этих ложных потолочных балок? Они полые изнутри, я уже проверил.
   — Я полагаю, что вам следует уйти, — медленно проговорила Адель.
   — Да, вы правы, — сказал Мейер. Он отставил чашку, тяжело вздохнул  и
поднялся.
   — Я провожу вас, — сказала Адель.
   Они прошли через парадную дверь и двинулись по дорожке.  Ночь  стояла
тихая и спокойная. Пронизывающий ветер утих, и легкий иней покрыл траву.
Гравий дорожки мягко похрустывал под ногами, пока они шли  к  автомобилю
Мейера.
   — Мой муж потерял зрение четыре года  назад,  —  внезапно  заговорила
Адель. — Он инженер-химик. На заводе, где он работал,  произошел  взрыв,
его могло тогда убить. Но он только потерял зрение. Только и всего. — На
мгновение она умолкла, как бы не находя нужных слов. — Только и всего, —
повторила она вдруг, но на этот  раз  в  этих  словах  прозвучало  такое
отчаяние, что Мейеру захотелось по-отечески обнять ее за плечи,  как  бы
прикрывая  от  обрушившихся  бед,   захотелось   сказать   ей   какие-то
утешительные слова, например, что ночь уже кончается, что солнце вот-вот
взойдет...
   Он облокотился на крыло своего автомобиля, а она стояла рядом с  ним,
уставившись взглядом в дорожный гравий и  стараясь  не  смотреть  ему  в
глаза.  Они  стояли,  как  заговорщики,  обменивающиеся  секретами   под
покровом ночной  темноты,  такой  же  странной  и  таинственной,  как  и
поселившиеся в доме призраки.
   — Ему была выплачена крупная компенсация  за  причиненное  увечье,  —
говорила Адель. — И вообще к нам неплохо отнеслись. А кроме того, теперь
и я работаю. Я преподаю в школе, детектив Мейер. Собственно, не в школе,
а в детском саду. Я очень люблю детей. — Она умолкла, но глаз так  и  не
подняла. — Но иногда... иногда бывает очень трудно.  Понимаете  ли,  мой
отец...
   Мейер  ждал.  Ему  внезапно  мучительно  захотелось,  чтобы   наконец
наступил рассвет, но он продолжал терпеливо ждать. Тут  он  услышал  как
она шумно вздохнула, как бы набирая воздуха  перед  броском  в  холодную
воду. Похоже, она торопилась  сделать  свое  признание  под  милосердным
покровом ночной темноты, не дожидаясь солнечного света.
   — Мой отец ушел в отставку пятнадцать лет назад, — она снова  сделала
глубокий вздох. — Он — игрок, детектив Мейер.  Он  играет  на  бегах  Он
проигрывает крупные суммы денег.
   — И поэтому он украл ваши драгоценности? — спросил Мейер.
   — А вы узнали и это, да? — просто спросила Адель и наконец подняла на
него свои глаза. — Да и как вы могли не узнать. Их  же  видно  насквозь,
все эти уловки, все его маленькие хитрости, весь этот глупый  спектакль.
Такие спектакли никого не могут обмануть. — Она вытерла щеку. Он  так  и
не решился бы сказать, был ли утренний холод  причиной  этой  слезы  или
что-то другое. — Разве что несчастного  слепого.  Мне...  мне  абсолютно
наплевать на эту пропажу, драгоценности принадлежали моей матери и  хотя
она оставила их мне, но ей-то они были куплены отцом, так что... так что
что-то вроде возвращения взятого в долг, и совсем не это меня беспокоит.
Да я... я бы без единого слова отдала ему  все  эти  вещи,  если  бы  он
просто сказал, что они кому нужны, но  гордость  ему  не  позволяет,  он
слишком гордый человек. Гордый человек, который... который крадет у меня
и пытается при этом внушить всем, будто это сделали привидения. А в  это
время мой муж,  погруженный  в  свой  темный  мир,  вслушивается  в  эти
записанные отцом на пленку звуки и пытается  представить  себе  вещи,  в
существование которых не верит...  Поэтому  он  и  потребовал,  чтобы  я
обратилась в полицию, — ему требовался бесстрастный наблюдатель, который
опроверг бы его подозрения, подозрения вполне обоснованные,  должна  вам
сказать, что кто-то таскает гроши из шапки слепого... Вот поэтому-то я и
пришла к вам, детектив Мейер. Чтобы вы сегодня же ночью приехали к нам в
дом. Я надеялась, что вы, может быть,  не  разберетесь  вот  так  сходу,
может быть, обманетесь, как я сама была обманута сначала. Что, возможно,
вы скажете моему  мужу:  «Да,  мистер  Горман,  в  вашем  доме  завелись
привидения». Она порывисто положила  вдруг  руку  ему  на  рукав.  Слезы
быстро катились по ее лицу, и дыхание стало прерывистым.
   — Согласитесь, детектив Мейер, ведь в этом доме и в самом  деле  есть
привидения или духи, если хотите, тени... Прежде всего это тень  гордого
человека, который когда-то был блестящим юристом и справедливым  судьей,
а теперь стал  игроком  и  вором;  кроме  того,  дух  человека,  который
когда-то был зрячим, а теперь осужден жить во мраке, блуждая и  падая...
в темноте.
   На реке  прогудел  очередной  буксир.  Адель  Горман  умолкла.  Мейер
отворил дверцу своего автомобиля и сел за руль.
   — Завтра я позвоню вашему мужу, — мрачно и  отрывисто  сказал  он.  —
Позвоню и скажу, что совершенно уверен в том, что в доме вашем  творится
нечто сверхъестественное.
   — А потом приедете к нам еще раз, детектив Мейер?
   — Нет, — сказал он. — Я к вам больше не приеду, миссис Горман.
   В дежурном помещении участка подбивали итоги ночи. Рабочий  день  для
них начался в 19 часов 45 минут, а официально  их  должны  были  сменить
сегодня в 5 часов 45 минут утра, но они еще не ушли с работы, потому что
надлежало  еще  кое-кому  задать  необходимые  вопросы,  отпечатать   на
машинках донесения о  проделанной  работе  и  связать  кое-где  концы  с
концами прежде чем разойтись по домам. А поскольку пришедшие им на смену
детективы тоже начинали готовиться к предстоящему  рабочему  дню,  то  в
шесть часов в дежурной комнате стояло такое оживление, какого не  бывает
ни в какое иное время суток.
   В комнате для допросов Карелла и  Хейвс  допрашивали  юного  Рональда
Сэнфорда, в присутствии заместителя прокурора дистрикта, который  прибыл
сюда значительно раньше, чтобы снять показания миссис  Мартин  и  теперь
неожиданно для себя вынужден был присутствовать еще  на  одном  допросе,
тогда как больше всего на  свете  ему  хотелось  дотащиться  до  дома  и
выспаться. Сэнфорд был настолько  поражен  тем,  что  сумели  установить
идентичность почерка, сравнив две отличные по тексту записки, что в ходе
своего допроса так и не смог оправиться от этого шока. Он так  был  горд
собой за то, что специально написал текст с ошибками, считая,  что  если
даже сумеют проследить, откуда пришло письмо, то все равно будут  твердо
уверены, что автор  его  —  какой-то  малограмотный  тип,  но  никак  не
человек, постигающий тонкости бухгалтерского учета. Он  так  и  не  смог
объяснить, почему решил убить Мэрси Хоуэлл. Он пытался объяснить это, но
тут же сбивался и под конец запутался окончательно. Каким-то образом это
он увязывал с моральным климатом Америки и с людьми, которые раздеваются
на публике, с людьми, которым следовало бы запретить  отравлять  других,
пачкать их своей грязью, вмешиваться в интимную  жизнь  других,  которые
только и хотят, что отвоевать себе место в  этом  мире,  которые  упорно
трудятся над собой, стараясь развить свои способности,  которые  изучают
бухгалтерский учет, а по ночам работают в отеле. А тут появляются эти  и
хотят все разрушить!
   Песня, которую пел в это время Паскуале, допрашиваемый  в  канцелярии
Клингом  и  О'Брайеном,  звучала  не  столь  истерически,  но  мало  чем
отличалась от Сэнфордовской.  Идея  родилась  у  них  с  Денни  Райдером
одновременно. Они сошлись на том, что черномазые  в  Америке  становятся
чересчур нахальными, они пробивают себе путь туда,  где  их  и  быть  не
должно, они отбирают рабочие места  у  порядочных  и  работящих  парней,
которые только одного и требуют, чтобы их оставили в покое.  Так  почему
же эти черномазые навязывают себя всем  и  каждому?  Вот  они  и  решили
бросить бомбу в их церковь и показать этим обезьянам, что такие вещи  не
проходят в Америке. Его не особенно волновал тот факт, что его  напарник
лежит замороженный в  морге,  как,  впрочем,  и  то,  что  их  маленькая
экспедиция на Калвер-авеню стоила жизни трем ни в чем не повинным  людям
и искалечила еще нескольких. Теперь его интересовало только одно — будет
ли его портрет напечатан в газетах.
   Мейер Мейер  уселся  за  свой  стол  и  принялся  печатать  рапорт  о
привидениях в доме Горманов. Помучавшись немного над листком бумаги,  он
решил: ну его к черту, этот рапорт. Если лейтенант спросит его,  где  он
пробыл полночи, он скажет, что патрулировал улицы с  целью  профилактики
правонарушений. Бог свидетель, этого добра у них на  улице  хватает.  Он
выдернул бланки рапорта из машинки и с  облегчением  кивнул  нетерпеливо
прохаживающемуся в ожидании своей очереди Холу Уиллису,  что  тот  может
занять его место.
   — О'кей, Уиллисс, — сказал он, — можешь приступать.
   — Финальменте! — воскликнул Уиллис, хотя  никаким  итальянцем  он  не
был. Зазвонил телефон.
   Солнце уже давно взошло, когда они покинули здание и, миновав зеленые
фонари с цифрами  87,  вышли  по  широким  ступенькам  на  улицу.  Парк,
лежавший по другую сторону улицы, горел  последними  красками  осени,  а
небо над их головами сияло нетронутой голубизной. День обещал быть ясным
и погожим. Все вместе они шли в направлении закусочной, расположенной  в
полутора кварталах от участка.  Мейер  и  О'Брайен  несколько  опередили
остальных, Карелла, Хейвс и Клинг замыкали шествие.  По  пути  они  вяло
переговаривались главным образом о событиях сегодняшней ночи. Добравшись
до закусочной и повесив на вешалку пальто, они заказали кофе, бутерброды
с сыром, сдобные булочки. Мейер сказал,  что  он,  кажется,  простудился
этой ночью. Карелла  порекомендовал  ему  какие-то  таблетки  от  кашля,
которые его жена брала для детей. О'Брайен задумчиво жевал  булочку,  но
тут на другой стороне закусочной он заметил в одной из кабинок  девушку,
показавшуюся ему знакомой. На ней были синие джинсы и мексиканское пончо
яркой расцветки. Девушка была  не  одна,  она  разговаривала  с  молодым
человеком в куртке флотского покроя.
   — Кажется, я увидел один искомый объект, — сказал О'Брайен. Он  встал
из-за стола и прошел мимо Клинга с Хейвсом, которые  как  раз  обсуждали
новую  директиву,  устанавливающую  какие-то  новые  дурацкие   правила,
которые требовалось соблюдать при задержании и обыске.
   Девушка вопросительно посмотрела на него, когда он приблизился  к  их
кабинке.
   — Мисс Блэр? — спросил он. — Пенелопа Блэр?
   — Да, — ответила девушка. — А вы кто такой?
   — Детектив О'Брайен, — сказал он. — Восемьдесят  седьмой  полицейский
участок. Ваша мать вчера опять приходила к нам, Пенни. Она просила  меня
передать вам...
   — Да отстаньте вы, наконец, от  меня!  —  сказала  Пенелопа  Блэр.  —
Неужели полиции больше  нечем  заняться?  Взяли  бы  тогда  и  разогнали
какую-нибудь демонстрацию, что ли!
   Нескол