армана? О. Да.
   В. И как вы хотели ее напугать? О. Только показать ей нож и  все.  В.
Сказала эта женщина вам что-нибудь? О. Да,  получилось,  можно  сказать,
даже смешно. Я хочу сказать, что  теперь,  когда  я  все  передумал  уже
столько раз, то это кажется даже смешным,  но  в  тот  момент  я  просто
испугался. Все было просто как в кино. Как в самом настоящем  кино.  Она
так, знаете, смотрит на меня и говорит: «Что вы здесь делаете?» Что  уже
само по себе забавно, правда? Я хочу сказать,  что  интересно,  что  она
могла  подумать,  зачем  я  к  ней  полез  туда?  В.  А  вы  сказали  ей
что-нибудь?
   О. Я сказал ей, чтобы она не поднимала  шума,  потому  что  я  ничего
плохого ей не собираюсь делать. В. И что потом?
   О. Она поднялась с  постели.  Ну  не  совсем  поднялась,  она  просто
отбросила  одеяло,  опустила  ноги  с  постели,  с  одной  стороны   ее,
понимаете? Она продолжала сидеть, понимаете? Я не сразу понял,  что  она
затевает, а тут смотрю, она тянется к телефону. Это же  совсем  какое-то
сумашествие, правда? В ее спальне стоит мужик с  ножом  в  руке,  а  она
собирается звонить по телефону.
   В. И что вы сделали?
   О. Я схватил ее за руку, прежде чем она  дотянулась  до  телефона.  Я
стащил ее при этом с кровати, стараясь оттащить от телефона,  понимаете?
И тогда я опять сказал ей, что никто не собирается делать ей  что-нибудь
плохое, что я собираюсь немедленно убраться отсюда,  и  чтобы  она  ради
всего святого успокоилась.
   В. Вы так и сказали ей?
   О. Что сказал?
   В. Вы попросили ее успокоиться?
   О. Я не уверен в том, что сделал это именно в  таких  выражениях,  но
все же сказал ей, чтобы она вела себя полегче, потому что я видел, что у
нее уже начинается истерика.
   В. Не будете ли вы любезны  осмотреть  вот  эту  фотографию?  Это  та
спальня, в которой имели место описываемые вами события?
   О. Да. Вот тут тот столик, на котором стоял  телефон,  а  вот  это  —
окно, в которое я выскочил. Да, это именно та комната.
   В. А что случилось потом?
   О. Она начала кричать.
   В. И что вы сделали, когда она закричала?
   О. Я  сказал  ей,  чтобы  она  перестала.  Я  уже  тоже  начал  вовсю
паниковать. Ведь она орала по-настоящему, во всю глотку, понимаете?
   В. И она не перестала?
   О. Нет.
   В. И что сделали вы?
   О. Я ударил ее ножом.
   В. Куда вы ударили ее?
   О. Не знаю. Это было чисто инстинктивно. Она так орала. Я боялся, что
сейчас весь дом сбежится. И тогда... Да я просто сунул в нее  этот  нож,
воткнул его в нее. Я был перепуган до смерти.
   В. Вы нанесли ей удар в грудь?
   О. Нет.
   В. А куда?
   О. В живот. В какое-то место на животе.
   В. Сколько раз вы ударили ее ножом?
   О. Один раз. Она... она отшатнулась от меня, и я  никогда  не  забуду
выражения ее лица. И она... она упала на пол.
   В. Не будете ли вы любезны осмотреть эту фотографию?
   О. О господи.
   В. Это та женщина, которую вы ударили ножом?
   О. О господи, я и не думал... Господи.
   В. Это та женщина?
   О. Да, да. Это она. Да.
   В. А что произошло после этого?
   О. Дайте мне, пожалуйста, хоть глоток воды.
   В. Дайте ему воды. Значит, вы ударили ее ножом, и она упала на пол. А
что произошло после этого?
   О. Там был кто-то...
   В. Да?
   О. Там был еще кто-то у входной двери. Я слышал, что дверь открывают.
А потом кто-то вошел.
   В. Вошел в квартиру?
   О. Да. И окликнул ее по имени.
   В. Прямо от входной двери?
   О. По-видимому, да. Во всяком  случае,  откуда-то  из  другого  конца
квартиры.
   В. Он выкрикнул ее имя?
   О. Да. Он крикнул: «Сарра!» и когда она ему не ответила,  он  крикнул
еще раз: «Сарра, это я, я вернулся».
   В. И что тогда?
   О. Тогда я понял, что попал в ловушку. Я не мог выбраться отсюда  тем
путем, которым попал  сюда,  потому  что  этот  парень  вернулся  домой.
Поэтому я побежал мимо... мимо этой женщины, которая лежала  на  полу...
Господи... я попытался открыть окно,  но  рама  сидела  слишком  плотно.
Поэтому я грохнул по стеклам своей авиационной сумкой и... я  просто  не
знал, что делать... я же находился на третьем  этаже,  и  как  мне  было
вырваться отсюда? Я бросил вниз сумку, потому что решил, что что  бы  ни
случилось, а деньги на наркотик  мне  все  равно  понадобятся,  а  затем
пробрался сквозь разбитое стекло — я еще порезал там руку  стеклом  —  и
повис на подоконнике на руках, которые я сначала очень  боялся  разжать.
Но потом я все-таки разжал их, потому что  я  должен  был  их  рано  или
поздно разжать.
   В. Да?
   О. Летел я, наверное, целую милю, то есть, тогда  мне  казалось,  что
лечу я целую милю. И когда я грохнулся оземь, то сразу же понял,  что  я
себе что-то разбил. Я пытался подняться, но тут же падал снова. Колено у
меня болело просто жутко, а тут еще я и руку порезал. Я  пробыл  там,  в
этом проходе, наверное, минут десять или пятнадцать, все  время  пытаясь
встать на ноги, падая и делая тут же новую попытку.
   В. И куда же вы направились?
   О. Я прошел через подвал и выбрался на улицу. Тем же путем, которым я
и забрался туда.
   В. И куда же вы направились после этого?
   О. В Риверхед. Домой я добирался на метро. Я сразу же включил  радио,
надеясь услышать что-нибудь о том, о том... что я  там  натворил.  Но  в
последних известиях ничего не было об этом. Тогда я попытался уснуть, но
колено болело просто нестерпимо, а кроме того,  мне  нужно  было  срочно
принять дозу наркотика. Утром я отправился к доктору Мендельсону, потому
что для меня это был вопрос жизни и смерти, понимаете, о чем это я? Если
я не смогу  ходить,  то  как  же  мне  выйти  на  толкача  наркотиков  и
приобрести то, что мне нужно?
   В. Когда вы пришли к доктору Мендельсону?
   О. Рано утром. В девять. В девять часов утра.
   В. Он ваш семейный врач?
   О. Да нет, я видел его впервые в жизни. Он принимает прямо  за  углом
того дома, в котором я живу. Именно потому, что он живет близко, я его и
выбрал. Он перевязал мне колено, но лучше мне не стало. Все равно  я  не
мог ходить. В общем, я стал самым  настоящим  калекой.  Я  попросил  его
направить мне счет за оказанную помощь. Я собирался  уплатить  ему,  как
только немного раскручусь с деньгами. Поэтому-то я  и  назвал  ему  свою
фамилию и указал правильный адрес. Я совсем не собирался  его  обжулить.
Не такой уж я человек. Я, конечно, понимаю, что я совершил очень  дурной
поступок, но я совсем не такой дрянной человек.
   В. Когда вы узнали, что миссис Флетчер мертва?
   О. По дороге домой. Я купил какую-то свежую газету, когда ковылял  от
доктора. А там все про это было напечатано. Вот  тут-то  неожиданно  для
себя я и узнал о том, что убил ее.
   В. А до этого вы не считали так?
   О. Да, до этого я не знал, что дела обстоят так плохо.
   Глава IV
   Четырнадцатого декабря, во вторник, Карелла был дома. По графику  ему
выпали на этой неделе два свободных дня подряд, и он сейчас  прикидывал,
как бы их потратить с пользой и приятно.
   Однако совершенно неожиданно к нему домой позвонил  Джералд  Флетчер.
Он знал, что никто из сотрудников 87-го участка не стал  бы  давать  его
домашний телефон постороннему и, конечно же, он знал также и о том,  что
номер его телефона не внесен в телефонную книгу Риверхед. Поэтому он был
немало удивлен этим звонком.
   — А откуда вы узнали мой домашний номер, мистер  Флетчер?  —  спросил
он.
   — Его дал мне один из  моих  приятелей  из  районной  прокуратуры,  —
сказал Флетчер.
   — Так что же я могу для вас сделать? — спросил  Карелла.  Он  понимал
при этом, что голос его звучал, по меньшей мере, без особой сердечности.
   — Я должен прежде всего извиниться перед вами  за  то,  что  беспокою
вас.
   — Кстати, у меня сегодня выходной, — заметил Карелла, точно зная, что
поступает грубо.
   — Я хотел просто извиниться перед вами за  прошлый  вечер,  —  сказал
Флетчер.
   — Да? — ответил Карелла, удивленный таким оборотом дела.
   — Я понимаю,  что  вел  себя  просто  отвратительно.  Вам  предстояло
работать, а я никак не облегчал вам этой работы.  Я  все  время  пытался
понять, что же именно заставило меня вести себя таким  образом,  и  могу
объяснить свое поведение только шоковым состоянием, в  котором  я  тогда
находился. Я и в самом деле терпеть не мог свою жену, но  застать  ее  в
таком состоянии,  то  есть  мертвой,  все-таки  оказалось  ударом,  силу
которого я не сразу осознал. Очень прошу извинить меня, если я  причинил
вам какие-то неудобства.
   — Да нет, ничего, какие там неудобства. Вам наверняка сообщили уже  о
том...
   — Да, что вы задержали убийцу.
   — Да.
   — Работа была проделана просто блестяще, мистер Карелла. И это только
заставляет меня осознать еще глубже, насколько по-идиотски я себя вел.
   — Ну что ж, бывает, — сказал Карелла и линия надолго замолчала.
   — Так примите, пожалуйста, мои извинения, — сказал Флетчер.
   — Конечно, ерунда все  это,  —  сказал  Карелла,  начиная  испытывать
неловкость.
   — Я вот тут раздумывал, а не найдется ли  у  вас  сегодня  свободного
времени на ленч со мной.
   — Вообще-то я  собирался  сегодня  заняться  некоторыми  покупками  к
Рождеству.  Вчера  вечером  мы  с  женой  составили  список  необходимых
покупок, и я собирался...
   — Значит, вы все равно собирались выбраться в центр?
   — Да, но...
   — Вот и прекрасно. Соедините приятное с полезным.
   — Видите ли, мистер Флетчер, — сказал Карелла, — я понимаю,  что  вам
неловко за вчерашнее, но  вы  выразили  сожаление  по  этому  поводу  и,
ей-богу, этого вполне достаточно. Очень мило,  что  вы  позвонили,  и  я
понимаю, как вам нелегко было...
   — Так почему бы нам не встретиться в «Золотом Льве»,  ну,  скажем,  в
час дня? — сказал  Флетчер.  —  Рождественские  покупки  —  вещь  весьма
утомительная. И к часу дня вам и самому захочется сделать перерыв.
   — Ну... а где этот «Золотой Лев»? — спросил Карелла.
   — На углу Хай-стрит и Джанипер.
   — Это в центре? Рядом со зданием уголовного суда?
   — Совершенно верно. Вы его знаете?
   — Найду.
   — Значит, в час дня? — спросил Флетчер.
   — Ладно, о'кей, — сказал Карелла.
   — Вот и хорошо, я буду вас там ждать.
   Карелла и сам толком не знал, почему он решил в этот день  непременно
повидать Сэма Гроссмана из полицейской лаборатории. Себе он сказал,  что
все равно будет  по  соседству,  поскольку  «Золотой  Лев»  находится  в
центре, рядом с различными судебными учреждениями. Но это обстоятельство
никак не объясняло той спешки, с которой  он  совершил  обычно  приятную
процедуру — покупку куклы для своей  дочери  Эприл,  озабоченный  только
тем,  чтобы  поскорее  добраться  до  главного  управления  полиции   на
Хай-стрит.
   Когда Карелла вошел в лабораторию Гроссмана, тот сидел,  наклонившись
над микроскопом. Не поднимая головы и не отрывая  глаз  от  окуляра,  он
сказал вошедшему:
   — Садись, Стив, через минутку я освобожусь. — И продолжал себе как ни
в чем не бывало рассматривать что-то там  в  окуляр  и  делать  какие-то
пометки в раскрытом перед ним блокноте, так ни разу и не подняв  головы.
Карелла  попытался  сообразить,  каким  это  образом  Гроссману  удалось
узнать, что вошел именно он. По звуку  его  шагов?  По  запаху  лосьона,
которым он пользуется после бритья? А может  быть,  по  легкому  аромату
духов его жены, сохранившемуся  после  того,  как  она  прислонилась  на
прощание к его плечу? До этого мгновения он и не  подозревал,  что  этот
детектив в чине лейтенанта, Сэм Гроссман, очкарик с  холодными  голубыми
глазами, с суровым лицом фермера и скрипучим голосом, мог бы стать самым
настоящим Шерлоком Холмсом с Бейкер-стрит, который способен был узнавать
человека, даже не поглядев на него. Этот фокус  Сэма  Гроссмана  занимал
мысли Кареллы еще  минут  пять.  По  истечении  этого  времени  Гроссман
оторвался наконец от микроскопа, протянул ему руку и сказал: — Ну и  что
же привело тебя в восьмой круг ада?
   — А как ты узнал, что это я?
   — М-м-м? — спросил Гроссман.
   — Я вот вошел в комнату, а ты, уставившись  в  этот  свой  микроскоп,
сказал мне: «Садись, Стив, через  минутку  я  освобожусь».  Откуда  тебе
стало известно, что это я, если ты ни разу на меня и не глянул?
   — Ну-у... — протянул Гроссман.
   — Нет, серьезно, Сэм, я просто никак не пойму, черт возьми,  как  это
тебе удалось.
   — Ну, видишь ли, это, собственно, не так-то уж и  сложно,  —  сказал,
улыбаясь, Гроссман. — Ты,  наверное,  и  сам  заметил,  что  сейчас  без
двадцати пяти час и что солнце пересекло уже  зенит  и  настойчиво  бьет
своими лучами прямо в окна этого здания. Видишь, солнечное пятнышко  уже
почти добралось до настенных  часов,  а  угол  падения  солнечных  лучей
совсем несложно измерить.
   — Да? — недоверчиво  отозвался  Карелла,  явно  считая,  что  получил
исчерпывающий ответ.
   —  Более  того,  проба  на  предметном  стеклышке   под   микроскопом
отличается особенной чувствительностью, а  это  означает,  что  малейшее
отклонение лучей — можешь их называть  Х-лучами,  ультрафиолетовыми  или
инфракрасными — может произвести явные  изменения  на  исследуемой  мною
пластине. А если ты, Стив, соотнесешь температуру воздуха и уровень  его
загрязненности, которая, как я понимаю, достаточно высока в этом городе,
тогда тебе станет понятно, что узнать человека можно сразу же  даже  без
такого, казалось бы, существенного фактора, каким  считается  визуальное
наблюдение его.
   — Да? — сказал Карелла, даже не пытаясь делать вид, что понял всю эту
премудрость.
   —  Вот  именно.  Но  для  полноты   картины   существует   еще   один
дополнительный и, как я полагаю, весьма существенный фактор. Ты,  как  я
понял, хочешь знать, как я установил, что именно ты вошел в  лабораторию
и движешься по направлению к этому вот лабораторному столу, так ведь? Ну
начнем с того, что прежде всего я слышал звук отворяемой двери...
   — Но каким образом ты узнал, что это именно я?
   — Видишь ли, тут есть еще один существенный элемент, который облегчил
мне дедуктивный процесс, который и привел  меня  к  столь  безошибочному
выводу...
   — Да, но какой?
   — Видишь ли, Маршалл Дейвис видел тебя в холле. И как раз перед самым
твоим появлением он просунул голову в дверь и сказал мне, что  ты  идешь
ко мне.
   — Ну и сукин же ты сын, — сказал Карелла и расхохотался.
   — А как вам понравилась та работенка, которую он за вас  проделал?  —
спросил Гроссман.
   — Просто отлично, — сказал Карелла.
   — Он просто преподнес вам преступника на блюде.
   — Безусловно.
   — Новый подвиг полицейской лаборатории, — сказал Гроссман. — Скоро мы
сможем обходиться вообще без вашей помощи.
   — Я это предчувствую и пришел сюда к тебе, чтобы сдать поскорее  свой
жетон детектива, пока не поздно.
   — Самое время, — заметил Гроссман. — Так зачем ты все-таки пожаловал?
Опять какое-нибудь крупное дело, которое  нужно  распутать  в  рекордный
срок?
   — Ничто не может быть важнее нескольких сумок,  вырванных  хулиганами
на Калвер-авеню.
   — Приведите сюда потерпевших. Мы постараемся снять отпечатки  пальцев
с их задниц, — сказал Гроссман.
   — Я не думаю, что им это понравится, — сказал Карелла.
   — Почему же не понравится? Мы будем с этими дамами обращаться  весьма
деликатно.
   — О, я совсем не имел в виду, что дамы возражали бы. Но дело  в  том,
что тот мужик, у которого вырвали сумку...
   — Ну и сукин же ты  сын!  —  воскликнул  Гроссман,  и  оба  принялись
хохотать.
   — Нет, серьезно, — сказал Карелла, продолжая смеяться.
   — Да, да, конечно, серьезно, — сказал Гроссман.
   — Послушай, я ведь и в самом деле  пытаюсь  поговорить  на  серьезную
тему.
   — Да, да, конечно.
   — Я пришел сюда, чтобы поблагодарить вас.
   — За что? — спросил Гроссман, перестав, наконец, смеяться.
   — Я чуть было не сделал огромную  глупость.  Но  представленные  вами
материалы позволили закрыть расследование и произвести арест. Вот за это
я и хотел от души поблагодарить вас.
   — А что это за глупость, Стив?
   — Я ведь думал, что это сделал ее муж.
   — Да?
   — Да.
   — А на каких основаниях?
   — Без оснований. — Карелла помолчал. — Сэм, — сказал вдруг он. — А  я
ведь по-прежнему так думаю.
   — Именно поэтому у тебя сегодня с ним ленч? — спросил Гроссман.
   — А уж это-то, черт побери, откуда тебе известно? — сказал Карелла.
   — Ну как бы объяснить тебе это подоступней? — проговорил Гроссман.  —
Собственно, он находился в кабинете Ролли Чарбьера, когда звонил тебе. А
с Ролли я разговаривал через несколько минут после того, и он...
   — Ладно, Сэм, всего доброго, — сказал Карелла. — Уж слишком тут у вас
все сложно для моих скромных возможностей.
   Подавляющее  большинство  полицейских  их  города  отнюдь   не   были
завсегдатаями таких ресторанов как «Золотой Лев». Ленч свой они  съедали
в одной из забегаловок, расположенных  в  пределах  их  участка  или  по
соседству с ним, где кормили их  бесплатно  как  представителей  власти.
Иногда они довольствовались съеденным наспех бутербродом и  чашкой  кофе
за своими рабочими столами. В свободное  же  от  служебных  обязанностей
время, когда они водили в ресторан  своих  жен  и  подружек,  они  также
отдавали  предпочтение  тем  ресторанам,  где  их   знали   именно   как
полицейских и, хотя они каждый раз  горячо  протестовали,  когда  хозяин
говорил: «Это за счет заведения», но тем не менее принимали эту  жертву.
И ни один из полицейских  города  не  считал  эту  практику  бесчестной.
Платили им мало, работали они много и они приходили сюда для того, чтобы
защитить рядового гражданина от  всякой  уголовщины.  И  если  находился
какой-нибудь гражданин, который мог  хоть  как-нибудь  облегчить  участь
полицейского, так зачем же, скажите на милость, ставить этого гражданина
в  неловкое  положение,  отказываясь  от  угощения,   которое   он   так
великодушно предлагает?
   Карелла никогда ранее не бывал в «Золотом Льве».  Одного  взгляда  на
выставленное в витрине  меню  было  достаточно,  чтобы  обратить  его  в
паническое бегство, ибо цены там  были  такие,  что  на  один  обед  ему
пришлось бы  потратить  полугодовое  жалованье.  Помещение  было  точной
копией обеденного зала английской почтовой станции  образца  1637  года.
Могучие дубовые потолочные  балки,  несколькими  футами  ниже  выгнутого
аркой потолка,  как  бы  собрали  воедино  шершавую  поверхность  белых,
окрашенных известью стен.  Столы  были  приземистыми  и  основательными,
покрытые  безукоризненно  белыми  скатертями,  на  которых  поблескивало
массивное столовое серебро. По стенам зала  без  видимого  порядка  были
развешаны портреты леди  и  джентльменов  елизаветинских  времен,  белые
кружевные манжеты и воротники которых отлично подчеркивали белизну стен,
а богатые бархатные камзолы и платья только добавляли  блеска  интимной,
залитой светом свечей атмосфере ресторана. Джералд Флетчер занял  столик
в одном из укромных  уголков  зала.  Он  поднялся  навстречу  Карелле  и
протянул руку.
   — Очень рад, что вы сумели выбрать минутку. Будьте любезны, садитесь.
   Карелла пожал руку Флетчера  и  уселся.  Он  чувствовал  себя  крайне
неловко и при этом не мог бы честно  сказать,  была  ли  эта  неловкость
результатом  обстановки  ресторана  или  вызывалась  присутствием  этого
человека, с которым ему предстояло сейчас обедать. Помещение и  в  самом
деле способно было нагнать страх. В зале было полно  известных  юристов,
которые не стесняясь обсуждали здесь детали последних нашумевших дел.  В
их  присутствии  он  чувствовал  себя   как   распространитель   билетов
подпольной лотереи, которому вдруг предложили  отнести  их  к  воротилам
этого дела, призванным решать,  как  и  в  каких  пропорциях  определять
выигрыш. Закон был составной частью его жизни, однако  в  обществе  этих
юристов он чувствовал себя чем-то вроде слуги.  Человек,  сидящий  перед
ним, был юристом, специализирующимся в уголовном праве, что уже с