кнул Шпет.
   — Ничуть не большее, чем кража со взломом, — ответил ему Браун.
   Женщина, проживающая в квартире, расположенной напротив  номера  4-С,
была выше ростом и Уиллиса и Дженеро, в чем, собственно, не было  ничего
удивительного: Хол Уиллис был самым низкорослым из детективов,  достигая
всего пяти футов и восьми дюймов. Он был столь изящен,  что  походил  на
балетного танцора и казался довольно миниатюрным даже рядом  с  Дженеро,
который был всего-то на дюйм выше его. Хол Уиллис знал, что он  невысок.
Ричард Дженеро, наоборот, считал себя весьма крупным человеком. От  отца
он унаследовал черные вьющиеся волосы, прямой и короткий  неаполитанский
нос, чувственные губы и задумчивые глаза. От матери ему досталась гибкая
и стройная фигура. Он знал, что хорошо сложен, и не испытывал по  поводу
своего роста никаких комплексов. Но эта  леди,  что  открыла  им  сейчас
дверь в квартире номер 4-В, обладала в самом деле могучим телосложением.
Уиллис и Дженеро только глянули на нее снизу вверх и молча переглянулись
между собой с затаенной завистью. На леди была комбинашка алого цвета  и
ничего больше. Босая,  большегрудая,  рыжеволосая  и  зеленоглазая,  она
уперла руки в обтянутые прозрачным нейлоном бока.
   — Ну? — сказала она.
   — Полиция, — сказал Уиллис и предъявил ей свой жетон.
   Женщина внимательно осмотрела жетон.
   — Ну? — повторила она.
   — Мы хотели бы задать вам несколько вопросов, — сказал Дженеро.
   — Каких вопросов?
   — Относительно молодого человека из квартиры  напротив.  Относительно
Люиса Скотта.
   — А что с ним?
   — Вы его знаете? — Мы едва знакомы.
   — Едва знакомы? — сказал Дженеро. — Вы живете с  человеком  на  одной
лестничной площадке и едва...
   — Ну и что? Это ведь город.
   — Но даже и в этом...
   — Мне сорок шесть лет, а ему сколько? Восемнадцать? Девятнадцать? Как
я могу его знать? Интимно?
   — Нет, мэм, но...
   — Вот я и говорю вам,  что  едва  его  знаю.  Почти  не  знакомы.  Но
все-таки, что там с ним?
   — Видели ли вы его вчера  во  второй  половине  дня  или  вечером?  —
спросил Уиллис.
   — Нет. А в чем дело? С ним что-нибудь случилось?
   — Слышали ли вы какой-нибудь необычный шум в его квартире?
   — Необычный? Что значит, необычный?
   — Ну, например, звон разбитого стекла.
   — Меня не было дома вчера вечером. Я ушла в гости к знакомым.
   — В котором часу?
   — В восемь.
   — А в котором часу вы вернулись?
   — Я не вернулась. Я осталась в гостях.
   — У ваших знакомых?
   — Да.
   — И вы можете назвать фамилию этих знакомых? — спросил Дженеро.
   — Этих знакомых зовут Моррис Страус и работает он молочником.
   — О, — сказал Дженеро и растерянно посмотрел на Уиллиса.
   — И когда вы все-таки вернулись домой, мэм? — спросил Уиллис.
   — Около пяти утра. Как и все молочники, Моррис встает очень рано.  Мы
с ним позавтракали, и я пошла домой. А в чем дело? Что  случилось?  Этот
Люис, он что, натворил что-нибудь?
   — А вообще вчера вы видели его в течение дня?
   — Да, видела. Это когда я выходила в магазин. Он как раз тогда входил
в дом.
   — А не помните ли, в котором часу это было?
   — Примерно в половине пятого дня. У меня кончился кофе.  Это  у  меня
вечная история. Кофе я пью, можно сказать, ведрами.  Вот  он  у  меня  и
кончается в самый неподходящий момент. Пришлось бежать  в  магазин.  Вот
тогда-то я и встретила его.
   — Он шел один?
   — Нет.
   — А кто был с ним?
   — Какой-то мальчишка.
   — Вы не знакомы с ним?
   — Я, знаете ли, как-то не вожусь с подростками, поэтому откуда мне...
   — Просто вы могли встречать его тут поблизости, обратить внимание  на
что-нибудь...
   — Нет.
   — А какого он примерно возраста? — спросил Уиллис.
   — Примерно одного с Люисом. Лет восемнадцать, девятнадцать,  не  знаю
точно. Такой, знаете, крупный парнишка.
   — Не могли бы вы описать его внешность немного подробнее?
   — Длинные светлые волосы, висячие усы. И на  нем  была  еще  какая-то
дурацкая куртка.
   — Как это, дурацкая?
   — Это было что-то вроде звериной шкуры мехом внутрь.  Такая,  знаете,
вроде дубленки. Понимаете?
   — Да-да. Продолжайте.
   — Сверху у нее не кожа, а такая, знаете, вывернутая наизнанку,  вроде
замши. А мех обращен внутрь, к  телу.  Мех  белого  цвета.  А  на  спине
намалевано оранжевое солнце.
   — Что-нибудь еще?
   — А вам этого мало?
   — Может быть, и достаточно, — сказал Уиллис. — Большое  спасибо  вам,
мэм.
   — Пожалуйста, — ответила она. — Не хотите ли кофе?  У  меня  кофейник
уже на плите.
   — Нет, большое спасибо, нам хотелось бы осмотреть квартиру  напротив,
— сказал Дженеро. — Но тем не менее,  огромное  вам  спасибо.  Вы  очень
любезны.
   И тут женщина улыбнулась так внезапно и такой  сияющей  улыбкой,  что
Дженеро от изумления попятился.
   — Ну, что вы, — проговорила она каким-то добрым  и  мягким  тоном,  а
потом прикрыла дверь.
   Дженеро задумчиво поднял брови. Он попытался припомнить дословно все,
что перед этим сказал и каким тоном это было сказано. Он только  начинал
постигать искусство ведения допросов и взял себе за  правило  запоминать
все приемы, которые могли пригодиться ему впоследствии. Но  сейчас,  как
назло, он не мог припомнить свои собственные слова. Ни  единого.  Память
просто отшибло.
   — Что я сказал ей? — спросил он Уиллиса.
   — Не помню, — ответил тот.
   — Нет, Хол, попробуй припомнить. Что я мог такое сказать? Почему  она
вдруг так разулыбалась и сразу стала какой-то любезной, что ли?
   — Мне кажется, что ты спросил у нее, а не согласится ли она переспать
с тобой, — сказал Уиллис.
   — Нет, — серьезно возразил Дженеро. — Нет, мне  кажется,  что  ничего
такого я ей не говорил.
   С помощью взятого у смотрителя запасного  ключа  Уиллис  отпер  дверь
квартиры 4-С и первым вошел в квартиру. За его спиной  Дженеро  все  еще
размышлял  о  хитросплетениях  и  тонкостях  искусства  опроса   граждан
полицией.
   Стена, противоположная входной двери, имела два окна.  Нижнее  стекло
левого окна было выбито почти целиком — от него остались  только  мелкие
осколки, торчащие из рамы. В  окна  врывался  яркий  солнечный  свет.  В
комнате было очень мало мебели: у одной из стен был расстелен матрац, на
противоположной  —  подвешена  книжная  полка,   возле   которой   стоял
стереопроигрыватель  с  лежащим  на  нем   альбомом   с   долгоиграющими
пластинками; в кухонном алькове стоял маленький ломберный столик  и  два
стула, окно алькова выходило на пожарную  лестницу.  Черный  старомодный
сундучок,  обитый  медными  бляшками,  служил,   по-видимому,   кофейным
столиком и стоял почти в центре  комнаты  рядом  с  проигрывателем.  Два
черно-белых плаката с антивоенными лозунгами украшали  стены.  Занавесок
на окнах не было. В кухонном алькове на полке стояла пара пачек  овсянки
для завтрака  и  сахарница.  В  холодильнике  —  бутылка  молока  и  три
картонных  пакета  с  кефиром.  В  отделении  для  овощей  Уиллис  нашел
пластиковый мешочек с чем-то,  похожим  на  марихуану.  Он  показал  его
Дженеро.
   — Травка? — спросил  его  Дженеро.  Уиллис  пожал  плечами,  взял  из
мешочка щепоть серо-коричневых засохших листьев и понюхал их.
   — Похоже на это, — заметил он.
   Он  достал  из  своей  сумки  ярлык  с  веревочкой  для  вещественных
доказательств, заполнил его и прикрепил к пластиковому мешочку.
   Они тщательно осмотрели всю комнату. На сундучке стояли три  кофейные
чашки. Каждая из них пахла вином, а на одной сохранились на ободке следы
губной помады. Потом они открыли и сам сундучок и нашли  в  нем  джинсы,
фланелевые  рубашки,  губную  гармошку,  свернутое  армейское  одеяло  и
маленькую металлическую коробочку для хранения денег. Коробочка эта была
не заперта. В ней было  три  доллара  мелочью  и  студенческий  билет  в
прозрачном целлофане. В помойном  ведре  на  кухне  они  обнаружили  две
пустые бутылки из-под вина.  Под  кухонной  раковиной  —  захлопнувшуюся
мышеловку без мыши и приманки. На крышке унитаза  в  санузле  они  нашли
джинсы с черным ремнем, оранжевую майку и  пару  белых  хлопчатобумажных
носков. Там же были домашние тапочки и черная женская шелковая блузка.
   На блузке сохранилась товарная этикетка.
   Они появились в овощной лавке в двадцать минут восьмого. Они  были  в
масках, какие используются на маскарадах в день  Всех  Святых,  хотя  до
этого праздника оставалось ровно две недели. Оба  они  держали  в  руках
пистолеты и оба были одеты в черные плащи  и  такие  же  брюки.  Быстрым
шагом с уверенностью людей, уже не раз побывавших здесь, они  преодолели
расстояние между входной дверью и прилавком. Один из  них  был  в  маске
Серого Волка, а второй в маске Белоснежки. Маски эти полностью закрывали
их лица и поэтому вся сцена имела привкус какого-то жуткого кошмара.
   Когда они появились в дверях лавки, Сильвио стоял к  ним  спиной.  Он
услышал звон дверного колокольчика и быстро обернулся, но они уже успели
вплотную приблизиться к стойке. У него хватило  времени  только  на  то,
чтобы выкрикнуть единственное слово: «Анкора!», нажать на кнопку кассы и
сунуть руку  в  выдвигающийся  ящик  за  револьвером.  Человек  в  маске
Белоснежки первым сообразил, что он полез в  кассу  за  оружием.  Он  ни
слова не сказал своему напарнику. Вместо этого он просто выстрелил прямо
в лицо Сильвио. Пуля, ударившая в упор, чуть было  не  оторвала  Сильвио
голову, отшвырнув его тело  на  полки,  с  которых  тут  же  с  грохотом
посыпались консервные банки.  Занавеска  над  дверью  в  заднюю  комнату
внезапно раздвинулась и в проеме показалась фигура Паркера с револьвером
в руке. Рука человека в маске Серого Волка находилась в  этот  момент  в
денежном ящике кассы, полная денежных купюр.
   — Стоять! — выкрикнул Паркер, и человек в маске Белоснежки  выстрелил
еще раз. Пуля ударила Паркера в правое плечо. Это помешало  ему  сделать
прицельный выстрел, а тут открыл огонь и тот, что  был  в  маске  Серого
Волка. Он выстрелил, целясь Паркеру в живот, но пуля попала тому в ногу.
Пытаясь удержаться, Паркер ухватился за занавеску, но она  оборвалась  и
он со стоном упал на пол.
   Два человека в веселых маскарадных масках  выбежали  из  магазина  на
залитую утренним солнцем воскресную улицу.
   Патрульная   служба   87-го   участка   осуществлялась   силами   ста
восьмидесяти шести патрульных полицейских, и в любой день недели  служба
их проходила по графику, разобраться в котором было под силу  разве  что
доктору наук, специализирующемуся на арабской литературе.
   Однако в это конкретное воскресное утро все перепуталось  еще  больше
из-за того, что был подстрелен  один  из  сотрудников  полиции,  а,  как
известно,  ничто  не   приводит   полицейских   в   такое   лихорадочное
возбуждение, как именно такое событие.
   Лейтенант Питер Бернс, в подчинении у которого были  все  шестнадцать
детективов 87-го  участка,  счел  допустимым  вызвать  на  работу  троих
детективов,  отсутствующих  по  болезни,   исходя   из   того   простого
соображения, что трое не вполне  здоровых  полицейских  послужат  вполне
достойной заменой одному, отправленному в больницу. Не  удовлетворившись
этим, он вдобавок позвонил Стиву Карелле домой на Риверхед  как  бы  для
того, чтобы поставить его в известность о произошедшей перестрелке.
   Бернс прекрасно знал,  что  Карелла,  только  что  отработавший  свою
ночную смену, отнюдь не горит желанием поговорить по телефону  со  своим
шефом. Но он все-таки набрал номер, а потом долго вслушивался  в  мерные
гудки в трубке. Наконец Карелла подошел к телефону.
   — Стив? Я не разбудил тебя?
   — Нет, я как раз надевал пижаму.
   — Прости, что беспокою...
   — Ничего страшного, а в чем дело, Пит?
   — Паркера только что подстрелили в этой зеленной лавке на Эйнсли.
   — Ты шутишь...
   — Какие тут шутки...
   — Господи, — сказал Карелла.
   — Двое подонков застрелили хозяина и ранили Паркера в плечо и в ногу.
Его отвезли в больницу «Буэнависта». Похоже, что дело весьма серьезное.
   — Господи, — снова повторил Карелла.
   — Я уже вызвал Ди Маэо,  Левина  и  Меривезера.  Они  освобождены  от
работы, кто в отпуске, а кто болен, но мне пришлось пойти на это,  Стив,
потому что я не люблю, когда стреляют полицейских.
   — Я тоже не люблю этого.
   — Поэтому я и решил ознакомить тебя с обстановкой.
   — Правильно. Спасибо, Пит. Телефонная трубка молчала.
   — Пит?
   — Да, Стив?
   — Так как? Ты хочешь, чтобы я тоже приехал?
   — Но ты же оттрубил ночную... — и трубка снова замолчала.
   — Ну... ну, так как ты считаешь, Пит?
   — Ты уж  сам  решай,  —  сказал  Бернс.  —  Я  советую  тебе  немного
отоспаться, а потом, может, ты и заглянешь сюда к нам.  О'кей?  —  Бернс
снова помолчал. — Работенка для тебя нашлась бы. Но ты, Стив, решай сам.
   — А  который  сейчас  час?  —  спросил  Карелла.  Бернс  поглядел  на
настенные часы.
   — Начало восьмого. Так что ты отдохни все-таки, о'кей?
   — О'кей, — сказал Карелла.
   — А я позвоню тебе позднее, — сказал Бернс и повесил трубку.
   Он поднялся из-за стола, сунул большие пальцы рук за пояс над задними
карманами и подошел к окну, выходящему в парк. Ладно скроенный человек с
ежиком седых волос и пронзительно голубыми глазами, он постоял некоторое
время молча, глядя на залитую  солнцем  осеннюю  листву  по  ту  сторону
улицы. Потом с тем же ничего не выражающим лицом он резко  повернулся  и
вышел в дежурное помещение участка.
   За ближайшем от кабинета лейтенанта столом сидел детектив Карл Капек.
Перед ним на стуле сидел капрал в морской форме  с  шишкой  величиной  с
куриное яйцо над левым глазом. Форма у капрала  была  испачкана  грязью,
сам он выглядел крайне встревоженным и растерянным и сидел, сложив  руки
на коленях, как провинившийся школьник. Говорил  он  очень  тихо,  почти
шепотом, объясняя что-то Капеку. Лейтенант прошел мимо них к  столу,  за
которым Браун разговаривал с кем-то по телефону.
   — Хорошо, я обязательно передам, — проговорил в этот момент  Браун  и
повесил трубку.
   — Это насчет Паркера? — спросил Бернс.
   — Нет, это звонил Дельгадо с Шестой Южной. Там один малый шел себе  в
церковь,  но  едва  он  отошел  от  своего  дома,  его  поймали  четверо
неизвестных и избили почти до полусмерти. Дельгадо сейчас разбирается  с
этим.
   — Хорошо. А из больницы еще не звонили насчет Паркера?
   — Пока нет.
   — А кто это у нас в подвале в предвариловке?
   — Взломщик, которого взял Симмс на углу Пятой и Фридландер.
   — Тебе бы лучше сходить сейчас в эту овощную лавку, Арти.
   — Тогда Капек здесь останется совсем один.
   — Я уже вызвал людей на помощь. Скоро они прибудут.
   — Хорошо.
   — Я хочу как можно скорее нарастить побольше  мяса  на  этом  дельце,
Арти. Терпеть не могу, когда стреляют моих людей.
   Браун молча кивнул. Он выдвинул  ящик  стола,  достал  из  него  свой
служебный револьвер в кобуре, пристегнул кобуру к поясу, накинул  куртку
и  подошел  к  вешалке  за  плащом  и  шляпой.  Выходя  из  дежурки,  он
приостановился у стола Капека.
   — Если кто будет спрашивать меня, я в овощной лавке.
   — О'кей, — сказал Капек и снова  обернулся  к  своему  морячку.  —  Я
все-таки так и не могу понять, как это получилось,  что  вас  избили,  —
сказал он. — Может, вы еще разок расскажете мне все с самого начала?
   — Ну, понимаете, на меня напали врасплох, вот и все, — сказал военный
моряк.
   — Как именно?
   — Ну, я себе шел, а на меня напали врасплох, и все.
   — Где это произошло, капрал Майлз?
   — На Стеме.
   — И который был час?
   — Примерно три часа ночи.
   — А что вы в это время там делали?
   — Шел себе.
   — Шли в какое-нибудь определенное место?
   — Я как раз только вышел из бара, ну, я говорил.  Я  выпивал  там,  в
этом баре. Думаю, это было на Семнадцатой улице.
   — А было что-нибудь в баре?
   — Как было?
   — Ну, какая-нибудь ссора или скандал. Поругались с кем-нибудь?
   — Нет, это был очень хороший бар.
   — Значит, вы вышли из этого бара примерно в три  часа  ночи  и  пошли
себе по Стему?
   — Правильно.
   — А куда вы шли?
   — Да так, просто решил немножко пройтись и больше ничего.  Перед  тем
как вернуться на корабль. Я с  того  эсминца,  что  приписан  к  Морской
гавани. Мы сейчас на профилактическом ремонте в сухом доке.
   — Мгм, — сказал Капек. — Значит, вы шли себе,  прогуливаясь,  а  этот
мужчина внезапно напал на вас.
   — Ага.
   — Он был один?
   — Да. Один.
   — А чем это он ударил вас?
   — Не знаю.
   — И только недавно вы пришли в сознание, правильно?
   — Да. И тут обнаружил, что эти скоты забрали мой бумажник и часы.
   Капек несколько секунд молча смотрел на потолок.
   — А я считал, что он там был один, — наконец заметил он.
   — Правильно. Он был один.
   — А вы только что сказали «скоты».
   — Ну и что?
   — Множественное число.
   — Ну?
   — Так сколько же их было на самом деле, капрал?
   — Который ударил меня? Я уже сказал, один.
   — Неважно, кто ударил, а кто нет. Сколько их там было?
   — Ну... двое.
   — Отлично. Картина немного проясняется. Значит, двое  мужчин  застали
вас врасплох...
   — Нет, не совсем так.
   —  Послушайте,  капрал,  —  сказал  Капек,  —   скажите   откровенно,
собираетесь вы рассказать мне  все  как  было  или  вы  хотите  поскорее
наплевать на все и забыть? У нас  здесь,  как  видите,  дел  и  без  вас
хватает. Если вы хотите попытаться вернуть украденное у  вас  имущество,
то нужно хоть немного помочь нам, понятно? А в противном случае,  —  рад
был познакомиться, но все же  распростимся  подобру-поздорову.  Надеюсь,
что теперь вам удастся спокойно дойти до своего эсминца.
   Майлз несколько мгновений сидел молча, потом глубоко вздохнул.
   — В таком дерьме я еще  никогда  не  был,  —  сказал  он  наконец.  —
Чувствую себя как самый последний идиот.
   — Почему? Что же все-таки произошло?
   — Понимаете, там в баре была девушка...
   — Так я и думал, — сказал Капек и поощрительно кивнул.
   — Она была в красном платье. Весь вечер она  вертела  задницей  перед
самым моим носом, сами знаете... Наконец я заговорил с ней  и  она  вела
себя очень по-дружески, и все такое прочее. Казалось, ей ничего от  меня
не надо. Вот я и решил угостить ее стаканчиком - другим. За всю  ночь  я
заказал ей не более двух виски.
   — Так. Продолжайте.
   — И вот, незадолго до трех она говорит мне, что ужасно устала и хочет
домой в постельку. Потом она прощается со всеми, идет к двери, а  уже  в
дверях оборачивается ко мне, подмигивает и делает  знак  рукой,  а  сама
кивает на дверь. Ну понимаете? Этим она вроде бы говорит  мне:  «Иди  за
мной». Я тут же расплатился и поспешил на улицу. Вижу, что она стоит  на
углу. Как только она увидела, что я вышел, сразу пошла  дальше,  но  все
время оглядывалась через плечо, в общем, продолжала ломать комедию.  Так
я шел за ней, пока она не свернула в одну из боковых улиц. Тогда я  тоже
свернул за ней за угол, а тут уже стоял  этот  ее  парень,  который  как
грохнет меня по лбу. А когда я очнулся,  оказалось,  что  они  унесли  и
бумажник, и часы, а я остался вот с этой шишкой. Вот сука!
   — Она белая или чернокожая?
   — Черная.
   — А мужчина?
   — Белый.
   — Вы могли бы узнать ее, если бы встретились снова?
   — Я запомнил ее на всю жизнь.
   — А мужчину?
   — Я только мельком видел его. Он ударил меня, едва я показался  из-за
угла. У меня только искры из глаз посыпались.  Они,  видимо,  перетащили
меня в другое место. Потому что очнулся я в  этой  вонючей  парадной.  Я
хочу сказать, что я лежал на тротуаре, когда... —  Майлз  вдруг  оборвал
себя и растерянно поглядел на свои руки.
   — Да, капрал?
   — Что меня доводит больше всего, так это то,  что  она  еще  и  пнула
меня, эта сучка. Когда я уже свалился на тротуар,  она  еще  пнула  меня
этой  своей  узконосой  туфлей.  Скорее  всего,  я  именно  из-за  этого
отключился по-настоящему. Не от того, что этот тип  меня  ударил,  а