е желание.
   — И ничего не оставила дочери?
   — Только в том случае, если Деннис умрет раньше Тинки. На этот случай
она назначила  опекуна,  доверив  ему  распоряжаться  имуществом  до  ее
совершеннолетия.
   — А Деннис знает об этом?
   — Понятия не имею.
   — А была ему отослана копия завещания?
   — Во всяком случае, я ее не отсылал.
   — А сколько экземпляров завещания вы отослали Тинке?
   — Две копии. Оригинал его хранится у меня в сейфе.
   — Это она сама потребовала, чтобы ей отослали две копии?
   — Нет. Но мы обычно отсылаем по две копии завещаний всем завещателям.
В большинстве случаев  люди  любят  иметь  у  себя  под  рукой  запасной
экземпляр на  тот  случай,  если  возникнет  необходимость  поправок,  а
второй, как правило, держат в  сейфе  своего  банка.  По  крайней  мере,
такова практика.
   — Мы весьма тщательно обыскали квартиру Тинки, мистер Сэдлер, но  так
и не нашли копии ее завещания.
   — В таком случае, можно предположить, что она и в самом деле отослала
ее своему бывшему мужу. И ничего странного я тут не вижу.
   — Неужели?
   — Видите ли, отношения между ними сохранялись самые дружественные.  А
кроме того, он ведь действительно является единственным  наследником.  И
легко можно предположить, что Тинка  желала  поставить  его  об  этом  в
известность.
   —  Ага,  —  задумчиво  произнес  Мейер.  —  А  насколько  велико  это
наследство?
   — Ну все, что у нее имеется — это картина.
   — Как это понимать?
   — Я имею в виду картину Шагала.
   — Простите, я все-таки не понимаю.
   — Я говорю о картине художника Шагала. Тинка приобрела  ее  несколько
лет назад, когда она  начала  наконец  зарабатывать  хорошие  деньги.  Я
полагаю, что сейчас эту картину можно оценить примерно в пятьдесят тысяч
долларов.
   — Это вполне приличная сумма.
   — Верно,  —  сказал  Сэдлер.  Он  уже  облачился  в  шорты  и  сейчас
старательно натягивал перчатки, всем своим видом показывая, что ему пора
выходить на площадку. Однако Мейер решил игнорировать все эти намеки.
   — А как насчет всего остального имущества? — спросил он.
   — А это и есть ее имущество.
   — Как это?
   — Картина Шагала и составляет содержание ее завещания  или  ту  часть
его, которая представляет собой значительную ценность. А остальное — это
мебель, кое-какие ювелирные изделия, предметы туалета и  прочие  мелочи,
но,  уверяю  вас,  все  это   не   представляет   собой   сколько-нибудь
значительной ценности.
   — Погодите, мистер Сэдлер, я чего-то тут не  понимаю.  Насколько  мне
известно, Тинка Закс зарабатывала около ста пятидесяти тысяч долларов  в
год. Неужели вы всерьез утверждаете, что к моменту своей смерти  все  ее
имущество или капитал оказались вложенными  в  картину  Шагала,  которая
оценивается в пятьдесят тысяч долларов. Как такое могло произойти?
   — Не знаю, но именно так обстоят дела.
   — И чем вы можете объяснить это?
   — Ничего не  могу  вам  сказать.  Я  ведь  не  был  консультантом  по
вкладыванию ее капитала, я был всего лишь консультирующим ее юристом.
   — Но в качестве такового вы ведь наверняка  попросили  ее  определить
состав ее имущества при составлении завещания, правда?
   — Правильно.
   — Ну, и как же она сама определила его?
   — Именно так, как я и сказал вам только что.
   — А когда это было, мистер Сэдлер?
   — Завещание было составлено двадцать четвертого марта.
   — Двадцать четвертого марта?  Это  означает,  что  всего  лишь  около
месяца назад?
   — Правильно.
   — А были у нее какие-нибудь причины, чтобы составить завещание именно
в это время?
   — Об этом мне ничего не известно.
   — Я спрашиваю о том, не было ли у нее проблем со  здоровьем  или  еще
чего-нибудь?
   — Выглядела она вполне здоровой.
   — А не была ли она напугана чем-нибудь? Не показалось ли вам, что она
предчувствует какую-то беду или угрозу жизни?
   — Нет, ничего такого я не заметил. Она нервничала, это было  заметно,
но при этом отнюдь не выглядела напуганной.
   — А почему она нервничала?
   — Этого я не знаю.
   — Вы у нее не спрашивали о причине волнения?
   — Нет, не спрашивал. Она  пришла  ко  мне  за  тем,  чтобы  составить
завещание, и я помог ей составить его и оформить должным образом.
   —  А  приходилось  вам  до  этого  оказывать  ей  какие-либо   услуги
юридического порядка, перед тем, как составить это завещание?
   — Да. У Тинки был дом в графстве Мейвис  и  я  занимался  оформлением
бумаг, когда она решила продать его.
   — И когда это было? — В прошлом октябре.
   — Какую сумму получила она от продажи этого дома?
   — Сорок две тысячи пятьсот долларов.
   — Дом был заложен?
   — Да. Пятнадцать тысяч было внесено на  уплату  ссуды.  Остальное  же
пошло Тинке.
   — Двадцать... — Мейер  помолчал,  производя  подсчет  в  уме.  —  Это
двадцать семь с половиной тысяч. Они должны были  остаться  у  Тинки  на
руках. Я правильно говорю?
   — Да, верно.
   — Они были получены наличными?
   — Да.
   — Так куда же они делись, мистер Сэдлер?
   — Именно этот вопрос я задал ей, когда мы составляли завещание.  Меня
они интересовали и с точки зрения налогов, и  в  связи  с  завещанием  —
вопрос о том, кому достанутся в наследство деньги, вырученные от продажи
дома, мог оказаться спорным. Однако она сказала мне, что истратила их на
личные расходы.
   Сэдлер помолчал.
   — Мистер Мейер, я занимаюсь здесь всего дважды в неделю и,  поверьте,
мне  очень  трудно  бывает  выкроить  время  для  занятий   спортом.   Я
надеялся...
   — Я постараюсь не очень  задерживать  вас,  но  еще  одну  минуточку.
Просто я не могу даже вообразить, что же могла Тинка  сделать  со  всеми
этими весьма солидными суммами, которые попадали ей в руки. Если  верить
вашим словам, то она была буквально без цента в момент своей смерти.
   — Видите ли, я могу сообщить вам только то, что она сама говорила мне
о своем финансовом положении. И состав ее имущества я внес в завещание с
ее слов.
   — А мог бы я ознакомиться с текстом ее завещания?
   — Разумеется. Но оно находится у меня в сейфе, в помещении конторы, а
я туда не намерен возвращаться сегодня. Если вы  сможете  зайти  ко  мне
завтра...
   — Я надеялся, что смогу ознакомиться с ним до того...
   — Заверяю вас, что я честно изложил вам содержание завещания.  Как  я
уже объяснял вам, я был у нее  всего  лишь  консультирующим  юристом,  а
никак не советником по размещению капиталов.
   — А был у нее такой советник?
   — Этого я не знаю.
   — Мистер Сэдлер, а вы вели дело о ее разводе?
   — Нет. Она впервые обратилась  ко  мне  за  помощью,  когда  занялась
продажей дома. До этого я вообще не был знаком с ней и поэтому не  знаю,
кто консультировал ее по делу о разводе.
   — И последний вопрос, — сказал Мейер. — Упомянут  ли  в  завещании  в
качестве наследника кто-нибудь еще помимо Денниса и Энни Закс?
   — Нет, они названы в  нем  в  качестве  единственных  наследников,  —
сказал Сэдлер. — И притом  Энни  становится  наследницей  только  в  том
случае, если отец ее умрет раньше Тинки.
   — Благодарю вас, — сказал Мейер.
   Вернувшись  в  участок,  Мейер  тщательно  проверил  отпечатанный  на
машинке список всех личных вещей, которые  были  обнаружены  в  квартире
Тинки Закс. В описи не  фигурировало  ни  копии  завещания,  ни  чековой
книжки, однако полицейский из отдела убийств, составлявший этот  список,
внес в него ключ от личного сейфа в банке, пометив, что  он  валялся  на
столе в квартире убитой. Мейер позвонил в отдел  убийств  и  спросил  об
этом ключе. Выяснилось, что он сейчас  находится  в  отделе  выморочного
имущества. Ему сказали, что если  возникла  в  том  необходимость,  ключ
можно взять там под расписку. Он немедленно поехал в главное  управление
и там ему  вручили  маленький  конвертик  с  ключом.  На  конверте  было
напечатано название банка. Оформив должным образом получение  ключа,  он
попросил в близлежащем суде ордер на право допуска к содержанию сейфа. В
сопровождении судебного исполнителя Мейер отправился на  метро  в  центр
города. Когда они вышли из метро, шел  проливной  дождь,  но  они  скоро
добрались до Первого Северного банка на углу  Филлипс  и  Третьей-авеню,
что было в нескольких кварталах от дома Тинки.
   Банковский клерк снял металлический ящичек с полки, уставленной точно
такими  же  ящиками,  и  поинтересовался  у  Мейера,  не  желает  ли  он
исследовать его содержимое в приватной обстановке, после чего провел его
и судебного исполнителя в маленькую  комнатку,  где  помещались  стол  и
стул, а также висела привязанная на  веревочке  шариковая  ручка.  Мейер
отпер металлический ящик.
   В нем оказалось всего два документа. Одним из  них  было  официальное
письмо фирмы,  занимающейся  продажей  предметов  искусства,  с  оценкой
полотна Шагала. В письме этом сухо сообщалось о том, что полотно  Шагала
было подвергнуто экспертизе,  которая  установила,  что  данная  картина
несомненно принадлежит кисти Шагала  и  при  настоящем  состоянии  рынка
может быть  оценена  по  рыночным  ценам  в  сумму  от  сорока  пяти  до
пятидесяти тысяч долларов.
   Вторым документом было  завещание  Тинки.  Содержание  его  полностью
совпадало с тем, что сообщил ему Сэдлер. Единственное, чего он не сказал
ему, так это то, что согласно завещанию, опекуном Энни, в случае  смерти
Денниса Закса, назначался Арт Катлер.
   Мейер долгое время раздумывал над тем, намеренно ли Сэдлер не  сказал
ему об этом или нет.
   Потом он попытался прикинуть,  сколько  же  денег  успела  заработать
Тинка за одиннадцать лет работы манекенщицей, если она получала примерно
сто пятьдесят тысяч в год, и попытался сообразить, каким это образом все
ее имущество могло представлять собой всего лишь картину Шагала, которая
к тому же теперь оказалась залитой ее же собственной кровью.
   Выглядело это довольно подозрительно.
   Глава IX
   Поул Блейни проверял и перепроверял полученные им данные, сопоставляя
их с заключением криминологической  лаборатории  относительно  состояния
обгорелого остова машины. Поначалу лишь одна вещь  не  вызывала  у  него
никаких  сомнений.  Было  совершенно  ясно,  что  где  бы  не  было  так
обезображено тело Стива Кареллы, это никак  не  могло  произойти  внутри
машины. Состояние самого трупа было, безусловно, ужасным — даже смотреть
на него было трудно без содрогания. За годы работы медицинским экспертом
ему не раз случалось иметь дело  с  ожогами  самых  разных  степеней.  В
данном случае было очевидно, что тело подвергалось воздействию пламени в
течение нескольких часов. Лицо было совершенно неузнаваемым, кожа на нем
почернела и заскорузла, зубы — все до одного — куда-то исчезли. Кожа  на
туловище тоже обгорела и полопалась,  все  волосяные  покровы  оказались
уничтоженными в огне, да и мышечные ткани  во  многих  местах  выгорели,
обнажая обуглившиеся кости. Для того, чтобы тело дошло до его  нынешнего
состояния внутри автомашины, пожар должен был бы продолжаться по меньшей
мере несколько  часов.  Однако  по  заключению  лаборатории  автомобиль,
загоревшийся в результате взрыва бензобака,  горел  интенсивно  и  пожар
длился очень недолго. Блейни пришел к выводу, что тело было  подвергнуто
воздействию огня где-то в ином месте и лишь потом помещено в  автомобиль
с намерением имитировать смерть в результате  пожара,  произошедшего  от
взрыва бензобака.
   В обязанности Блейни, разумеется, не входило доискиваться до  истоков
преступления и разгадывать намерения преступников, и все-таки  он  никак
не мог понять, зачем кому-то  могло  понадобиться  тратить  зря  столько
времени и сил. Ведь всем и каждому, особенно в преступном  мире,  должно
быть ясно, что при  пожаре  автомобиля  просто  невозможно  окончательно
уничтожить  намеченную  жертву.   Поэтому,   будучи   человеком   весьма
обстоятельным, он снова  и  снова  возвращался  к  своим  исследованиям,
предпринимая одну попытку за другой. Причем все его  старания  никак  не
связаны были с тем, что труп на этот раз  принадлежал  полицейскому,  да
еще такому полицейскому, которого он хорошо знал. Труп,  лежавший  перед
ним на операционном столе, вовсе не ассоциировался в его представлении с
человеком, которого ранее звали Стивом Кареллой. Просто он столкнулся  с
патологической загадкой.
   И загадка эта никак не поддавалась  решению.  Целый  рабочий  день  в
пятницу она не давала ему покоя.
   Берт Клинг сидел в полном одиночестве  в  дежурном  помещении,  когда
зазвонил телефон. Он снял трубку.
   — Детектив Клинг. Восемьдесят седьмой участок полиции.
   — Берт, это говорит Поул Блейни.
   — Привет, Поул, как поживаешь?
   — Спасибо, отлично. Кто там у вас занимается делом Кареллы?
   — Мейер сейчас занят им. А в чем дело?
   — Можно позвать его к телефону?
   — Сейчас его нет здесь.
   — Ты, знаешь, я полагаю, что дело у меня  к  нему  весьма  важное,  —
сказал Блейни. — Не мог бы ты сказать, где мне поймать его?
   — К сожалению, я не знаю, где он.
   — А если я передам  тебе,  в  чем  дело,  то  ты  сможешь  как-нибудь
сообщить ему об этом еще сегодня вечером?
   — Конечно, — сказал Клинг.
   — Я тут занимался посмертным вскрытием, — сказал Блейни. —  Я  весьма
сожалею, что никак не мог ранее связаться с вами, но  дело  в  том,  что
результаты  вскрытия   и   последующих   анализов   оказались   довольно
противоречивыми, а в таких случаях приходится быть  очень  осторожным  с
выводами. Мне не хотелось давать заключение, которое могло бы  направить
вас по ложному следу, ты понимаешь, о чем я говорю.
   — Да, конечно, — сказал Клинг.
   — Вот в этом-то и дело. И теперь, если у тебя достаточно времени, мне
хотелось бы объяснить, как я  поэтапно  пришел  к  своим  выводам.  Хочу
заявить тебе сразу же,  что  сейчас  я  абсолютно  уверен  в  полученных
результатах. Ты, наверное, и  сам  понимаешь,  насколько  это  важно,  и
поэтому мне совсем не хотелось бы, чтобы  создалось  впечатление,  будто
мои выводы построены на догадках или неподтвержденных  предположениях  и
уж, во всяком случае, не в таком серьезном деле.
   — Я подготовил карандаш и бумагу, — сказал Клинг. —  Выкладывай,  что
там у тебя.
   — Ну, во-первых, сравнительный анализ состояния  автомобиля  и  трупа
указывает на то, что тело обгорело где-то в ином  месте  и  подвергалось
воздействию огня весьма продолжительное время и лишь  после  этого  было
перемещено в автомобиль, где его и  обнаружили.  На  этот  счет  у  меня
имеются  новые  лабораторные  данные,  которые  полностью   подтверждают
сделанный мною вывод.  Я  направил  в  лабораторию  образцы  посторонних
включений, которые были обнаружены мной в  обугленных  мышечных  тканях.
Анализ  подтвердил,  что  эти  включения  представляют   собой   кусочки
древесного угля. Следовательно, это позволяет прийти к  заключению,  что
тело было обуглено в пламени огня, поддерживаемого дровами, а вовсе не в
пламени вспыхнувшего бензина, как это было бы в  случае,  если  бы  тело
обгорело при пожаре автомобиля. Я мог бы  высказать  предположение,  что
тело было сунуто головой в очаг.
   — А почему ты так думаешь?
   — Верхняя половина тела обгорела весьма значительно, тогда  как  ниже
пояса ткани сохранились  почти  нетронутыми.  Я  пришел  к  выводу,  что
верхняя половина тела была сунута в очаг и подвергалась воздействию огня
в течение нескольких часов, а, возможно, и в течение целой  ночи.  Более
того, я рискну утверждать, что человек этот был убит до того,  как  тело
его было подвернуто воздействию огня.
   — Он был убит раньше?
   — Да, я проверил его дыхательные пути в надежде разыскать там примеси
горения, а также провел анализ  крови  на  наличие  карбоксигемоглобина.
Наличие того или другого указывало бы на то, что жертва была жива, когда
попала в огонь. Однако ни того, ни другого мне обнаружить не удалось.
   — В таком случае, как же он был убит?
   — Тут мне  пока  приходится  ограничиться  предположением,  —  сказал
Блейни.  —  Сохранились  некоторые  признаки  гематомы  и,  кроме  того,
раздроблены кости основания черепа. Но все эти признаки могли возникнуть
и после наступления смерти или в результате воздействия огня, поэтому  я
не считаю себя вправе утверждать с полной  определенностью,  что  смерть
наступила в результате тяжелого удара по голове, хотя предполагать это у
нас есть все основания. Давай поэтому пока ограничимся утверждением того
бесспорного факта, что он был мертв до того, как его сунули в печь.
   — В таком случае, зачем им могло понадобиться совать его туда?
   — Чтобы изменить тело до неузнаваемости.
   — Ладно, продолжай.
   — Как тебе наверняка известно, у трупа отсутствовали зубы, что делало
невозможным опознание трупа по карточкам дантиста.  Вначале  я  полагал,
что  зубы  выпали  под  воздействием   огня,   но   проведя   тщательное
обследование, я нашел мелкие осколки кости в верхней челюсти. И сейчас я
твердо убежден в том, что зубы были выбиты перед тем, как засунуть  тело
в печь. И сделано это было, как  я  полагаю,  с  тем,  чтобы  затруднить
опознание тела.
   — Что ты хочешь этим сказать, Блейни?
   — Может, ты разрешишь мне сначала закончить? Мне  очень  не  хотелось
бы, чтобы потом возникла какая-нибудь путаница.
   — Да, да, пожалуйста, — сказал Клинг.
   — На обгорелом туловище  совсем  не  осталось  волос.  Все  они  были
уничтожены  огнем.  Само  собой  разумеется,  что  на  черепе  тоже   не
сохранилось волос, поскольку, как я уже  указывал,  тело  было  засунуто
головой в очаг. Однако вследствие проведенного обследования мне  удалось
обнаружить сохранившиеся волосяные сумки в  жировом  слое  на  туловище,
даже в тех местах, где эпителий был полностью разрушен.  Иными  словами,
хотя в огне погибли сами волосы, мне удалось обнаружить  явные  признаки
того, что волосы всетаки росли там. Однако  мне  не  удалось  обнаружить
таких следов на черепе.
   — Что ты хочешь этим сказать?
   — Этим я хочу сказать прежде всего то, что человек, труп которого был
обнаружен в автомобиле, был лыс.
   — Что?!
   — Да, лыс, и в этом для меня не было  ничего  удивительного.  У  него
были достаточно атрофированные внутренние органы и  даже  состояние  его
частично сохранившихся мышечных тканей указывало на то, что человек этот
несомненно был весьма преклонного возраста. Более  того,  поначалу  меня
несколько удивило то, что один глаз сохранился в черепе,  а  второй  был
совершенно уничтожен огнем, я имею в виду  левый  его  глаз.  Поэтому  я
тщательно обследовал левую глазную впадину и пришел к выводу, что в  ней
уже много лет не было глаза. Зрительного нерва и его  канала  просто  не
оказалось, а кроме того сохранились рубцы  на  мышечной  ткани,  которые
указывают на то, что глаз был удален оперативным путем много лет назад.
   — Циклоп! — выкрикнул Клинг. — О, господи, да ведь это Циклоп.
   — Кем бы он там ни был, — сказал Блейни, — но это наверняка  не  Стив
Карелла.
   Он лежал совершенно  голый  на  полу  рядом  с  радиатором.  До  него
доносился стук дождевых капель, там, за окном, однако в  комнате  сейчас
было довольно тепло и он не испытывал особенных неудобств. Вчера девушка
немного ослабила браслет наручника на его руке и теперь зубцы его не так
впивались в руку. Нос у  него  по-прежнему  был  распухшим,  но  сильная
пульсирующая боль утихла,  кроме  того  девушка  обмыла  его  ранения  и
пообещала  даже  побрить  его,  как  только  ссадины  на  лице   немного
подзаживут.
   Он был голоден. Он уже знал, что девушка принесет ему еду, как только
начнет темнеть — она всегда так делала. Плотно его кормили  один  раз  в
сутки и всегда — в сумерках. В это время она приносила ему поднос с едой
и следила за тем, как он ест, разговаривая  при  этом  на  самые  разные
темы. Два дня назад она  показала  ему  свежие  газеты,  прочитав  вслух
некоторые весьма для него интересные материалы. Он при этом никак не мог
избавиться от странного чувства нереальности происходящего. Пом