ать пять долларов, она  здорово
устала, на улице было холодно, и если сейчас удастся сделать себе укол и
сразу же после этого отправиться спать, то ночь эту можно будет  считать
вполне удачной. Нет ничего более желанного для  наркомана,  как  сделать
себе хороший укол, а потом Спокойно отправиться на боковую. В  понимании
Марии введение себе необходимой дозы  героина  было  верхом  блаженства.
Доза заставляла трепетать все ее тело и даже те места, которые в полиции
нравов, как впрочем и в лексиконе самой  Марии,  именовались  «интимными
местами».
   Именно так, в полном соответствии с требованиями закона  и  следовало
именовать эти места, поскольку в самом законе сказано совершенно  четко,
что даже детективы из полиции  нравов  не  могут  задержать  женщину  по
подозрению  в  проституции,  если  она  при  этом   не   обнажит   перед
предполагаемым клиентом своих «интимных мест». Трудно, конечно, с полной
определенностью решить вопрос о том, переняла ли Мария  этот  термин  от
сотрудников полиции нравов, с которыми ей  приходилось  сталкиваться  по
роду своих занятий,  или  сама  изобрела  его  из  девичьей  скромности.
Вообще-то в полиции нравов у нее было много хороших знакомых — кое с кем
из них  у  нее  были  даже  и  чисто  профессиональные  отношения,  а  с
некоторыми она,  случалось,  вступала  в  конфликты.  Конфликты  эти  по
большей части  носили  двойственный  характер,  который  можно  было  бы
определить либо как законно-сексуальный, либо как социально-сексуальный.
Может быть, именно из-за такой своей довольно странной  позиции  полиция
нравов зачастую называлась среди проституток полицией  «всегда  правых».
Но это — тоже иносказание.
   Вообще-то в профессиональной среде Марии об очень многом было принято
высказываться иносказательно. Она могла рассуждать о  сексе  примерно  с
той же свободой, с какой большинство  женщин  говорит  о  моде,  с  тем,
правда, исключением, что  Мария  при  этом  продемонстрировала  бы  куда
меньшую горячность. Она и в самом деле нередко высказывалась по вопросам
секса и, надо сказать, что в кругу подруг по профессии  она  делала  это
весьма свободно, не стесняясь в выражениях.  Правда,  совсем  иначе  она
говорила о сексе с лицами мужского пола.
   Так, например, в беседе с проститутками она обычно называла  мужчину,
который добивается ее тела, не иначе как «фраером». Однако  в  смешанном
обществе, где-нибудь  в  уютном  кабачке  или  баре,  когда  вступали  в
действие правила более тонкого  обращения,  как  это  и  должно  быть  в
отношениях между мужчинами и женщинами, Мария именовала  своих  клиентов
не иначе как «друзьями».
   Если, например, Мария говорила: «у меня есть несколько очень солидных
друзей», то это отнюдь не означало, что у нее есть друзья, которые могут
избавить ее, например, от штрафа за превышение скорости или что-нибудь в
этом роде. Просто этим она хотела сказать только то,  что  некоторые  из
тех мужчин, которые, опять-таки прибегая к иносказанию, «спали»  с  ней,
люди богатые и весьма уважаемые.
   Кроме  того,  Мария  никогда  не  стала   бы   в   вульгарной   форме
распространяться на тему об оказываемых ею услугах. Она, например, ни за
что не позволит себе сказать, что она «спала» с каким-то мужчиной. Мария
и здесь прибегнет к иносказанию и скажет: «я была с другом».
   С кем бы и что  бы  она  не  делала,  она  демонстрировала  при  этом
какую-то удивительную беспристрастность.  Она  прекрасно  отдавала  себе
отчет в том, что существует целый ряд значительно более  респектабельных
способов зарабатывать деньги.  Однако  Марии  требовалось  около  сорока
долларов в день для поддержания своей страсти к наркотикам, а девушкам в
возрасте Марии, если только они не относятся к числу  кинозвезд,  просто
невозможно заработать такую сумму денег. И для нее было просто  подарком
судьбы то обстоятельство, что она имела что предложить на рынке  обмена.
Таким образом, в полном соответствии с освященным  веками  порядком,  по
которому спрос  всегда  рождает  предложение,  она  считала  необходимым
предложить свои услуги всегда, когда на них возникал спрос.
   А спрос на Марию был немалый.
   Многие добропорядочные  жены,  вечно  занятые  шитьем  или  вязанием,
надежно  упрятанные  в  кокон  брачных  уз,  наверное,  были  бы  просто
поражены, если бы  узнали,  сколь  широким  спросом  пользуются  услуги,
предоставляемые Марией. По правде сказать, они были бы просто шокированы
этим.
   Прежде всего, у Марии было много «друзей», которым очень нравился  ее
невинный вид — вид очень приличной студенточки.  Пребывание  в  обществе
Марии  для  них  означало  возвращение  молодости,  с  ней   они   снова
чувствовали себя молодыми, можно сказать — мальчишками, а ведь даже жены
из пригородных вилл в состоянии понять, что все мужчины — это не  более,
чем просто повзрослевшие мальчишки. Круг «друзей» Марии состоял из очень
разных людей: от солидных и богатых администраторов  до  самых  скромных
клерков, а места, в которые ее приглашали,  варьировались  от  роскошных
служебных помещений до фабричного цеха с одеялом, небрежно брошенным  на
пол. Работая в пределах территории  восемьдесят  седьмого  участка,  она
обычно снимала для себя комнату, платя по  три  доллара  за  каждого  из
«друзей». Комнаты  эти  сдавались  ей  разными  людьми,  но  чаще  всего
старухами,  для  которых  такая  сдача  в  поднаем   была   единственным
источником дохода. Мария  не  очень  любила  работать  в  деловой  части
города. Поэтому цены у нее, учитывая возможности  своих  клиентов,  были
несколько ниже, а это означало, что ей  приходилось  обслуживать  больше
«друзей»  для  того,  чтобы  набрать  необходимую  сумму   для   покупки
обязательной для себя дозы наркотика.
   Было бы несправедливым сказать о Марии, будто она ненавидела секс. Но
и сказать, что она получала от него удовольствие, было бы тоже неверным.
Собственно, не испытывала она к нему ни ненависти, ни любви. Просто  она
с  достаточной  терпимостью  относилась  к  этой  проблеме.   Секс   был
неизбежной составной частью ее работы,  а  если  учесть,  что  в  городе
найдется немало «белых воротничков», которые  и  к  своей  работе  также
относятся и без ненависти, и без  любви,  то  и  ее  отношение  к  своей
профессии следует трактовать как вполне  естественное.  Терпимости  этой
помогала странное свойство наркотиков приглушать  природный  сексуальный
аппетит. Итак, вооруженная вдвойне: с одной стороны,  наркотиками,  а  с
другой — чисто профессиональным безразличием, Мария охотилась  за  своей
дичью и каким-то таинственным образом создавала у этой дичи  впечатление
о себе, как о страстном охотнике.
   Однако к трем часам ночи охота эта успела уже достаточно утомить  ее.
В сумочке у нее лежало тридцать пять  долларов,  и  одна  восьмая  унции
героина дожидалась ее в служившем ей постоянным пристанищем  гостиничном
номере, а это, черт побери, означало, что на сегодня можно было  кончать
работу. Однако, тридцать пять долларов — это  все-таки  никак  не  сорок
долларов, а именно сорок долларов требовалось  Марии,  чтобы  обеспечить
себя  соответствующей  дозой  героина  на  следующий  день.   Поэтому-то
законное облегчение, которое она испытывала по поводу того, что трудовой
день закончен, несколько омрачалось соображением о том, что может  и  не
следовало бы пока останавливаться, ведь пяти  долларов  ей  все-таки  не
хватало.
   Очень может быть, что именно эти колебания и  послужили  началом  той
цепи событий, которая привела ее на больничную койку.
   Она шагала сейчас в своих выходных туфлях на очень высоком каблуке  и
в демисезонном пальто,  втянув  голову  в  плечи  из-за  резких  порывов
ледяного ветра. Под пальто на ней была модная юбка  из  синего  шелка  и
белый свитер. Она была сейчас в лучшем своем наряде, потому что на  этот
вечер ее  звонком  вызвали  в  деловую  часть  города  к  одному  из  ее
влиятельных «друзей». Она надеялась сорвать с него сразу необходимые  ей
сорок долларов, однако оказалось, что он сегодня не при  деньгах  и  для
начала спросил у  нее,  не  смогла  бы  она  подождать  с  расплатой  до
следующего  раза,  а  он  тогда  за  это  подбросит  ей  кое-что   сверх
установленной таксы. Поскольку он уже не впервые обращался к ней с такой
просьбой и поскольку каждый раз он аккуратно  расплачивался  с  ней  при
следующей встрече, в самом деле не скупясь, Мария  только  улыбнулась  в
ответ  к  сказала  «конечно»,  добавив  «в  следующий  раз»,   а   потом
направилась сюда, не теряя надежды  заработать  нужную  сумму.  В  таком
изящном наряде ей это удалось без особого труда. И вот, все еще  в  этом
изящном наряде, она  шла  сейчас  к  станции  подземки,  желая  поскорее
добраться домой и поскорее сделать себе укол, смущала ее только пятерка,
которой ей все же не хватало на следующий день.
   Шаги, которые вдруг раздались за  ее  спиной,  немного  испугали  ее.
Грабежи на улицах  были  довольно  обычным  явлением,  а  ей  совсем  не
улыбалось расстаться  вот  так  за  здорово  живешь  с  тридцатью  пятью
долларами, которые она заработала с таким трудом.  Страх  этот,  однако,
сразу испарился, когда она услышала свое имя, произнесенное шепотом.
   Она остановилась и, обернувшись, ждала,  щурясь  от  ледяного  ветра,
дувшего теперь прямо в лицо. Мужчина направился прямо к ней,  приветливо
улыбаясь.
   — Хелло, Мария, — сказал он.
   — Ах, это ты, — сказала Мария. — Хелло.
   — Куда это ты идешь?
   — Домой, — сказала она.
   — Так рано?
   Мария занималась своей профессией  уже  достаточно  долго  и  поэтому
сразу же уловила легкий  налет  игривости,  с  которым  был  задан  этот
вопрос. И хотя ей и в самом деле не терпелось как можно скорее добраться
до дома, чтобы сделать  себе,  наконец,  укол,  и  хотя  ей  никогда  не
нравился этот человек, она тут же подумала о недостающих пяти долларах и
о том, что, возможно, ей удастся заработать не только эти пять долларов,
а, пожалуй, и кое-что сверх этого, поэтому она живо откликнулась на  эту
игривость и ответила на нее заученной улыбкой.
   — Ну это, как сказать, может, сейчас не так-то уж и рано,  —  сказала
она, все еще улыбаясь, но уже несколько иным голосом.
   — Ну что ты, — сказал он, — время еще детское.
   — Ну что ж, — сказала Мария, — я так думаю, что все зависит от  того,
как человек намерен воспользоваться своим временем.
   — Я мог бы придумать кое-что, чтобы славно провести его, — сказал он.
   — Да? — она кокетливо вздернула бровь и облизала губы.
   — Это точно.
   — Было бы любопытно узнать, как именно, —  сказала  Мария,  осторожно
загоняя свою  дичь,  отлично  понимая,  что  охота  никому  не  приносит
радости, если дичь не ощущает того, что она очень нужна охотнику. — Если
ты считаешь, что сейчас еще рано, а я так не думаю, то интересно было бы
узнать, как тебе хотелось бы провести это время?
   — Я хочу переспать с тобой, Мария, — сказал он.
   — Только, пожалуйста, без грубостей, — сказала Мария.
   — А какая тут грубость, если я плачу двадцать долларов? — спросил он,
и у Марии как-то сразу пропало желание  разыгрывать  из  себя  охотницу.
Марии крайне нужны были эти двадцать долларов, и к черту все хитрости  и
тонкости.
   — Ладно, — быстро сказала она. — Только подожди, пока я организую для
нас комнату.
   — Валяй, — сказал он. Она уже отошла от него, но тут же обернулась.
   — Только без всяких фокусов, — предупредила она его.
   — Ладно, — сказал он.
   — Я подыщу комнату.
   Было  очень  поздно  и  она  прекрасно  понимала,  что  ей  могут  не
предоставить комнату за обычный трояк. Однако, поскольку ей было обещано
двадцать долларов, то она считала, что может рискнуть и  пятеркой,  лишь
бы добыть комнату, тем более, что она была в восторге от того,  что  все
так великолепно сложилось. Ведь сейчас с лихвой оправдались все ее самые
смелые надежды. Она поднялась на второй этаж одного  из  жилых  домов  и
постучала в нужную ей дверь. На стук ее долго никто не отвечал,  но  она
продолжала упорно стучать и стучала до тех пор, пока не  услышала  из-за
двери голос: «Баста! Хватит!». По сильному испанскому акценту она  сразу
же поняла,  что  крик  этот  исходит  от  Долорес  и  усмехнулась,  живо
представив себе, как эта старуха выбирается сейчас  из  теплой  постели.
Через некоторое мгновение до нее донеслось шлепанье босых ног по полу.
   — Кто там? — спросил знакомый голос.
   — Это я, — ответила она. — Мария Эрнандес. Дверь распахнулась.
   — Шлюха! — заорала ей по-испански Долорес. — Чего
   это ты решила ломиться в чужую дверь в... который час? Мария  глянула
на часы.
   — Около трех, Долорес. Послушай, мне очень нужна комната...
   Долорес стояла в дверях — маленькая сухонькая женщина  в  потрепанном
халатике, с космами  седых  волос  и  резко  выпирающими  ключицами  над
воротом халата. Чувствовалось, что она  готова  взорваться.  Наконец  ее
прорвало и она осыпала Марию градом отборнейших испанских ругательств.
   — Пута! Педега! — выкрикивала она. — Три часа ночи, а она приходит...
   — Мне очень нужна комната, — прервала ее Мария. — Та, что внизу,  она
свободна?..
   — Убирайся отсюда!  —  выкрикнула  Долорес  и  попыталась  захлопнуть
дверь.
   — Я могу заплатить за нее пять долларов, — сказала Мария.
   — Убирайся! — выкрикнула Долорес, не прерывая потока ругательств.  Но
тут дверь остановилась. — Пять? Ты сказала — пять?
   — Да.
   — Комната внизу стоит пустая. Сейчас я принесу ключ. Что же ты,  дура
такая, сразу не сказала, что пять  долларов?  Входи  пока  что.  Подожди
здесь, на лестнице можно схватить воспаление легких.
   Мария вошла  в  квартиру.  Ей  было  слышно,  как  на  кухне  Долорес
выдвигает ящики, ругаясь из-за того,  что  не  может  сразу  найти  этот
чертов ключ. Через несколько секунд она возвратилась.
   — Пятерку, — сказала она.
   Мария расстегнула сумочку и подала ей пять долларов. Долорес  вручила
ей ключ.
   — Спокойной ночи, — сказала на прощание  Долорес  и  закрыла  за  ней
дверь.
   Он все еще стоял на улице, когда Мария спустилась вниз.
   — Я сняла комнату у Долорес, — сказала она.
   — У кого?
   — У Долорес Форед. Это старуха,  которая...  —  она  не  докончила  и
улыбнулась. — Пошли, — сказала она и провела его  в  комнату  на  первом
этаже, выходящую окнами на задний двор. Включив свет, она пропустила его
внутрь и заперла за ним дверь.
   Он сразу же бросился к ней, но она игриво ускользнула.
   — По-моему,  мне  кто-то  предлагал  двадцать  долларов,  если  я  не
ослышалась.
   Он достал кошелек и ухмыльнулся. Это был крупный мужчина  с  крупными
же руками. Она следила за его руками  и  одновременно  за  тем,  как  он
отсчитывал деньги — медленно и сосредоточенно. Он протянул ей бумажки  и
она, не желая ронять достоинство, не  стала  пересчитывать  их,  хотя  и
выложила уже свою собственную пятерку  за  комнату.  Она  просто  сунула
деньги в сумочку и тут же сняла пальто.
   — В прошлый раз, когда мы виделись, — сказала она,  —  мне  казалось,
что я совсем не интересую тебя. Тебя тогда больше интересовали карты.
   — Так это же было в прошлый раз, — сказал он.
   — Ну ладно, я не жалуюсь, — сказала она.
   — Я искал тебя всю ночь, — сказал он.
   — Правда? — сказала она, кокетливо прохаживаясь по  комнате.  Теперь,
когда двадцать долларов уже  лежали  в  ее  сумочке,  можно  было  снова
вспомнить о правилах игры. — Ну вот, ты и нашел меня, малыш.
   — Мне нужно было поговорить с тобой, Мария.
   —  Валяй,  малыш,  но  мы  успеем  наговориться  и  в  горизонтальном
положении, — сказала она.
   — Это о Гонзо, — пояснил он.
   — Гонзо? — Она явно удивилась. — О, ты по-прежнему  зовешь  его  этим
дурацким прозвищем?
   — Мне так нравится, — сказал он. —  Так  вот,  я  насчет  этой  твоей
договоренности с Гонзо.
   — У меня с  Гонзо  нет  никаких  договоренностей,  —  сказала  она  и
принялась медленно расстегивать блузку.
   — Брось ты, договоренность есть.
   — Послушай, а больше от меня тебе ничего не нужно? Только поговорить,
да? Но тебе не нужно  было  платить  мне  двадцать  долларов  только  за
разговоры со мной.
   Она сняла блузку и аккуратно повесила ее на спинку стула. Этот  стул,
кровать и маленький туалетный столик составляли всю обстановку  комнаты.
Он пристально оглядел ее фигурку.
   — А ты какая-то совсем маленькая, — сказал он.
   — Конечно, я не Джейн Рассел, — ответила  она,  —  но  зато  я  очень
пропорциональная. За двадцать долларов кинозвезду не получишь. — А  я  и
не жалуюсь.
   — Так что тебя задерживает?
   — Сначала мне нужно кое-что сказать. Мария вздохнула.
   — Так ты хочешь, чтобы я разделась, или нет?
   — Погоди минутку.
   — В этой комнате совсем не жарко, улавливаешь? Может,  у  меня  и  не
столь уж богатые прелести, но мне было бы жалко  отморозить  их.  —  Она
улыбнулась, надеясь, что он тоже рассмеется в  ответ.  Но  он  этого  не
сделал.
   — Так вот, я о Гонзо, — повторил он.
   — Гонзо, Гонзо, да что там может быть у тебя с этим Гонзо?
   — Многое, — сказал он. — Это я велел Гонзо договориться с тобой.
   — Что?.. — Она с удивлением поглядела на него. —  Ты?  Это  ты  велел
ему, чтобы он...
   — Я, — сказал он и на этот раз усмехнулся.
   — О какой это договоренности ты тут толкуешь?  —  осторожно  спросила
она.
   — О договоренности с Гонзо и о твоем брате.
   — Говори дальше, — сказала она, — я слушаю.
   — О том, что ты пообещала Гонзо  подтвердить  под  присягой,  что  ты
видела, как твой брат ссорился с этим мальчишкой Бернсом.
   — Да? — спросила она с явным подозрением в голосе.
   — Вот именно, — сказал он. — Гонзо действовал тогда по моему приказу.
Он дал тебе тогда двадцать пять долларов, разве не так?
   — Дал, — сказала Мария.
   — А потом сказал тебе, что ты получишь еще, разве  не  так,  если  ты
только  подтвердишь  под  присягой,  что  слышала,  как  они  ссорились,
правда?
   — Да, — подтвердила Мария.  Ее  уже  трясло.  —  Послушай,  я  совсем
замерзла, — сказала она. — Так что я полезу под одеяло. —  Бездумно  она
спустила юбку и, оставшись в одном бюстгальтере и трусиках, подбежала  к
кровати и улеглась, натянув по самое горло одеяло. — Брр!  —  проворчала
она.
   — А тебе Гонзо рассказал, в чем там было дело?
   — Он только сказал мне, что дело это верное и что мой  брат  во  всем
этом участвует.
   — А как было после того, как брат твой умер? Говорил с тобой Гонзо на
эту тему?
   — Он сказал мне, что  брат  мой  все  испортил.  Послушай,  я  совсем
замерзла. Залезай-ка сюда, ко мне.
   — А ты не передумала теперь насчет этого дела после  того,  как  брат
твой умер? — спросил он, направляясь к кровати. Он снял пальто и  бросил
его в ноги постели.
   — Нет, — сказала она.  —  А  почему  я  должна  была  передумать?  Он
покончил с собой. Но почему я должна... Мужчина ухмыльнулся.
   — Правильно, — сказал он. — Продолжай так думать.
   — Конечно, — сказала она, несколько удивленная этой его усмешкой. — А
почему я должна что-то менять. Ведь дело это не имеет никакого отношения
к смерти Анибала.
   — Правильно, — сказал он. — Но только теперь  ты  навсегда  забудь  о
том, что вообще была какая-то договоренность. И никакого дела  не  было,
понятно? Единственное, что тебе известно, так это то, что Бернс  этот  и
твой брат ссорились. Вот и все. Поняла? И если кто-нибудь — полицейские,
репортеры, кто угодно — будут тебя спрашивать, ты так им и отвечай.
   — А что это за парнишка, этот Бернс, ты можешь сказать?  —  Он  сидел
сейчас уже на кровати. — Ты что, не собираешься раздеваться? —  спросила
она.
   — Нет, я останусь в одежде.
   — Господи! Ну, знаешь ли...
   — Я останусь одетым.
   — Хорошо, — спокойно согласилась она. Она взяла его руку  и  потянула
ее под одеяло к своей груди. — Не такие уж они  и  маленькие,  разве  не
так?
   — Так, — сказал он.
   — Да, так, — повторила она. —  И  вовсе  они  у  меня  не  маленькие,
правд