оню  только  тогда,  когда  все  будет  готово,  —  отозвался
мужчина. — А сейчас я сначала пойду на верх и проверю, как там голуби. В
такую холодную погоду...
   — Вечно ты возишься с этими проклятыми голубями, — сказал Гонзо.
   — Голуби у меня хорошие, — просто отозвался мужчина.
   — Вот и  прекрасно.  Можешь  хоть  целоваться  с  ними,  можешь  даже
укладывать их спать и, вообще, делай все, что тебе угодно. Но для начала
позвони Бернсу.  Договорились?  Давай  доведем  это  дело  до  конца.  И
запомни, я не имею никакого отношения ко всему этому, кроме...
   — Ты имеешь самое прямое отношение к очень многому!
   — Ничего подобного! И именно это я все время и хочу  тебе  объяснить.
Ты тут наобещал бог знает чего, но  я  пока  что  не  вижу,  чтобы  хоть
что-нибудь делалось. Единственное, что я пока что вижу, так это то,  что
полиция разыскивает меня повсюду. А как же тогда насчет всех этих  твоих
обещаний? Ты, черт побери, не забывай, кто в конце концов  сказал  тебе,
что сынок Бернса на игле, понял?
   — Ты, Гонзо, это ты мне сказал.
   — Вот видишь.  А  как  же  теперь?  Когда  же  твои  обещания  начнут
выполняться?
   — К тебе перешло все дело Аннабеллы, разве не так?
   — Это мелочи! — зло бросил Гонзо. — Ты раньше распространялся о  том,
что мы выйдем на самый верх. Ну? Так где же этот верх? Разве я не сделал
всего, о чем ты просил? Разве я не рисковал своей шкурой, уговаривая эту
девку Эрнандес? Ты думаешь, что это было легко заставить ее  согласиться
врать так, как нам нужно?
   — Да, я как раз думаю, что это был не самый тяжкий труд. Я думаю, что
тебе нужно было просто показать ей двадцать пять долларов.
   — Ну,  ты  скажешь!  Не  так  все  это  было  легко,  ведь  парень-то
приходился ей родным братом, сам знаешь. А она, конечно же, не думала  о
том, что для него уже снята мерка для гроба. Да и вообще он  был  совсем
не плохим парнем. Мне вообще эта часть дела не очень нравилась.
   — Но это был единственный способ довести дело до ума.
   — Это можно было сделать сотней других способов, — сказал Гонзо, — но
мне даже и говорить об этом не хочется. Я ничего не знаю, не  понимаю  и
понимать не хочу в убийствах. Ничего — понятно? Так что Аннабелла и  его
сестра — все это твои заботы. Но и тут тоже  есть  о  чем  поразмыслить:
зачем тебе понадобилось так исполосовать ее, за что...?
   — Заткнись!
   — Ладно, о'кей. Но я о  другом.  Я  хочу  только  сказать,  что  этот
проклятый  восемьдесят  седьмой  что-то  пронюхал,  и  я  должен  чем-то
обезопасить себя. Я не собираюсь садиться в тюрьму ни ради тебя, ни ради
кого бы то ни было. Если этот детектив снова  начнет  наступать  мне  на
пятки — тогда, дружок, я не собираюсь как овечка бежать за ним. И  никто
не станет обрабатывать меня в этой, как их там, дежурке.
   — А что же ты тогда сделаешь, а, Гонзо? Если этот полицейский все  же
прихватит тебя?
   — Я просто убью этого подонка, — сказал Гонзо.
   — А мне тут слышалось, что ты ничего не знаешь и знать не  хочешь  об
убийстве.
   — Я здесь говорил только о  твоих  странных  методах  по  запутыванию
следов, о которых ты так много распространялся. А сейчас, дружок, я хочу
тебе сказать, что держусь и буду держаться  подальше  от  того,  что  ты
натворил. Единственное, что я от тебя требую, так это чтобы ты  выполнил
наконец то, что обещал. Прежде всего, за то, что я дал тебе  наколку,  и
за то, что я провел переговоры с этой девкой. Без меня ты ни за  что  не
смог бы...
   — Ты получишь все, что было  тебе  обещано  Но  знаешь,  где  у  тебя
прокол, Гонзо?
   — Нет, не знаю. Поучи меня. Я просто умираю от  нетерпения  услышать,
что же у меня не так.
   — Ты все время думаешь о мелочах. А сейчас  ты  попал  за  стол,  где
ведется игра по-крупному, а сам ты все еще шныряешь по мусорным ящикам.
   — Ну и ладно, а ты все витаешь мыслями в облаках. С  этим  я  тебя  и
поздравляю. Ничего, мне и на помойке не так уж и плохо.
   — Да научись ты, наконец, играть  по-крупному!  Я  же  тебе,  дураку,
говорю, что как только я позвоню Бернсу...
   — А когда это будет? Вот ты и позвони ему,  ясно?  И  пусть  вся  эта
машина начнет вертеться...
   — Ест погляжу на голубей, а потом сразу же и позвоню.
   — Тогда перетряси всех  голубятников!  —  выкрикнул  Бернс  в  трубку
внутреннего телефона. — Если у тебя есть осведомители, то почему  ты  не
поручишь им это, Стив?
   На другом конце провода Карелла только тяжело вздохнул. Он  никак  не
мог понять, откуда  это  раздражение,  что  это  накатило  на  Бернса  в
последние дни.
   — Пит, сейчас я как раз проверяю все это через  своих  осведомителей.
Никто из них даже не слышал ни разу об этом Гонзо. Вот прямо сейчас  мне
должен позвонить Дэнни Джимп. Как только я...
   — А я никак не могу поверить в то, что во всем этом проклятом участке
никто никогда не слышал о Гонзо! — выкрикнул Бернс. — Я просто  не  могу
поверить, что целый отдел из шестнадцати детективов, которым я умудряюсь
как-то руководить, не может  помочь  мне  разыскать  какого-то  дешевого
толкача, когда он нужен мне просто по зарез! Прости  меня,  Стив,  но  я
просто отказываюсь этому поверить.
   — Ну, видишь ли...
   — А ты связывался с другими участками? Ведь не мог  же  он  появиться
просто ниоткуда. Такого ведь не бывает, Стив.  Если  он  толкач,  то  он
обязательно должен был попасть в картотеку.
   — Он, может быть, совсем недавно стал толкачом.
   —  Тогда,  наверное,  стоит  поискать  его  в  картотеке   малолетних
задержанных.
   — Там его нет. Я уже проверял. Пит, а, может, Гонзо
   — это его кличка, и тогда...
   — А тогда на кой черт мы держим картотеку кличек? — снова перешел  на
крик Бернс.
   — Пит, подумай сам, очень может быть, что он новичок. Он  может  быть
одним из этих совсем еще  сопливых  подонков,  которые  только  начинают
входить в дело. Поэтому у него может просто не быть приводов...
   — Если этот сопливый подонок умудрился выбиться в  толкачи,  то  как,
скажи мне на милость, у него могло не быть приводов?
   — Так ведь, Пит,  совсем  не  обязательно,  чтобы  он  был  внесен  в
картотеку малолетних правонарушителей. Ты  же  сам  знаешь,  что  вполне
возможно, что он ни разу не задерживался. По улицам сейчас шляются сотни
совсем сопливых ребят,  которые  никогда  еще  не  задерживались,  и  их
карточек не может быть у нас в архиве...
   — Зачем ты все это мне объясняешь? — спросил Бернс.
   — Ты, видимо, хочешь сказать  мне,  что  ты  просто  не  в  состоянии
разыскать какого-то сопляка, да? Этот Гонзо каким-то образом унаследовал
клиентуру Эрнандеса и одно это могло служить побудительным  мотивом  для
убийства, ты не думаешь так?
   — Если дела  у  того  были  поставлены  достаточно  широко,  то  это,
конечно, могло стать поводом для убийства. Однако, Пит...
   — А можешь ты предложить мне более обоснованный мотив, Стив?
   — Нет, пока что мне нечего предлагать.
   — Тогда доставь ко мне этого Гонзо!
   — О, господи! Пит, ты разговариваешь со мной так, как будто я...
   — Пока что здесь командую я,  детектив  Карелла,  —  сердито  объявил
Бернс.
   — Ну хорошо. Ты только послушай. Вчера  я  встретился  с  мальчишкой,
который собирался купить героин у Гонзо. .Я прекрасно  помню,  как  этот
мальчишка выглядит, и попытаюсь сегодня снова разыскать его,  ладно?  Но
только сначала дай мне дождаться звонка от Дэнни  Джимпа  к  посмотреть,
нет ли у него чего-нибудь новенького.
   — А ты думаешь, что этот мальчишка знает Гонзо?
   — Вчера он сказал, что якобы не знает его,  а  потом,  когда  подошел
патрульный, он  перепугался  и  убежал.  Может  быть,  ему  уже  удалось
сконтактировать с Гонзо и теперь он  сможет  вывести  меня  на  него.  В
общем, я поброжу там и постараюсь его разыскать. Дзнни должен  позвонить
мне минут через тридцать и потом я, не откладывая, займусь этим.
   — Хорошо, — сказал Бернс.
   — Я просто никак не могу понять, что это ты так волнуешься по  поводу
этого дела, — решил произвести рекогносцировку Карелла. — На  нас  вроде
бы никто особо не нажимает...
   — Я волнуюсь по поводу любого  не  расследованного  дела,  —  сердито
объявил Бернс и повесил трубку.
   Он мрачно сидел за столом в своем кабинете и  смотрел  через  угловое
окно в парк. Он очень устал, настроение у него было препаршивое, он  был
противен самому себе из-за того, что цепляется к  своим  подчиненным,  а
сам скрывает от них доказательства, да еще такие доказательства, которые
сейчас наверняка очень пригодились бы такому отличному полицейскому, как
Карелла. Снова к снова  он  возвращался  к  вопросу,  который  постоянно
крутился у него в  подсознании:  «Что  же  человеку  делать  в  подобной
ситуации?»
   А поймет ли его Карелла? Не получится ли  так,  что  будучи  отличным
полицейским, которого очень трудно  провести,  он  сам,  узнав  об  этих
отпечатках, пройдет по обнаруженному следу до конца, и не вернется ли он
с этой своей охоты с вполне определенной добычей — с  убийцей  по  имени
Ларри Бернс?
   «А чего я, собственно, боюсь?» — задал себе вопрос Бернс,
   Однако, поставив себе этот прямой  вопрос,  он  снова  ощутил  прилив
бессилия. Он прекрасно знал, чего он боится. Всего несколько дней  назад
он встретился с совершенно незнакомым ему Ларри Бернсом. Этот совершенно
незнакомый ему человек, который так хорошо загримировался под его  сына,
оказался  крайне  неприятным  человеком.  Этого  человека  он  не   знал
совершенно.
   «Мой сын Ларри все-таки  мог  убить  этого  мальчишку  Эрнандеса»,  —
подумал Бернс.
   Телефон на его столе снова зазвонил. Он какое-то время  прислушивался
к его звонкам, потом  развернулся  на  своем  вертящемся  стуле  и  снял
трубку.
   — Восемьдесят  седьмой  участок,  —  сказал  он.  —  Лейтенант  Бернс
слушает.
   — Лейтенант, это Кассиди с коммутатора.
   — Что там у тебя, Майк?
   — Тут кто-то звонит вам.
   — Кто звонит?
   — Вот в том-то и дело: этот парень не хочет называть себя.
   Бернс сразу почувствовал укол резкой боли где-то в  районе  основания
позвоночника.   Боль   эта   волной   прошла   вверх    и,    постепенно
сконцентрировавшись,  превратилась  в  какое-то  легкое   сияние   перед
глазами. Потом все рассеялось.
   — И он... он хочет поговорить со мной? — спросил Бернс.
   — Да, сэр, — сказал Кассиди.
   — Хорошо, соедините его со мной.
   Бернс ждал. Ладони его рук моментально вспотели. Рука стала скользить
по эбониту трубки, и он вытер руку о штанину брюк.
   — Алло? — сказал голос в трубке. Это  был  тот  же  голос,  что  и  в
прошлый раз. Бернс сразу же узнал его.
   — Лейтенант Бернс слушает, — сказал он.
   — Добрый день, лейтенант, — сказал голос. — Как поживаете?
   — У меня все в порядке, — сказал Бернс. — Кто это говорит?
   — Ну, как вы, наверное, и сами понимаете, это не очень-то  корректный
вопрос, не так ли, лейтенант?
   — Чего вы хотите?
   — А мы одни на этом проводе, лейтенант? Мне было бы  очень  неприятно
думать, что кто-то из ваших коллег мог бы услышать  этот  наш  разговор,
поскольку нам предстоит обсуждать дела сугубо личного порядка.
   — Моих разговоров никто не прослушивает, — заверил его Бернс.
   — А вы уверены в этом, лейтенант, вы твердо уверены?
   — Нечего считать  меня  дураком,  —  резко  бросил  Бернс.  —  Можете
говорить все, что вы намерены сказать.
   — Вам уже представился случай побеседовать с вашим сыном, лейтенант?
   — Да, — сказал Бернс. Он переложил трубку в левую руку, вытер правую,
а потом снова взял в нее трубку.
   — И он подтвердил те обвинения, которые я против него выдвинул, когда
мы в последний раз разговаривали с вами?
   — Он втянулся в наркотики, — сказал Бернс. —  То,  что  он  наркоман,
оказалось правдой...
   — Какая жалость, правда, лейтенант? Такой милый юноша... — Но он  тут
же перешел на деловой тон. — А отпечатки пальцев вы сверили?
   — Да.
   — Это его отпечатки?
   — Да.
   — Паршивая картина, не так ли, лейтенант?
   — Мой сын не ссорился с Эрнандесом.
   — У меня есть свидетель этого.
   — И кто же этот ваш свидетель?
   — Вас это удивит.
   — Ничего, стерплю.
   — Мария Эрнандес.
   — Что?!
   — Да, да. Так что  общая  картина  выглядит  еще  хуже,  не  так  ли?
Единственный  свидетель   этой   ссоры   вдруг   совершенно   неожиданно
оказывается  мертвым.  Это  ставит  вас  в  очень   сложное   положение,
лейтенант.
   — Мой сын был рядом со мной в ту  ночь,  когда  Мария  Эрнандес  была
убита, — вяло возразил Бернс.
   — И это ваше заявление несомненно убедит  состав  присяжных,  так  вы
считаете? — сказал голос в трубке. — Особенно после того, как им  станет
известно, что папаша скрывает вещественные доказательства. — Последовала
некоторая пауза. — Или вы  уже  сообщили  обо  всем  своим  сотрудникам,
рассказали им о том, чьи отпечатки вы обнаружили на этом шприце?
   — Нет, — пришлось признаться Бернсу.  —  Я...  я  ничего  не  сказал.
Послушайте, что вам от меня нужно?
   — Немного терпения. Я еще скажу вам, что  мне  от  вас  нужно.  А  вы
довольно трудный деловой партнер, лейтенант.
   — Да чего вы от меня, черт побери, добиваетесь? — Бернс  помолчал  и,
не получив ответа, спросил: — Вам нужны деньги? Так?
   — Ах, лейтенант, вы явно недооцениваете меня. Я...
   — Алло? — вмешался в их разговор какой-то новый голос.
   — Что? — спросил Бернс. — Кто?..
   — Ох, господи, лейтенант, извините, пожалуйста,  —  послышался  голос
Кассиди. — Наверное, я не туда сунул штырь. Я пытаюсь отыскать  Кареллу.
Тут у меня на проводе Дэнни Джимп, который хочет поговорить с ним.
   — Ладно, Кассиди, переключись с моей линии, — сказал Бернс.
   — Слушаюсь, сэр,
   Он подождал, пока щелчок в  трубке  не  подсказал  ему,  что  Кассиди
переключился.
   — Ладно, — сказал он в трубку. — Он отключился. Но трубка молчала.
   — Алло? — крикнул в нее Бернс. — Алло?
   Но звонивший ему человек уже повесил свою трубку. Бернс снова швырнул
свою, после чего, совершенно окаменев, остался сидеть за столом, пытаясь
собраться с мыслями. Он все обдумывал очень взвешенно и детально,  мысли
у него постепенно  прояснились  и  к  тому  моменту,  когда  он  услышал
осторожный стук в дверь своего кабинета, он уже сделал нужные выводы и в
известной степени даже успокоился.
   — Войдите, — сказал он.
   Дверь отворилась и в кабинет вошел Карелла,
   — Только что я переговорил  с  Дэнни  Джимпом,  —  сказал  Карелла  и
огорченно покачал головой. — Опять пустышка. Он тоже не слышал  об  этом
Гонзо.
   — Ну ничего не поделаешь, — устало проговорил Бернс.
   — Так вот, я сейчас хочу снова выбраться в парк  и  поболтаться  там.
Может быть, мне удастся снова увидеть этого мальчишку. А если его там не
окажется, то пошарю вокруг.
   — Отлично, — сказал Бернс. — Действуй, как считаешь нужным.
   — Хорошо, — и Карелла повернулся к выходу.
   — Стив, — сказал Бернс, — прежде чем ты пойдешь туда...
   — Да?
   — Тут есть кое-что такое, что тебе следовало бы знать. Вообще-то, тут
есть очень многое, что тебе следовало бы знать.
   — И что же это, Пит?
   — Отпечатки пальцев на этом шприце, — начал Бернс и тут же понял, что
ему предстоит говорить очень долго и об очень неприятных  вещах.  —  Это
отпечатки моего сына.
   Глава XIII
   — Мам!
   Гарриет остановилась у лестницы и  еще  яснее  услышала  голос  сына,
доносящийся из-за запертой двери в гостиную.
   — Мам, поднимись ко мне! Отопри дверь! Мама!  Она  стояла  совершенно
неподвижно, поглядывая вверх полными тревоги глазами, судорожно сжав  на
груди руки.
   — Мама!
   — Что тебе, Ларри? — спросила она.
   — Поднимись сюда! Черт побери, неужели ты не можешь подойти сюда?
   Она мягко кивнула, понимая одновременно, что он никак не может видеть
этого ее ответа, и начала подниматься по лестнице на  второй  этаж.  Это
была полногрудая, крупная женщина, которая некогда, в годы своей юности,
считалась в Калмс-Пойнте первой красоткой. Ее  глаза  даже  сейчас  были
ясного и чистого зеленого цвета, но в рыжих волосах  уже  стали  заметны
седые пряди. Однако ноги у нее по-прежнему были хороши, хотя и  утратили
кое-что от своей былой силы и стати. Эти ноги  благополучно  подняли  ее
наверх, и она остановилась перед дверью комнаты Ларри.
   — Что тебе, сынок? — очень тихо спросила она.
   — Отопри дверь, — сказал Ларри.
   — Зачем?
   — Я хочу выйти отсюда.
   — Отец  сказал,  что  ты  не  должен  покидать  эту  комнату,  Ларри.
Доктор...
   — Да, конечно, мам, — сказал Ларри  и  голос  его  неожиданно  принял
какой-то сладковатый опенок, — но это все было раньше. А теперь я уже  в
полном порядке, правда, мам. Так что, мам,  ты  сейчас  можешь  спокойно
отпереть дверь.
   — Нет, — твердо заявила она.
   — Мам, — продолжал уговаривать ее Ларри, — неужели ты сама не видишь,
что со мной теперь все в порядке?  Послушай,  мам,  неужели  я  стал  бы
обманывать тебя? Чувствую я себя отлично. Просто  мне  тут  тесновато  и
неприятно сидеть взаперти. Мне просто нужно  было  бы  немного  походить
хотя бы по дому, ну, немножко размять ноги.
   — Нет.
   — Мам... — Нет, Ларри.
   — О, господи, неужели ты не  можешь  понять,  что  мне  здесь  просто
нечего делать, что я просто подохну здесь от скуки? Неужели и ты  решила
мучить меня? Этого тебе хочется? Нет? Послушай, что я тебе  скажу,  мам.
Ты прямо сейчас можешь пойти и позвонить этому вашему чертову доктору  и
сказать ему, чтобы он что-нибудь дал мне, слышишь, мама?
   — Ларри...
   — Хватит! Прекрати! Мне надоело это ваше слюнявое  сюсюканье!  Ладно,
хорошо, будь по-вашему — я наркоман! А раз я наркоман, то мне нужно дать
наркотик! Так вот, ты добудь его для меня.
   — Если ты хочешь, то я могу позвонить Джонни. Но он не принесет  тебе
никакого героина.
   — Ну и семейная парочка! Сговорились,  да?  Шерочка  с  машерочкой  —
полное согласие, да? Отопри сейчас же дверь! Отопри, слышишь? Если ты не
отопрешь эту проклятую дверь, я выпрыгну из окна.
   — Хорошо, Ларри, — спокойно проговорила она. — Я отопру эту дверь.
   — Вот, — сказал он. — Давно пора. Открывай.
   — Одну минуточку, — сказала она. Она спокойно и неторопливо прошла  з
свою комнату, расположенную в самом конце коридора.  Она  услышала,  как
Ларри  крикнул  ей  вслед:  «Мама!»,  но  не  стала  ни   отвечать,   ни
останавливаться. Она направилась  прямо  к  своему  туалетному  столику,
выдвинула верхний ящик и достала из него обтянутую кожей коробку. Открыв
ее, несколько запылившуюся из-за того, что ока не пользовалась ей с  той
самой поры, как Питер преподнес ей эту вещицу в подарок, она достала  из
коробки револьвер двадцать  второго  калибра  с  украшенной  перламутром
рукоятью. Она убедилась в том, что  пистолет  заряжен,  и  только  после
этого направилась к двери Ларри, по-хозяйски осторожно и  вместе  с  тем
уверенно неся револьвер.
   — Мама? — послышалось из-за двери.
   — Да-да, минуточку. — Сунув руку в карман халата, она достала ключ и,
действуя левой рукой, сунула его в замочную скважину. Повернув ключ, она
толкнула дверь и, подняв револьвер, сделала шаг назад.
   Ларри тут же бросился к двери.
   Разглядев револьвер в руках матери, он на какое-то мгновение замер на
месте, недоверчиво приглядываясь. — Что... что это ты?
   — Отойди назад, — сказала Гарриет, твердо сжимая револьвер.
   — Что?..
   Он растерянно попятился, уступая ей  и  револьверу.  Она  закрыла  за
собой дверь, пододвинула к ней стул с тем,  чтобы  спинка  его  подперла
ручку, а потом уселась на этот стул.
   — За... зачем тебе этот револьвер? — спросил Ларри. В  глазах  матери
он разглядел нечто такое, что хорошо запомнилось ему  с  самого  раннего
детства. Это было то самое упрямое и суровое  выражение,  с  которым  он
совершенно  безуспешно  пытался  бороться  еще  совсем  маленьким.   Это
выражение он знал. Уже тогда убедился он, что спорить бесполезно.
   — Ты сказал, что выпрыгнешь в окно, — сказала Гарриет. — От  окна  до
тротуара здесь футов сорок, если не