ь живут одни пуэрториканцы и черные, так что ирландку не заметить трудно, верно? Ирландскую девушку, белокурую, с голубыми, как у ее матери, глазами - о Господи, Джози, извини, я не хотел...
     Он вошел в бар, который раньше был пиццерией. Раньше, когда он еще был на свободе, здесь подавали роскошную пиццу. Они с Джози и ребятами всегда сюда ходили. Там, в Кастлвью, он много думал о Джози. По ночам, лежа один в постели, он все время думал о Джози. И даже потом, когда он нашел себе "петуха", который был готов на все, лишь бы его не били, во время полового акта он думал о Джози. Только о Джози. Он думал о Джози, он представлял себе Джози как наяву. Джози, которую он убил топором.
     Проигрыватель орал латиноамериканскую песню. Блин, кругом одни латиноамериканцы! В Кастлвью их было больше, чем на всех сахарных плантациях, вместе взятых! Стоявший за стойкой латинос мурлыкал себе под нос, подпевая проигрывателю, и протирал стаканы, потряхивая головой в такт музыке. Посетителей в баре не было. Галлоран сел на табурет рядом с баром и попросил пива. Бармену, похоже, не понравилось, что ему помешали слушать его латиноамериканскую музычку. Он хмуро поставил стакан, который протирал, и отправился наливать пиво.
     - Спасибо, - сказал Галлоран.
     Бармен что-то пробормотал по-испански.
     - Вы сами здесь живете?
     - А что? Вы из полиции?
     "Смешно!" - подумал Галлоран. Он улыбнулся и покачал головой:
     - Нет. Я не из полиции.
     - Вы похожи на полицейского, - сказал бармен и пожал плечами.
     - Меня зовут Джек Галлоран. Я ищу свою дочь.
     - Дочь, говорите?
     - Да, дочь.
     - Галлоран, говорите? - Бармен пожал плечами. - Нет, Галлоранов у нас тут нет. Дочь, говорите?
     - Моя дочь. Белокурая девушка, восемнадцати лет. Мойра Галлоран.
     - Нет, таких тут нет. Заплатите за пиво, пожалуйста.
     - Я не коп, и она ни во что не ввязалась, - сказал Галлоран, доставая кошелек. - Мне просто нужно ее найти, вот и все.
     - Мне по фигу, ввязалась она во что-то, не ввязалась, и вообще, кто она такая, - ответил бармен. - Я ее не знаю. С вас семьдесят пять центов.
     Галлоран заплатил за пиво, которого он не пил, и снова вышел на авеню. На ту сторону улицы, по которой он шел, падала тень от элеватора, и это было хорошо: она хоть немного защищала от солнца. Ни ветерка, ни единого дуновения свежего воздуха. Проклятая жара и духотища. Он обходил бары, расспрашивая, не знает ли кто его дочь, Мойру Галлоран. И только в пятом баре ему наконец улыбнулась удача. Бармен, как и все прочие бармены, был пуэрториканцем, с таким густым акцентом, что его можно было резать мачете.
     - Мойра Галлоран? - переспросил он. - Не, не знаю. Есть Мойра Джонсон.
     - Джонсон?
     - Джонсон, si. Высокая блондинка, такая, как вы говорит, восемнадцать-девятнадцать лет.
     - Джонсон, говорите?
     - Джонсон. Она замуж за Генри Джонсоном. Живут на Мариен-стрит. Вы знаете Мариен?
     - Бывал.
     - Вот там, - сказал бармен.
     Галлоран вспомнил почтовые ящики у дверей своего бывшего дома. На них было написано "Джонсон" и "Гарсия". Неужели его дочь снова поселилась в их старом доме? Его адвокат говорил ему, что дом продавался, но, Господи Иисусе, неужели его купили Мойра с мужем? Может быть, они живут в той самой квартире, где жили они двенадцать лет тому назад, на первом этаже, а квартирку наверху, поменьше, сдают этому латиносу Гарсии - наверно, этот тот самый, который полол сорняки в палисаднике. Некоторые из этих латиносов чернее любого африканского ниггера.
     Галлоран уплатил за пиво и вышел на улицу. На улице стало еще жарче, и Галлоран внезапно почувствовал, что обливается потом. Теперь, когда он был так близок к тому, чтобы найти ее, когда это оказалось куда легче, чем он думал, он внезапно вспотел и начал задыхаться. Когда он миновал знакомый поворот на Мариен-стрит, сердце у него в груди отчаянно колотилось. Он прошел мимо десятка девчонок-пуэрториканок, прыгающих через веревочку, и остановился перед домиком, в котором он когда-то жил с Джози и ребятами, пока ему не пришлось ее убить. Тот самый дом, который он семь лет делил с Джози. А теперь тут живет Мойра. Черный, как ниггер, латинос, Гарсия, все еще полол сорняки перед домом.
     - Эй! - окликнул его Галлоран.
     Человек поднял голову.
     - По-английски понимаешь? - спросил Галлоран.
     - Это вы мне? - уточнил мужчина. На вид ему было лет двадцать с небольшим. Худощавый парень в футболке и обрезанных по колено голубых джинсах. В правой руке он держал тяпку.
     - Да, вам, - сказал Галлоран. - Я ищу Мойру Джонсон. Вы ее знаете?
     - Знаю, - сказал парень. - А что вы от нее хотите?
     - Это моя дочь, - ответил Галлоран.
     - Ах вот как... - сказал парень.
     - Что значит "ах вот как"?
     - Значит, вас все-таки выпустили?
     - А вы кто такой, черт побери?
     - Генри Джонсон, - ответил парень. - Муж Мойры. Лучше в вы пропали. Мойра не желает иметь с вами ничего общего.
     - Слушай, ты, педик! - начал Галлоран, отворяя калитку, но увидел, как Джонсон стиснул тяпку, и остановился.
     Когда сидишь в тюряге, приучаешься чуять, когда человеку можно дать в морду, а когда его лучше не трогать. Это по глазам видно. Вот Д'Аннунцио следовало бы понять это, когда он принялся в очередной раз прохаживаться насчет длинного носа. Ему следовало бы заметить, как сузились глаза Галлорана, и понять, что сейчас его рожу разделают на гамбургеры. Вот и сейчас в глазах этого ниггера (Мойра вышла замуж за ниггера. Eго дочь вышла замуж за ниггера!) было нечто, говорившее Галлорану, что сейчас парень опасен. Он остановился у калитки, попробовал примирительно улыбнуться и сказал:
     - Я приехал издалека, чтобы встретиться с нею, сынок.
     - Я вам не "сынок"! - рявкнул Джонсон. - Я вам не сын, и она вам больше не дочь.
     - Я хотел бы ее повидать, - тихо сказал Галлоран.
     - Ее нету дома. Убирайтесь, пока я не вызвал копов!
     - Она моя дочь, и я хочу ее повидать, - ответил Галлоран ровным тоном. - Я хочу видеть, какой она стала теперь, когда выросла. Я не уйду отсюда, пока не увижу ее, я ждал двенадцать лет, чтобы ее увидеть, понял, ты?! И я ее увижу!.. С-сынок.
     Должно быть, теперь у него был тот самый взгляд, который следовало бы заметить Д'Аннунцио за миг до того, как вилка вонзилась ему в лицо. Тот самый взгляд, который Галлоран видел у молодого Джонсона несколько минут тому назад. Он видел, как разжалась рука, сжимавшая тяпку. Джонсон все понял правильно. Это был ветеран уличных баталий - все ниггеры и Кастлвью знали в этом толк. Джонсон был стреляный воробей, он жопой чуял, когда дело пахнет жареным, и не хотел нарываться на человека, который не в себе.
     - Ее действительно нету дома, - сказал Джонсон, но уже куда спокойнее.
     - А когда она вернется? - спросил Галлоран.
     - Она в магазин пошла, - сказал Джонсон.
     - Это не ответ.
     - В чем дело, Хэнк? - спросил сзади женский голос.
     Галлоран обернулся.
     Она стояла у самой калитки. Высокая стройная блондинка в босоножках, белых брюках и помидорно-красной топ-маечке. Под мышками она держала два пакета из оберточной бумаги, крепко прижимая их к груди. Галлоран даже на расстоянии сразу увидел удивительно яркие голубые глаза. Какой-то миг ему казалось, что он видит перед собой Джози, свою покойную жену. Он сказал себе, что вот эта красавица и есть его дочь, его...
     - Мойра?
     Она, похоже, узнала его. Она помнит его, Господи, она его помнит! Некоторое время она молча смотрела на него через заборчик, потом спросила:
     - Что тебе здесь надо?
     - Я пришел повидать тебя.
     - Ну хорошо, ты меня видел.
     - Мойра...
     - Хэнк, скажи ему, пусть убирается отсюда.
     - Мойра, я просто хотел поздороваться, только и всего.
     - Ну, поздоровайся. И уходи.
     - Я же тебе ничего не сделал! - жалобно сказал он и широко развел руками с растопыренными пальцами.
     - Ничего не сделал, говоришь? Ах ты, сукин сын! Ты убил мою мать! Убирайся! - Она уже визжала. - Убирайся прочь, оставь меня в покое, убирайся, убирайся!!!
     Он еще несколько мгновений смотрел на нее, потом опустил руки и молча вышел в открытую калитку, и прошел мимо Мойры, которая стояла на тротуаре, дрожа от ярости. Их глаза встретились - всего лишь на миг. Он тотчас отвел взгляд - такая ненависть кипела в ее глазах, - и быстро пошел в сторону авеню.

***

     В субботу, в начале четвертого, Клинг позвонил в медэкспертизу узнать, почему до сих пор не пришли результаты вскрытия. Говорил с ним тот самый медик, который приезжал осматривать место происшествия накануне. Звали его Джошуа Райт, и первое, что он сказал:
     - Вот жарища, а?
     Клинг поморщился, пристроил поудобнее блокнот и приготовился записывать. Карелла сидел за своим столом, рядом со шкафом с папками, и говорил по телефону с аптекой "Эмброуз". До того он звонил по телефону Бонни Андерсон, уборщицы Ньюменов, найденному в записной книжке, и узнал от ее брата, что Бонни действительно с двенадцатого июля находится в Джорджии. Теперь он проверял вторую зацепку. Окна кабинета были распахнуты настежь, но сквозь решетки не просачивалось ни единого ветерка. В углу работал вентилятор, перемешивая раскаленный воздух. Оба детектива сидели без пиджаков, с расстегнутыми воротниками, оттянутыми галстуками и закатанными рукавами. Расположившийся напротив Хэл Уиллис, которому нравилось считать себя щеголем, пришел на дежурство в желтовато-коричневом летнем костюме и коричневом с золотом шелковом галстуке, аккуратно подвязанном под воротничок. Он разговаривал с владельцем ювелирного магазина в Стеме, который ограбили третий раз за месяц.
     В эту субботу дежурили шесть детективов, но троих из них не было на месте. Арти Браун поехал в центр, в здание уголовного суда, чтобы получить ордер на обыск дома человека, подозреваемого в торговле краденым. Мейер Мейер и Коттон Хейз поехали на Эйнсли-авеню, чтобы еще раз допросить ночного портье отеля, где четыре дня назад в ванне одного из номеров была обнаружена молодая проститутка с перерезанным горлом. В их округе с января по июль включительно было совершено семьдесят пять убийств, что на шестьдесят процентов больше, чем в прошлом. Из семидесяти пяти дел сорок было уже закрыто, еще одиннадцать близились к завершению, а оставшиеся две дюжины были абсолютно безнадежны. Если так пойдет и дальше, окажется, что детективы 87-го участка в этом году раскрыли только восемьдесят процентов совершенных убийств. А это означает, что к декабрю двадцать из ста убийц будут по-прежнему безнаказанно разгуливать на свободе. А если число убийств еще и увеличится... ну, об этом никому в 87-м участке думать не хотелось.
     - В данном случае определить время post mortem достаточно трудно, - сказал Райт и тут же перевел медицинский термин, предполагая, что Клинг столь же невежествен, как и большинство детективов, с которыми приходится иметь дело: - То есть время, прошедшее с момента смерти.
     - Ага, - сказал Клинг. - Но давайте начнем с причины смерти.
     - Отравление барбитуратом, - сказал Райт. - Застой крови в сосудах мозга и кишечника, отек легких, жидкая кровь в полостях сердца. В содержимом желудка обнаружены остатки барбитурата, который удалось идентифицировать как секонал.
     - Секонал, - повторил Клинг, записывая.
     - Это быстродействующий барбитурат, который очень быстро всасывается.
     - Насколько быстро?
     - В течение нескольких минут после приема внутрь. Медицинская доза - двести миллиграмм.
     - А смертельная?
     - От пяти до десяти грамм.
     - Не можете ли вы определить, какую дозу принял покойный? - спросил Клинг, желая показать, что он тоже разбирается в медицинской терминологии.
     - Не представляется возможным. Но никак не меньше пяти грамм. Это будет двадцать пять капсул.
     - А как насчет того, когда именно он принял эти капсулы?
     - Вот это-то я и имел в виду, - сказал Райт. - Когда говорил насчет времени post mortem. Как я уже говорил, секонал всасывается в течение нескольких минут. Передозировка должна была повлечь за собой быстрое наступление коматозного состояния и смерть. Он сильно пил?
     - А почему вы спрашиваете?
     - Наши анализы на наличие алкоголя дали положительные результаты. Алкоголя было достаточно, чтобы вызвать опьянение. Поскольку количество алкоголя уменьшается в процессе разложения трупа, можно смело утверждать, что в момент смерти покойный был более пьян, чем можно судить по проценту алкоголя, обнаруженному на момент вскрытия.
     - Его жена сообщила, что он был алкоголиком, - сказал Клинг.
     - Это соответствует тому, что мы обнаружили. И не забывайте, что алкоголь является депрессантом, и его влияние на центральную нервную систему совпадает с токсическим действием секонала и усиливает его.
     - Так когда же он умер?
     - Видите ли, принимая во внимание жару, которая стояла в помещении... Вы вообще представляете себе, как определяется время post mortem?
     - Не очень, - признался Клинг. Он перестал писать и обратился в слух.
     - Одним из основных факторов является понижение температуры тела. Но в данных обстоятельствах, когда в комнате было сто два градуса, температура тела скорее повысилась, чем понизилась, несмотря на то, что процесс rigor mortis завершился полностью. Вы знаете, что такое rigor mortis?
     - Н-ну, да... - неуверенно ответил Клинг.
     - Посмертное окоченение мышц, - пояснил Райт.
     - Да, конечно.
     - Короче, говоря по-простому, у живого человека клеточная цитоплазма щелочная, а после смерти она становится кислотной. Как правило, это происходит в течение шести часов с момента смерти. За это время мышцы: лицевые, челюстные, шейные, рук и ног, и корпуса - именно в этом порядке - окоченевают. Потом кислотная среда снова заменяется щелочной. Обратный процесс происходит в промежутке от двенадцати до сорока восьми часов с момента смерти, в результате чего rigor исчезает. Но все снова упирается в температуру в квартире.
     - Что вы имеете в виду? - спросил Клинг.
     - От жары как rigor mortis, так и обратный процесс ускоряются.
     - То есть вы хотите сказать...
     - Я хочу сказать, что rigor нам тоже не поможет. Так же, как и процесс разложения. Мы выделили гнилостные бактерии вида Clostridium welchii, которые размножаются в теле вскоре после смерти, а также Escherichia coli и Proteus vulgaris... Эй, вы все это записываете?
     - Нет, - честно признался Клинг.
     - И хорошо, потому что вам все это не надо. Все эти бактерии могут быть обнаружены на ранних стадиях разложения. Но мы нашли также Micrococcus albus и Bacillus mesentericus, которые, как правило, появляются только через несколько дней после смерти. Другими словами, поскольку жара в помещении сильно ускорила разложение, определить время смерти на основании этого фактора также невозможно.
     - То есть вы хотите сказать, что установить, когда он умер, невозможно?
     - Я хочу сказать, что утверждать что-то наверняка было бы рискованно. Весьма сожалею. Это все из-за этой чертовой жары.
     - Но дело действительно в смертельной дозе секонала? - спросил Клинг.
     - Однозначно. Доза, превышающая пять грамм.
     - Около двадцати пяти капсул.
     - Или даже больше, - подтвердил Райт.
     - Ну, спасибо вам, - сказал Клинг. - Пришлите, пожалуйста, письменное заключение.
     - Ладно, - сказал Райт и повесил трубку. Клинг тоже повесил трубку и взглянул на свои записи. Обвел слово "секонал", взял блокнот и подошел к Карелле, который как раз заканчивал свой разговор.
     - Ну что? - спросил Карелла.
     - Секонал. Доза, превышающая пять грамм.
     - А сколько это будет в капсулах? - тотчас же спросил Карелла.
     - Двадцать пять штук.
     - Сходится.
     - В смысле?
     - Я только что говорил с мистером Ральфом Эмброузом, владельцем аптеки "Эмброуз" на Джексон-Серкл. Спросил, сколько капсул секонала было в пузырьке, который он продал миссис Ньюмен двадцать девятого июля. Он проверил по своим записям и сказал, что там была месячная норма - тридцать капсул.
     - Наверно, она запаслась на дорогу в Калифорнию, - предположил Клинг.
     - Тогда почему же она оставила пузырек дома?
     - Хороший вопрос. Надо будет у нее спросить.
     - Ага, - кивнул Карелла.
     - В пузырьке оставалась только одна, - сказал Клинг.
     - Только одна. Ну, предположим, она принимала по капсуле каждый вечер, с двадцать девятого июля по первое августа, когда она улетела в Калифорнию. Это будет три капсулы, верно? В июле ведь тридцать один день?
     - Верно, три капсулы, - сказал Клинг.
     - Плюс одна, оставшаяся в бутылочке - итого четыре.
     - Значит, он проглотил двадцать шесть.
     - На одну больше, чем было нужно, чтобы его убить.
     Оба помолчали.
     - Она говорила, что он казался угнетенным, когда с ней разговаривал, - сказал Клинг.
     - Да, но предсмертной записки он не оставил, - возразил Карелла.
     - Не все же самоубийцы оставляют записки.
     - Не все. Что там медик сказал насчет времени смерти?
     - Они ничего не могут сказать, Стив. Жара работает против нас.
     - Интересно, зачем этот мужик отключил кондиционер? - спросил Карелла. - Это лето - самое жаркое за последние десять лет...
     - Человеку, который собирается покончить жизнь самоубийством, все равно, холодно в комнате или жарко, - заметил Клинг.
     - Ладно, предположим, он зашел в ванную, нашел пилюли жены, проглотил двадцать шесть штук, вернулся в гостиную и умер, так? Но разве стал бы он перед этим отключать кондиционер?
     - Н-ну... да, это маловероятно.
     - Тогда кто же отключил кондиционер? - осведомился Карелла.
     - Медик говорил, он был пьян, - сказал Клинг. - Может, он даже не заметил, что кондиционер не работает.
     - Жара началась в пятницу утром, в тот день, когда его жена уехала в Калифорнию, - принялся рассуждать Карелла. - Она говорила с ним в следующий вторник. Ты хочешь сказать, что с пятницы до вторника он пьянствовал и сидел с закрытыми окнами и выключенным кондиционером?
     - Да нет, может, только в тот вечер. В тот вечер, когда он решил покончить жизнь самоубийством.
     - И перед этим отключил кондиционер, да? Не может быть, - сказал Карелла.
     - Не может быть... - повторил Клинг. - А может, он сломался или что-нибудь в этом духе? Может, он просто не заметил...
     - Вчера я включил его, как только техники управились со своими делами. Он прекрасно работал!
     - Ага... - сказал Клинг.
     - В такую жару кондиционер должен был работать, черт бы его побрал!
     Оба снова замолчали. В другом конце комнаты Уиллис принялся стучать на машинке. По улице, завывая сиреной, промчалась машина "Скорой помощи".
     - Наверно, надо опять поговорить с Энн Ньюмен, - сказал Карелла и поглядел на настенные часы. Была почти половина четвертого. Полчаса до конца их рабочего дня.
     - Поедем к ней сегодня или у тебя другие планы?
     - Нет, - ответил Клинг. - Никаких планов у меня нет.
     - Ты еще не разговаривал с Огастой?
     - Нет еще.
     - Ты же обещал...
     - Сегодня вечером, - сказал Клинг. - Когда вернусь домой.
     - Тогда, может, ты прямо сейчас домой поедешь? К этой Ньюмен я и один могу смотаться, без проблем.
     - Да нет, это подождет, - сказал Клинг.

Глава 3

     Сьюзен Ньюмен, мать погибшего, жила у самой Кондон-сквер. На площади Кондон-сквер стояла большая статуя генерала Ричарда Джозефа Кондона, которая должна была напоминать суетным горожанам, что во времена Гражданской войны здесь проживал столь блестящий, остроумный и отважный офицер. Теперь статуя была уделана голубиным пометом, но тем не менее лицо генерала по-прежнему сияло улыбкой во всем своем бронзовом великолепии, вызывая ответные улыбки прохожих, которым случалось поднять голову и посмотреть ему в лицо. К сожалению, в этом городе прохожие редко поднимали голову - они предпочитали смотреть себе под ноги, чтобы не вляпаться в подарочек от одного из представителей многочисленного собачьего поголовья.
     Кар