ни смогли наконец коснуться их краской и  снять  с
них отпечатки.
   Однако сами отпечатки еще не могли сказать им, кто была  эта  мертвая
девушка.
   Одна копия  этих  отпечатков  была  направлена  в  криминальное  бюро
идентификации. Другая копия — в ФБР. Третья была направлена  в  бюро  по
розыску без вести пропавших.  Четвертая  —  в  городское  управление  по
расследованию убийств, поскольку  все  самоубийства  или  предполагаемые
самоубийства расследуются первоначально наравне с убийствами.
   И, наконец, еще одна копия была направлена в подразделение детективов
87-го полицейского участка, поскольку на территории  этого  участка  был
обнаружен труп.
   И только после этого люди Сэма Гроссмана могли, как твориться,  умыть
руки.
   Было во внешности  Пола  Блейни  нечто  такое,  что  просто  вызывало
мурашки на теле Кареллы. Может быть, все дело было  в  том,  что  Блейни
давно и профессионально занимался смертью.  Однако  Карелла  подозревал,
что суть дела заключалась не столько в профессии, сколько  в  самой  его
личности. В  конце  концов  Карелле  приходилось  часто  сталкиваться  с
людьми, профессия которых так или иначе была связана со  смертью.  Но  в
случае с Блейни все сводилось, скорее, к его отношению  к  своему  делу,
чем к самому делу, и поэтому, стоя сейчас перед ним и глядя  на  него  с
высоты своего роста, Карелла испытывал такое чувство,  будто  у  него  в
желудке копошится клубок мохнатых пауков. Тело его начинало  чесаться  и
больше всего ему хотелось  сейчас  бежать  отсюда  как  можно  скорее  и
принять хороший освежающий душ.
   Сейчас они стояли один  напротив  другого  в  сверкающем  безупречной
белизной  анатомическом  кабинете  морга  рядом  со  столом,  оснащенным
какими-то сосудами из нержавеющей стали и желобками для стока крови.
   Блейни был приземистым человеком  с  изрядной  лысиной  на  голове  и
торчащими черными  усами.  Это  был  единственный  человек,  у  которого
Карелла обнаружил сиреневатый оттенок глаз.
   Карелла стоял напротив него — крупный  мужчина,  но  не  производящий
впечатления   грузного.   Он   походил   скорее   на   атлета,   отлично
тренированного и находящегося в пике формы.
   — И что же вы можете сказать по поводу всего этого? —  спросил  он  у
Блейни.
   — Ненавижу иметь дело  с  этими  всплывшими  покойниками,  —  ответил
Блейни. — Видеть их не могу. Меня тошнит от одного их вида.
   — А кому они могут нравиться? — сказал Карелла.
   — Но я их особенно ненавижу, —  горячо  объявил  Блейни.  —  И  прошу
заметить, как только у нас появляется такой плывунчик,  его  обязательно
направляют ко мне. Тут у нас ведь как заведено: если ты старше других по
выслуге, то можешь устроить себе все что угодно, любые поблажки. А я тут
им всем уступаю в  этом  смысле.  И  вот  как  только  появляется  такой
утопленник, он неизменно попадает ко  мне,  а  остальные  работают  себе
спокойно с трупами из «Сибири»  —  так  мы  называем  здесь  морозильную
камеру. Ну скажите, разве это честно? Вы считаете, что это справедливо —
именно ко мне направлять всех этих утопленников?
   — Но ведь, кто-то должен и ими заниматься.
   — Конечно, должен, но почему обязательно я? Послушайте, я не  жалуюсь
на свою работу, я делаю все, что мне  поручают.  У  нас  тут  попадаются
трупы, обгоревшие настолько, что даже трудно понять, что это человек. Бы
имели хоть когда-нибудь дело с обуглившимися трупами? Вот то-то  и  оно,
но разве я жалуюсь? К нам попадают  жертвы  автомобильных  катастроф,  у
которых голова висит на клочке кожи. Я и ими  занимаюсь.  Я  медицинский
эксперт, а медицинскому эксперту не приходится выбирать и  делить  трупы
на такие, которые ему нравятся, и те, которые  не  нравятся.  Но  почему
именно ко мне направляют всех этих утопленников? Почему  их  никогда  не
дают кому-нибудь другому?
   — Послушайте, — попытался было вставить Карелла, но Блейни  уже  взял
разгон и остановить его было невозможно.
   — И должен вам сказать, что  со  своей  работой  я  справляюсь  лучше
любого во всем этом чертовом управлении. Все дело  лишь  в  том,  что  я
уступаю им  в  выслуге  лет.  Это  у  них  тут  такая  политика.  Теперь
догадываетесь, кому здесь  достается  самая  непыльная  работенка?  Этим
старым маразматикам, которые режут трупы уже по сорок лет. Но  настоящую
тонкую работу за них приходится выполнять мне.  Тонкую  работу,  которая
требует настоящего мастерства. Я смело могу  считаться  мастером  своего
дела. Я никогда не упускаю даже самой  мельчайшей  детали.  Ни  малейшей
подробности. И вот в результате этой  своей  добросовестности  я  должен
возиться со всеми этими утопленниками!
   — Но, может быть, все дело как раз в том, что вас  считают  настолько
квалифицированным экспертом,  что  просто  не  решаются  доверить  такую
сложную работу кому-либо иному, — удалось вставить Карелле.
   — Считают экспертом, да. — Блейни задумался. — Крупным специалистом?
   — Ну, естественно. Ведь  вы  же  сами  только  что  сказали,  что  вы
отличный специалист. Вы прекрасно знаете свое дело. Что же касается этих
утопленников, то работать с ними  может  далеко  не  каждый.  Их  просто
нельзя поручить какому-нибудь грубому мяснику, черт побери.
   Сиреневые глаза Блейни немного смягчились.
   — Знаете, я как-то никогда не рассматривал этот вопрос с  этой  точки
зрения, — сказал он.
   Тень улыбки проскользнула по его лицу, но тут же он  мрачно  нахмурил
брови, сосредоточенно обдумывая новую проблему.
   — А что вы могли бы сказать относительно данного тела? —  поторопился
спросить Карелла, не желая позволить Блейни слишком погружаться  в  свои
мысли.
   — Ах, это? — сказал Блейни. — Так я ведь уже  все  высказал  в  своем
заключении, там все изложено достаточно подробно. Тело пробыло в воде, я
беру на себя смелость утверждать это вполне определенно, примерно четыре
месяца. А сейчас я только что завершил обследование сердца.
   — Ну и?..
   — Вы хоть что-нибудь знаете о сердце?
   — Вообще-то, не очень.
   — Ну, надеюсь, вы знаете хотя бы то, что существует  правое  и  левое
предсердие? Кровь для  того,  чтобы  пройти  по  кровеносным  сосудам...
Господи, да не могу же я читать лекции по анатомии каждый раз...
   — Да я и не прошу вас читать лекцию.
   — Во всяком случае, я провел так называемый тест Геттлера. Смысл  его
в основном сводится к тому, что при утоплении вода через легкие попадает
в кровь. И благодаря  определенным  тестам  мы  можем  сказать  довольно
точно, утонул ли данный человек в пресной воде или в соленой.
   — Но поскольку нашу  утопленницу  выловили  в  реке  Харб,  —  сказал
Карелла, — то это само по себе означает, что утонула она в пресной воде,
не так ли?
   — Конечно. Но Смит, помимо  этого,  утверждает...  вы  знаете  работу
Смита, Глейстера и фон-Нойрайтера, посвященную этому вопросу?
   — Продолжайте, продолжайте, — покорно сказал Карелла.
   — Так вот, Смит утверждает, что если  человек,  уже  будучи  мертвым,
попадает в воду, то совершенно исключено, чтобы в его левую часть сердца
попала вода. — Блейни сделал многозначительную паузу. —  Иными  словами,
если мы не обнаруживаем воду в сердце при вскрытии, то  можно  с  полной
уверенностью  утверждать,  что  человек  этот  умер  не   в   результате
утопления. Он был уже мертв к тому моменту, как соприкоснулся с водой.
   — Да? — произнес Карелла с явным интересом.
   — В сердце этой девушки не обнаружено ни капли воды, Карелла.  А  это
означает, что она не утонула.
   Карелла внимательно вглядывался в сиреневые глаза Блейни.
   — В таком случае от чего же она умерла? — спросил он.
   — Острое отравление мышьяком,  —  уверенно  сказал  Блейни.  —  Очень
большое количество его было обнаружено и в ее желудке,  и  в  кишечнике.
Однако  в  остальных  частях  организма  заметного  избытка  мышьяка  не
наблюдалось,    следовательно,    приходится    исключить    возможность
хронического отравления, то есть, отравления путем введения  в  организм
мышьяка малыми дозами. Здесь имел место ярко выраженный  случай  острого
отравления. Фактически она должна была  умереть  не  позднее  чем  через
несколько часов после приема его внутрь.
   Блейни задумчиво почесал лысину.
   — Фактически, — добавил он, — можно утверждать, что мы имеем  дело  с
убийством.
   Глава III
   Жизнь,  если  рассматривать   ее   со   здоровой   толикой   цинизма,
представляет собой нечто вроде огромной мошеннической операции.
   Поглядите-ка вокруг, друзья мои, и вы увидите множество мошенников:
   «Леди и джентльмены, я держу вот прямо перед  вами  кусок  необычного
мыла. Из всех поступающих в  продажу  только  это  мыло  имеет  в  своем
составе неоценефртанецитин, который мы для простоты называем  нео  номер
семь. Нео номер семь формирует невидимую глазом пленку, которая защищает
эпидермис одновременно...»
   «Друзья мои, если вы окажете мне честь и изберете  меня,  то  я  могу
обещать вам безупречное и справедливое правление. Вы спросите, почему  я
беру на себя смелость обещать вам такое правление? Потому что я  человек
искренний и не очень считаюсь со всякими там правами. Я человек  честный
и прямой и намерен править твердой рукой. Мне  нелегко  запудрить  мозги
всякими там правами человека, и если  эти  права  человека  противоречат
вашим интересам, интересам избирателей, которые  избрали  меня  на  этот
пост, то меня не остановят какие-то там мифические права...»
   «Посуди сам, Джордж, где еще ты  можешь  заключить  сделку  на  столь
выгодных для себя условиях? Мы хотим  сконструировать  всю  эту  чертову
штуковину, взяв на себя полную ответственность за качество  производимых
работ, и все это обойдется тебе  всего-то  в  один-единственный  миллион
долларов. Я гарантирую тебе это. Тут ты можешь полностью  положиться  на
мою личную ответственность...»
   «Детка, должен тебе сказать, что подобного я еще никогда не испытывал
в жизни. Стоит только тебе  появиться  в  комнате  и,  господи,  комната
просто озаряется, способна ли ты понять это? Мое сердце сжимается как на
качелях, дух захватывает! От тебя, детка, исходит какой-то  божественный
свет, сияние, как проблеск солнца, пробившийся сквозь тучи. Если уж  это
не любовь, то я просто не знаю, что же  тогда  зовется  любовью.  Поверь
мне, детка, в жизни своей  я  не  испытывал  ничего  подобного.  У  меня
постоянно такое ощущение, будто я хожу,  касаясь  головой  облаков,  мне
хочется петь от переполняющих меня чувств. Милая, я люблю тебя, я просто
с ума схожу от любви. Так будь же  хорошей  девочкой  и  сними  с  себя,
наконец, платье, ладно, детка?..»
   «Я буду с вами предельно откровенен. Эта машина имела  на  спидометре
семьдесят пять тысяч миль, пока мы не перевели этот спидометр  назад.  А
кроме того, мы еще  и  перекрасили  ее.  А  никогда  не  стоит  доверять
перекрашенной машине. Никогда не знаешь, что  там  может  оказаться  под
краской, мой друг. И я не продал бы эту развалину вам, даже если  бы  вы
сами умоляли меня об этом. Но не пожалейте еще минутки вашего времени  и
подойдите вот к этой лилово-красной красотке,  которая  принадлежала  до
этого старой деве, тетушке нашего протестантского проповедника. Она  раз
в неделю выводила ее из гаража только для  того,  чтобы  отправиться  за
покупками в ближайший магазин. Машина эта  в  отличнейшем  состоянии...»
«ТОЛЬКО СЕГОДНЯ ВПЕРВЫЕ В ИСТОРИИ
   ИЗДАТЕЛЬСКОГО ДЕЛА:
   Мы имеем честь объявить о выходе в свет самого  читаемого  романа  со
времен «Унесенных ветром» «РАЗБИТАЯ ФЛЕЙТА»
   Книга эта
   Вошла в состав
   Лучших Книг Месяца!
   Вошла в число книг, отобранных
   Литературной Гильдией Отобрана Клубом читателей
   Права на ее экранизацию Приобретены одной из крупнейших  Кинокомпаний
для съемок фильма С  Тэбом  Хантером  в  главной  роли  Шесть  миллионов
экземпляров уже
   разошлось!
   Срочно бегите к ближайшему
   Книжному магазину и, возможно,
   Вы еще успеете ее заказать!»
   «Единственный недостаток званых обедов у этого парня состоит  в  том,
что он не умеет составлять мартини.  Сами  понимаете,  что  занятие  это
требует определенной тонкости. Попробуйте воспользоваться моим рецептом.
Берете чайный стакан джина...»
   «Привет, друзья, меня зовут Джордж  Гросник.  А  это  мой  брат,  Луи
Гросник. Мы производим «Пиво Гросника»... ну, ладно, Лу, скажи-ка им...»
   Примерно так  вам  пытаются  навязать  свой  товар,  куда  бы  вы  не
сунулись, и  буквально  на  каждом  шагу.  А  поскольку  это  происходит
ежечасно и ежеминутно, то можно, пожалуй, сказать, что буквально  каждый
человек пытается завоевать ваше доверие, а если удастся, то  и  обмануть
его, а значит, буквально каждый является в известной степени  мошенником
где-то в глубине души. Однако будем соблюдать  осторожность,  друзья,  —
телевизор включен и человек на экране указывает прямо на вас.
   Человек в темно-синем костюме был мошенником. Он сидел сейчас в  фойе
отеля и поджидал человека по фамилии Джемисон. Впервые он  увидел  этого
Джемисона на перроне вокзала, когда прибыл поезд из  Бостона.  Потом  он
следовал за Джемисоном до самого отеля, а теперь, сидя здесь в фойе,  он
терпеливо дожидался его появления, поскольку у человека в синем  костюме
были вполне определенные планы относительно Джемисона.
   Человек в синем костюме обладал располагающей внешностью: высокий,  с
правильными чертами лица, приветливым взглядом  и  добродушной  улыбкой.
Одет он был безукоризненно. Сорочка его сияла снежной  белизной,  костюм
был тщательно отутюжен. Он был в начищенных до блеска черных ботинках  и
в  шелковых  носках,  которые  явно  удерживались  на  месте   несколько
старомодными подвязками.
   В руках он держал путеводитель по городу. Он поглядел на  свои  часы.
Почти половина седьмого. Джемисон, если  он  вообще  собирается  сегодня
обедать, должен был появиться с минуты на минуту. В фойе  кипела  бурная
жизнь. Какая-то  пивная  компания  собиралась  проводить  здесь  конкурс
красавиц года и манекенщицы расхаживали по толстому ковру холла во  всех
направлениях,   преследуемые   журналистами   и   фоторепортерами.   Все
кандидатки на первое место выглядели почти  одинаково.  Различались  они
разве что цветом  волос,  однако,  все  остальное  выглядело  совершенно
идентично. По существу, они тоже были воплощенными символами, созданными
фантазией мошенников.  Да  и  сами  они  в  немалой  степени  были  тоже
мошенницами.
   Он заметил Джемисона, когда тот выходил из лифта. Он быстро  поднялся
со своего места и, продолжая держать путеводитель в  руках,  остановился
на верхней ступеньке лестницы,  ведущей  на  улицу.  Краешком  глаза  он
следил за Джемисоном, который сейчас направлялся к  лестнице.  Казалось,
что все свое внимание  он  сосредоточил  на  книге,  но  когда  Джемисон
поравнялся с ним, он резко обернулся налево и столкнулся с ним.
   Джемисон растерянно остановился.
   Это был довольно толстый человек  в  коричневом  костюме  в  полоску.
Мошенник тем временем неловко пытался поднять с пола выпавший у него  из
рук путеводитель и заговорил, еще не поднявшись с колен.
   — О, господи, простите, ради всего святого. Извините,  пожалуйста,  —
сказал он.
   — Да нет, ничего страшного, — сказал Джемисон,  Мошенник  поднялся  и
выпрямился во весь рост.
   — Я так увлекся этой книжицей, что, по-видимому, перестал соображать,
что я... но с вами все-таки все в порядке, я не причинил вам  особенного
беспокойства?
   — Нет, нет, ничего, — сказал Джемисон.
   — Ну, я рад, что все так  обошлось.  Честно  говоря,  никак  не  могу
разобраться в этом чертовом путеводителе, это просто какая-то  китайская
грамота, должен признаться. Я-то, видите ли, собственно,  из  Бостона  и
пытался разыскать по этой книжке нужную мне улицу...
   — Вы из Бостона? — с интересом спросил Джемисон. — Неужели?
   — Ну, собственно, не из  самого  Бостона,  а  из  его  пригорода.  Из
Западного Ньютона. А вы знаете Бостон?
   — Конечно же, знаю, — сказа Джемисон, — Я прожил в Бостоне  всю  свою
жизнь.
   Лицо мошенника расплылось в радостной улыбке.
   — Да неужели? Надо же... нет, подумать только, как вам нравится такое
совпадение, а?
   — Тесен мир, не правда ли? — сказал Джемисон, улыбаясь.
   — Нет, такого случая упускать не следует, —  сказал  мошенник.  —  Я,
можно сказать, даже суеверен в этом отношении. Такие совпадения  следует
обязательно отметить. Может, вы согласитесь выпить со мной по маленькой?
   — Видите ли, я, собственно, собирался сейчас пообедать,
   — сказал Джемисон.
   — Вот и отлично, можно будет сейчас выпить по маленькой, а  потом  уж
отправляться по своим делам. Аппетиту  это  никак  не  повредит.  Честно
говоря, я очень рад, что вот так вот, буквально натолкнулся  на  вас.  Я
ведь тут не знаю ни одной живой души.
   — Да, пожалуй, можно и  выпить  немного,  —  сказал  Джемисон.  —  Вы
приехали сюда по делам?
   — По делам, — ответил мошенник. — Я от «Мальборо Трактор Корпорейшн»,
знаете такую?
   — Нет. Я-то сам занимаюсь текстилем, — сказал Джемисон.
   — Ну это не важно. Так нам зайти в бар  отеля  или  вы  предпочли  бы
поискать что-нибудь  более  подходящее?  Эти  бары  при  отелях  слишком
торжественны. Как вы считаете?
   — Он уже успел взять Джемисона под руку и направлял его к выходу.
   — Собственно, я никогда...
   — И совершенно справедливо. Помнится мне, что  на  соседней  улице  я
заметил множество довольно симпатичных баров. Почему бы нам не  попытать
счастья в одном из них? — Он провел Джемисона через вертящуюся дверь  и,
оказавшись на улице, оглянулся на здание отеля в явной растерянности.  —
Погодите-ка, дайте-ка мне разобраться, — сказал он. —  В  какую  сторону
здесь запад, а в какую восток?
   — Восток в эту сторону, — сказал Джемисон, указывая ему направление.
   — Вот и отлично.
   Мошенник представился ему как Чарли Парсонс, а Джемисон  сказал,  что
его зовут Эллиотом. Они шагали рука об руку вдоль по улице,  разглядывая
вывески баров и бракуя их один за  другим,  причем  основания  для  этой
выбраковки чаще всего подсказывал Парсонс.
   Когда же они добрались до заведения под  вывеской  «Красный  Какаду»,
Парсонс придержал Джемисона за локоть.
   — По-моему, этот вот выглядит очень недурно, — сказал он.  —  Как  вы
считаете?
   — Можно и сюда зайти, — сказал Джемисон. — Собственно,  по  мне,  так
все бары одинаковы.
   Они направлялись уже к входной двери, как тут же дверь распахнулась и
из нее вышел человек в сером костюме. Ему было лет тридцать с  небольшим
и  был  он  вполне  приятной  внешности,  с  ярко-рыжей  шевелюрой.  Он,
по-видимому, очень торопился.
   — Простите, пожалуйста, — сказал Парсонс, — можно  вас  задержать  на
минутку.
   Человек с рыжей шевелюрой остановился.
   — Да? — отозвался он, готовый тут же двинуться дальше.
   — Как вам понравился этот бар? — спросил Парсонс.
   — Что?
   — Я о баре спрашиваю. Вы ведь только что вышли из него.  Это  хороший
бар?
   — Ах, бар, — сказал рыжий. — По правде говоря, я и  сам  не  знаю.  Я
заходил сюда только затем, чтобы позвонить по телефону-автомату.
   — А, понятно, — сказал Парсонс. — Тогда — спасибо и извините. — И  он
отвернулся от рыжеголового, собираясь вместе с Джемисоном войти в бар.
   — Надо же так влипнуть, представляете? — проговорил, однако, рыжий. —
Я почти пять лет не был в этом городе. А  теперь,  когда  решил  наконец
сюда приехать, то обзваниваю всех своих старых друзей, а  у  всех  вечер
уже занят. Парсонс снова обернулся к нему с улыбкой.
   — Да? — сказал он. — А откуда вы приехали?
   — Из Уилмингтона, — сказал тот.
   — Мы ведь тоже приезжие, — пояснил Парсонс. — Послушайте, если вам  и
в самом деле нечего делать, то почему бы вам не присоединиться к  нам  и
не выпить по маленькой?
   — Ну, это было бы просто отлично и очень  мило  с  вашей  стороны,  —
сказал рыжий. — Но мне как-то неудобно навязываться.
   — Какой может  быть  разговор,  —  сказал  Парсонс