месте, где был  приколот
жетон детектива,  а  в  соседнем  отделении  под  целлофаном  помещалось
служебное удостоверение. Харт внимательно изучил и то, и другое.
   — Я подумал, что вы могли явиться сюда с целью шантажа, —  сказал  он
наконец.
   — А почему вы так решили?
   Но Харт не отвечал. Покачивая головой, он вглядывался в фотографию.
   — Значит, кто-то убил ее, так? — сказал он.
   — Да, кто-то, несомненно, сделал это, — сказал Карелла. — Так вы были
знакомы с ней?
   — Да, я знал ее.
   — А мне показалось, что вы сначала говорили, будто не знаете ее.
   — Я не был знаком с Саррой Флетчер, если вы считаете, что именно  так
ее звали. Но эту бабенку я, конечно же, знал, это верно.
   — А кем, по-вашему, она была? — спросил Мейер.
   — По-моему, она была той женщиной, за которую себя и выдавала.
   — И за кого же это?
   — За Седди Коллинз. Она представилась мне как Седди Коллинз. Под этим
именем я ее и знал. Седди Коллинз.
   — А где это происходило, мистер Харт? Где вы с ней встретились?
   — В баре.
   — В каком баре?
   — Да кто же запоминает названия этих чертовых баров? Это был бар  для
одиноких. В городе их сколько угодно.
   — А не припомните ли вы, когда это произошло?
   — По меньшей мере год назад.
   — И после этого вы встречались с ней?
   — Да.
   — Как часто?
   — Достаточно часто.
   — И все-таки, как часто?
   — Какое-то время я встречался с ней раз или два раза в неделю.
   — Какое-то время? А  когда  прекратились  ваши  встречи?  —  Нынешним
летом.
   — Но до этого времени вы встречались достаточно регулярно.
   — Пожалуй, так.
   — Вы сказали, что встречались с ней дважды в неделю.
   — Верно.
   — А вам известно, что она замужем?
   — Кто? Седди? Вы шутите.
   — И она никогда не говорила вам, что она замужем?
   — Никогда.
   — Вы встречались с ней дважды в неделю...
   — Да.
   — И не знали при этом, что она замужем?
   — А откуда я должен был это знать? Она ни разу ни словом об  этом  не
обмолвилась. Послушайте, этот город полон незамужних женщин,  так  зачем
же мне, скажите, пожалуйста, напрашиваться на неприятности, спутываясь с
замужней?
   — А где вы встречали ее? — неожиданно задал вопрос Мейер.
   — Да я ведь уже говорил вам — в баре. Не помню его названия...
   — Нет, когда вы потом встречались с ней, я спрашиваю.
   — Что?
   — Потом, впоследствии, когда вы  назначали  встречу,  где  вы  с  ней
встречались? В ее квартире?
   — Нет. Она обычно приходила ко мне.
   — А куда вы звонили ей, когда вам нужно было встретиться?
   — Я не звонил ей.. Это она обычно звонила мне.
   — А куда вы с ней обычно ходили, мистер  Харт?  Ну,  в  тех  случаях,
когда вы решали сходить куда-нибудь развлечься?
   — Вообще-то мы не особенно любили ходить куда-то развлекаться.
   — Но все-таки, куда вы отправлялись в таких случаях?
   — Никуда мы не отправлялись. Она обычно приходила ко мне, и мы с  ней
проводили довольно много времени вместе.
   — Но если вы все-таки выходили...
   — По правде сказать, мы вообще никуда не выходили.
   — Никогда?
   — Никогда. Она не очень-то любила разгуливать.
   — И вам это не казалось странным?
   — Нет, — Харт пожал плечами. — Я так  считаю,  что  она  предпочитала
интимную обстановку.
   — Но если вы никогда не выходили с ней из квартиры, то чем именно  вы
занимались, оставаясь подолгу наедине с ней, мистер Харт?
   — Ну,  знаете...  А  чем,  черт  побери,  мы  могли  заниматься,  как
по-вашему? — сказал Харт.
   — Это уж вы объясните нам, мистер Харт.
   — Вы уже достаточно большие мальчики, попробуйте догадаться сами.
   — А почему вы перестали встречаться с ней, мистер Харт?
   — Я встретился с другой. С очень милой девушкой. И я отношусь  к  ней
очень серьезно. Вот поэтому-то я и подумал...
   — Что?
   — Да нет, ничего.
   — Именно поэтому вы и подумали — о чем, мистер Харт?
   — Ну ладно, именно поэтому я и подумал, что вы явились сюда  с  целью
шантажа. Я подумал, что кто-нибудь узнал о нас с Седди и... и решил... У
меня весьма серьезные намерения по отношению к этой  девушке  и  мне  не
хотелось бы, чтобы она знала о том, что было. О Седди и обо мне. О  том,
что я до нее встречался с Седди.
   — А что же страшного в том, что вы встречались  с  Седди?  —  спросил
Мейер.
   — Ничего.
   — Тогда с какой стати кому-то могло  прийти  в  голову  шантажировать
вас?
   — Не знаю.
   — Если в этих встречах не было ничего страшного...
   — Ничего страшного в этом не было.
   — Так зачем вам скрывать эти встречи?
   — Нечего тут скрывать.  Просто  я  очень  серьезно  отношусь  к  этой
девушке и я не хотел бы, чтобы она узнала...
   — Узнала о чем?
   — О Седди.
   — А почему?
   — Потому что мне не хотелось.
   — Может быть, с этой Седди было что-нибудь не в порядке?
   —  Нет,  что  вы,   она   была   очень   красивой   женщиной,   очень
привлекательной. — Тогда что же вам стыдиться?
   — Стыдиться? Кто вам сказал, что я стыжусь?
   — Но вы же сказали, что вам не хотелось бы, чтобы ваша девушка...
   — Послушайте, что у нас тут сейчас  происходит?  Я  прекратил  всякую
связь с  Седди  шесть  месяцев  назад,  я  не  хотел  даже  по  телефону
разговаривать с ней  после  этого.  Если  эта  бешеная  сука  дала  себя
убить...
   — Бешеная?
   Харт неожиданно провел ладонью по лицу, облизал губы и уселся на свое
место за столом.
   — Я так полагаю, джентльмены, что мне нечего больше сказать вам. Если
у  вас  есть  еще  какие-то  вопросы,  то  вы  уж  постарайтесь  сначала
предъявить мне хоть какое-нибудь обвинение, а я  тогда  свяжусь  с  моим
адвокатом и спрошу у него, как мне поступать дальше.
   — А что вы имели ввиду, называя ее бешеной? — спросил Карелла.
   — Всего доброго, джентльмены.
   Бернс  с  Кареллой  попивали  кофе  в  маленьком  угловатом  кабинете
лейтенанта.  Бернс  озабоченно  хмурился.  Карелла  продолжал  выжидающе
смотреть на него. Ни один из них не  проронил  ни  слова.  За  стеной  в
дежурной комнате зазвонил телефон, Бернс взглянул на свои часы.
   — Ну так как, да или нет, Пит? — спросил наконец Карелла.
   — Я склонен сказать скорее нет.
   — Почему?
   — Потому что я никак не пойму, почему ты  продолжаешь  настаивать  на
своем.
   — Да брось ты, Пит! Если этот поганый тип сделал это...
   — Но пока это только лишь твое голословное утверждение.  А  что  если
окажется, что он все-таки не сделал этого, а ты сделаешь что-то такое, в
результате чего все обвинительное заключение прокурора пойдет  коту  под
хвост?
   — Что именно, например?
   — Понятия не имею, что именно. Они уже определили  состав  присяжных,
подготовили обвинительное  заключение  против  Корвина,  но,  черт  тебя
знает, что ты там можешь  выкопать?  К  тому  же,  как  теперь  проходят
судебные процессы? Кажется, достаточно просто плюнуть на тротуар, и дело
тут же направят на доследование.
   — Флетчер явно ненавидел свою жену, — сказал Карелла.
   — Многие мужчины ненавидят  своих  жен.  Да  у  нас  половина  города
ненавидит жен.
   — Если верить Харту...
   — Согласен, она погуливала налево, ну и что из этого следует?  Решила
бабенка поразвлечься на стороне, но с  кем  этого  не  бывает?  Половина
женщин этого города проделывает это прямо сию же секунду.
   —  Но  эти  ее  маленькие  развлечения  на  стороне   дают   Флетчеру
достаточные основания для... послушай, Пит, какие еще нам, черт  побери,
нужны основания? У него были причины, ему представилась возможность —  и
при этом буквально золотая возможность, — кроме  того,  у  него  было  и
орудие — чужой нож, торчащий у  нее  в  животе.  Так  что  же  еще  тебе
требуется?
   — Доказательства, Стив, мне еще требуются  доказательства.  Такая  уж
странная система  привилась  в  судах  этого  города.  Суд,  видишь  ли,
требует, чтобы перед  тем  как  арестовать  человека  и  предъявить  ему
обвинение в убийстве, были собраны доказательства того, что он и в самом
деле совершил это преступление.
   — Совершенно верно, но единственное, чего я добиваюсь, так это  того,
чтобы мне была предоставлена возможность собрать эти доказательства.
   — Конечно. И сделать это ты намерен, установив слежку за Флетчером. А
если он подаст в суд на городскую администрацию?
   — За что именно?
   — Уж он-то наверняка что-нибудь придумает.
   —  Так  да  или  нет,  Пит?  Я  и  спрашиваю  у  тебя  разрешения  на
установление круглосуточной слежки за  Джералдом  Флетчером,  начиная  с
воскресенья. Да или нет?
   — Наверное, я все-таки совсем схожу с ума, — сказал, тяжело  вздыхая,
Бернс.
   Глава VIII
   В половине восьмого этого самого одинокого вечера недели  Берт  Клинг
сотворил ужаснейшую глупость. Он позвонил Норе Симонофф.  Он  совсем  не
рассчитывал на то, что вообще застанет ее дома, и  потому  даже  не  мог
сказать, ради чего он звонит. Он скорее всего поддался  извечному  чисто
американскому страху остаться в одиночестве в субботний вечер.
   Но как бы там ни было, ровно в половине восьмого  Берт  Клинг  набрал
номер телефона Норы Симонофф, абсолютно уверенный в том, что  она  давно
уже весело проводит время, как  это  делает  и  любой  другой  гражданин
Соединенных Штатов Америки в субботний вечер.
   — Алло? — сказала она.
   — Нора? — спросил он удивленно.
   — Да?
   — Привет. Это говорит Берт Клинг.
   — Хелло, — сказала она. — А который сейчас час?
   — Половина восьмого.
   — Наверное, я заснула. Я смотрела шестичасовую программу. — Она  явно
зевнула и быстро сказала: — Извините, пожалуйста.
   — Может, мне перезвонить попозже?
   — А зачем?
   — Чтобы вы окончательно проснулись.
   — Я уже не сплю, все нормально. Наступила пауза.
   — Я хотел спросить... как вы поживаете? — спросил Клинг.
   — Отлично, — сказала Нора и снова последовала длительная пауза.
   Следующие несколько секунд,  слушая  потрескивание  в  трубке,  Клинг
раздумывал над тем, задать ли ему рискованный вопрос, ответ на  который,
возможно, сделает его удрученное состояние совсем  уж  неисправимым.  Он
при этом не мог не понимать того, что  был  безнадежно  избалован  Синди
Форрест, которая всего каких-нибудь  четыре  недели  назад  была  к  его
услугам в любое время дня и ночи, а особенно субботними вечерами,  когда
ни одного американца мужского пола не следует  обрекать  на  томительное
одиночество.
   — Я очень рад, что у вас все в порядке, — сказал наконец Клинг.
   — Вы только ради этого и позвонили? А я уж тут подумала,  что  у  вас
нашелся еще какой-то подозреваемый, которого мне  придется  опознать,  —
сказала Нора и рассмеялась.
   — Нет-нет, — сказал Клинг. — Этого не требуется. — Он рассмеялся было
в ответ, но тут же опомнился и быстро добавил. — По правде  сказать,  я,
Нора, подумал что... — Что?
   — Нет ли у вас желания сходить куда-нибудь?
   — То есть как это?
   — Ну выйти куда-нибудь.
   — С вами?
   — Да.
   — Ох.
   Пока тянулись эти бесконечные секунды  молчания,  которые  показались
Клингу значительно длиннее предыдущих, он понял, что делает колоссальную
ошибку.
   — Я же, как вы, наверное, помните, сказала вам, что  я  несвободна  и
люблю другого... — услышал он голос Норы.
   — Да, конечно, я помню. Но послушайте...
   — Но именно в сегодняшний вечер оказалось так, что я ничем не  занята
и,  если...  если  вам  хочется  просто  прогуляться   или   куда-нибудь
сходить...
   — Я имел в виду пообедать где-нибудь.
   — Ну что ж...
   — А заодно, может, и потанцевать.
   — Ну что ж...
   — Терпеть не могу обедать в одиночестве, а вы?
   — Да, честно говоря, я тоже. Но только, Берт...
   — Да?
   — Я оказываюсь в каком-то странном положении.
   — Почему странном?
   — Получается, что я в какой-то мере заманиваю вас, — сказала Нора.
   — Я был честно предупрежден, — сказал он. — И я буду помнить об этом.
   — Я с удовольствием пообедала бы с вами, — сказала Нора, — но...
   — К восьми часам вы будете готовы?
   — Но вы понимаете, это правда, что я...
   — Я все понимаю.
   — М-да? — протянула она с явным сомнением в голосе.
   — Значит, в восемь?
   — В половине девятого, — сказала она.
   — Я зайду за вами, — сказал он и поскорее повесил трубку,  чтобы  она
не успела передумать.
   Улыбаясь, он посмотрел в зеркало. Он чувствовал себя привлекательным,
обаятельным, уверенным в себе, и вся Америка была у его ног.
   Он и представления не имел, кем мог бы быть этот призрачный поклонник
Норы, но был уже почти уверен, что она разыгрывает с ним  извечную  роль
девицы-недотроги для того лишь, чтобы в дальнейшем уступить его немалому
мужскому очарованию.
   И он заблуждался при этом самым жестоким образом.
   Обед и в самом деле был отличным, тут он ничего не мог  сказать.  Они
непринужденно и очень весело болтали, касаясь самых различных вопросов.
   — Однажды я оформляла обложку для какого-то исторического  романа,  —
рассказывала ему Нора, — на которой должна была быть изображена  женщина
в бархатном платье с глубочайшим вырезом впереди. Так, знаете, это  было
так пошло, так приторно-сладко, что я была расстроена до  слез,  пытаясь
сделать первые наброски. Тогда я взяла и пририсовала ей третью грудь.  А
художественный редактор даже и не заметил этого. Так книжка  и  вышла  в
свет.
   — А вот возьмем, к примеру, меня, — говорил Клинг.
   — Я довольно  приличный  человек  и  пытаюсь  честно  выполнять  свои
служебные  обязанности.  Но  иногда  при   выполнении   этих   служебных
обязанностей я попадаю в такие ситуации, в которых чувствую себя  крайне
неловко. Вы что думаете, мне приятно врываться в университетский городок
и разгонять там митинг протеста этих ребят, которые не хотят умирать  на
какой-то там идиотской войне? Но, с другой стороны, я  обязан  наблюдать
за  порядком  и  следить  за  тем,  чтобы  они  не  подожгли,  например,
административное здание. Но как, скажите мне, пожалуйста, убедить  их  в
том, что поддержание законности и порядка — это совсем не одно и то  же,
что разгон этого митинга  протеста?  Иногда  это  бывает  очень  сложно,
просто невозможно кому-то объяснить.
   — Контактные виды спорта, — говорила Нора, —  наверняка  носят  налет
гомосексуализма, я абсолютно уверена в этом.  Вы  только  посмотрите  на
лицо вратаря, когда он ловит шайбу.
   «Лицо вратаря, когда он ловит шайбу, закрыто маской»,
   — подумал Клинг, но возражать не стал.
   Так оно и шло, время обеда.
   Однако после обеда, когда Клинг предложил ей зайти еще в  дансинг,  в
одно местечко в Куортере, где играет небольшой оркестр из трех человек и
где  очень   приятная   атмосфера,   она   засомневалась   и   принялась
отнекиваться, ссылаясь на усталость и на то, что ей придется завтра рано
вставать,  потому  что  она  пообещала  матери  проводить  ее  утром  на
кладбище. Потом она все же согласилась, но только после того  как  Клинг
долго  уговаривал  ее,  объясняя,  что  сейчас  всего  только   половина
одиннадцатого и что он обязательно доставит ее домой ровно к двенадцати.
   Танцзал «У Педро», как и обещал Клинг, отличался приятной  атмосферой
и очень неплохим оркестром. Приглушенный свет в зале  создавал  отличные
условия для влюбленных  пар,  однако  на  Нору  он  подействовал  как-то
отпугивающе, едва они вошли сюда.  Она  не  очень  умела  скрывать  свои
чувства или  настроения  (что  было  уже  раньше  отмечено  Клингом),  и
обстановка в зале «У Педро» вызвала у нее чувство страха, а может  быть,
и ностальгии (если не более  этого),  в  результате  чего  глаза  у  нее
затуманились слезами, уголки губ опустились, плечи тоже как-то  поникли,
и она сразу превратилась в то, чего больше всего опасается  полнокровный
американский мужчина в субботний вечер, а именно — в зануду.
   Клинг попробовал пригласить ее на танец, полагая, что  хотя  танец  и
трудно считать спортом, но в контактности ему не откажешь, и может,  это
как-то расшевелит ее. Однако она и тут  удерживала  его  на  расстоянии,
упираясь в больное плечо, которому так и не помог  этот  чертов  браслет
Мейера. Потом он решил подпоить ее немного, поскольку относился  к  тому
поколению,  которое  упорно  верило  в  то,  что  алкоголь  способствует
соблазну. Однако Нора только чуть  пригубила  свою  рюмку  и  продолжала
сидеть, меланхолически вертя ее в руках. Клинг за это  время  выпил  две
порции, а потом самым вежливым образом осведомился: «Может, допьете свою
порцию, и мы закажем тогда по новой?»  Однако  на  это  она  тоже  очень
вежливо улыбнулась и отрицательно покачала головой.
   А затем, когда оркестр заиграл что-то из репертуара «Битлз», глаза  у
нее совсем оказались на мокром месте и, несмотря на то,  что  всего  два
дня назад она самым решительным образом отказывалась  говорить  о  своей
«великой любви», теперь вдруг она разразилась целым монологом об этом ее
таинственном любовнике. Человек этот,  призналась  она,  был  до  самого
последнего времени женат, и до сих пор в этом вопросе имеются  кое-какие
сложности, но она уверена, что очень  скоро  все  это  утрясется,  и  не
позднее, чем через несколько месяцев,  она  станет  его  женой.  Она  не
уточнила, что это за сложности, но Клинг и сам решил, что  дело,  скорее
всего, заключается в  разделе  имущества,  либо  в  выполнении  каких-то
условий брачного контракта,  но  это  его  совершенно  не  интересовало.
Правда, он был заранее предупрежден,  но  проводить  субботний  вечер  с
женщиной, которая только и может, что говорить о другом мужчине, было  в
его  понимании  примерно  равноценно  тому,  чтобы  заявиться  вдруг  на
стриптиз с родной мамашей под ручку, если еще не что-нибудь  похуже.  Он
попытался было  перевести  разговор  на  какую-нибудь  другую  тему,  но
воздействие музыки оркестра оказалось  сильнее  его  попыток,  и.  когда
оркестр перешел ко второму куплету, Нора тоже перешла  ко  второй  части
своей лирической поэмы, так  что  музыка  служила  как  бы  естественным
аккомпанементом к ее рассказу.
   — Знаете, встретились мы с ним совершенно случайно, — сказала она,  —
хотя чуть позже мы выяснили, что фактически могли бы встретиться чуть ли
не в любой день за целый год до этого.
   — Ну что ж, большинство людей вообще встречаются случайно,  —  сказал
Клинг.
   — Да, конечно, это так, но тут было просто удивительное совпадение.
   — Угу, — сказал Клинг, а затем пустился  в  рассуждения  относительно
группы «Битлз», которые он  находил  и  глубокомысленными  и  совершенно
оригинальными.  Он  философствовал  о  том,  что  их  необычайный  взлет
чрезвычайно  интересен,  если  учесть  тот  факт,  что  произошел  он  в
космическую эру, когда скорости...
   — Он настолько выше меня буквально во всем, — говорила Нора, — что  у
меня нередко возникает вопрос, что он такого вообще нашел во мне.
   — А чем он зарабатывает себе на жизнь? — спросил  Клинг,  чтобы  хоть
как-то вернуть ее на землю.
   Нора ответила не сразу. И хотя колебалась  она  всего  лишь  какое-то
мгновение, по ее лицу, которое честно отражало все ее мысли,  он  понял,
что она сейчас солжет. И тогда ему и впрямь стало интересно.
   — Он врач, — сказала Нора, отводя глаза в сторону, и тут  же  подняла
свой бокал, отпила от него немножко, а затем стала  смотреть  в  сторону
оркестра.
   — И он состоит в штате какой-нибудь больницы?
   — Да, — сразу же подтвердила она, и он понял, что это тоже ложь. —  В
центральной больнице Айсолы.
   — Это той, что на Уилсон-Авеню? — спросил он.
   — Да, — сказала она.
   Клинг кивнул. Центральная Айсолы находилась на углу Парсонз и Лоуэлл.
   — И когда же вы намерены пожениться? — спросил он.
   — Мы пока еще точно не решили.
   — И как его зовут? — спросил как бы невзначай Клинг, а сам повернулся
и тоже принялся глядеть в сторону оркестра, который играл сейчас попурри
из мелодий сороковых годов.
   — А зачем вы хотите это знать? — спросила Нора.
   — Из простого любопытства. У меня есть своя теория относительно имен.
Я считаю, что некоторые имена обычно  идут  парами.  И  если,  напри