ся несколько санитарных машин. Проповедник и  двое
прихожан убиты и похоже на то, что много раненых.
   — Ты успел сообщить Дэйву?
   — Сделаю это, выходя, — сказал Клинг и пулей вылетел из дежурки.
   — Миссис Горман, — сказал Мейер, — как вы сами только что  убедились,
мы сейчас очень  заняты.  Я  полагаю,  что  вашим  привидениям  придется
подождать до утра.
   — Нет, им не придется, — возразила Адель.
   — Почему это?
   — Потому что они появляются ровно без четверти три  утра  и  я  хочу,
чтобы кто-нибудь посмотрел за них.
   — А почему бы вам с мужем самим еще  раз  не  посмотреть  на  них?  —
спросил Мейер.
   — Вы считаете меня ненормальной, так ведь? — спросила Адель.
   — Нет, миссис Горман, что вы!
   — Конечно же считаете,  —  сказала  Адель.  —  Я  тоже  не  верила  в
привидения, пока не увидела эту пару.
   — Ну в общем так, все это очень интересно, уверяю вас, миссис Горман,
но у нас сейчас столько дел, что я просто не представляю себе, как  быть
с этими вашими привидениями, даже если мы приедем поглядеть на них.
   — Они все время обворовывают нас, — сказала Адель и на этот раз Мейер
подумал: «Нет, она не просто чокнутая, она настоящая сумасшедшая».
   — И что же они крадут?
   — Бриллиантовую брошь, принадлежавшую еще моей матери. Они украли  ее
из отцовского сейфа.
   — А что еще?
   — Изумрудные серьги. Они тоже были спрятаны в сейф.
   — И когда были совершены эти кражи?
   — В прошлом месяце.
   — А не может быть  так,  что  эти  драгоценности  просто  куда-нибудь
затерялись?
   — Очень трудно затерять куда-нибудь бриллиантовую брошь и  изумрудные
серьги, да еще запертые в несгораемом шкафу.
   — Вы заявляли об этих кражах?
   — Нет.
   — А почему?
   — Потому что я знала, что меня сочтут сумасшедшей. Точно так же,  как
в данный момент считаете и вы.
   — Нет, миссис Горман, но я надеюсь, что вы понимаете, что нам  весьма
трудно... гм... произвести арест привидений, — сказал Мейер и улыбнулся.
   Адель Горман не улыбнулась в ответ.
   — Забудем о привидениях, — сказала она. Глупо  было  с  моей  стороны
вообще упоминать о них. — Она глубоко вздохнула и  пристально  поглядела
на Мейера. — Я пришла сюда, чтобы заявить о  краже  бриллиантовой  броши
стоимостью в шесть тысяч долларов и изумрудных серег стоимостью в три  с
половиной тысячи. Намерены ли вы послать этой же ночью своего сотрудника
для расследования преступления или мне придется обратиться к отцу, чтобы
он связался с кем-нибудь из вашего начальства?
   — К вашему отцу? А какое он имеет отношение...
   — Мой отец — главный судья по делам о наследстве  и  опеке.  Судья  в
отставке, — сказала Адель.
   — Понимаю, — сказал Мейер.
   — И, надеюсь, правильно понимаете.
   — Так в котором часу,  вы  говорите,  появляются  эти  привидения?  —
спросил Мейер и тяжело вздохнул.
   Между полночью и двумя часами город не очень заметно меняется. Театры
уже  позакрывались,  и  верные  себе  субботние  бражники  —   достойные
обитатели Бестауна и Калмс-Пойнта, Риверхеда или  Маджесты  —  заполняют
улицы Айсолы в надежде перехватить рюмочку и потрепаться перед тем,  как
отправиться по домам к своим  постелям.  После  закрытия  театров  город
превращается в муравейник увеселительных заведений  и  просто  кабачков,
где можно перекусить. Все полно жизни, начиная от  шикарных  французских
кафе и кончая пиццериями и дешевыми  закусочными,  а  блюда,  подаваемые
там, варьируются от скромных сосисок до изысканных деликатесов. Все  эти
заведения обычно набиты битком, потому что субботняя ночь,  как  никакое
другое время, пугает одиночеством и именно в эту ночь бывает  необходимо
поплакаться кому-то в жилетку. И они выплакиваются  на  полную  катушку,
все эти добропорядочные бюргеры,  честно  оттрубившие  целых  пять  дней
упорного недельного труда. Сейчас им так хочется отдохнуть, расслабиться
и просто повеселиться в преддверии  воскресного  дня  с  неизменной  его
скукой, домашними обязанностями и бессмысленным свободным временем,  что
является истинным проклятием для всего мужского населения Америки. Толпы
фланируют и спешат по Стему, заглядывая в залы для  игры  в  боулинг,  в
тиры, в ночные клубы со стриптизом, на джазовые концерты,  в  сувенирные
лавки, рассматривают витрины или зачарованно следят за тем, как  ростбиф
медленно поворачивается на вертеле.  Субботняя  ночь  предназначена  для
удовольствий и даже одиночки могут испытывать  наслаждение,  слушая  как
уличные девки льстят их достоинству, делая весьма смелые  и  рискованные
предложения. Можно также поглядеть на гомосексуалистов,  собирающихся  в
барах  на  печально  известной  Норд-Сайд  или  еще  дальше,  в  Куотер,
полистать замусоленные эротические книжонки в  задних  комнатах  книжных
магазинов или в темных и душных  залах  просмотреть  фильмы,  снятые  на
шестнадцатимиллиметровой пленке, фильмы,  в  которых  женщины  прямо  на
экране снимают с себя абсолютно все... Словом, город сейчас находится во
власти людей, в большинстве своем вполне порядочных, но не стремящихся в
данный момент ни  к  чему  иному,  как  просто  поразвлечься  и  немного
отдохнуть в короткий промежуток времени  между  пятью  часами  вечера  в
пятницу и девятью часами утра в понедельник.
   Однако после двух часов ночи город претерпевает изменения.
   Добропорядочные граждане уже заждались своих автомобилей в очередях у
платных стоянок (черт бы побрал эти стоянки — их, пожалуй,  больше,  чем
парикмахерских) или, пошатываясь,  добрели  до  станций  метро.  Им  еще
предстоит, борясь с одолевающим сном, проделать  долгий  путь  к  своему
дому в пригороде, прижимая потной и влажной  рукой  мохнатую  игрушечную
собачонку или  медведя,  выигранного  на  одном  из  аттракционов.  Смех
становится  все  более  вымученным,   а   гимн   колледжа,   распеваемый
подгулявшей компанией в дребезжащем вагоне метро, кажется, совсем уже не
вдохновляет  охрипших  певцов.  Итак  субботняя  ночь  заканчивается   и
наступает субботнее утро. В этот час на  улицах  города  устанавливается
власть обитателей совсем другого сорта.
   Проститутки теперь отчаянно бросаются на всякого одинокого мужчину и,
отбросив  всякие  условности,  откровенно  предлагают  свой  товар   без
каких-либо недомолвок. А если сделка состоялась,  то  покупателя  всегда
подстерегает риск быть избитым и ограбленным, а то и убитым в  пропахшем
лизолем номере дешевого  отеля.  Наркоманы  выходят  на  улицы  крупными
силами, высматривая оставленные незапертыми машины на улицах, а наиболее
опытные из них, не очень рассчитывают на  такой  подарок  судьбы,  ловко
открывают и запертые. Торговцы наркотиками продают желающим свое зелье —
от «травки» до героина; скупщики краденного лихорадочно принимают  новый
товар — от транзисторного приемника до объемных холодильников,  —  чтобы
перепродать его потом с выгодой для себя и для покупателя, именно  здесь
и предлагаются самые выгодные скидки с номинальной цены; квартирные воры
именно в это время вырезают стекла или при помощи  целлулоидной  полоски
открывают английские замки, чтобы пробраться в  квартиры  в  час,  когда
жильцы спят самым крепким сном. Однако страшнее всех этих типов (ведь  в
конце концов все они — всего лишь граждане,  только  занятые  коммерцией
особого рода) оказываются хищные грабители, которые выходят на  улицы  в
поисках приключений. Расхаживая по улицам тройками или четверками,  чаще
всего пьяные или возбужденные наркотиками, они выискивают свои жертвы  —
таксиста, выходящего  из  кафетерия,  старуху,  роющуюся  на  помойке  в
поисках  выброшенных  сокровищ,  парочку  подростков,   обжимающихся   в
припаркованном автомобиле — им безразлично кого. В этом городе вас могут
убить в любое время суток, однако ваши шансы покинуть  сей  бренный  мир
значительно возрастают после двух  часов  ночи,  потому  что  люди  ночи
действуют именно в эти предутренние часы. Есть  такие  места  в  городе,
которые своим лунным ландшафтом приводят в трепет  даже  полицейских,  и
такие заведения, куда ни один опытный полицейский ни за что  не  войдет,
не убедившись предварительно в наличии второго выхода. Первый — для того
чтобы попасть сюда, а второй — чтобы выбраться отсюда как можно  скорей,
если кому-то придет в голову блокировать за его спиной входную дверь.
   «Крашеный зонтик» был именно таким заведением.
   В записной книжке Мэрси Хоуэлл имелась запись:  «Гарри,  2  ч.  ночи,
«Крашеный зонтик», а поскольку полиции было известно, что  этот  кабачок
был настоящим притоном, и трудно было сразу решить, что могло  связывать
убитую девушку с типами, которые с утра до вечера и  с  вечера  до  утра
ошивались в нем, решено было наведаться туда  и  что-нибудь  постараться
выяснить. За входной дверью заведения сразу начиналась довольно  длинная
лестница, которая вела вниз, в главный зал этого  то  ли  клуба,  то  ли
ресторана. Он, пожалуй, обладал признаками и того и другого. Хозяин  его
не взял лицензии на продажу спиртного, и здесь подавали  только  кофе  с
бутербродами, однако довольно часто какой-нибудь поклонник рока  включал
усилитель своей электрической гитары и к  вящему  удовольствию  патронов
заведения принимался исполнять  песни  по  заказам  посетителей.  Задняя
дверь  этого  —  притона?  —   выходила   на   боковую   аллею.   Хейвс,
удостоверившись в  наличии  второго  выхода,  сообщил  эту  немаловажную
деталь Карелле и они оба мысленно представили себе план  помещения,  что
очень даже могло пригодиться им при дальнейшем развитии событий.
   Карелла первым начал спускаться по  лестнице,  за  ним  пошел  Хейвс.
Спустившись вниз, они оказались перед портьерой. Раздвинув портьеру, они
увидели довольно обширный зал, под потолком которого был растянут старый
парашют времен войны, расписанный какими-то  дикими  узорами.  Стойка  с
кофейным автоматом и блюдом с бутербродами располагалась прямо  напротив
двери. Слева и справа от стойки было  расставлено  примерно  две  дюжины
столов и все они были заняты. Официантка  в  весьма  смелом  наряде  под
шкуру леопарда  и  в  лакированных  туфлях  на  высоком  каблуке  игриво
расхаживала между столиками, принимая заказы. В зале  стоял  глухой  гул
непрерывной  беседы  собравшихся  за  столиками  людей.  Голоса  заметно
приглушались свисающим с потолка парашютом. За стойкой царил  человек  в
белом  фартуке.  Он  нацеживал  из  огромного  никелированного  автомата
очередную чашку кофе.
   Карелла с Хейвсом направились к нему. Карелла был почти  шести  футов
роста и весил сто восемьдесят фунтов, широкие плечи его  и  узкая  талия
удачно сочетались с мускулистыми руками уличного борца. Хейвс был еще на
два дюйма выше и весил  сто  девяносто  фунтов.  Его  ярко-рыжие  волосы
украшала седая прядь на левом виске — память об ударе ножом,  полученным
им во время  расследования  квартирного  ограбления.  Оба  они  походили
именно на тех, кем они были в действительности, то есть на полицейских.
   — Что случилось? — сразу же встретил их вопросом человек за стойкой.
   — Ничего не случилось, — ответил Карелла и спросил: — Вы тут хозяин?
   — Да. Меня зовут Джорджи Брайт, и вы зря утруждаете себя, потому  что
у меня уже были ваши посланцы. Наведывались дважды.
   — Даже так? И кто же у вас был?
   — Первым был полицейский по фамилии О'Брайен, вторым был Паркер. И мы
уже утрясли всю эту историю. Я сразу же навел там порядок.
   — И где же это вы наводили порядок?
   — В мужском туалете. Какие-то сопляки приторговывали там  марихуаной,
устроили там что-то вроде филиала местного супермаркета. Ну я  и  сделал
так, как мне посоветовал О'Брайен — поставил человека у дверей в  туалет
и велел ему пускать в туалет только поодиночке.  Паркер  приходил  сюда,
чтобы удостовериться, что я честно выполняю свое обещание. Я  совсем  не
желаю иметь здесь у себя  неприятности  из-за  наркотиков.  Можете  сами
спуститься в туалет и посмотреть. Вы увидите, что  там  и  сейчас  сидит
этот «смотритель туалета».
   — А кто присматривает за этим смотрителем? — осведомился Карелла.
   — Ладно, мне не до шуток, — сказал Джорджи Брайт и лицо  его  приняло
обиженное выражение.
   — Вы знаете тут кого-нибудь по имени Гарри? — спросил Хейвс.
   — Гарри? А фамилия? Я знаком с целой кучей всяких Гарри.
   — А хоть один из них сегодня здесь?
   — Возможно.
   — Где он сидит?
   — Один возле места для оркестра. Вон тот здоровый парень со  светлыми
волосами.
   — Как его фамилия?
   — Донателло.
   — Тебе это имя что-нибудь говорит? — спросил Хейвса Карелла.
   — Нет.
   — Мне тоже.
   — Давай потолкуем с ним.
   — Не желаете кофе или еще чего-нибудь? — осведомился Джорджи Брайен.
   — Это можно. Пусть нам принесут за столик, хорошо? — сказал  Хейвс  и
двинулся вслед за Кареллой через зал к столику, за которым сидели  Гарри
Донателло и еще какой-то мужчина.
   Наряд Донателло состоял из  двубортного  блейзера  с  открытой  белой
рубашкой, серых брюк, черных туфель и черных же  носков.  Он  был  почти
столь же крупным мужчиной, как и Хейвс,  его  длинные  белокурые  волосы
были старательно зачесаны назад, обнажая уже довольно заметные залысины.
Он сидел, опустив локти скрещенных рук на стол, и увлеченно беседовал  с
сидящим напротив него посетителем. Когда детективы подошли к столику, он
даже не глянул в их сторону.
   — Гарри Донателло? — спросил Карелла.
   — А кто спрашивает?
   — Полиция, — ответил Карелла и предъявил свой жетон.
   — Да, я Гарри Донателло. А в чем дело?
   — Не возражаете, если мы присядем? — спросил Хейвс  и,  не  дожидаясь
ответа, оба они уселись так, что за спинами их  оказалась  площадка  для
оркестра и выходная дверь.
   — Вы знакомы с девушкой по имени Мэрси Хоуэлл? — спросил Карелла.
   — А что с ней?
   — Вы знакомы с ней?
   — Знаком. А в чем дело? Она уже совершеннолетняя. — Когда вы виделись
с ней в последний раз?
   Человек, который сидел с Донателло, до этого момента не  проронил  ни
слова, но тут, видимо, он решил, что пришло время вмешаться.
   — Ты не обязан отвечать ни  на  один  из  их  вопросов  в  отсутствии
адвоката, Гарри. Скажи им, что ты требуешь адвоката.
   Оба детектива внимательно оглядели его. Это был маленький и худенький
человечек. Черные волосы его были зачесаны так,  чтобы  скрыть  довольно
обширную лысину. Небритый.  Одет  он  был  в  синие  брюки  и  полосатую
рубашку.
   — Мы ведем оперативное расследование, — сухо заметил Хейвс. —  А  это
значит, что мы можем задавать любые вопросы.
   — В городе развелось столько законников, что человеку уже  и  ступить
некуда, — заметил Карелла. — А ваша фамилия, советник, как будет?
   — Меня зовут Джерри Риггз. Вы что,  и  меня  собираетесь  втянуть  во
что-нибудь?
   — Это просто дружеская беседа среди ночи, — сказал  Хейвс.  —  Имеете
что-нибудь против?
   — Господи, до чего мы дошли!  Двое  нормальных  людей  уже  не  могут
спокойно поговорить друг с другом, чтобы кто-то не пристал с  допросами,
— возмущенно проговорил Риггз.
   — Да, трудная у вас жизнь, ничего не  скажешь,  —  отозвался  на  это
Хейвс, и тут к ним подошла официантка в леопардовом наряде, поставила на
столик чашки с  дымящимся  кофе  и  заторопилась  принять  новый  заказ.
Донателло проводил взглядом ее вихляющий зад.
   — Так когда же вы в последний раз виделись с этой Хоуэлл? —  повторил
свой вопрос Карелла.
   — В ночь на среду, — сказал Донателло.
   — А сегодня вы ее видели?
   — Нет.
   — Но вы должны были встретиться с ней сегодня?
   — Откуда у вас возникла такая блестящая идея?
   — У нас навалом блестящих идей, — заявил Хейвс.
   — Правильно, я должен был встретиться с ней здесь десять минут назад.
Дуреха опаздывает, как и всегда.
   — Чем вы зарабатываете на жизнь, Донателло?
   — Я импортер. Показать вам свою визитную карточку?
   — И что вы импортируете? — Сувенирные пепельницы.
   — А как вы познакомились с Мэрси Хоуэлл?
   — Это было в одной компашке в Куотере. Она  там  вдруг  выступила  со
своим коронным номером.
   — С каким номером?
   — Ну, с тем, с которым она выступает в этой их пьесе.
   — И что же это такое?
   — Она исполняет танец, в котором снимает с себя абсолютно все.
   — И как долго вы с ней встречались?
   — Познакомились мы с ней пару недель назад. А потом виделись примерно
раз в неделю или что-то вроде этого. В нашем  городе  девчонок  хватает,
сами знаете, поэтому и стараешься  не  заводить  серьезных  отношений  с
какой-нибудь определенной девчонкой.
   — А каковы были ваши отношения именно  с  этой,  вполне  определенной
девчонкой?
   — Ну, побаловались разок-другой, но ничего  серьезного.  Эта  малышка
Мэрси — девчонка не промах, — сказал Донателло и  усмехнулся  в  сторону
Риггза.
   — Не скажете ли вы нам, где вы  находились  сегодня  в  период  между
одиннадцатью и двенадцатью часами ночи?
   — Это что —  по-прежнему  всего  лишь  оперативное  расследование?  —
ехидно осведомился Риггз.
   — Никого пока что не забрали в предвариловку, — возразил ему Хейвс, —
так что давайте прекратим этот юридический треп, ладно? Так где вы были,
Донателло?
   — Здесь. На этом самом месте, — сказал Донателло. —  С  десяти  часов
вечера и до настоящего времени.
   — Надеюсь, кто-нибудь видел вас здесь в это время?
   — Меня видели здесь не менее сотни людей.
   Толпа возмущенных темнокожих мужчин и женщин стояла  на  улице  возле
разнесенного  вдребезги  окна   небольшой   церкви.   У   обочины   были
припаркованы две пожарные  машины  и  одна  санитарная.  Клинг  поставил
машину за второй пожарной, примерно в десяти футах  от  пожарного  люка.
Была примерно половина третьего ночи, и это  была  холодная  октябрьская
ночь. Однако, несмотря на холод, толпа вела себя как на уличном  митинге
в теплый августовский день. Взволнованные, раздраженные,  бесстрашные  и
одновременно запуганные,  они  не  обращали  внимания  на  пронизывающий
холод, горячо обсуждая случившееся и сходясь на том  несомненном  факте,
что какойто неизвестный или неизвестные швырнули  бомбу  сквозь  оконное
стекло в их церковь. Патрульный полицейский,  явный  новичок,  наверняка
чувствовавший себя в этом  районе  весьма  неуютно  и  среди  бела  дня,
кинулся навстречу Клингу, как к единственному спасителю.  Бледность  его
лица сразу бросалась в глаза, несмотря на ночной мрак, а в дубинку  свою
он  вцепился  с  таким  отчаянием,  с  каким  утопающий   цепляется   за
спасательный круг. Толпа  расступилась,  освобождая  проход  Клингу.  То
обстоятельство, что Клинг был самым молодым детективом во  всем  отделе,
что внешность у него была пышущего здоровьем деревенского простачка, что
юное лицо его было без единой морщинки, как, впрочем, и то,  что  прибыл
он сюда с непокрытой головой, красуясь своей белокурой  шевелюрой,  а  к
церкви направился  бодрой  походкой  общепризнанного  чемпиона,  который
сразу же поставит все  по  своим  местам,  в  данном  случае  ничуть  не
помогало делу. Они сразу же определили его как неоперившегося  цыпленка,
Белого человека, и сразу же про себя решили, что случись такое в  другом
районе, если бы эту бомбу бросили в церковь, скажем, на  Холл-авеню  или
еще  на  какой-нибудь  фешенебельной  улице,  то  туда   безотлагательно
примчался бы сам комиссар полиции в  сопровождении  шумного  и  пестрого
полицейского эскорта.  Однако  церковь  их  находится  на  Калвер-авеню,
заселенной взрывной смесью пуэрториканцев и негров, поэтому сюда, в  это
гетто, неспеша доплелся старенький шевроле,  принадлежавший  к  тому  же
самому Клингу. На этой машине не было шикарного герба города,  синего  с
золотом, а вышел из нее  явно  неопытный  и  слишком  юный  полицейский,
который, несмотря на показную решимость и прицепленный на груди всем  на
обозрение жетон детектива, явно не годился  для  разбирательства  такого
серьезного дела.
   Взрыв бомбы вызвал  еще  и  небольшой  пожар,  с  которым  уже  почти
справились пожарные. Сейчас они направляли тугие  струи